Порок

Самые чистые чувства толкают нас в самые грязные ямы.
Есть истории любви, которые после рассказа о них, становятся еще непонятнее. Может, даже все истории. Толстой сотни страниц рассказывал, но никому все равно не ясно, чего Каренина бросилась под поезд.
  Человек не ответит себе, почему он любит другого человека и почему они расстались. И даже если причина ясная и бытовая - муж пьет, у пытливого ума возникает вопрос - "почему?". Ощущение бесперспективности глухого городка. Социальные или философские причины? - И путаешься. И равнодушно заявляешь - расстались себе и расстались.
  Мы слушаем и рассказываем истории любви не для того, чтобы в них разобраться - все равно не разберешься, всегда вопросов больше, чем ответов - а потому, что это очень интересно.
Итак, я расстался с девушкой, с которой хотел создать семью, от которой хотел детей. Нелюбимую скучную работу юриста я хотел компенсировать счастьем в личной жизни. И счастье было так близко.
  Чего мы расстались - я сам не знаю, и вам сказать не могу. Видимых причин нет - я не пил, она мне не изменяла, я тоже, бедности или бытовухи не было - но вот расстались. Ситуация на тоненького.
  В общем, может, по ходу дела и разберемся, а пока история не о сопливой любви, а о пороке. Погнали.
Порок начинается с отрыва, как любовь с влюбленности. И как влюбленность, возможно, лучшая пора любви, так и отрыв - самая лучшая часть порока. Влюбленность и отрыв - это взлет, а порок и любовь - падения (правда, немного в разные бездны).
  И было бы прекрасно быть вечно влюбленным и вечно в отрыве. Вечно молодой, вечно пьяный. Мечта же у всех - пить без похмелья.
  Собрал я своих юридических приятелей в клубешнике и объявил им, что теперь я - свободный человек. О, как они обрадовались! Им то я все уши прожжужал про свою неимоверную любовь!
  Вообще, особенность - подруги жалеют девушек, а друзья мужчин поздравляют. Уже это говорит, что серьезные отношения - это то, к чему стремятся они, и во что влипаем мы.
  Надо сказать, что я отвык от клубов. Глупое, конечно, место. И если обычным людям при входе в клуб ничего не мешает, то типа умникам, особенно в тридцать - нужно абстрагироваться от ощущения дебилизма происходящего.
  Ну, мы бухнули, и я абстрагировался. Долго я не мог расслабиться, а потом расслабился в один миг. Непонятно как я оказался прямо возле и ди-джея и отжигал. Хотя как отжигать под даб-степ я до сих пор не пойму. Клуб потерял свою изначальную функцию – собрание людей с общими интересами. Здесь, как и в обычной жизни, никто никого не слышит, более того, метафора – «докричаться до человека» имеет конкретное значение. По-настоящему радостны здесь взаимно влюбленные, сдавшие сессию или накачанные алкоголем. То есть те, кому и без клуба неплохо. А внешняя атрибутика – стратоскопы, шесты, барная стойка, дым, толпа, музыка, цветные коктейли – пафос довольно непродолжительный. Или, может, я безнадежно устарел.
  После несколько дней показательного веселья, я все же позволил себе занудное удовольствие – бухнуть дома. Вот тут уже можно было высказаться, а не только бессвязно кричать о женской сучности. Но крики дома тоже были. Вполне безобидные.
  Когда мужчины пьют, они не спорят о женщинах – они их безоговорочно и неоспоримо осуждают. Даже те, у кого в семье все относительно нормально. Может, именно поэтому женщины не пускают мужчин бухать – боясь не столько алкоголя, сколько критики в свой адрес. Но если собираются женщины – это гораздо опасней. Они обязательно накрутят друг дружку в том, что вокруг тысячи мужчин, лучших чем ее избранник.
  Мужчины будут трещать, но все равно не сменят уютную семейную жизнь на вольную холостяцкую. Женщины же действуют тоньше, и ощущение недовольство будет долго их грызть изнутри. Так что женщины без подруг идеальны.
В один прекрасный день ты просыпаешься и понимаешь, что у тебя нет друзей. Ты всегда неосознанно ты это ощущал, но не формулировал и не зацикливался. Дружба уже давно не была чем-то жизненно важным. Ты оставил дружбу мушкетерам и тимуровцам. У тебя есть работа, семья. Точнее, карьера.
  Тимуровцы помогали бабушкам, мушкетеры были повернуты на чести – эти идеалы объединяли их. Какие идеалы могут объединят юристов?
У юристов не дружба, а корпоративная этика.
Думаете, я пошел сюда ради справедливости? – Хах. Я, конечно, не буду помогать корпорацию отнять землю и детского сада или дома престарелых, но при относительно равных ситуациях прагматично ставлю на сильнейшего. За безнадежные дела не берусь. Моя Фемида не закрывает глаза, но может позволить себе посмотреть на некоторые нюансы сквозь пальцы…
  И среди моего круга все такие. Никто откровенно не продался, но и не пошел на баррикады. Сомнамбулическое состояние. Какие могут быть идеалы (или антиидеалы)? По-настоящему могут дружить либо борцы с системой, либо ее столпы (мушкетеры и гвардейцы кардинала). Мушкетеры, к счастью, более дружны – это обнадеживает. А у нас – взаимовыгодное сотрудничество.
  Бухать со мной дальше никому не выгодно – потому падать со мной дальше отказались все. Но ни одна сволочь по-дружески не предложила мне не пить. Я бы его не послушал, но хотя бы ощутил заботу. А эти жлобы заботятся только о себе!
  Но во всем есть свои плюсы. Падать, как известно, лучше одному. Так честнее.
Лезть в свой карман я, конечно, не позволю, но скажу, что пропивал деньги, которые копил на образование будущего ребенка. И тут все умилятся. А потом возмутятся. Или в обратной последовательности.
В семейном уюте я прятался от социальной действительности. Не удивительно, что крупные коррупционеры могут быть прекрасными семьянинами.
Но я бы даже не заходил в эту парадигму, если бы не родители моей невесты. Запомните, родители вашей девушки – это люди, которым абсолютно наплевать на то, любите ли вы их дочь. Ситуация цинична – им важно спихнуть ее, желательно, наварясь при этом самим. Вся украинская, русская, мировая литература об этом. Финал «Превращения» Кафки например.
  Будь ты хоть Ромео, но они предпочтут дядю в костюме парню в джинсах и футболке. И, рискну предположить, что они скорее смирятся с браком по залету от бизнесмена, чем с браком по любви от студента.
  У меня так было, по крайней мере.
И если бы она не была правильной дочкой, я бы плевал на их согласие, и мы бы убежали – жили бы по знакомым, может быть, мотались бы городам. Это была бы полноценная молодая семья, а не семья под патронатом ее родителей (полуотцы-полудети).
  Но из-за ее правильности я вместо бунтаря стал белым воротничком. И я до сих пор ей не прощаю. И эту боль я вкладываю в пьяный крик «Сука!».
  А что до денег на будущего ребенка (она не беременна, но я этого очень ждал) – то накопительство, даже на самые благородные цели – все равно жлобский процесс. Не копите деньги. Банки прогорают, квартиры грабят, карты блокируют – бутылка кефира, полбатона.
Нет, конечно, если вы планируете ребенка – копите, но если вы одинокий деловой человек, то пропивайте (или проедайте, если у вас слабая печень).
На самом деле, мне было приятно избавиться в первые дни от лишних денег. Деньги должны действовать. Если ты экономист – то в проекте, если простой смертный – пропиваться.
  Итак, я – псеводоанархист и кухонный политик. И я четко понимаю, что бухать – это не бунт, это даже потребительская поддержка отрасли. Но бессмысленность и безрезультатность, согласитесь, добавляет определенной искренности. Чистые революционеры и бунтари ничего особо не добивались – потом уже впрягались практики и вначале доделывали, а потом портили.
  Поехали, в общем.
Федя Бекбедер, скажу я вам, не там бухал. Бегал по самым пафосным вечеринкам и страдал от того, что его никто не понимает. Может, во Франции у них нет таких чудес, но у нас это называют кабачок, генделик, забегаловка, пивнушка и т.д.
  Эти места, как и все хорошее, не разрекламированы. Непрезентабельные экстерьер и интерьер отгонят от их спасительных дверей случайных людей. Это те места, в которых клиентам говорят «Вам как обычно». Где все знают всех.
  Мне, как человеку почти семейному, этот алкогольный уют оказался очень по душе. Это не назвать падением – просто прыжок в подъезде через несколько ступенек.
  В нескольких кабачках, где я бывал, царила постиндустриальная депрессивно-ностальгическая атмосфера.  Официанты там были небрежны, и это отпугнуло бы неглубоких людей. Небрежность официанток бальзаковского возраста, в душе актрис, застрявших в этих глухих питейных заведениях, тоже хранила в себе определенную трогательность. Незамужние женщины, которые застряли здесь, а не в дорогих кафе, относились к нам, по большому счету, как к большим, пьяным, непослушным детям.
  Здесь бывает задымлено, как говорит фольклор «хоть топор вешай». Но пьяному сердцу невзаимно влюбленного человека это кажется дымкой, будто на сцене у артистов. Будто в здании все время едкий утренний туман. Я наконец-то пообщался с простым людьми. Когда ты юрист, простой человек для тебя просо невыгодный клиент. Но не с офисным же планктоном говорить по душам! Я беседовал с заводскими рабочими, таксистами и водителями маршруток, сантехниками, электриками и всеми-всеми. Никаких айтишников, программистов, менеджеров и прочих баловней судьбы. И пусть они бухают по скайпу. Я за живое общение. А знаете кого здесь нет? – Карьеристов. Здесь философски умеют довольствоваться малым. По крайней мере, постоянные клиенты.
Вообще такие места должны стать живыми музеями уходящей эпохи. И сюда нужно водить детей, чтобы показывать им, какое их ждет будущее, если их бизнес-проекты появятся. Скажу больше – водить не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы помочь понять – не так уж и страшно.
Люди с разными судьбами, профессиями, семейными ситуациями, взглядами на жизнь под одной крышей минут за двадцать становятся хорошими знакомыми – чудный алкоАртек для взрослых.
Клубы, кафе, дорогие рестораны заточены на успех. Ты пришел сюда – играй роль самодовольного чувака. Здесь можно быть несчастным, брошенным грустным алкоголиком – тебя выслушают. Мир здесь застыл – каждая новая история на вес золота.
  В грубых стенах я пил грубый алкоголь и ел грубую пищу (кстати, очень экономно). Я общался с грубоватыми людьми. На работе они, наверное, грубые вообще, но алкоголь размягчает. Но всю эту грубость жизни, от которой я поотвык, сердце принимало, можно сказать, с нежностью. Возвращение блудного сына, что ли.
Вообще, все мы простые люди. Просто забываем об этом. Переезжая в крупные города, устраиваясь на солидные работы, а иногда ни с того ни с сего. Просто в кайф зазвездиться. А вот не надо этого. В искусственно-пластиковом мире никакого тепла. Согреваемся горячительным.
  Вообще, если бы моя меня не бросила, надо было бы все равно гулять по кабачкам. Для снятия стресса и связи с жизнью. Вообще, если в искусстве еще остались реалисты – не все же в постмодерне – то их тоже нужно приводить сюда. Пускай выпивают с нами, слушают и пишут-рисуют-снимают правду жизни.
Мужчины спорят о женщинах. Пьяные мужчины – тем более. Действительно, все-таки спорят, а не только критикуют, как я выразился вначале. И есть одна тема, споры о которой, наверное, не стихнут никогда. При чем, не только между разными людьми, но и внутри одного человека. Это измена.
Серьезно, когда уже обсудили политику, футбол и погоду, приятную скуку кабачка могла нарушить какая-нибудь история измены и долгий спор о ней. Не о самой истории, а об измене, как явлении. Спорят и мужчины, и официантки, и изредка захаживающие женщины. К слову, женщины, которые заходят сюда, действительно, представляют собой невеселое зрелище. Наверное, мужчин непростая жизнь закаляет, а женщин не случайно называют «помятыми жизнью». Жуткий макияж, одежда, манеры. Но вместе с тем эти алко-охотницы редко возвращаются в свои пустые квартиры без добычи.
  В общем, спорили и те, кто изменяли и те, кто не изменяли, но хотели бы, и те, кто не хотели, но изменили. Теоретики и практики, защитники, обвинители и люди, нейтрально относящиеся к измене.
И ни к чему мы не пришли, но спорить было приятно. Мы даже не сошлись на том, как должно быть в идеале, без поправок на несправедливость мира и несовершенство человеческой природы.
Может ли идеальный мужчина в идеальном обществе изменить идеальной женщине? А идеальная женщина? И поставит ли это под сомнение идеальность мужчины-женщины-общества? А нужна ли в таком случае идеальность? И т.д.
Не изменять скучно. Вот люди тупо надоедают друг другу.
Но если изменят тебе – тебе же будет больно. Себя ты оправдываешь, а изменщицу нет. Это лицемерие. Или обоих оправдать, или вообще отменить измену.
А какая измена страшнее: физическая или моральная? Может, вообще, захотел изменить, значит, изменил. И, если изменил, то успокоился, а не изменил – тебя муляет.
  Одну же книгу невозможно вечно читать.
Или шведскую семью создавать? Или свингерство? Или оргии? Или давать обед безбрачия?
Вопросы, которые пьянят и без алкоголя, под водочку просто уносили. Задавайте и вы их себе. Жизнь одна (ну, тоже под вопросом), и не дело, чтобы вы руководствовались в ней чужими убеждениями, а не своими.
  Для себя я вынес, что хорошо, все-таки, иметь возможность изменить. Наивная жена, популярность у женщин. Вообще, классно не воспользоваться этой возможностью, но без нее, без горящих глаз в твой адрес – мужчина не ощущает себя мужчина. Как и женщина женщиной.
А может это отсутствие самодостаточности?
Слова материализуются. Болтовня об изменах привела к тому, что в одно прекрасное утро я проснулся в обнимку с официанткой. В крепких теплых мясистых объятиях слегка похрапывающей женщины лет сорока. Она на десяток старше меня!
До меня не сразу дошло, что я пересек черту. Да и не просто черту – перепрыгнул Великую Китайскую стену. Я изменил Ей.
Она из тех девушек, рядом с которыми невозможно думать о ком-то другом. Более того, даже не рядом. И я не то, чтобы моралист и еще что-то – но как-то само все разделилось на Нее и всех остальных женщин.
Мне стало так холодно, что я прижался всем телом к этой толстой женщине, чтобы согреться. Я не знал ее имени. Я не помнил, как все случилось.
Неосознанная измена не считается – попытался я оправдать себя.
Женщина проснулась. Дальнейшие события убедили меня в том, что пил я в правильном месте.
Она не пыталась меня в чем-то упрекать или захомутывать, разговаривать о серьезных отношениях, расспрашивать об ощущениях или стыдливо прикрывать тело. Она налила еще, приготовила завтрак и прогулялась со мной до пивнушки, как ни в чем не бывало.
Блин, чего женщины с таким ангельским характером одинокие, староватые и некрасивые? Или, наоборот, такое положение делает их характер таким золотым. Может, и я от одиночества улучшусь. Кем я был, когда чувствовал себя счастливым – жлобом, винтиком системы, голимым трезвенником!
Серьезно, я даже на футбол подсел, чтобы иметь возможность легально пить пиво. Уходить было как-то неловко. Ну, все сталкивались с этой проблемой. Вроде она и не против, и условий не ставит, но ты итак ей мало времени уделял. И надо вернуться не поздно, и не пьяным.
И друзья у тебя не поэты серебряного века – с ними все удовольствие в алкоголе.
А еще, может, замечали, мы настолько хотим убедить всех в том, что мы заняты, что убеждаем и себя в этом. У юристов это особенно ценно. Нам, как известно, платят даже за то, что мы просто просмотрим материалы дела – выходит, нам нужно убедить всех, что клиенту дико повезло, что мы снизошли и читаем его презренные бумажки.
Нас дико отвлекают. Дела от семьи – семья от отдыха – отдых от работы. И это ощущение расщепления времени на какие-то не устраивающие фрагменты.
Я, наконец, сфокусировался, стал цельным, ощущал каждый миг. И если с точки зрения вульгарного материализма я стал тратить время впустую, то с философских позиций я уловил мерное движение времени. С алкоголем не скучно. Рассказывая или слушая что-то интересное, держишь рюмку в руке, даже не держишь, а придерживаешь и поглаживаешь, будто любимую девушку, а если говорят ни о чем – можно уткнуться в нее. Можно следить за бликами пыльной лампочки в водке, можно вдыхать ее запах, можно улавливать ее колыхание, близкое к колыханию океанических волн.
Но в тот день я пил немного (может, потому и увидел в водке волны). Мне нужно было сознательно изменить, чтобы потерять любые оправдания и обвинить себя окончательно и бесповоротно. Было страшновато… Но вместе с тем, я был благодарен своей пьяной неосознанной выходке. Лишив ненужных бесконечных метаний, она не позволила мне подкармливать свою неуверенность.
Вечером я снова провел официантку. Я прагматично предложил женщине, к которой не испытывал физического влечения «повторить» и она, взаимно ничего особенного не испытывая, согласилась.
В какой-то степени, это все еще нельзя было назвать изменой. Я все-таки думал о Ней. Назвать это местью, что ли?
Может, все изменники думают о тех, кому изменяют? А если любят их, то вдвойне. А если ничего не испытывают к престарелой толстой официантке – втройне.
Но с другой стороны, заниматься сексом из физического притяжения – вообще предсказуемо. А идти против правил – вот это да!
Еще несколько дней я закреплял успех, а потом понял, что нужно идти дальше. Нужно покинуть уютную гавань кабачков и открывать новые, более тонкие и, возможно, опасные горизонты. Гавань-то никуда не денется!
В поисках тонкости я направился в стриптиз-клуб.
Я искал эстетических изысков, а напоролся снова на мысли о несправедливости мира.
Нагота – естественное состояние человека. В африканских племенах никто и не думает торговать демонстрацией грудей и бедер. Почему грудь – это нечто запретное, а локоть, например, показывать можно?
У одежды должна быть простая функция – защищать от холода. В Африке холода нет, потому и ходят голыми. Зимой, естественно, одеваться в три шубы, а летом – подобно африканцам. И ничего натирать не будет.
Лифчики деформируют грудь, мешают естественному наполнению материнского молока – это я вам, как несостояшийся отец говорю.
Похвала в сексе – «Какой ты дикий!», а не «Какой ты цивилизованный!». Что это значит? – Возведя в культ секс, мы весело шагаем к импотенции, торгуя естеством и заигрывая с ложной стыдливостью.
И я совсем не призываю отказываться от цивилизации. Я сам в костюме, а не прикрываюсь листьями. Но иногда можно и поучиться у народов, которым меньше повезло, как учителя учатся у учеников, а родители у детей.
  Может, и этим стриптизершам повезло меньше, чем юным невестам солидных папиков, сидящих за соседними столиками.
  Я немного позавидовал толстым серьезным дядям, которые сладострастно вкушали прелести и не задумывались ни о чем. Если бы я зашел в клуб после рабочего дня, я бы так же действовал. Но алкоголь дал толчок мыслям – и я благодарен ему за то, что я не в тупике.
  А теперь гендерно-социологическая подметка. Находясь на стриптизе, я все же гордился, что принадлежу к мужскому полу, а не женскому. Вы видели, как женщины ведут себя на стриптизе! Это кошмар. Особенно на девичнике. Особенно тридцатилетние.
Парни в пятнадцать ведут себя так, как они в тридцать. Мы смотрим солидно, спокойно, с ощущением, будто мы хозяева положения. Может, мы немного перегибаем, но это явно лучше, чем орать на всю, извиваться, будто собачонка вслед за мало-мальским качком.
По крайней мере, мы не строим из себя святош всю жизнь, чтобы в один прекрасный девичник проявить себя.
Вообще, если у тебя нет девушки, смотреть стриптиз – дело напрасное. Трогать руками нельзя, только раззадорят. А если и есть девушка, то вы морально измените.
Что-то зациклился я на этих изменах.
Для серьезных людей стриптиз, конечно, промежуточный этап, пограничная зона – как на любой пограничной зоне, здесь оседают деньги. Вообще, не знаю, что лицемернее – стриптиз с обнаженкой или стрип-пластика. Ведь в стрип-пластику идут девушки, которые позиционируют себя, как приличные. Они хотят порадовать своих парней. Но если у них был секс – то чем удивлять? – А если не было – то зачем удивлять? – Переспите лучше.
Или не позиционируй себя, как приличную.
«Я пошлая только для одного» - такого не бывает. Ты или пошлая, или нет – хоть для одного, хоть для сто одного. Нельзя же быть умной только для одного, а для всех тупить.
Кому стриптиз нужен – так это пятнадцатилетним. Им реально интереснее. Им достаточно раззадориться. И без упадка после нереализованного желания.
Но это аморально и противозаконно. А то, что законно – бессмысленно в данном случае.
В общем, я засунул ледям немного денег не столько за эстетическое наслаждение, сколько за импульс для мозгов.
Наверное, Омар Хайям так же размышлял, со стаканчиком вина, под восточную музыку, глядя на танцующих барышень. Но он извлекал из этого состояния великолепные рубаи, а я кисло улыбаюсь своим мыслям.
Идем дальше.
  Вначале я хотел посоревноваться с легкодоступными женщинами, но потом это показалось мне грязноватым. И дело совсем не в сексе.
Не считаю его пороком. Бог же сказал: «Плодитесь и размножайтесь». И если бы это было таким грязным делом, завещал ли бы его Бог?
Если бы все отказались от него и начали вести праведную жизнь, то человечество бы выродилось, не успев начать свою историю.
Да, сейчас придумали искусственное оплодотворение и клонирование, и если бы секс был столь ужасен, все религии мира пропагандировали бы их, но что-то никто этого не спешит делать.
В общем, размножаемся, ребята.
Грязь секса, по-моему, не в самом процессе, а в подмене целей. Он создает чес, псевдоромантические иллюзии и меркантильные интересы. Не скажет же никто – я с тобой встречаюсь, чтобы переспать и бросить. А женщины же не скажут – в постели ты не очень, я с тобой из-за кошелька. Скажут, но либо друзьям, либо при расставании.
Вот они двойные стандартные.
Я с удовольствием бы спал с прекрасными дамами, но без удовольствия обманывал бы. Более того – с отвращением.
Обманывая, сложно смотреть в глаза. Набивая себе цену, я избегал любых контактов с клиентом – не смотрел в глаза, не жал руку, отдалялся. А как можно иметь максимально тесный контакт – и врать? – Конечно, можно, но регулярно?
В общем, я в меру честный и в меру романтичный. Если бы эти качества не переплетались, то по отдельности я бы с ними расправился. Романтизм, конечно, наивняк, но мне реально в кайф просто дарить цветы, не раздевая мысленно. Всему свое время. Считать цветы цветами, а не этапом к раздеванию.
Этим мне нравятся длительные отношения.
Про мою честность вы знаете. И там, где честность прикрывает глаза, романтизм – приоткрывает.
Ах, да, важнейший элемент – лень. Пока разведешь, пока заведешь, потом еще отмараживаться надо. А еще если закон подлости сведет тебя с ней. А если ее родители, бывший, братья? – Ах, да я трус!
К изменам. Вполне возможно, в жизни люди не изменяют, боясь не только угрызений, но и реальных физических угроз от измены. Наверное, это и есть грань, которые не переходят теоретики измены, не практиковавшие ее в жизни.
Итак, мне нужен секс без обязательств, без обмана, без спаивания, без чеса, техничный, честный. Догадываетесь, куда я пойду?
По-моему, все аргументы врагов проституции разбиваются о слово «честность». Девушки ничего не умеют или не хотят делать, кроме ублажения мужчин. В случае с нами, приходят добровольно. Можно обвинить турецких лжецов, которые разводят мойщиц посуды – а с другой стороны, об этом уже столько говорят, что нужно быть совсем уж лохушкой, чтобы потерять бдительность.
Наши проститутки самые популярные в Европе – и неужели все они так против?
Спрос рождает предложение. Товар-деньги-товар. Этого всего я не одобряю, но проститутки сами входят в эту систему, и далеко не всегда потому, что родители неизлечимо больны (тут они создали миф, которые немножко снижает их честность).
В какой-то мере мы все проститутки. У нас есть и сутенеры (начальники), и заказчики, и нас имеют (мозг, нервы). Но, например, журношлюшки, прикрывают свои лживые статьи заботой об общественном благе, а шлюшки обычные – просто выполняют свою работу.
Я получил море удовольствия от «падших дев», которые никуда не падали. Но были определенные вещи, которые смутили – о них и расскажу. Для меня очень важно не только получить, но и доставить удовольствие. А этим искушенным женщинам что могу предоставить я? Ощущаешь себя ламером в споре с матерым программистом.
  С презервативом ощущения не те. Я бы без, но мало ли… Мы не в Европе, где у бабочек есть соцпакет, страховка и медицинская карта. Думаю, стоит перенять опыт.
Что-то мне попадались болтливые. Может, это наша ментальная особенность, что нас не могут просто подстричь, подвезти или продать что-то – нам обязательно расскажут о своей жизни. Мы – клиенты – мстим им только в барах; бармены отдуваются за всех перед словоохотливыми клиентами.
Мне что-то говорили о том, как не поступили. Блин, ну вы же не парни, вами государство не интересуется. Можете ведь уборщицами, дворниками устроиться, флайера раздавать – если уж ничего не хотите. Можете на шее у родителей и парня посидеть. Если уж очень не хотите в проститутки. Но ведь не очень-то и не хотите. И я благодарен вам за это. Ни одна уборщица не доставляла мне столько удовольствия!
Грешу, иногда я пытался тоже поныть – а мне попадались не большие любительницы послушать. Думаю, если бы совпадали ситуации – претензий было бы меньше. Вообще, может быть, вместо комнаты с проституткой у нас бы открылся психологический кабинет.
Романтики мало было! – Как стыдно в этом признаваться, но ни фига я не брутал. Знаете, сколько не мягчи прокуренный голос, а хрипотца слышится. Так и с искушенной женщиной, когда просишь ее о свежести и нежности. Ну, задолбали ее мужики – могу ли я ее винить?!
Знаете, любим мы всю эту вызывающую вульгарность – леопардовые вещи, ботфорты, кричащий макияж (заметьте, ведь этот ходячий штамп, прозвучав впервые, был офигенской метафорой, сочетающей звук и цвет). Вот если бы не любили, а вечно осуждали, как делаем в здравом уме и трезвой памяти – кто бы все это продавал и покупал.
Опять же, все это дешево и сердито, следовательно, честно. Черта с два поймешь девушку в платье от Шанель – то ли умная, то ли элегантная, то ли рисуется. Леопардовую богиню видно сразу.
В общем, вы поняли, что я не стою на месте и отправляюсь на поиск тонких ощущений.
«Из грязи в князи» - хорошая поговорка, иллюстрирующая нашу жизнь. Немного, наверное, найдется в мире людей, который пройдут свой путь на одном дыхании, не меняя убеждений, не взлетая, не падая. Можно делать это неосознанно, а можно как я – намеренно после проституток идти в библиотеку.
Вообще, жестью было бы идти прямо в церковью, но я не богохульник, я просто хулиган. Интеллектуальный хулиган, которому интересен женский мозг.
Глупо считать, что с мужчинами нужно беседовать, а с женщинами спать. Нетрадиционные режиссеры нетрадиционного кино в Европе делают наоборот, и ничего.
Да, мы не понимаем женскую логику – не страшно – понимать не обязательно, можно просто от нее кайфовать. Как от Копперфильда. Заметьте, и глупых, и умных женщин мы не понимаем – ни блондинку, что никак не припаркуется, ни гениальную затворницу Вирджинию Вульф. Хотя я Вирджинию вполне понимаю – зная мужскую природу изнутри, на ее месте я бы тоже избегал нас, чтобы соответствовать своему имени. Раньше пугала только безлюдность библиотек. Сейчас они заполнились любителями халявного интернета и дамских журналов. Сто лет не бывал в этом святом месте (отношения и работа убивают интерес не только к алкосаморазрушению, но и литературному самосозиданию).
Знаете, я наивно надеялся увидеть элегантных джентльменов с какими-нибудь внушительными историческими трудами в руках и дам с томиками Джейн Остин. И тишина, а не пьяные крики и порочные стоны. Повторюсь, я увидел лишь людей за компами и пару женщин с дамскими журналами. Мало того, что безвкусными, да еще и прошлогодними. Это надо умудриться – читать несвежие сплетни. Даже в библиотекаршах не было задатков книголюбия. О, я так соскучился по интеллектуальным беседам, что замутил бы даже с пятидесятилетней! Хотя, мутить не обязательно – были бы просто друзьями. Я бы зачитался каким-нибудь душевным романом, но мне нужно было живое тепло человека, а не холодное величие книг.
Но тонкие ощущения я получил. Я даже дал себе обещание не возвращаться к проституткам, пока не получу их.
Гуляя по улицам, будто романтический благочестивый европеец, я отдыхал от секс- и алкомарафонов.
Вообще, чтобы ощутить всю прелесть пьянства, конечно, нужно делать перерывы. Это блаженное послевкусие хмеля – ни к нему ли мы стремимся!
День – это так здорово. Вот когда ты дышишь свежим воздухом, а не сидишь в задымленном баре. Гуляешь, рассматриваешь лица, ощущаешь себя человеком. Я даже взглянул на себя со стороны. Мой путь показался мне очень странным. Но если в адекватном состоянии я себя осуждаю, значит, все идет по плану.
И вот, будто в фильмах, милая девушка затмила и улица, и мой самоанализ. Она сидела на остановке – само название места обязывало остановиться возле нее.
В трезвом виде мужчины несмелы, в пьяном – грубоваты и хамоваты, а с утреннего хмелька да под солнышком и ветерком – в самый раз.
- Девушка, а Вы бы не хотели скрасить мое одиночество? - банально, но с искушающим тоном кота спросил я.
Блин, вообще рекламируют какие-то псевдооригинальные пикаперские фразы, типа, «мне говорили, на небе опустело место, не вы ли упали с него к нам на землю?». Ну, кого впечатлит этот лингвистический ширпотреп?
Вообще, вы видели пикаперов? – Молодые, красивые, прилизанные парни – ясное дело, что они нравятся девушкам. И разводят нас, несчастных поживших алкоголиков, чтобы мы разводили их, милых девушек.
Пикаперы и без фраз зацепят, а нас фразы поставят в дурацкое положение.
Вообще, фраза «вашей маме зять не нужен?» - тоже тонкая и оригинальная, жаль, что затаскали. Если бы кто-то запатентовал – зашибись было бы ему.
Итак, я старомодно попросил девушку скрасить мое одиночество. - Извините, не могу, - предсказуемо ответила она.
А теперь внимание – когда вам отказывает любимая девушка, невеста, Она – не имеет значения почему, знание причины не всегда спасает отношения. А в случайной встрече отказ, действительно, ступенька, не обламывающая настырных.
Наверное, поэтому, легкие отношения предпочитают сурьезным.
- Отчего? – спросил я вместо «почему», настойчиво отстаивая олдскул. – Я не достаточно молодой, красивый? Вы слишком принципиальны? Воспитание? У Вас есть кавалер – счастливейший из земных?
Я и кривлялся, и был по-своему честным – как-то не хотелось употреблять слово «хахаль».
- Нет. Просто я верю в любовь.
Ее голос должен был звучать из башни, а не из корпуса автостоянки. Если бы я ловил автобус – я бы забыл про него.
- А почему Вы в нее верите?
- А как же в нее не верить?
Это был тот случай, когда вопросом на вопрос ответить было куда убедительнее, чем поставив точку. Да и ответила она не словами, а вспыхнувшими щеками, блеском в глазах, живой улыбкой.
- А я вот умею не верить в любовь. И, знаете, не верьте таким, как я. Любовь есть, она, наверное, просто спряталась от меня, а я не спешу искать.
- Может, она хочет, чтобы Вы ее нашли. Вы ведь тоже кому-то нужны. Я вспомнил Ее. Ее лицо слилось с лицом этой девушки на остановке. Она тоже верила в любовь. Она тоже читала книги, а не журналы. Она тоже была прекрасна в постели. И среди проституток, и среди читательниц, и на автобусной стоянке я искал Ее!
Проституткам я щекотал пальцы ног языком, но не целовал рук – не по убеждению – они бы просто не оценили. Я поцеловал этой девушке руку и ушел. Она села в автобус, смешалась с толпой, как любовь смешивается с обычными отношениями.
А смог ли бы я ее убедить, что мне нужны серьезные отношения? Или развести? Ах, нет, только не разводить. Должны быть мы, пошляки и обыватели, и должны быть они, параллельные миры, верящие в любовь и ловящие солнечных зайчиков. И пересекаться мы должны только на несколько минут, на автобусных остановках, железнодорожных вокзалах, пирсах. Только для того, чтобы пошляки осознали свое убожество, но ни в коем случае не затем, чтобы мы их тянули за собой.
Или ее мой перегар отпугнул? Или возраст?
Если бы я был писателем, я бы написал рассказ, достойный Грина, о ее любви. Но я пошляк – получил тонкие ощущение – вернулся к проституткам.
Я все-таки изменил Ей!
Несколько грубых шлюх сменились жрицой любви.
Меня снова развезло, хотел поныть – и она выслушала. А потом рассказала свою историю. Та же ситуация, что у меня – все шло к свадьбе, счастливой семейной жизни. Но за шаг до счастья, он ее оставил.
Лицо жрицы сплелось с Ее лицом и с лицом девушки на остановке. После рассказа о себе она из милой превратилась в прекрасную. Мне захотелось с ней серьезных отношений. Мне захотелось, чтобы люди никогда не бросали друг друга.
Снимать с нее одежду было как-то неловко. Я был осторожен, будто обрывал лепестки. Ее молодое беловато-розовое тело еще не затаскали. Ее я удовлетворил! Наверное, никто не был с ней таким нежным. Каждым прикосновением я пытался внушить ей, насколько она прекрасна. От всех женщин я брал – ей отдавал.
После акта мы сидели, переплетенные телами.
- Уходи отсюда скорее, слышишь?
- Я знаю. Это я ему в отместку. Мне всегда не хватало мужского внимания. Не хотелось никого сооблазнять, обманывать – просто честно пришла сюда, немного подработаю и уйду.
И она не хочет обмана.
Мне было непривычно видеть ее тут здесь, вообще невозможно такое. Но куда только не приводят отношения мужчин и женщин. Одна и та же любовь может сделать из человека и хронического алкоголика, и олимпийского чемпиона.
Еще несколько раз я побывал у нее, а потом снова решил сменить тактику.
Честность проституток спорная, а вот вред для их здоровья и то, что секс с утра до ночи их задолбает к чертям – это явно. При всей моей любви к сексу, а с ними бы местами я не поменялся. Спорт без перерыва убивает, проституция – тем более.
Кроме совести, кошелек тоже протестовал против того, чтобы я тратил деньги на тех, кто не делает счастливым, а только дразнит. Да, стриптизерши продают наготу, дразня сексом, проститутки продают секс, дразня близостью.
Думал, украсть мою милую жрицу, но решил, что у нее свое одиночное падение – я не должен мешать, как и она мне.
И самое главное – я больше не мог быть рабом женщин. Да сколько можно, черт возьми! У любого романтика и подкаблучника терпение не железное.
Похоти всегда мало, она не наполняет. Нужно включать мозг. Переключать сознание.
Знаете, в какое время, в каком обществе и в каком обществе мы живем? – Мы живем во время, когда каждый из нас может пробить траву. У каждого есть знакомый. В крайнем случае, знакомый знакомого – но это уж у совсем замкнутых людей.
Вот есть теория шести рукопожатий – а с травой еще проще.
Я реально загрузился, поэтому травка была в самый раз. Она должна была унести в годы студенческой беспечности, когда я впервые с ней столкнулся (кстати, тогда пробить веселенького было посложнее). Если грузануться, это опять вечная тема путешествия во времени, возвращение в прошлое.
Знаете, наверное, я живу в стереотипном мире. Юристы, алкоголики, стриптизерши, проститутки мне попадались стереотипные. Вот и накуривал меня чувак с дредами и в ямайской шапочке.
Действительно, одного только антуража хватило, чтобы из взрослой стабильной жизни попасть в американскую тупую студенческую комедию. Я развеялся. Накуриваясь, я забывал о женщинах, ревностях, изменах, деньгах. Логика уступала место непроизвольным фантазиям, не слишком ярким, но мягко накрывающим (слово это в планокурском сленге не случайно; вообще, весь этот сленг, в отличие от литературного языка, четко сохраняет причинно-следственную связь, каждое слово в нем функционирует).
Можно даже сказать – я нашел свой отдых. Курение планчика с болтливым «ямайцем» - так я его называл – напоминало мне милые посиделки в кабачках. История повторилась.
Если бы я додумался до кабачков и плана раньше, чуть бы умерил жлобство и добавил жизни в свое удовольствие – я бы не копил негатива и невеста меня бы не выгнала.
Меня щекотало ощущение, что я нарушаю закон. И с проститутками, и с травой. И это то нарушение закона, от которого мне хорошо и другим неплохо. И завело бы это меня в криминальные ситуации, если бы мне это было хоть мало-мальски интересно.
А мне не хотелось никому поперек дороги становиться. И быть с официозом скучно, и бунтовать скучно. Вообще, определиться и целенаправленно действовать – скучно.
Травка, окрашивала мир в другие краски на время, но подобно краске на заборе – не помогла поменять его суть. Я натыкался на те же преграды, только перекрашенные.
Нужно менять не форму, а содержание. Нужно или мчаться вслед страшной свободе на всех парах или трусливо лезть обратно в норку. Нужно было менять структуру.
И снова цикличность.
Раскритиковав клуб вначале, я тем самым раскритиковал себя. Стареющий, скучающий. Я вернулся. Но не за весельем, а за радикальными переменами в жизни.
Я подошел к серьезному, даже суровому человеку в клубе и прошептал только одно слово «Снег». Он быстро повел меня через черный вход на улицу, где мы под лестницей ждали «курьера».
Пробовать кокаин мне было страшно, поэтому я не мог молчать и явно болтал лишнего перед незнакомцем. Я философствовал об освобождение ума, просветлении, наркотических озарениях. Мне очень хотелось добродушных одобрений, как от «ямайца», но незнакомец упорно молчал.
«Привык к наркоманам, как проститутки к мужчинам», - подумал я. Это было мое самое злостное нарушение закона. Юридическое образование вносило элемент парадоксальности в мое положение. Интересно нарушать закон, зная точно, по какой именно статье.
Но с другой стороны, угрызений совести я не чувствовал. И наркомания, и проституция казались мне больше юридическими, чем фактическими преступлениями. Объясню: убийцы и воры сами решают, кого убивать и грабить, ставят себя выше чужой воли. Их жертвы явно против.
В наркомании и проституции все случаются по общей договоренности. Клиент сам знает, на что идет. Исключение – это если кого-то накуривают или насильно вводят наркотики.
Наконец к нам подошел маленький противный человек.
- Принес? – спросил мой спутник.
- Все в лучшем виде.
Но вместо передачи наркоты, произошла совершенно другая сцена. Неожиданно спутник достал из куртки маленькую камеру, дал мне подержать и ударил диллера. Я попытался заступиться за человека с пакетиком кокаина, но посредник крепко взял меня за шкирку и прокомандовал снимать.
Ничего не оставалось. Дрожащими руками, я снимал откровенное избиение. Лицо диллера было залито кровью, а спутник не унимался и наносил удары ногами.
- Ты же убьешь его! – вскричал я.
- Ничего, эти твари живучие.
Я ничего не понимал, мне было страшно. Страшнее, наверное, чем диллеру. Он скоро смирился и принимал побои, как должное.
- И так будет с каждым, кто толкает наркоту, - воинственно сказал мужчина на камеру в конце.
Отобрав у избитого наркотики, он чуть ли не насильно утащил меня с места преступления. Когда мы оказались в относительной безопасности, я спросил у него, что произошло.
- Я избил барыгу, что непонятного? – ответил он мне с очень странным в этом положении благодушием.
- За что? – глупо спросил я.
Мой спутник явно получил удовольствие от своей деятельности.
- Дурак, ты можешь меня благодарить.
- За что? – продолжал не понимать я.
Он посмотрел на меня таким взглядом, о которых говорят, что они сильнее ударов по лицу.
- Ты не из этого мира. Наркота тебе точно не нужна. Ты – не Оззи Озборн, чтобы убиваться и оставаться в живых. Ты бы очень быстро стал зависимым. Ты хороший, но слабовольный.
Открытый, скрываться не умеешь. Потому бы тебя быстро сдали бы в какой-то наркодиспансер. А знаешь, у нас есть любительские, где могут тупо привязать тебя и смотреть, как ты корчишься от боли. Ты боли искал? - Счастья.
- Гангрену? Нагноения?
Видимо, я общался с профессионалом, поэтому я тупо молчал. - Ты видел наркоманов – счастливые люди, не правда ли?
- Ну, я думал, у меня будет по-другому.
- Философ, на твоем языке скажу – диллеры не заинтересованы в раскрытии личности.
- Кто ты? – переключился я.
- Имени, понимаешь, я тебе не скажу, но мы занимаемся борьбой с наркоторговлей.
- А милиция?
- Все куплено. Я не из тех, кто любит бить людей, но другого выхода пока не вижу.
- Суд Линча?
- Типа того.
Интересная тема, но мне стало еще страшнее. Я представил себя привязанным к кровати и бесполезно старался отгонять это видение. - Что мне делать?
- Думаю, у тебя есть к кому идти. Не похож ты на отшельника. Видимо, ты настолько не хотел идти, что предпочел наркоту. Как видишь, не выход.
- От кокаина гангрена? – спросил я, все же решив побороться за наркотики.
- Нет. От препаратов, что принимают внутривенно – героин, например. Ты – экспериментатор, хотел бы попробовать все. Но ты нифига не практичный – и заражение крови в твоем случае очень возможно.
- Откуда ты это знаешь? – пораженно спросил я.
- Ты мне сам все выболтал. Кто с барыгами вообще болтает? Плюс – в нашем деле без психологии никак.
- Тебе его не жаль?
- Как человека – немного. Как разносчика инфекции – нет. И я не убил его, дал шанс – не все так мягко с ним бы поступили. Я бы рассказал тебе пару историй наркоманов, но вижу, что ты уже все понял.
- Спасибо, - сказал я наконец, что должен.
- Если снова захочешь попробовать этой дряни – свяжись со мной – у меня найдется для тебя антинаркотическая профилактика.
Я крепко пожал ему руку и вернулся к себе в квартиру, как никогда холодную и пустую.
Так вот они какие – ангелы-хранители.
Кому-то финал этой истории покажется капец каким оптимистичным, но для меня он ставит еще больше вопросов.
Я позвонил в когда-то нашу, а теперь ее квартиру. Мне открыла девушка, которую я все это время идеализировал.
Она смотрела без презрения, осуждения, равнодушия. Она выглядела уверенной, сильной. Я думал, она (заметьте, уже с маленькой буквы) будет прекрасна, но она была одета по-домашнему.
Ну, и ладно – я не из-за красоты здесь.
В цирке в таких случаях предупреждают: «Внимание, смертельный номер. Не пытайтесь повторить это в домашних условиях». Так вот, не пробуйте это. Что угодно, но не говорите этих слов, которые сильнее любого проклятия. Ни всерьез, ни в шутку, ни искренне, ни ложно, ни в порыве чувств, ни в здравомыслии.
- Я не могу без тебя.
- Заходи.
Только эти слова могли открыть дверь, по крайней мере, мне так казалось.
В доме с моего ухода ничего не изменилось… Даже больше уюта, какой-то женской энергии. Пахло свежей выпечкой, ароматным чаем (наверное, без меня выпечкой увлеклась). Меня не было не так долго – падаешь быстро – при этом по всем вещам я соскучился. Представьте себе, как я соскучился по ней!
Но я не мог к ней прикоснуться, не чувствовал морального права. Я изменял ей во всех смыслах, намеренно, хладнокровно. А она мне – нет. Ей это было просто не интересно. Она знала – видел по глазам – что я вернусь. Не она позовет, не она придет, а я. Она знала, что я слабее. Она диктатор.
- Есть будешь? – как ни в чем ни бывало, спросила она.
Желудок требовательно заурчал. По его меркам – мое падение затянулось.
Вкусный горячий суп развеял мои размышления. Ел я молча, будто хлебал баланду, но все же ощутил удовольствие от пищи.
Я представил себе ее жизнь без меня. Возможно, один вечер она пила с подругами. Может, не один или раз в неделю, а может и вообще чая хватало. И вряд ли она называла меня кобелем (хоть я этого достоин) в отличие от меня, беспочвенно называющего ее сукой.
Выпечка, какие-то рабочие таблицы в ноутбуке – она была занята делом, пока я падал.
Она не звонила мне… К моей чести, и я не звонил – даже по пьяни. Мою исповедь она выслушала спокойно. Подобно великим заговорщикам она, наверное, знала, что мне нужно попробовать других женщин, чтобы понять, что она лучшая. И она выпустила меня побегать, будто хозяйка собачку.
Ведь если бы я оставался рядом – я вечно был бы недовольным, представлял бы себе другую жизнь, без нее. Она-то знала, что другой жизни для меня нет, а я хотел дерзко это оспорить.
А есть ли для нее другая жизнь без меня?
Сейчас я все еще борюсь с остатками похмелья, дорабатываю эту рукопись. Почти все время молчу, не прикасаюсь к ней. Готовлюсь вернуться в юридическую каббалу – к сожалению, я больше ничего не умею.
Увидев меня, вы бы вряд ли посчитали меня счастливым человеком. Держите напоследок две сконцентрированные мысли, уже звучащие: «Самые чистые чувства толкают нас в самые грязные ямы» и «Никому не говорите: я не могу без тебя».