Поэтические чтения в моем городе – мероприятие серьезное, и относятся к нему с уважением. Несколько десятков пишущих людей собираются, чтобы похвастаться тем, как они умеют складывать слова в строки и жечь глаголом окружающих. И это очень по-русски, очень провинциально. Но приходится идти, дабы не разочаровать своего друга, который считает, что он пишет хорошо, хотя я всегда считал, что для нашего города больше подходит проза.
Наш город не такой большой, чтоб не встретить какую–нибудь из своих бывших по дороге к универу. Ты закуриваешь, выходя из подъезда, до универа идти буквально метров 500, но какая-то из них обязательно попадется тебе на глаза. Идешь и понимаешь: ты эту приглашал на бал, и ту – на бал, и бал с этой был. Мой друг говорит мне, что я просто никогда не писал, и поэтому мне непонятны все эти стремления молодых поэтов и прозаиков собраться вместе, чтоб поделиться строчками. Хотя я понимаю, что все это ради того, чтобы тебя хоть кто-то услышал, потому что даже в нашем маленьком городе ты и твоё творчество нахрен никому не нужно. Скука. Мой друг – мечтатель, как все поэты. Он мечтает о женщине на холме, с которой он встретится взглядами, искра пронесется между ними, и любовь пронесет их через века и он воспоет все это в стихах. Ему не хватает прозы. Немного прозаического в жизни.
Так или иначе, людей пришло много. Не мало девушек – поэтесс, которых в нашем городке хватает. Обычно они пишут про несчастную любовь и про то, какие же мы все мужики нехорошие. Были и просто ценители слова – преподаватели, люби с улицы, из школ. Все они сидели с глазами, жаждущими какого-то открытия, сидели в поиске гения. Я знал, что сегодня они его не найдут, но мешать им не хотелось, пусть сами получают жизненные уроки. Мой друг заметно волновался: руки его сжимали листок со стихами, который колыхался и бился, слегка подрагивал, но не мялся и не рвался.
-Спасибо, что пришел, я знаю, что тебе скучно на чтениях..
-Брат, мне скучно в любом уголке нашего города.
-Думаешь, я им понравлюсь?
Я улыбнулся. Ну конечно он им понравится, он нравился всем, потому что его глаза слишком многое открывали окружающим.
-Да, друг, ты победишь. Хотя тебя бы и так позвали бы публиковаться. Сам знаешь ситуацию с нашими сборниками: публиковать то особо некого.
На сцену поднялся ведущий. Это был, как это часто и бывает, один из креативных студентов нашего универа, который не смыслит в поэзии.
-Добрый вечер! Вот мы и собрались на очередных поэтических чтениях, которые в этом году обещают нас удивить. Сегодня 10 участников представят на ваш суд свои творения, а наше жури решит, кому же достанется публикация в нашем сборнике стихов «Поэзия нового поколения»! Сейчас наше мероприятие откроет своим вступительным словом ректор нашего университета Иванов Иван Иванович!
Со всех сторон посыпались аплодисменты, ректор нехотя встал со своего насиженного места и поплелся в сторону микрофона. Там он сказал что-то не раздельно – членное, и ведущий снова взял слово. Мать его, все это было так смешно. Даже мой друг улыбнулся.
-Первой участницей нашего конкурса станет студентка первого курса ЕГФ, которая пишет под псевдонимом Бэлла! Встречаем её и поддерживаем аплодисментами!
Бэлла…ну сейчас начнется… Я предвкушал заранее весь драматизм её строчек о несчастной любви, Бэлле наверно лет 17 всего, о чем она еще может писать.
-Добрый вечер! Я вам прочту небольшое стихотворение, которое я назвала «Ты мне не снишься…»
Я похлопал ей со смехом на губах. Зал замер, готовый слушать
-Ты мне не снишься вот уж восемь дней…
Вино остыло, плесенью покрылось…
Я от тебя, наверное, закрылась,
Раз ты не снишься вот уж восемь дней.
Сегодня снова - полная луна.
Она давно меня уж не тревожит,
И по тебе тоска уже не гложет,
Не гложет мысль о том, что я одна.
Ты мне не снишься вот уж девять дней,
А так хотелось мне тебя увидеть,
Хотелось мне тебя возненавидеть,
Но я ищу тебя среди огней.
Ты мне не снишься…
Она закончила, наконец-то. Зал разразился аплодисментами. Я слишком прозаичен, чтоб воспринимать такое. Ох уж эта несчастная любовь в 17 лет….
Следующим выступал парняга с исторического, который всегда славился тем, что писал какую то ересь, но искренне верил, что несет свет просвещения в умы окружающих. Для меня он был забавным, но мой друг считал его своим основным конкурентом.
-Стихотворение называется «Не упокоюсь».
В те годы ранние, когда утихли сечи
И край родной молился без войны,
Дома взошли, топились тихо печи,
Зима ушла в предчувствии весны.
Тогда малыш взял у отца родного
Его кинжал, казавшийся мечом.
И во дворе, разя врага любого,
Не помышлял он больше ни о чем.
Отец смотрел на сына со слезами.
Играй, сынок, учись разить врага.
Учись быть сильным перед небесами,
Учись, чтоб стала твердою рука.
Прости, отец, я плохо занимался.
Моя земля вспотела от огня.
И в плоть мою воронов клюв вонзался,
И в плоть теперь уж вольного коня.
Он закончил. Все снова зааплодировали. Я не знал, что сказать. Нет, я конечно знал, что сказать, но оставил это в себе. Одна за одной на сцену поднимались поэтессы, которые несли в массы феминизм, потуги на философское понимание бытия, через призму бытового однообразия, поэты, которые жаловались, что им не давали девочки, обрамляя это красивой фразой типа «как тяжко без любви». Мой друг уже начал изрядно нервничать. Я подбадривал его.
-Больше оптимизма, мой романтичный друг.
-Тебе легко говорить.
-Мне легко говорить, потому что пока достойных не было.
Мой друг кивнул. Его очередь подошла, и он поплелся на сцену. Люди смотрели на него с ожиданием и вопросом, сможет ли он удивить.
-Здравствуйте, я прочту стихотворение, которое без названия пока.
Зал зааплодировал, поддерживая. Я сжал пальцы в крестики. Удивившись самому себе.
Мой друг дождался тишины и выдохнул.
-Я зол.
Он поперхнулся и закашлял. Зал сидел неподвижно.
-Я зол.
Я зол, что я каждое утро беру карандаш, и пытаюсь понять, что мешает его мне метнуть щас подальше. Я вижу всех вас, приходящих сюда, ожидающих фальши и слушащих так же меня и всех тех, кто собрался здесь с блажью о том, как ему тяжело без любви, как страдает душа. Я каждое утро на грудь надеваю Христа, и он жжет мне нутро от того, что я слышу все чаще.
Как девочки плачут о том, что не знают, и знать им мешает лишь то, что они типа знают. Я зол, что стараясь прослыть тут поэтом я душу свою закрываю от вас, ведь ненужно вам это. Нужнее вам всем басни тех мертвых тем, что закрыты великими слова, но вы продолжаете снова и снова копать ту могилу с червями, что Пушкин и Лермонтов сами землею так все забросали, что сей монолит, ты, пытаясь разбить, лишь смешишь и позоришься пред небесами.
Я зол от того, что поэтом сейчас себя каждый считает, кто рифму чрез Word подбирает, с ошибками слово набрав и смотря варианты ошибки. Они мне чужие, как были чужими всем русским беспечные полчища хана Батыя. Вы что, жжете словом?! Вы?! Те, кто вчера не могли проспрягать и простого глагола?! Смешно мне от вас и от ваших потуг быть великими слова, возьми среди нас тут поэта любого, он будет писать о романтике снова, о Байроне, Пушкине, кто-то Есенина тронет, который в могиле застонет, и перевернется и грязью заткнет уже сгнившие уши. Признай же поэт, ты уже этим бесам не нужен, они переврали тебя, переврали твой хлеб и твой слог расчленяя, они на себя намотали словесный венок, называя веночком терновым рассаду травы на балконе, что взращена для беломора.
Я зол, что не признан, что рифмы жую просто так я, что ящик стола переполнен, что мама моя говорит философию лучше любого другого, кто тут пишет пером, кто тут дышит в лицо окружающим людям, что хавают это дерьмо, рассуждая о нем как о греческом блюде времен Пифагора. И не вывести эту заразу не пулею, ни топором, ни осиновым колом. Бездарности – вас слишком много для нашего города.
Спасибо.
Мой друг спустился со сцены в полной тишине. Зал ему не аплодировал. Я похлопал его по плечу:
-Это было здорово, брат.
-Это все твоё плохое влияние.
Мы ушли сразу, все понимая. Но мой друг казался счастливым, в его глазах я видел некую легкость и простоту. И да, я встретил свою бывшую, как только мы вышли из универа. Мой друг улыбнулся, понимая это как то по своему, поэтически. Я этого не понимал, я всегда был прозаиком в душе.