Всего один раз видел пожар в деревне. Зато какой – сгорело сразу четыре дома, стоявших рядом. Да ещё вечером в темноте. Днём не так было бы страшно и волнующе. К тому же я был ещё школьником, поэтому так хорошо всё запомнилось. Сейчас, когда каждый день что-нибудь горит и взрывается, пожаром уже никого не увидишь. До тех пор, пока это не коснётся тебя лично. А в детстве было всё впервые, всё неизвестно и всё интересно.
В тот летний вечер в клубе на Прокино шёл концерт каких-то приезжих городских артистов. Клуб был забит битком, все не уместились, поэтому открыли обе боковые двери и народ толпился в них. Вечер выдался тёплый, в клубе дышать было нечем. Мы, мальчишки, сидели на полу прямо перед сценой. И вот под конец концерта, когда артисты наяривали какой-то весёлый танец на сцене, поднимая тучи пыли со старых, некрашеных досок, кто-то с улицы громко крикнул в зал: “- Грудино горит!” Народ тут же толпой ринулся в обе двери, забыв про артистов. В зале много было грудинских, они и рванули первыми спасать своё имущество. Остальные за ними из любопытства и жажды приключений, которых в деревне в те года было мало. Из-за давки в узких дверях, я выбрался одним из последних. Поэтому хорошо запомнил, как растерянные артисты топтались на сцене, смотрели на убегающих с криками зрителей и не знали, что делать дальше. Мне даже стало их жалко – остались без поздравлений и аплодисментов. Неблагодарные зрители предпочли их искусству другое, более увлекательное зрелище – пожар.
Молодые все убежали, а старики остались смотреть от клуба или потихоньку тоже ковыляли в сторону красного зарева, высоко поднимавшегося в чёрном небе. Я выскочил на большак и побежал за толпой. Добежав до прогона на Грудине, мы увидели, что горит конец деревни Горки, противоположный от нашего. Грудино находилось посередине и поэтому из клуба сначала показалось, что горит оно. Народ уже вовсю нёсся на Горку.
Я прибежал, когда горели уже три дома. При мне загорелся четвёртый. Народу было полно вокруг. Все кричали, бегали, тащили вёдра с водой, пытались лить в огонь. Но жар был такой, что близко не подойти. Поэтому большинство побежало к ближайшим домам и стало обливать их водой. Хозяева других домов тоже залезали на крыши и поливали водой свои дома. Дело в том, что столб огня поднимался метров на 40-50 и тащил с собой куски горящей дранки и другие деревяшки, которые падали сверху, шипели, дымились и могли поджечь всю деревню. Боролись в основном с ними, так как горящие дома было уже не спасти. Пруд находился далеко и почти пересохший, а из колодцев воду доставали медленно по одному ведру. Колонок с водой тогда ещё не было.
У меня от волнения и от жара пошла кровь из носа. Я стоял, задрав голову, зажимал нос платком и смотрел на бегающих людей. Потом старший брат, носившийся там с вёдрами, вообще прогнал меня домой, чтобы я поливал свой дом. Ветер верховой был в сторону Погорелки и все горящие деревяшки летели над нашим домом, иногда падая и на него. Бабушка Лукерья бегала перед домом, причитала и готовилась, в случае чего выгонять скотину на улицу. Животные тоже чувствовали беду. По всей деревне ревели коровы в хлевах, визжали поросята и шарахались из угла в угол глупые овцы. Кое-кто заранее выгонял животных в загороды. Деда дома не было. Он, как заведующий фермой, побежал туда, чтобы командовать там. Спасать в случае чего колхозных коров. За сгоревший свой дом колхоз дал бы ему денег и леса на постройку нового дома, а за колхозных коров – посадили бы лет на восемь. Такие были тогда порядки в стране.
Мы поставили лестницу, я залез на крышу и поливал её из ведра водой. Если не было воды, которую вёдрами таскали мне с пруда от Бобрихи бабушка и двоюродная сестра Тамара, то я ногами скидывал горящую дранку на землю. Хорошо, что тогда дед ещё не покрыл дом шифером, а то было бы очень скользко. По дранке я ползал по крыше и не скользил. (Хотя шифер и не загорелся бы.) Большой пожар длился часа четыре. А головешки потом дымились несколько дней.
Ещё когда я бегал возле горящих домов, то прискакало больше десяти человек верхом на лошадях из разных деревень в округе. Кто помочь, а кто просто из любопытства. Были даже кареляки из карельских сёл за Погорелкой – из Байков, Петряйцева и других. Под конец пожара, когда дома рухнули, и пламя поднималось уже не так высоко, приехали и пожарные машины из Сонково, Красного Холма и даже из Бежецка. Машин я не видел, так как сидел на крыше своего дома в другом конце деревни. Но, говорят, толку от них было мало. Они только залили остатки пожара.
Зрелище ночного пожара запомнилось всем надолго. И огромные столбы красного огня, и тысячи светящихся горящих головешек летящих и крутящихся в чёрном небе. Потом мы ходили за грибами в Лисий Нос и видели, что все поля до самого леса усыпаны чёрными углями – сгоревшей дранкой и мелкими кусочками дерева. Ветром несло их в эту сторону. Мог бы и лес загореться. Вот тогда пожарным пришлось бы попотеть.
Четыре дома сгорели потому, что стояли очень близко друг к другу. Огонь сразу перекидывался с одного на другой. Причину так и не установили. То ли короткое замыкание, то ли от папиросы. Курил кто-то на сеновале. Потом на этом месте построили всего один дом и рядом вырыли большой пруд. На всякий случай. На месте двух других домов растут лопухи и крапива.
Больше таких больших пожаров в окрестных деревнях не было. Если и горели, то по одному дому. После смерти Макарыча, его вдову Женю местные бандиты убили и сожгли в доме, так что и останков не нашли. А попались они, когда продавали военные награды Макарыча в Сонкове.