Он шел впереди меня и заглядывался на небо.
Из-за этого его большой рюкзак, литров этак на сорок, забитый до отвалу продовольствием, спальным мешком и шерстяными свитерами «для объятий у костра», как он их называл, перевешивал, и мой блаженный друг начинал медленно, но уверенно падать назад.
Я тут же подхватывала его и играючи ругалась, что это в последний раз.
Спина за день сильно уставала, дорога всегда вела в горку, а небо становилось все больше, будто мы выходим из большого-большого помещения пригорода, наконец, наружу в настоящую природу.
Ногти стали к третьему дню напоминать кожуру от картофеля, а кожа даже после мытья все равно была темная от загара.
Было довольно прохладно для принятия солнечных ванн, поэтому загорали кисти, лица и души.
Мы редко разговаривали, часто пели, скорее даже орали: футбольные кричалки, песни из детства.
К вечеру пятого или шестого дня мы подошли к почти отвесному холму, мне так казалось, мне очень не хотелось подниматься, мне было бы проще обойти его, силы были на исходе.
Но он уговорил меня, мы стали долго подниматься ввысь, дыхание участилось и утяжелилось, больше не было места шуткам и песням, я ужасно изнемогла.
Но вот виднеется вершина, а за ней равнина, мой друг сделал резкий рывок и быстро обогнал меня, скрывшись за поворотом обрыва.
А когда я поднялась, то увидела навес, под которым был стол и стулья, старые-старые, а за ними открывался вид на весь путь, который мы прошли.
Я рассмеялась и обняла своего друга за плечи. До заката я собирала цветы и любовалась пейзажем. Потом мы развели костер неподалеку от стола, пожарили курицу с пресными травами и лепешки.
Мы сидели друг напротив друга и смотрели в одном направлении, я спросила:
«Чего тебе в жизни больше всего хочется?»
А он, немного подумав, сказал: «Чтобы дождь не пошел, тогда мы сможем любоваться звездным небом всю ночь».