– Возьми чуть левее! Вот так!
Громадная гондола, извергающая черный дым из труб, повиновалась приказам хрупкого штурвала. Пыхая и фыркая, как чайник, она медленно развернулась на четверть оборота и застыла в воздухе, словно ее держала посторонняя сила, неподвластная законам физики. Само произведение искусства, зависящее лишь от наличия твердого топлива в адски пылающих печах и горячего пара в котлах. Нависший над ним аэростат на прочных стальных тросах уж очень напоминал велосипедную грыжу гигантского колеса. Его заплаткам не было числа; они были разбросаны по всему аэростату, как отсыревшие осенние листья, которые ветер не способен закрутить в сумасшедшем танце.
– Дистанция шестьсот метров! Сближаемся!
Из тумана возникло нечто необъятное, огромное, как скала. Оно пыхало и громыхало; круглые, небрежно заклепанные бока аппарата испещрены дырками различных размеров. Некоторые были настолько огромны, что можно разглядеть внутренности железного монстра. Было не совсем понятно, за счет чего этот исполин держится в воздухе. Но если присмотреться, то можно заметить винты, гоняющие из под днища воздух вместе с рваными клочками дыма. Не совсем понятно, изначально ли аппарат так коптил, будто воспламенившаяся резина, или это результат перенесенного воздушного боя?
– Дистанция четыреста метров!
На открытый мостик зависшего в воздухе дирижабля, что располагался над самой гондолой, вышел коренастый мужчина с внушительной бородой, напоминающей лохматый веник. Его смуглое, почерневшее в нескольких местах лицо с ясными, голубыми глазами выражало чрезвычайную обеспокоенность. Он схватился за трос, за которым уже стояли трое из экипажа и застыл в ожидании. Его штаны и капитанский пиджак уже давно пришли в негодность, и через дыры просматривалась черная от сажи и копоти кожа. Троица с удивлением переглянулась, и один из них, набравшись смелости, сказал:
– Мы справимся, товарищ капитан!
Тот поднял глаза с каната и, взглянув на неуверенно плывущий по воздуху транспорт, ответил:
– Лишние руки не помешают. Погляди-ка, как он кренится. Нужно все сделать быстро. Там могут быть раненые.
Тот одобрительно кивнул.
– Дистанция двести метров! – крикнул смотрящий, что занимал самое высокое место на дирижабле - на небольшой площадке, сделанной из подручных средств и расположенной над хвостовым оперением. Он подал знак, что следует приготовиться, и вновь поднес рупор ко рту:
– Расчетное время до стыковки - одна минута.
Капитан поразмыслил, что еще есть время, чтобы выпрямиться и расправить затекшие плечи. Его руки странным образом ослабли, и он чуть не выронил канат. Голову донимало странное предчувствие, что сегодня не обошлось без многочисленных потерь. Он глубоко вздохнул и схватился за канат покрепче. Но слабеющие с каждым годом кисти рук вновь напомнили ему о почтенном возрасте. Война не любит стариков. Впрочем, она вообще никого не любит.
Грохочущая громадина была совсем близко. Казалось, что можно было протянуть руку и коснуться ее шершавой обшивки.
Фырканье, неровный грохот, трепещущие голоса чумазых людей, метающихся по мостикам обеих аппаратов, перекидывание прочных тросов, лязг металла... Все благополучно завершилось переброшенным трапом - последним, что говорит об удачной стыковке. Капитан дирижабля стер рукавом струящийся пот со лба и теперь восстанавливал дыхание. Нелегкая работенка - стыковка. Он положил руку на вздымающуюся грудь. Шестидесятилетний мотор яростно стучит, пытаясь вырваться наружу; оно хочет покинуть обреченное тело.
На мостике пристыковавшегося аппарата появился молодой офицер с измученным лицом истязаемого наказаниями раба и аккуратными усиками, скрывающими верхнюю губу. Он медленно проковылял по трапу, пряча перебинтованную руку под прожженным плащом.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – говорит он и боязливо протягивает левую руку.
– Здравствуй, – печально отвечает тот, не отвечая рукопожатием. – Все так плохо, да?
Офицер понуро обернулся и скорбным взглядом окинул обшивку боевого гиганта. Проныра-ветер злорадно посвистывал, огибая дырявый корпус и заглядывая в зияющие дыры. Он смеялся над жалкими людишками, построившими это неуклюжее посмешище. Двигатели жалобно стонали, словно молили об отдыхе, но непоколебимые датчики температуры в котлах говорили об обратном.
Капитан достал из кармана пиджака трубку и сунул ее в уголок рта.
– Сколько людей ты потерял? – спросил он.
– Тридцать девять, – ответил офицер, продолжая осматривать свое детище. – Пятьдесят три нуждаются в медицинском осмотре. В основном... ожоги.
– Потери орудий?
– Тринадцать вышли из строя.
– Двигатели?
– Все шесть работают как часы.
Капитан нервно кашлянул. Потом нахмурился и с характерным звуком резко вынул трубку изо рта.
– Ты находишь это смешным, да? – Его зубы, казалось, скрипели от гнева. – Ты понимаешь, как дорого нам обошлась твоя выходка? Посмотри на себя! – Он схватился за перебинтованную руку офицера и дернул. Тот вскрикнул от боли, как годовалый ребенок. – Даже тебе, придурок, крыло подрезали, не говоря о сорока погибших!
– Я думал... – промямлил тот, чуть не плача от боли.
– Что ты думал?! Что в одиночку справишься со всеми?– Капитан резко развернулся и хмуро добавил: – Поди прочь. Вместе со своей жестянкой. Только передай мне раненых и тех, кто не хочет воевать под твоим началом. Тебе можно доверить лишь мертвых. Они не будут против, если ты бросишься в атаку с превосходящими в десятки раз силами противника.
Офицер, потирая руку, развернулся к трапу и дрожащим голосом спросил:
– Что мне грозит?.. Казнь?..
– После расстыковки твоя жизнь будет принадлежать шести двигателям, – рассудительно и строго бросил капитан. Троица, стоящая за ним, с сомнением переглядывалась. Но сомнения тут же отпали, когда боевой аппарат с пронзительным скрипом накренился, покачну и дирижабль. Он не торопился выравниваться, и капитан, видя это, приказал:
– Передай мне людей. Живо!
Офицер обреченно кивнул и шагнул на трап. Но уже через секунду он остановился и бросил через плечо:
– А как же жизни тех, кто захочет со мной остаться?
– Не думаю, что из живых кто-то останется.