«Эх, дороги! Пыль да туман,
Холода, тревоги Да степной бурьян!
Знать не можешь Доли своей
Может, крылья сложишь Посреди степей.»
Для всей страны начало войны обернулось настоящим шоком. Хотя говорят, что Сталин был не готов к войне, сам аппарат управления страной работал четко. Для обычной связи использовалась городская телефонная сеть, важные новости люди узнавали из репродукторов, висевших на столбах и во всех квартирах, а важные документы отправляли «нарочным», то есть курьером. Сотни, тысячи, миллионы людей, собрав самое необходимое, и то, что могли унести в руках, двинулись прочь от фронта. Надо отдать должное органам власти - во время такого хаоса быстро и правильно оформлялись документы, выдавались пайки по карточкам, каждый знал и точно выполнял свои функциональные обязанности.
Сразу после начала войны Павел Кутепов, как начальник ГАИ города Черновцы, занимался эвакуацией в тыл семей военнослужащих и руководителей города. По приказу командования эвакуировали только женщин и детей. Подготовили несколько открытых грузовиков-полуторок, на дно уложили сено, потом матрасы, мешки и узлы с пожитками, вдоль бортов поставили чемоданы. В головную машину, в которой находился сопровождающий колонну военный, загрузили запас продуктов питания, воду, топливо.
Тося Кутепова с тремя детьми и Мария с дочкой погрузились в одну из машин. У всех было достаточно много вещей, Мария захватила даже свои наряды, купленные за год жизни в Черновцах. Эти небогатые пожитки здорово выручили ее, когда в годы оккупации она ходила с тачкой по селам и меняла их на продукты.
Колонна грузовиков в сопровождении милиции двинулась на восток. Думали, что так и будут ехать одной колонной, как в пионерский лагерь. Да не тут-то было!
Подъезжая к очередному узкому мосту, наша колонна попала в серьезный затор. С обеих сторон от моста скопилось много автомобилей. В первую очередь пропускали военную технику на Запад, в сторону фронта, потом гражданских - на Восток, в тыл. Около моста собралась масса людей, беженцы на машинах, на конных подводах, женщины тянули и толкали тачки с барахлом, пеших тоже было много, стояла июльская жара и духота, пыль столбом. Вдруг будто бы из ниоткуда раздался гул самолетов.
Сначала растерянные беженцы даже не поняли, что происходит, но когда начался обстрел с воздуха, люди в панике кинулись врассыпную, подальше от дороги с детьми на руках. Лошади, пугаясь рева самолетов, дикого свиста, а затем взрыва бомб, рвали упряжь, ржали, становились неуправляемыми. Дети кричали на разные голоса. Все смешалось. Было очень страшно!
Самолеты делали несколько заходов, сбрасывали бомбы, а потом расстреливали толпу людей из пулеметов на бреющем полете, хотя с воздуха было прекрасно видно, что среди скопившегося у моста народа практически нет военных, большинство - женщины и дети. Но захватчик не унимался, им нужно было отрабатывать боевые приемы, пусть и на мирных жителях.
Две машины из нашей колонны застряли где-то около моста, а наши жизни спас водитель грузовика, резко рванувший по проселочной дороге в сторону от переправы и остановивший машину в ближайшей лесополосе. Через десяток минут перестали рваться снаряды и тарахтеть пулеметы, затем начал стихать рев самолетов, и наступила тишина.
Водитель нашего грузовика решил сходить на разведку. Вернувшись, он рассказал, что целью самолетов был мост, около него полным полно сгоревших, искореженных и взорванных машин, движение парализовано, и еще долго придется растаскивать останки автомобилей, повозок и тачек, чтобы его восстановить. Были и жертвы, однако из тех, кто находился в нашей колонне, слава Богу, пострадавших не было.
Чтобы избежать повторных налетов фрицев, было решено ехать проселочными дорогами, и уже не колонной, а отдельными машинами. Почему мы не ехали сразу на Донбасс, можно же прямой дорогой и быстрее добраться? Потому, что у водителя было предписание доставить людей в Киев машиной на железнодорожный вокзал, а дальше их должны были отправить поездами в разных направлениях.
Западная Украина оказалась недоброжелательной и негостеприимной. Когда машина двигалась по Западной Украине, в селах закрывались двери. О том, чтобы попросить у людей чего-либо съестного, речи быть не могло, даже кружку воды для детей им было жалко. Я хорошо это помню, и для мамы тогда это было большим удивлением. Видимо, советская власть их обозлила тем, что отнимая землю, гнала насильно в колхозы.
Чем ближе к Востоку Украины, тем лучше отношение к беженцам - их жалели, кормили, поили молоком, давали продукты в дорогу, старые одеяла, фуфайки, теплую одежду, оставляли ночевать, предлагали передохнуть и помыться. Передвигаться по дорогам в ночное время было запрещено - светомаскировка.
Очень тяжелая была поездка. Ночью - очень холодно и сыро, утром - туман, днем - палящее солнце. Все погодные условия усугублялись тем, что машина, на которой мы эвакуировались, была по сути обычным открытым грузовиком, никакого навеса над головой даже не было. Продукты питания берегли детям, взрослые жили впроголодь.
Однажды ехали-ехали ночью, остановились отдохнуть, утром рассвело, а мы почти на самом кладбище. Решили, что мертвых бояться не надо, нужно передохнуть в тени деревьев, расположились среди могил на свежей пахучей траве. От этого пряного запаха, голода, жары и усталости Мария потеряла сознание. Напугала всех. Отпаивали водой, когда пришла в себя, горько пошутила:
- Если бы умерла здесь и везти никуда не надо - я уже на кладбище, закопали бы и все.
Добирались от Черновиц до Киева целых две недели. Днем немцы не оставляли нас в покое, постоянно обстреливали с самолетов, даже одиночную машину. Гонялись за ней по полю. С высоты бреющего полета летчики прекрасно видели, что в машине испуганные женщины и дети. Веселясь, они еще и еще раз заходили в полет над машиной, ревели моторами и смеялись. Наигравшись, улетали, сволочи. За эти две недели все безумно устали, были грязные, напуганные, голодные.
Наконец, добрались до Киева. Мария с Тосей пошли к начальнику железнодорожного вокзала, предъявили документы, которые хранились у каждой женщины отдельно - в них было указано, что это семьи военнослужащих, эвакуирующихся на родину, и пункт назначения.
Потом обратились в военную комендатуру. Организовано все было четко, дисциплина безупречная. Каждой выдали деньги, продукты, билеты на поезд. В ожидании поезда целую неделю пришлось жить на вокзале. Мимо то и дело мчались эшелоны на запад с военной техникой - танками, орудиями и войсками.
Через неделю на запасной путь подали эшелон для беженцев, это были «теплушки» - товарные вагоны, наскоро оборудованные для перевозки людей. Внутри - нары из наструганных досок в три этажа, между ними узкие проходы. Никакого перрона возле состава не было, дверь в вагон высоко над землей, почти на уровне головы взрослого человека. Что такое посадка в вагон в военное время? Это паника! Это штурм! А вдруг мы не влезем и не уедем? А вдруг потеряем вещи? А вдруг нас затопчет толпа, и ребенок упадет под вагон?! Беженцы уже две недели шли от линии фронта, видели и бомбежку, и голод. Когда дверь открылась, очумевшие от страха люди с детьми, чемоданами, мешками толпой повалили в вагон.
На станции Марию приметил молодой моряк. Посочувствовал красивой женщине с ребенком. Сказал:
- Я помогу вам. Не толкайся и не спеши, я буду толкать тебя впереди себя, тебя толпой внесет в вагон. А потом выберусь и подам тебе чемоданы и ребенка через окно.
Мария была в ужасе:
- А вдруг украдут вещи?
Но он уже не в первый раз, видимо, ездил:
- Нет, некогда будет красть.
Так он и сделал. Когда состав медленно остановился и началась посадка, он втолкнул Марию в вагон, а потом пошел по головам других людей и передал меня и чемоданы. Я потом часто думала, а если бы вагон тронулся, и он не успел бы меня запихнуть? Мама бы уехала, а я осталась. Вероятно, такие случаи были, после войны много лет люди искали пропавших родственников. Он еще перед посадкой учил Марию:
- Старайся попасть на вторую полку. Ставь за спину чемоданы, потому что на верхней полке днем будет жарко, на нижней - тесно.
Народу набилось битком. Какие там проездные билеты?! С билетами охрана выпускала из здания вокзала на перрон, а при посадке их уже никто не проверял. Там как хочешь - выбирай любой вагон. На нижних полках сидели, хоть ноги можно было поставить, а с верхних полок - ноги свешивались и болтались перед носом. Духота от жары, запаха потных тел доводила до полуобморочного состояния, дети ревели и хныкали. Рядом сидела старушка и без конца протирала какой-то спиртовой настойкой руки-ноги себе и внуку, и от этого запаха некуда было деться.
Когда вагон двигался, горячий ветер задувал в щели, а когда стоял на запасных путях, пропуская составы, идущие на фронт, было просто невыносимо. Шум и гул от сотни людей, набившихся в вагон, усталость и голод, страх от уже пережитого и неизвестность впереди, все это бедствие называлось эвакуация. А что творилось на вокзалах! Мечущиеся орущие толпы людей, лезущие в переполненные теплушки, ужас...
Тося Кутепова с детьми тоже ехала этим поездом, но в другом вагоне. По пути люди помогали друг другу, конечно. Эшелон останавливался в километре от станции, ждал своей очереди, и часто проезжал мимо вокзала без остановки. А воды можно было только на вокзале набрать. Из здания вокзала выходили две трубы с надписями «питьевая вода» и «кипяток», и чтобы сходить за кипяточком и водой, нужно было спрыгнуть с вагона и бежать километр или больше вдоль железнодорожных путей.
Потом столько же назад и еще залезть в вагон без всякого перрона, а пол теплушки был на уровне роста взрослого человека. Кто-то бегал, кто-то за детьми смотрел. Делились и водой, и скудной едой. Это было нищенское братство - всех объединила одна беда: война!
Через четверо суток прибыли из Киева в Ясиноватую, в 4 часа утра, было еще темно. Вывалились из вагонов с детьми, вещами, чемоданами, узлами. Куда идти? В военную комендатуру, конечно. Хоть у каждой женщины были свои эвакуационные документы, но была какая-то женщина за старшую, пойдет, узнает, поговорит, и добьется, и потребует, и покричит, поругается, с кем надо. Пока она ходила к коменданту, Пашкину жену Тосю с семьей и еще одну женщину с детьми подобрала попутная грузовая машина. Набились они битком с узлами и чемоданами, под самую завязку, а Марии просто элементарно не хватило места. Потому что там все в драку, через голову - дети, вещи. Шофер руками развел:
- Ну, некуда, что я сделаю, некуда! Сверх бортов уже не погрузишь! Сами видите.
Кутеповы уехали в Горловку, а Мария осталась на вокзале с дочкой и чемоданами. По-моему, договариваться она никогда не умела, никакие двери открывать не могла. Один раз в горком партии сунулась - и то в ущерб себе.
До семи утра она металась, безуспешно пытаясь уехать в Горловку к матери. И тогда она в первый раз после развода решилась обратиться к Ивану за помощью.
В семь утра открылось окошко у начальника вокзала, и Мария попросилась к нему позвонить в Сталино. Не знала она ни должности его, ни адреса, ни телефона, но начальник вокзала участливо отнесся к ней, он дозвонился к дежурному в комбинате «Сталинуголь», спросил номер домашнего телефона Иванкова. Время военное, начальника транспортного отдела комбината все знали, почему бы начальнику вокзала телефон не дать?
Было утро, Иван был дома, поднял трубку, она ему объяснила, что мы застряли в Ясиноватой, выехать не можем.
- Я тебя прошу, - сказала мама. - Помоги нам добраться в Горловку, до бабы Лены.
Он ответил:
- Сейчас буду!
И через 20 минут Иван был уже в Ясиноватой! Мне до сих пор кажется поразительной его способность легко решать все бытовые проблемы, стоило ему появиться - все вращалось и крутилось вокруг него и в его пользу!
Он был искренне рад встрече, обнимал грязную осунувшуюся жену и дремавшую на чемоданах, уставшую дочку. Я смутно помню это, всю ночь не спали, ехали, отрывками помню, как он меня прижимал к себе, ее обнимал, вещи грузил. Для меня это было все в тумане. Он говорил оживленно:
- Я так о вас беспокоился! Вопрос решен - я заберу вас к себе. Это шанс вернуть нашу семью. Фаину я отправлю в Харьков к её матери и дочке. Когда началась война, я ей сразу сказал - будем исправлять свои ошибки!
С вокзальной площади он повернул не на Горловку, а на Сталино (Донецк). Мария пыталась возражать ему:
- Я же тебя просила к матери меня отвезти!
- Нет, Муся, война началась, теперь все по своим норам!
Мы ехали, а он решительно продолжал:
- Мы, Муся, все начнем сначала. Война скоро закончится, вот увидишь! Заживем лучше, чем прежде!
Мария вроде бы сомневалась, но уставшая и обессиленная, молча проехала остаток пути, думая при этом: «А может, Иван прав - ему виднее».
Приехали в Сталино. Отец жил с Фаиной в коммунальной квартире, в другой комнате - другие люди, кухня общая. Мы зашли в квартиру, поздоровались с Фаиной, она молча кивнула и ушла из кухни в комнату с недовольным лицом. Отец чемоданы занес и говорит:
- Все! Поигрались и хватит! Сейчас каждый должен вернуться к своей семье!
Мама попросила его:
- Ты помоги ей. Возьми билет, отвези на вокзал, проводи, как положено.
Но с Марией они в разводе были, а с Фаиной ему пришлось расписаться, чтобы быть чистому перед партией, чтобы жить не с любовницей, а с законной женой. Он предупредил Фаину, что ему нужно ее письменное согласие на развод. С этой бумажкой даже в ее отсутствие их разведут запросто, общих детей у них нет. Все так и сделали, развод он оформил, а расписаться с Марией не успел, через два месяца он был уже на фронте.
А в то утро ему на работу надо было, не прогуляешь, время военное. Они съездили с Марией в гастроном за продуктами, она осталась в квартире готовить еду, а он поехал, пообещав вернуться, как только освободится. Она искупалась, перестирала вещи, приготовила обед. Какие там до этого были у него разговоры с Фаиной, мы не знаем. Скорее всего, он в последнюю минуту решил нас к себе привезти, и это была для нее полная неожиданность, как и для Марии. Все это время Фаина лежала на диване лицом к стене, делая вид, что спит.
Когда Мария приготовила еду, позвала Фаину к столу, та отказалась, но Мария сказала:
- Что поделаешь? Так получилось! Я этого не хотела, и не собиралась сюда ехать! Ты же знаешь, что эти вопросы решает он, а не кто¬то из нас. Да чего уж там, мы с тобой ближе, чем сестры, у нас муж один на двоих. Иди поешь.
Спать укладывались так: на большой кровати мама со мной, Фаина - на диване, а Иван, как пёс, на полу. Я тут же приползла к нему, потому что любила папу больше всех на свете! Так и заснула, обнявшись с отцом.
Фаине Иван сказал:
- Будь готова к отъезду в Харьков. Чем могу, я тебе помогу, достану билет, отвезу на вокзал в Ясиноватую. И чем раньше, тем лучше, потому что в любое время мне может прийти повестка с призывом на фронт.
Через два дня Фаина уехала. Мария, выбрав момент, спросила у шофера служебной машины:
- Ну, как они прощались, хоть поцеловались на прощанье?
Он весело ответил:
- А как же! Всё, как положено! А там, на вокзале, все целуются!
И вот после двух лет разлуки мои родители прожили в Сталино два месяца счастливой семейной жизнью.
Работая начальником транспортного отдела комбината «Сталинуголь», Иван целый день мотался на служебной машине, вечером приходил домой в свою маленькую комнатушку, где ждала его тихая семейная гавань, о которой он всегда мечтал. Домой, к любимой жене и дочке. Война шла, фронт двигался, на душе было тревожно.
Вечером, на следующий день после отъезда Фаины, он пришел с работы и спросил:
- Ну, как вы тут? Обживаетесь?
Мария ответила:
- Надолго ли? Не придется ли нам бежать от немцев дальше? Да и кто нас там ждет?
Иван спокойно ответил:
- Ты меньше всего об этом думай. Сейчас для вас самое главное - это выжить. Если надо будет, будете эвакуироваться в глубокий тыл. Оставаться под немцами - ни в коем случае нельзя. Семьи большевиков и руководителей расстреливают безоговорочно. Я не хочу вас больше терять! Если меня уже призовут на фронт, пообещай мне, Мария, что выполнишь эту мою просьбу - ничего не жалей, бери дочку за руку, документы, уезжай, а все остальное мы наживем!
Мария ответила:
- Я все сделаю, как ты велел - в Сибирь, значит, в Сибирь.
Иван огорченно вздохнул:
- Если бы ты всегда меня понимала и не поступала по-своему, то не дошло бы до нашего с тобой развода.
- Да ладно тебе, давай не будем заново упрекать друг друга. У меня к тебе есть одна просьба - я разберу все наши вещи, посмотрю, что необходимо взять с собой, а часть вещей хочу отвезти к маме в Горловку, жалко просто здесь их бросать. Да и повидаться с ней хотелось бы. Мы так туда и не попали из Ясиноватой. Надо поздороваться, заодно и попрощаться.
Иван ответил:
- Это правильно, я тебе эту поездку организую в ближайшие дни.
Потом, пожав плечами, сказал:
- Ничего не пойму! Вести с фронта совсем неутешительные. У нас самая сильная армия, нашей авиации нет в мире равной, у нас гораздо больше боевой техники, чем у Гитлера! Почему же он так стремительно и нагло продвигается по нашей земле? Где же наша противовоздушная оборона? Что там, в Кремле, растерялись, что ли? Когда же Красная Армия начнет наступать и гнать фашистов вон из нашей страны? Вопросов много, ответов нет!
Мария слушала, молча разбирая вещи, сумку с документами. Показала ему фотографию дочки из Черновиц - она в балетной пачке, с блестящей короной на голове. Платье все обшито блестками, одной рукой придерживая край платья, довольная, улыбается.
Мария сказала:
- Тамара мечтает быть артисткой, любит танцевать и петь.
Иван серьезно ответил:
- Хорошей актрисой стать трудно, а просто быть на сцене - неинтересно. Надо иметь какую-то серьезную профессию.
Мария засмеялась:
- А знаешь, что говорит наша дочка? «Хочу на сцену, хоть полы там мыть!»
Иван:
- Это не дело! Я этого не допущу! Женщина должна быть врачом, учителем, юристом. В любой работе нужно быть мастером своего дела, быть полезным людям и довольным жизнью, но главное, чтобы она была счастлива - красавица наша.
Он подошел к дивану, где сладко спала дочурка, полюбовался ею, улыбнулся, отошел.
- А вот еще фотография. Цветная, - говорит Мария. - Мне она не нравится. Фотограф испортил фото. Долго позы нам выбирал. Я сижу, она стоит рядом. Это мы в Черновцах в фотосалон ходили, нарядились в украинские блузы, вышитые крестиком. Я там вышивать научилась западнянским традиционным орнаментом. Смотри, веночек у Томочки на голове с ленточками разноцветными. Улыбаемся друг другу.
Иван говорит удивленно:
- Почему же фотокарточку ты считаешь испорченной?
- Смотри, Ваня, фотограф наклонил меня к дочке так, что я задницу свою отставила в сторону, смотреть противно.
Ваня развеселился:
- Совсем не противно! Хорошая поза, мне нравится, и задница мне тоже очень нравится! Где тут моя знакомая и любимая задница, наконец-то я до нее добрался. Прости меня за все, хочешь, я перед тобой на колени встану? Ты - моя родная, любимая!
А Мария:
- Уймись, раньше надо было на колени становиться! Сейчас ты фактически чужой муж, а любовницей твоей я не хочу быть!
- Так это все поправимо. С Фаиной я разведусь, она заявление на развод оставила, общих детей у нас нет, нас разведут без проблем, и мы с тобой снова распишемся. Свадьбу сыграем, как положено.
Иван обнимал ее и целовал, как в дни их счастливой молодости, как будто и не было неприятностей, разлуки, развода, как будто не было войны и горя.
Как же можно было устоять перед таким натиском? Мария покорялась ему, отвечала на его поцелуи, млела от счастья в его сильных руках и задыхалась от наслаждения.
Наверное, это самое лучшее утешение от всех напастей. На душе было удивительно легко и спокойно.
В шесть часов утра на кухне включился динамик:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!
Исполнял Гимн СССР мощный хор низких мужских голосов, после этого скороговоркой и гораздо тише передавали новости.
Я проснулась, сонно побрела на кухню, сделала тише репродуктор, посмотрела, как спят, обнявшись, мои любимые папа и мама, и снова легла спать.
Продолжение: http://proza.ru/2015/02/17/1107