Все в памяти моей... Гл. 27. Могло и не быть...

               
             
    Время  не  стоит  на  месте.  Дети  растут.  Сергей  уже  в  десятом  классе,    Андрей  в  шестом.   Мне  с  ними   интересно.  По  вечерам  мы  втроем  любим  чаевничать  на  кухне. Рассказываем  анекдоты,  смешные  истории. Отца  с  нами  нет,  он  все  так  же  приходит  поздно  ночью.  А  я  не  могу  уснуть.  Да  и  попробуй,  усни!    Нет,  я  должна  встретить,  накормить,  терпеливо  выслушать  все,-  ночь,  все-же,  и  дети  уже  спят,  скандалов  не  хочется...

   И  вот  я  уже   ловлю  себя   на  мысли, -  как   в  автобусе,  на  работе,  в  магазине,  невольно  отмечаю  про  себя,  глядя  на  мужчин:  этот  пьет...  а  у  этого  лицо  светлое,  не  пьет, наверное...  а этот алкоголик  законченный...

   А  Виктор и  его  приятели  алкоголики  не  законченные,  а,  так  называемые, – интеллигентные.   Их   не  увидишь  в  непотребном   виде  на  улице  или  еще  где.  Они    одеты  с  иголочки,  при  галстуках,  выбриты  и  надушены.  И пьют  только  в  своей  компании,  при  закрытых  дверях,  и   развозят   их  по  домам  ночью (чтобы  никто  не  видел!)  на  служебных  машинах.
 
   В  редкие  часы,  когда,  казалось,  все  еще  может  быть  хорошо,  (а  ведь  еще  и  бывало  нам хорошо  вдвоем!)  столько  было  говорено-переговорено!  Уже  было  понятно,  что  Виктору  надо  уходить с  этой  работы. Я попыталась  искать  помощи  у  его высокопоставленных  друзей, у которых  была возможность  перевести  его  на  другую  работу, и  услышала  циничный,  очень  откровенный  ответ:

-  Дорогая  Светлана  Михайловна!  Виктор  Александрович  нам  нужен  на  этом  месте!

    И  я  все  чаще  одна. И  одна  уже  делаю  многое  из  того, что  мы  делали  когда-то  вместе.  Одна  в  саду, на  даче,  одна  дома.  Но  все  так  же  держу  все  в  себе, свои  семейные  проблемы  не  обсуждаю даже  с близкими  подругами.  И  чем  мне  хуже,  тем  лучше (отмечаю)  я  выгляжу...
 
   ...Мы  с   Риммой, (это уже  другая  Римма,  наш  заводской   врач-гинеколог ,  наши  дети  учатся  в одном  классе,  ее  муж, замечательный  хирург и  выпивоха,  приятель  Виктора,  у  нас  с   ней  доверительные  отношения),  приехали  на  ее  машине (Римма  за  рулем)  на  опытную  станцию  договориться  о  свежих  овощах  к  столу  на  выпускном  вечере  наших  детей.   В  ее   семье  обстановка   еще  хлеще  моей.  Как   сквозь  строй,  проходим  мимо  разглядывающих  нас  работниц    станции. И  Римма  не  выдерживает, - наклонившись ко  мне,- она  выше  ростом,-    громко  говорит:

  - Нет,  Светка! Несмотря  на нашу с тобой собачью  жизнь, мы  еще  выглядим!…             
 
   На  работу иду с охотой, там  совершенно  иная, дневная  жизнь, она  отвлекает  от  тоскливого  чувства  одиночества,  уже  поселившегося  в  душе.  Здесь  я  в  состоянии  шутить,  слушать  и  рассказывать  анекдоты,  смеяться.  Виктор  часто  звонит  мне  на  работу,  как  ни  в  чем  не  бывало (после  очередного  ночного  скандала  со  сценами  ревности):
 
- Привет,  мамуля! Ты как там? Все  в порядке?  Я постараюсь  сегодня  во- время…
               
   Опять  такой  “белый  и  пушистый”. Еще  бы, утром  так  нежно  провожал  меня  на  автобус!
               
    Отношения  на  работе  складывались  нормально,  как  и  в любом  коллективе. Были  подруги  и  были  просто  сотрудники.

  Были  друзья  среди  мастеров  нашего,  энергетического,  цеха, были  такие  и  в  других  цехах  завода.  Я  без  всяких  на  то  усилий  находила  общий  язык  со  всеми,  с  кем  приходилось  сталкиваться  по  работе.  А  это  даже  очень  немаловажно.  Наш  главный,  как-то,  отправляя  меня  в  командировку  в Москву,   - нужно  было  решить вопрос  о поставке  на  завод  двух  новых  котлов  большой  мощности, -  сказал:

-  В  вас  есть  что-то  цыганское,  договоритесь.
               
   И правда,  договорилась.  В  Москве  тогда   как  раз   проходили  олимпийские  игры,  въезд  был  закрыт, но  мне сделали какую-то особую бумагу-сопроводиловку,  прислали  вызов  из  министерства,  посадили  на  самолет  и  отправили.  Виктор
тоже  провожал  в  аэропорту:  проверял,  одна  ли  я  лечу?

   А  в  Москве  многие  улицы   были  перекрыты.  Не  только  проехать,  пройти  было  нельзя.  И  начальник  главка, (не  знаю,  чем  я  глянулась  ему?),  велел  своему  заместителю   ехать  со   мной  на  его  машине  (с  особым  пропуском),  чтобы  очень  быстро  решить  все  вопросы.  Запомнился  страшный  ливень  в  тот  день  в  Москве и как  нас не пропустили на одну  из  улиц:  хоронили  Высоцкого…    

   ...Еще  раньше. Конец  сентября. Воскресенье. Я заканчиваю в квартире  ремонт.  Все  делаю  сама,  Виктор, как  всегда, привез  краски,  кисти,  помог  сдвинуть  всю  мебель  на  середину  -  и  был  таков,  улетел  с  друзьями - летчиками  на  охоту  в  Горный  Алтай.  Помогают  мне  дети. Сегодня  у  нас  финал.  Мы  утром  покрыли  лаком  паркет, -  это  последний  штрих  в  работе.  Лак очень  вонючий, мы  с  Сергеем  дуреем  от  него.   Андрей   на   соревнованиях   в   каком-то  спортклубе.  Он  в   первом  классе  и  занимается  в  секции   легкой  атлетики.  Появляется  счастливый,  с  коробкой  конфет  и  игрушкой-конструктором.

 -  Я  занял  первое  место, -  с  порога  сообщает  нам, - прыгнул  выше всех!
               
 -  А  много  вас  прыгало?
               
 - Не!  Двое!  Я  и  Леша  Бызов!  (одноклассник).
               
   Прелесть!  Он  прыгнул  выше  Леши  Бызова  и  занял  первое  место!
    
   Нам  хорошо,  пьем  чай  с  конфетами,   включаем   магнитофон,  танцуем   на  скользком,  только  просохшем  паркете.

    Телефонный  звонок  прерывает  наше  веселье.  Бегу  к  телефону.

-  Алло!  Витя?
               
   В  трубке  женский  голос:

-  Это  Светлана  Михайловна?

-  Да,  это  я,  что  случилось?
               
-  Я  хочу  вам  сказать,  что   у  Виктора  Александровича  есть  женщина.  Они  встречаются.  Можете  спросить  у  Розы  Александровны!
 
   В  трубке  гудки...
 
-  Мам,  кто  это,  папа? -  спрашивает  Сергей, - что  там  у  него?
 
   Наверное, у меня  перевернутое  лицо, надо взять  себя  в руки, хотя  новость,  прямо  скажем...
 
   Позвонить  Розе  Александровне?  Долго не  решаюсь, неловко и  как-то  стыдно.  И  все  же  звоню.

-  Что  вы,  Светочка,  не  верьте  никому!  Просто  завидуют, что он  так  любит  вас!  Да  у  нас  говорят:  Виктору  Александровичу  “хоть  на  нос  повесить”,  он  ни  на  кого  не  посмотрит!

   Верить,  не  верить?

   Виктор  появляется  поздно  ночью.  Рассказываю  о  звонке.

  -  Не  верь  никому,  мамуля!  Верь  мне.
               
   И  я  верю...

   Потом  еще  были  подобные  звонки. Я  даже  не  говорила о  них  Виктору,  не  верила,  не  “брала  в  голову”…  Да уже  почти  и  не  видела  его в  нормальном  состоянии  и  без  друзей-приятелей. А в  короткие  часы “передышки” не  хотелось  выяснять  отношения,  от  которых  уже  мало  что  оставалось...

    И  все  же  я  еще  очень  была  привязана  к  нему.  Как   теперь   понимаю,  в  нем  было  сильным  мужское  начало.  Нет, я имею  в  виду  не  сексуальность,  а  что-то  совершенно  другое. Он  подавлял. Подчинял своей воле, своим желаниям,  - жестко,  порой  грубо.  Казалось,  он   брал  реванш   за  первые  годы  наших  отношений,  когда  они  почти  полностью  зависили  от  меня. Какое-то время  мне  даже   нравилось, что  рядом  сильный,  бесстрашный  мужчина, но, как  оказалось,  постоянно жить  под таким  давлением  невозможно,  есть  предел.  Я  часто  в  то  время  вспоминала  картинку  из  детства, когда  мальчишки  положили  на  лягушку  тяжелый  камень, а она  скребла  по  земле лапками, безуспешно пытаясь  выбраться  из-под  него.

   Мне  казалось,  что  это  уже  не  лягушка,  а  я   не   могу   выкарабкаться  из-под  этого  камня...   
               
   Я  потом  долгое  время  вспоминала  в  мельчайших  подробностях:   как  же  все  начиналось?  Как  случилось,  что  потом  целых   двенадцать   лет  я  жила  в  другом  измерении?

   Начало  зимы. Я работаю  над  проектом  теплиц  для  подшефного  пригородного  хозяйства.  И  сегодня  с  утра  я  здесь,  на  опытной  станции  НИИ.  Уже  не  раз  приходилось  бывать  здесь  летом  на прополке, а осенью  на уборке  овощей.  Здесь  же  расположен  и  школьный   трудовой   лагерь,  где  во  время   летних  каникул  по  три  недели  живут  Сергей  и  Андрюша.  В  его  проектировании  я  тоже  принимала  участие.  Поэтому  мне  почти  все  здесь  знакомо. Все  вопросы  решаем  с  главным  инженером станции.
 
   У  Виктора  и   тут  полно  друзей  и  знакомых.  С некоторыми  знакома  и  я.  Это  народ  от науки,  с кандидатскими  степенями, наши  ровесники. Их  интересно  послушать.  Мне  нравится,  когда  они  бывают  у  нас  дома.
   
   Иду  через строительную  площадку,  по  опилкам,  доскам,  кирпичам.  Ступаю  осторожно,- сапоги на высоких каблуках, не оступиться  бы.  Путь  мне  пересекает  незнакомый  человек  в  коричневом  пальто  и  пыжиковой  шапке.  Ловлю  на  себе  внимательный  взгляд.  “И  этот  с  бородой,” –  отмечаю  про  себя.  (Как-то  в  разговоре  с  кем-то  из  ребят  со  станции  мелькнуло,  что  теперь  все  они  решили  отпустить  “интеллигентные,  ученые”  бородки).
 
   А  взгляд  почему-то  запомнился…   

   В  отделе,  на  работе,  все чаще как-то на  слуху  фамилия  нового  директора  опытной  станции  (мы  всем  отделом  выполняем  для    них  проектные  работы).  “Такой  интеллигент! “ – произносит  мой  начальник, рассказывая о  своем  визите  к  этому  человеку.

   Все  это  я  ловлю  краем  уха,  занята  своим  делом.  Не  до  разговоров:  работы  полно,  успеть  бы  в  срок...  Уже  гораздо  позже  я  спрашивала  себя:  почему  память  отмечала  все,  ведь  голова  и  сердце  были  заняты  совершенно  другими мыслями  и  чувствами?  Судьба, что ли, толкала  меня  в этот  водоворот?    
 
      Этой  же  зимой.  Мы  с  Володей  Д.,  инженером-электриком,  приезжаем  на  опытную  станцию  согласовать  сметы  с  начальством. Узнаем:  главный  инженер  в  командировке.  Ищем  директора. Нам  показывают  на  группу  рабочих, о чем-то  горячо  спорящих  с  крупным,  широкоплечим  мужчиной  в...  коричневом   пальто.  Пыжиковая  шапка, ленинская  бородка... Узнаю внимательный, с усмешкой, взгляд... Знакомимся.   
 
    Мы  втроем  в  просторном  кабинете.  Большие  растения,  почти  деревья,  в  кадках.  Хозяин  сидит  во главе  длинного  стола  под огромным,  в полный  рост,   портретом. (Узнаю:  Вавилова). Володя   располагается  в  кресле  совсем   рядом,  я  присаживаюсь  на  стул  у  противоположного  конца  стола.
 
   Разговаривают  Володя  и  директор,  я  молча  рассматриваю  его.  Он  что-то  рассказывает   о   станции,  показывает   изданный   в  Москве  журнал  о  них.  Встречаясь  со мной  глазами, отводит  взгляд.  Отмечаю:  лицо  чистое,  какое-то  светлое,  и,  как  заезженная  пластинка,  в  голове: -  не   пьет,   наверное,-  счастливая  жена!   И,  видно,  очень  любит  свою  работу,  с  таким  увлечением  рассказывает...(С  каким  увлечением?- позже  смеялся  он,- я  нес уже не  помню,  что,  а  сам  думал:  вот,  красивая  женщина, но...  не  моя!).   
               
     Красивая? Никогда  так не  думала  о себе. А думала - даже очень – наоборот!  Может,  симпатичная?  Еще  поверю. Помню,  как-то  в  шутку  спросила  Сергея, -  ему  было  лет  пять:

  - Красивая  у  тебя  мама? –ждала,  что  он, как  все  дети, скажет:  красивая,  - а  он,  честно  так:
               
  - Бывают  и  покрасивее, - и  я  не  знала,  смеяться  или  огорчаться!

    На  завод  возвращаемся  на  его  “волге”.

 - Колоритный  мужчина, -  говорит  Володя.

     Я  молчу,  говорить  не  хочется.  Внутри  пустота,  мрак.  Не  знаю,  что  ожидает  меня  вечером  (и  ночью!)  дома...
               
               
  И снова  осень. Моя  самая  любимая пора.  Особенно  ранняя  осень,  когда   в августе  березы  словно  выбрасывают  из  своей,  уже  потемневшей,  зелени  ярко  желтые  ветки,  как  поседевшие   космы.  И  вскоре  все  деревья  и  кустарники   пылают  желтым,  красным,  бордовым,  малиновым, коричневым  и  серебристо-серым  окрасом. В  лесу уже свой, осенний  запах,- пахнет прелой  листвой, развороченной  грибниками,   влажной,  старой  корой  сосен,  первыми  заморозками.   
 
   Мне  опять  нужно  согласовывать   сметы  на  опытной  станции.
    
  Отправляюсь  утром  из  дому  пешком.  Идти  километра  три.  Не   отдаю  себе  отчета, - почему, - но   одеваюсь  очень   тщательно.  На   мне   темно-зеленое,  туго  затянутое  в  талии и  расклешенное  к  низу,  осеннее  пальто  из  тонкого  сукна,  с  узким  воротником  из  коричневой  норки.   На   голове   коричневая  шляпа,  отороченная  таким  же  мехом, на  шее, поверх пальто,  длинный  вязаный,  тоже  коричневый,  шарф. Сапоги  одеваю  без  каблуков: идти полем,  лесополосой.
 
   Погода замечательная. Октябрь. Легкий  морозец. Солнце  только-только  встало.  Влажная,  уже  оттаявшая, тропинка   пружинит  под  ногами  слежавшейся  листвой.

    Директора  нахожу  возле  входа  в  мастерские. Что-то говорим  о  смете,  он  подписывает  ее  тут  же.  И...  я  тону  в его  глазах...
 
   Быстро забираю,  почти  вырываю  смету  из  его  рук  и  развернувшись,  пряча  лицо,  ухожу  прочь  от  мастерских.   Теперь  мне   надо  поставить   печать  у  секретаря.

   К  главному  корпусу  иду  узкой  аллеей,   среди  густых   кустов  сирени  с  полуоблетевшей  листвой. И  ничего  не  вижу!   Лицо  заливают  слезы. “Господи!  Неужели   бывают   такие  добрые,   такие  необыкновенные  глаза!”  И  меня  уже  сверлят  насквозь  два  злых, ярко-зеленых  буравчика  на  искаженном  от  ярости  и  ревности  лице... Это  лицо,  нет,  не  лицо,  а  что-то   лишь   напоминающее  его,  со  вчерашнего  вечера  стоит  перед  глазами...

     И  я  гоню  из  памяти  взгляд  таких  ласковых,  таких  добрых  глаз.

    Помогает...  Вскоре  я  уже  не  вспоминаю  о  них.  Других  хлопот  полон  рот.   

     На  работе  все  хорошо. Дети  в  порядке. Молодцы,  летом работали,  купили  новые  музыкальные  колонки. Это  увлечение  Сергея. Он  уже  заканчивает  школу.  Во  время  каникул  всем  классом  ездили  в  Ленинград.  Привез  мне  подарок, - настоящие  французские  духи.
 
     А  я  опять  вскакиваю  по  ночам  с  постели  и  мчусь  в  туалет,   зажав  пальцами  нос, и   потом  подолгу  стою  над  умывальником, открыв  воду,- смываю  и  смываю  тоненькую  красную  струйку...
   
   И  наутро  иду  на  работу,  как  всегда,  в  полном  “прикиде”,  вот  только  глаза,  как  у  лямура,  обведены  темными  коричневыми  кругами.

     Римма, подруга, зубной  врач,  уже  ругает  и  меня, и  Виктора  непечатными  словами:

   -  Да сколько уже  можно,  вашу……!  Немедленно  бери  путевку в  профилакторий  и  лечись!  Подохнуть  хочешь?  На  кого  ты  стала  похожа? И не только  лечись,  отдохни  там  и  веселись  на  полную  катушку!   Вон  Тоня   с  Галкой  сейчас  собираются  в  марте  в  профилакторий,  иди  с  ними!
 
    Тоня  и  Галина  -  ее  давние  подруги,  мои  пока хорошие  знакомые.  Тоня-  тренер  по  спортивной  гимнастике,  ее дочь с  моим  Сережей вместе  с  детского  сада,  Галя – работает  в  плановом отделе  завода, там  она далеко не  последняя  сошка.  Обе  очень  красивые,  заводные,  и   не  зашоренные,  как  я.

    Беру  в  цехкоме  путевку.  Через  пару  дней  Галя,  она   член   заводского  комитета  профсоюза,  звонит  мне  в  отдел:

-  Слушай,  Свет, а  чего  это Зиночка  так  взъелась  на тебя?
   
   Зиночка – это  Зинаида  Григорьевна,  главврач  профилактория,  мне   с   ней  приходилось  много  общаться,  когда  строили  и оборудовали  ее  хозяйство.  Она  немногим  старше  меня.
               
-  А  что? – в  ответ  спрашиваю  я.
               
-  Так  сегодня  заседала  комиссия,  как  обычно,  перед   заездом,  утверждали                всех,  и  только  назвали  тебя,  она  аж  взвилась  вся:  "Кулинич?   Светлана  Михайловна?  Ей  в  больнице  лечиться   надо!  У  нее  анемия  вон  какая!  А  она  завязалась  вся!” - Свет,  у   тебя,  правда   анализы   очень   плохие.  А  “завязалась”, -  наверное,  ты  достала  ее  своими  шарфами  и  костюмами!  Ну,  ничего,  я  сказала  ей,  кому  в  больницу  надо!   Словом,  собирайся.  Только  ищи  себе  напарницу  в  комнату,  мы  с  Тоней  уже  раньше  договорились.

   Иду  в завком, к секретарю, посмотреть списки, может, найду с кем  поселиться.  Никого  знакомых   женщин  не  вижу.  Анна, секретарь,  смеется:

 - Вон, Голованов, -  пока  один!
               
 - Голованов?  Хорошо  бы,  только  страшно, -  поддерживаю  я  шутку (Голованов – наш  начальник  транспортного  цеха,  обаятельный  красавец,  любимец  женщин).
               
   И  вдруг  словно споткнулась глазами: знакомая  фамилия... Мгновенная  тревога   смутила  меня.  Быстро  читаю  дальше: Николай  Е., один  из  научных сотрудников  опытной  станции,  наш  хороший  знакомый. Виктор относится  к нему  с  уважением   и  покровительственной  теплотой: Коля – муж  Стеллы, с  которой  Виктор  работал  на  кафедре  в  институте,  с  ней  у  них   до   сих   пор  сохраняются  особые,  очень  дружеские  отношения.   
               
    Виктор  уже   знает,  что  я  собираюсь  в  профилакторий,  знает  и  о  том,  что  там  будет  Коля.   Несколько  дней  у  нас  в  доме  молчание,  но  я  уже  привыкла,  все  свои  домашние   дела   выполняю  по-прежнему:  готовлю,  убираю,  наглаживаю  всем  по  утрам  одежду.  Словом,  все,  как  всегда.   

   Кстати,  об  уборке.  Всегда  делала  это с  удовольствием:  бабушкина  школа.  Правда, не любила  и не  люблю  мыть посуду  и гладить  белье.  Поэтому  стараюсь  это  сделать  в  первую  очередь,  с  детства.  И  с  той  же  поры  терпеть  не  могу  грязную   посуду,  неглаженое  или  грязное  белье.  И  это  все  бабушка:  я  с   шести  лет   под  ее  строгим  присмотром  убирала   в  доме,  мыла  пол,  стирала  в  тазике  свои  трусики  и  чулки,  и  всегда  мыла  за  собой  посуду. Летом,  в  одних  трусиках,  ползала  под  кроватями,  и   вытирала   все  уголки  и  плинтусы.  И  это  уже  въелось.  И   уже   имея  свою   семью,  я  приходила  домой   (уставшая,  порой  в  плохом  настроении) и,  не  переодеваясь,  только  сбросив  обувь,  бралась  за тряпку. Через  пятнадцать-двадцать  минут,  смахнув  пыль  и  протерев  пол,  я становилась совершенно  другим  человеком:  настроение  поднималось,  я  успокаивалась  и  могла  уже  готовить  ужин,  встречать  детей  и  Виктора.   
 
   Французы  говорят: если  вы   устали  или  плохо  выглядите, - вымойте  голову  или  примите  душ.   Я   добавлю:  если   вы  в  плохом  настроении  или  чем-то  расстроены, - возьмитесь  за  тряпку  и  уберите  квартиру!...

-  Мамуля!  Без  меня  не  уходи,  я  приеду  и  отвезу  тебя.  Собери  сумку  и  жди.  Я  скоро! -  звонит  в  день  заезда  Виктор.
               
   Я  терпеливо  жду. Врач в профилактории  принимает  до восьми  вечера.  Успею.  Пока еще  только  пять  часов.  Ехать  туда  десять  минут,  вот  только  Виктора  еще  нет.  В  шесть  часов  звоню  ему.
               
 -  С-светик!  Маму-уля!  Тут  у  меня  Иванин,  с-скоро  приеду...  - все  ясно,  можно  его  не  ждать (Иванин – директор  трикотажной   фабрики,  они  уже  давно  проводят  все  вечера,  вернее,  собутыльничают,  вместе).
               
-  Я  ухожу,   дойду  пешком, - бросаю  трубку.
               
   Идти  не  так  и  далеко,  километра  два,  но  уже  темнеет, - одной...  Профилакторий-то  в  лесу,  метрах  в  семистах  от  поселка.
               
   У  входа  в  лес  встречаю  попутчика,  знакомого  мастера.  Повезло.  Он  с  портфелем  в  руках,  забирает  у  меня  и  мою  сумку.  Совсем  хорошо!
               
  - Больше  гуляйте  на  воздухе. Утром  делать  зарядку. И положительный  заряд:  не  сидите  у  телевизора, лучше танцуйте! Ох, и  мужички  подобрались в  заезде,  Светлана  Михайловна!  Покоя  не  будет! – говорит  Августа,  врач,  сестра  моей  соседки  и  подруги  Надежды.
               
   А  у  меня  уже  у  самой  тревога  в  душе  разрастается...
 
   Поселяюсь  в  комнате  с  мамашей  Сережиной  одноклассницы.
               
   После  ужина   сидим  в  зале  втроем,-  Тоня,  Галя  и  я.  Тоня   перебирает   пластинки.  Дверь  в коридор  открыта.  Слышно,  как  медсестра  громко  говорит:

- Зинаида  Григорьевна!  Звонили  с  опытной,  Павел  Константинович  будет  во  вторник.
               
   Пружина  внутри  меня  слабнет,  неясная  тревога  тает…  Сегодня  еще  только  четверг…

  Не  хотелось  писать   об  этом. Было  много  хорошего, но  и  боли  тоже  было  много. Меня  любили,  и  я  любила.  И  если  бы  не  Виктор   со  своей  дикой  ревностью,   я  никогда  бы  не  решилась,  подавила  бы  все   в  себе.  Между  нами  еще  ничего  не   было,  я  сама  еще   не  понимала,  что  со   мной,  а  Виктор  уже  понял.
               
   Я, в хорошие  минуты нашего сближения, все  еще видя  в  нем  того,  прежнего,  Витю,  по  инерции  рассказывала  ему  все  и  обо  всех...  И  в  итоге   это  обернулось  против  меня.  Ему  бы  сдержаться,   пропустить  мимо  ушей, а  он  со  всей  яростью,  злостью  и неудержимой  ревностью  бросился  утверждать  свою  власть  надо мной,  стремясь   сохранить  меня,  как  собственность.  Хуже  (для  себя)  придумать  не  мог.   
               
    Да,  в  профилактории  было  очень  хорошо  и  весело.  Компания  подобралась  замечательная,  и  ее   душой  был  ОН,  хотя   сам  почти  не  говорил  ничего,  просто  молча сидел  где- нибудь  за  спинами  и  с  улыбкой  наблюдал  за  всем  происходящим.  И   все   тянулись  к  этому   человеку,  он  был  старше   всех,  рядом  с  ним  было  как-то  уютно  и  спокойно.  Мы  и  собирались  в  комнате,        где  поселился  он  с  Колей  Е.  Я  удивилась,  почему  он  не  живет  в  люксе,  где  все  удобства,- не  нужно  бежать  через  холл  в общие  туалетные  комнаты?  Ведь отдыхающие  его  ранга  поселялись  только  в  них.
               
  - Такой  человек, - ответила  на  мой  вопрос  Галя.

 
   А  в  нашей компании  все  было  чисто, честно(может, это мне так  казалось?),  без  всяких  двусмысленностей.  Много  шутили, прикалывались  друг  над  другом.  Мужчин  было  шестеро,  в  том  числе  П. К.,   Николай,  Голованов,  Еранский, (начальник  цеха,  прекрасной  души  человек,  он  очень  поддержал  меня,  когда  много  позже  мне  было совсем плохо), начальник  Барнаульского  железнодорожного  вокзала  Вавилихин  и  Вадим, супруг одной  из  моих  соседок  по  дому,  которая  очень  беспокоилась,  как  бы  «эта  еврейка»,  то  есть  я,  не  соблазнила  ее  сокровище.  Из  женщин  были  Тоня  и  Галя (они с  Вавилихиным  учились в  одной  школе),  я  и  еще  одна  молодая  женщина  из  секретарей  завода.

   Мужчины  организовывали   выезды   в  лес:  шашлыки  на  снегу,  чай,  уха  и  т.д.  Собиралась  добрая  половина  отдыхающих.  Я  же очень  боялась,  старалась  избегать  этих  «мероприятий», переживала, что  донесут  Виктору (так  оно  потом  и  случилось!). И  еще  боялась саму  себя, боялась, -  выдам  себя, -  прорвется  наружу  то,  что  пока   еще  таилось  глубоко   внутри  меня,  но  уже   мешало  спокойно  жить...  И   уже  поняла,  -  по  внимательному  взгляду,  который  все  чаще  ловила  на  себе,  -  что  и  с  ним  происходит  то  же    самое.
               
   Поняли  это  и  подруги.
               
    -  Светка,  ты  просто  купаешься  в  его  глазах, - как-то  заметила  Тоня.  – Ты,  что,  ничего  не  видишь?               
               
   А  я  сделала  вид,  что  не  расслышала, только  еще больше  сжалась  внутри.  Ведь,  по  существу,  мы  еще  и  двух  слов  не  сказали  друг  другу...
               
   И  Виктор  каждый  день  поздно  вечером  звонил  и  требовал,  чтобы  я  шла  домой:               
 
  - Мам-муля,-  пьяно  мычал  в  трубку, - я  хочу,  чтобы  моя  рука  лежала...
на  твоем...  теле... Что,  опять...  танцы-жманцы-обжиманцы?
               
     Я   уходила  к  себе,  ложилась  в  постель, - и   уже  никакими   уговорами
меня  нельзя   было   вытащить  из  комнаты.  Оставшись  одна,  молча  плакала  в
подушку...   
               
     А  наши   заводилы  уже  опять  организовывали   «чай  в  лесу».
               
    Мы  все  сидели  после  ужина  в  холле  на  первом  этаже,  где  у  телефона    дежурила  жена  моего  шефа,  Анфиса  Яковлевна,  и  мужчины   уже   предупредили  ее,  что  вернемся  мы,  вероятнее  всего,  после  «отбоя»,  и  она  откроет  нам  входную  дверь,  и  Зиночка,  главврач,  об  этом  знать  на  будет.

    И  снова,  в  который  раз,  зазвонил  телефон,  и  в  который  раз:
               
-   Светлана  Михайловна!  Вас!  Виктор  Александрович!
               
-   Да…  Нет….   Хорошо…  -  старалась  односложно  отвечать  я.
   
    И  тут  Коля  взял  у  меня  из  рук  трубку:
               
 -  Алло!  Александрович!  Как  ты  там?  Это  я,  Николай...  Да  все  нормально  тут!  Что  она  у  тебя  такая  дикая?  Все  время  убегает  то  в  комнату  к  себе,  то  домой! – и  по  лицу  Коли  я  догадываюсь, что  и  как  отвечает  ему  Виктор.

   И  опять  ловлю  на  себе  пристальный   взгляд...
               
-  Плохо  быть  красивой,  Светик?  - тихо  говорит,  наклонившись  ко  мне,  Вавилихин.
               
   Господи!  И этот  туда  же!  Нашел  красавицу! От смущения  и  стыда я  готова  залезть  под  скамью,  на  которой  мы  все  сидим.               
               
   А  в  очередной  выходной, (в воскресенье  нас  отпускали  по домам),  мужики,  друзья- приятели,  как  всегда,  собравшись   в   гараже  у  Виктора,   подвыпив,  делились  впечатлениями  об  отдыхе  в  профилактории,  и  обязательно  находился  кто-то,  кто  был  там  в   это  же  время.  И, желая  сделать приятное  хозяину,  сказал:

 - Симпатичная у  тебя  жена,  Александрыч...- и,  не  успев  закончить   фразу,  получил  в  зубы.
               
    Мне  один  такой  жаловался  на  следующий  день.
               
   - Зачем  лез  со  своими  комплиментами? – спросила я.
               
   В  подобной  ситуации   Виктор  чуть  не  набросился  на  моего  шефа,  когда  они  сидели  у него  в кабинете за  бутылкой  коньяка, и  тот  стал  расхваливать  меня:  какая  я  умная,  да  как  легко работать  со  мной  и  т.  д.
               
   Дома после  этого  были  разборки:  что  это  он  так  нахваливает  тебя?  Чем  это  ты  ему  так  нравишься?
               
   А  шеф  утром  с  удивлением  сказал:

-  Я  не  знал,  что  Виктор  Александрович  такой  ревнивый.  Он  даже  побелел  весь!  Я  же  ничего  такого  не  говорил! Я  только  сказал,  какой  вы  хороший  работник!
               
-  Геннадий  Петрович,  не  берите в  голову, - только  и  смогла  произнести  я.               

   Не  знаю,  почему,  но  я  была  в  каком-то  капкане  ревности.  Соседка  по  дому,  Рая,  рассказала,  как  негодовала   ее  знакомая,   муж   которой   тоже  отдыхал   вместе  с  нами:

-  Там  танцы,  компании  у  них  каждый  вечер!  И  еще  эта  еврейка  там! – это  обо  мне.
               
   И  Зиночке,  главврачу,  я  где-то  дорогу  перешла.  Следила  она  за  мной  очень  строго:   на  месте  ли  я  после  отбоя, кто  заходит ко  мне в  комнату,  и  где  бываю  я...  Когда  я  рассказала  об  этом  Римме, та  просветила  меня:

-  Да  она  ревнует  тебя  к  Поливанову!  (директору  опытной  станции) – Влюблена  в  него,  как  кошка!  - добавила.
               
    «Кто же  тогда  я,  если  она – как  кошка?» -  спросила  себя  я.
               
     А  Римма:

 - Твой  ревнует?  С ума  сходит?  Запомни:  свекровка - ****ь  снохе  не  верит!  Дура  ты!  Да  я  бы  ему...  Слыхала?  -   Чем  *****ю   слыть, - лучше  ****ью    
быть! – словно  резанула  по  ушам...               

    Но  ничего  еще  не  было.  Могло  и  не  быть...

   ...Было...  не  было...  Все  быльем  поросло...
 
   Почти   тринадцать  лет  жила,  разрываясь  душой  и  сердцем  на  две  части,  как  в  страшном,  и  в  то  же  время  счастливом,  сне...
               
   А  отношения  с  Виктором  уже  совсем  круто  изменились   после  того,  как  он  закрыл  меня  под  домашним  арестом  после профилактория, заставив  оформить  очередной  отпуск,   и  во  время  одного  из   ночных   скандалов,  при   детях,  грязно  выругавшись,  бросил  мне  в  лицо:  жидовская  морда!

   А  утром,  уходя   в  гараж,  повторил   эти  же  слова  уже  на  лестничной  площадке, сопроводив  их  безобразным  матом... на  глазах  у  соседки.

   С  меня  словно  сняли  наручники  и  убрали  повязку  с  глаз.  Я  перестала
его  слышать...  Ушла  любовь (если  она  была),  и  ненависти  тоже  не  было.  Теперь  нас  обьединяли  только общая  крыша  над головой  и дети. Черные  полосы  в  семейной  жизни  становились  все  шире  и  шире...