Ода украинской хате

Алла Зиливинская
Сельская хата

 Я человек  асфальта,
Троллейбусных столбов,
Но сельская мне хата
Дороже всех дворцов.
В ней дышится свободно,
Прохладно и тепло.
Может, не так уж модна,
Зато живет село:
И печка и лежанка,
Скамейка у стены
И скатерть-вышиванка,
И миски, казаны.
На стенах фото в рамках,
Иконы в рушниках.
Как будто бы недавно
Здесь бегал в голяках.
И молоко парное,
И хлеб, что из печи,
Все близкое такое
В мерцании свечи...
         Николай Липов 2
*********************************
                http://proza.ru/2012/05/19/1696 - Виталий Полищук

Читала воспоминания сельских будней детства моего земляка, и погрузилась в свои воспоминания той бесхитростной наивной поры   познания  жизни,  первых  волнующих  открытий...
Воспоминания сельской  хаты  вдруг  перенесло  меня  в  об'ятия  этого  непритязательного  мира  чистоты, тепла  и  ощущения  абсолютно  земного   защищённого  пространства !  И  так  захотелось  вдруг  очутиться  в  этом  первозданном  мире !
Вспоминается  земляной  пол  в  хате,  всегда   чисто  подметенный,  такой  прохладный  летом  для  босых  ног.  А  на  праздник  Троицы  всегда  устилаемый  особой  болотной  травой – зиллям,  с  таким  неповторимым  и  не  забываемым  запахом !
Ах, как  же  оно пахло  это  зилля – зиллячко ... – запахом  цветущей  магнолии.   В  обычной  жизни  пол  устилали  домотканные  полосатые  дорожки – рЯдна.    И  конечно-же  --   печь ,  обогревющая   своими  боками  все  помещения  хаты. 
А  какая-же  лежанка  была  на  ней !  И  кто  только  не  посещал  эту  лежанку,  всегда  тёплую ,  уютную,  отгораживающуюся  от  всего  мира  занавеской.  Дающая  приют  и  малому,  и  старому,  и  хворому ...
 
Вспоминается  из  ряда  вон  выходящая  история  с  лежанкой  связанная.  После  ухода  фашистов,  в  одном  селе  оставшееся  население  пребывало  в  жуткой  нищете,  как  и впрочем,  везде  – без  пищи,  одежды,  многие  погибли  или  были  угнаны  в  Германию.  Оставались  малые,  да  старые,  поставленные  жизнью  почти  в  первобытное  животное  состояние. 
В  одной  из  хат,  оставлись  старый  дед  и  внучка – малолетка.  Питались  всем,  что  Бог  пошлёт: в  основном   мороженной  картошкой  и  травой.  Оставшиеся  в  поле  колоски   на  жнивье,  собирать  было  опасно.   Кое-кто,  может,  помнят  эти  страшные  процессы,  осуждающие  детей  за  сбор  колосков,  и  отправлявшие  взрослых  в  лагеря  и  даже  под  расстрел. За  колоски !  -- вошедшие  в  историю.  Так  и  спасались  дед  и  внучка    не  сытостью,  так  теплом  на  лежанке  протопленной  печки,  тесно  прижимаясь  друг  к  другу...  пока  однажды  внучка  не  родила  ...Этот случай,  рассказанный  очевидцами: -
  Дедушке было за 70, какой призыв?  Пришли из села пациенты и рассказали это. Девочка лет 14, помогали ей, несмышлёной, все соседки. Голая, босая, кормила своими грудками, понемножку давали молоко соседи, приносили какие-то тряпки на пелёнки. На Украине мякиш в тряпицу заматывали и сосать давали "квач" назывался. Но сосать хлеб это хоть что-то а не пустышка.Вот так и жил.  А было это в начале зимы 1944 года.  Да ты многого не знал! Например, я была свидетельницей в своих происках по городу, как доставали новорожденного из ямы уличного туалета напротив базара. Кто-то родил прямо в дырку вместе с последом на эту зловонную жижу в яме. Знал такое? А я помню это дровяной страшный туалет, и было это тоже где-то в ноябре 1944го. Ребёночек не утонул, его достали живого ещё, сразу завернули в чистую простыню. Потом отмыли, накормили, говорили, что кто-то взял себе. Бабы смеялись: -- Народывся у гi--i, буде багатим у життi! Может так и было? Мальчик был.

  А у костёла когда начали копать для столбов будущей танцплощадки, раскопали древние католические могилы-склепы. Я была ту как тут. Видела в одном гробу был рыцарь в полной амуниции, в другом гробу была девушка. Помню платье бархатное, и длинные золотистые волосы. А туфельки на ногах рассыпались по швам на детали. Всё помню. Потом площадку построили по другую сторону от костёла, наверное, чтоб не на прахе, дошло может до кого-то. Помнишь это, мой друг?  А я видела и помню...
 ...потому что забыть невозможно -

 
   
Было  такое,  незабываемое  событие  в  ближнем  от  Умани  селе,  которое  не  вызвло  особого  резонанса  в  обществе,  обескровленном  ужасами  войны,  притупившими,  очевидно,  эмоциональный  порог  чувствительности.  Выжило  это  дитя,  возможно   и  выросло   как-то,  хотя  не  было  больше  никакой  информации ...  Но  подобный  случай  инцеста   был .   
Так что,  очевидно,  как  располагает  тёплая  лежанка  к  тесным  соприкосновениям  и   последствиями  этого  иногда  ...  Это  было  в  1944  году. 

   Война  ещё  продолжалась,  но  уже  далеко.  Жизнь  в  колхозах  возрождалась,  но  нищета  населения  была  ужасающей !  Сельские  женщины – бабы,  до  самых  морозов  ходили  босиком.  Обувь  была  великой  роскошью.  Галоши  были  в  большой  чести,  т.к.  служили  и  на  босу  ногу, и  на  портянки,  и  на  тёплые  носки. Так  бабы  и  ходили  из  сёл  в  районный  центр  босиком,  налегке,  и  всегда  пешком – ПIШКИ. До  сих  пор  помню  босые  ноги  этих  милых  труженниц  –  с  задубевшей   почерневшей  кожей  от  солнца  и  земли,  с  порепаными  до  трещин  пятками  и  ступнями,  расплющеные  переносимыми  тяжестями,   редко  знающие  отдых ...  лишь  перед   отходом  ко  сну  помытые  тёплой  водой,  а  в  летнее время водой,  нагретой  солнцем  на  улице ... Как чудодейственный  бальзам  благодарности  за  их  дневные  труды!

   Для  поклажи – два  мешка  чрерз  плечо – так  называемые  -  САКВЫ* ...  Нижнего  белья  у  женщин  не  было,  т.к.  был  дефицит,  особенно  на  селе.  И  одевали  бабы  на  домотканную  длинную  сорочку    сверху  юбку – спидныцю  и  так  до  морозов  и  ходили,  не  зная  ни  трико,  ни  лифчиков –бьюстгалтеров.  Радуясь  наличию  чулок,  если  удавалось  достать... 

    Мои  родители  читали  лекции  в  Мед.  Училище,  выпускающем  фельдшеров – акушеров  широкого  профиля  для  работы  на  селе  в  основном.   Моя  подруга  после  7го  класса  пошла  туда  учиться  и  я  видела  и  знала  многих  её  сокурсников.  Некоторые  мальчики  из  окрестных  сёл  каждый  день  приходили  пешком  и,  многие  из  них – босиком,  до  морозов,  неся  в  руках  какую-то  старую  обувку – опорки,  и  на  пороге  обуваясь  в  них.  Мой  папа  часто  мне  говорил  о  них,  как  о  своих  любимых  учениках,  которые  окончив  на-отлично   Медучилище,  продолжили  обучение  в  институтах,  став  затем   хорошими  врачами.    Незабываема  Галя  Бородинская,  ставшая  ведущим  педиатром  в  городе. Один  из  тех  самых  босоногих  мальчиков  из  села --  Лёня  Завальнюк,  отлично  окончивший  затем  и  Мединститут .  Мы  были  хорошо  знакомы,  и  некоторые из  этих  мальчиков  проявляли  ко  мне  интерес,  более,  чем  дружеский.  Был   одним  из  них  и  живущий  на  нашей  улице  Игорь  Цветков.  Весёлый  смешливый  парень,  отличный  танцор,  с  которым  мы  однажды  стали  «зажигать»  на  танцах.  Ах  как-же  мы  кружились  и  отплясывали !  И  всё  было-бы  хорошо,  пока  я  не  обнаружила,  что  его  интерес  ко  мне  стал  определённо  серьёзным  настолько, насколько  я  не   чувствовала,  что  могу  ответить  тем-же.  Несмотря  на  всю  его  симпатичность.  И  я    дала ему  это  понять  как-то  резко  отказывая  ему  в  танцах  и  вообще .  Он  очень  обиделся,  переживал,  и  при  встречах  на  улице  отворачивался,  чтоб  не  встречаться  взглядами.  Потом  начал  встречаться  с  другой  девочкой,  такой-же  плясуньей.  Затем  уехал  в  Киев  в  институт.  После  института  даже  стал  ведущим  врачом  в  Киеве.  И  спустя  годы,  когда  я  гостила  в  Умани  с  детьми   уже,  мы  с  ним  встретились  на  улице  лоб  в  лоб,  так  что  он  не  успел  отвернуться,  и  улыбнулись  мы  друг  другу  от  всей  души  без  всяких  обид  ... Жизнь  отсеяла  все  обиды  и  в  душе  оставила  лишь  тепло  воспоминаний   юности.
В  1984  году  моя  подруга  была  в  Умани  на  30-летии  окончания  училища,  и  я  поехала  вместе  с  ней,  встретив  там  многих  учеников  моих  родителей,  ставших   хорошими  врачами  и  вспоминавших  добром  своих  строгих  учителей,  какими  были  мои  мама  и  папа.   

 Да,  всё  это  было,  и – нищета,  и  голод,  и  тяжкий  женский  труд  на  «буряках»  т.е.  на  сахарной  свекле.  Согнувшись    от  зари  до  зари  в  сезон,  выполняя  норму  до  горизонта  под  палючим  солнцем  и  увязая  в  болоте  под  дождём,  только  чтоб  выполнить  норму  на  трудодни... и  всё  так-же  босиком,  в  подоткнутых  спидныцях  и  в  хустынках  на  головах.  И  тем  не  мене,  каждая  старалась  свою  хату  держать  побелёной,  так-же,  как  и  печь  в  хате !  Да  ещё  и  расписать  цветами  для  красоты...
И пламенели по белому полю алые маки, и голубели волошкы-васильки ! А за окнами гордо высились традиционные мальвы-рожi...
Ой зацвіла рожа край вікна...
Ой зацвіла рожа край вікна... |
Ой мала я мужа,
Ой мужа я мала,
Ой мала я мужa
Пияка... 
И как-бы ни грустна была действительность, душа просила красоты и песен ...

У  нас  в  послевоенном  Уманском  доме  была  такая  печь  на  кухне,  занимавшая  всё  пространство  кухни  с  примыкавшей  к  ней  плитой  с  духовкой,  которой  пользовались  ежедневно  для  приготовления  еды.  В  то  время,  как  печь  растапливалась  только  раз  в  неделю,  для  выпечки  недельного  запаса  печенья  и  сдобы.   Печь имела  и  лежанку,  где  спала  наша  домработница  Текля,  вызывая  во  мне  жгучую  зависть!  Когда  Текля  периодически  выносила  постель  проветриваться  на  солнышко,  я  овладевала  на  время    этим  пространством,  вкушая  все  прелести  его  закрытости   за  занавеской  от  внешнего  мира .
Многие  нам  советовали  избавиться  от  этой  громоздкой  печи,  увеличив  пространство  кухни,  но  родители  не  могли  отказаться  от  столь  совершенного  произведения  печного  искусства!  Настолько  качественными  выходили  из  её  жерла  кулинарные  шедевры!  Особенно  перед  Пасхами – сначала  еврейской,  затем  и  Православной.  Перед  этими  праздниками,  которые  в  советское  время  всячески  осуждались  властями  и  считались  даже  под  запретом,  наша  печь  приходила   в  действие.  Перед  еврейской  Пасхой,  которая  была  раньше  Православной  на  неделю,  у  нас  топилась  печь,  и  кухня  передавалась  в  пользование  специальному  пекарю  мацы – румынскому  еврею.   Он  приходил  к  нашей  заранее  истопленной  печи  со  всеми  нужными  ингридиентами  для  выпечки  мацы,  и,  главное,  со  своим  непревзойдённым  умением.

И  начиналось  чудодействие,  которое  продолжалось  даже  не  одну  ночь  иногда.
 Пекарь  выпекал  для  нас  мацу  на  весь  год,  которая  хранилась  у  нас  в  льняных  наволочках  на  шкафах.  Но  и  для  себя  он  выпекал,  и ещё  для  близких  друзей,  выполняя  их  заказы.  А  т.к.  религия  со  всем  сопутствующим  в  советское  время  была  под  запретом,  то  наша  печь  становилась  на  время  подпольным  очагом  распространения  религиозного  дурмана  среди  населения.  И  всё  это  было  под  строжайшим  секретом.  Особенно  это  касалось  религии  Иудаизма,  конечно.  И  если-бы  это   как-то  дошло  в  органы,  могли  быть  и  репрессии.  Но,  удивительно,  что  в  такое  время  разгула  сексотов  всех  мастей,  доносов  и  наушничества,  никто  не  «настучал»  на  родителей ... Не  иначе,  Бог  уберёг ! – может,  за  Богоугодные  деяния ...
    А  затем,  перед  Христианской  Пасхой,  возобновлялся  этот  процесс  изготовления  уже  сдобных   Пасок  и  Пасочек  всех  размеров,  тоже  впрок,  и,  вообще  другой  разной  сдобы  с  маком  и  другими  начинками.  И  сдоба  из  нашей  печи  получалась  незабываемо  непревзойдённой!  Кто  однажды  в  прошлом  её  вкушал,  помнил  затем  всю  жизнь... Особенно  это  можно  отнести к  моим  подругам  детства,  помнившим  всю  жизнь  до  конца  дней  некоторых  из  них  наши  сладкие  сдобные  набеги  на  запасы  выпечки !  Как  всегда  к  субботе  мои  подружки  спрашивали:  --  сдоба  есть? --  Есть,  есть,  приходите! –  И  мы  устраивали  пиршества...
   
Да,  воспоминания  давно  ушедшего,  но  не  забываемого  быта. ...Хата,  хата,  украинская  хата ...  Всё  предельно  просто – сплошной  минимализм!  Есть  то,  на  чём  лежат  или  сидят,  есть  то,  за  чем  сидят,  работают,  или  едят ,  и,  конечно  печь,  кормящая  и  согревающая !  И  ничего  лишнего... И  жили  люди,  и  даже  бывали  счастливы.  И  из  хат  вышли  многие  и  многие,  которые  в  последствии  были  достойными,  уважаемыми,  и,  даже  известными  в  чём-то  людьми ...
*******************************************************
P.S. Относительно босоногих мальчиков,  пешком  приходящих  на учёбу  в  Умань...  Вспоминается стихотворение  Н.A. Некрасова,  сегодня совсем  забытого,  мне  кажется,  --
          Школьник

- Ну, пошел же, ради бога!
Небо, ельник и песок -
Невеселая дорога...
Эй! садись ко мне, дружок!

Ноги босы, грязно тело,
И едва прикрыта грудь...
Не стыдися! что за дело?
Это многих славный путь.

Вижу я в котомке книжку.
Так учиться ты идешь...
Знаю: батька на сынишку
Издержал последний грош.  И  т.д.

 У  меня  в  классе  был  мальчик  из  бедной  еврейской  семьи,  отца  погибшего  на  фронте.  Он  тоже  ходил  босиком  до  морозов,  без  пальто,  в  рубашке  на  распашку,  всегда  голодный,  но  круглый  отличник.  Мальчик,  не  помню  даже  имени,  обращались  тогда, как  к нам  учителЯ,  по  фамилии – Лирисман,  или  коротко – Лира. Сидел  вместе  с  другим  мальчиком – Мосей  Шнайдером  из  зажиточной  семьи,  т.к.  папа  был  портным  и  обшивал  многих  в  городе,  прямо  согласно  своей  фамилии.  Лира  делал  уроки  за  Мосю,  занимался  с  ним,  получая  за  это  еду,  может  и  кое-что  из  одёжки ...  Вот  так  и  выживал.  Затем,  служил  в  армии,  где  случайно  утонул  на  учениях.  Вот  и  весь  путь ... А  в  памяти  остался. 
После  4го  класса, училась  в  другой  школе,  где  в  классе  был  такой-же  мальчик – Лёня  Глейзер.  Тоже  сын  погибшего,  одна  мать  уборщица,  старшая  сестра  была  откровенной  жрицей  любви,  самого  низшего  ранга,  если  можно  так  сказать, что для еврейской  семьи  было  величайшим  позором.  Обслуживала  солдат,  не  выше  мл. сержанта,  т.к.  красотой  очень  не  блистала.  Родила  ребёночка – Наума.  Мама была настолько побита жизнью и борьбой за выживание, что не реагировала на осуждение общества.  А Лёня относился к этому вопросу с философским спокойствием, достойно отмалчиваясь.  Так  и  жили.
 
 Лёня  был  у  нас  круглым  отличником,  знал  ответ  на  любой  вопрос.  Имел  только  одну  смену  одежды,  но  это  был  костюм  с  пиджаком  с  какими-то  значками  на  лацкане  для  солидности,  очевидно,  и  рубашка  с  галстуком.  Всегда,  зимой  и  летом – одним  цветом.  Но  держался  он  всегда  очень  солидно  и  независимо,  не  принимая  участия  ни  в  каких  ученических  шалостях,  особняком,  сохраняя своё  реноме.  Мы,  девочки,  относились  к  нему  с  сочувствием  и  уважением,  не  более  того,  ввиду  его  некрасивости,  в  чём  мы  ему  даже  сочувствовали.  И  тоже – вечно  голодный,  никогда  гордо  не  выказывающий  этого.  Несмотра  на  золотую  медаль  учился  в  Уманском тогда Учительском ВУЗе,  затем  -- не  у  кого  узнать  уже ...

  Правда мой папа мне рассказал грустнуя историю его женитьбы после окончания Вуза, очевидно по сватовству в зажиточную еврейскую семью.  Была пышная свадьба, и скандал после первой брачной ночи, когда "молодая" обвинила новобрачного по поводу его не способности выполнения супружеских обязаностей должным образом в первую брачную ночь... Наутро был некрасивый скандал, устроенный родителями "молодой". Правда, за что весь город, как водится в провинции, встал на сторону молодого мужа.  Что дальше - история умалчивает, кроме как всеобщего сочувствия молодому... Провинция, провинция в прошлом.  Как сейчас - не знаю...   

Вот  такие  были  босоногие  мальчики   в  те  послевоенные  действительно «лихие»  годы ....

&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
*Сакви: довгий мішок, зашитий з двох кінців і в середині отвір; перевішується через плече.
 *************************************** Этот случай,  рассказанный  очевидцами: -

  А у костёла когда начали копать для столбов будущей танцплощадки, раскопали древние католические могилы-склепы. Я была ту как тут. Видела в одном гробу был рыцарь в полной амуниции, в другом гробу была девушка. Помню платье бархатное, и длинные золотистые волосы. А туфельки на ногах рассыпались по швам на детали. Всё помню. Потом площадку построили по другую сторону от костёла, наверное, чтоб не на прахе, дошло может до кого-то. Помнишь это, мой друг?  А я видела и помню...
 ...потому что забыть невозможно -