Когда она была маленькой, ее иногда днем отводили в гости к соседке, которая возрастом была с ее бабушку. Та жила в однокомнатной квартире, на половину которой стоял ткацкий станок. На нем всегда висел один и тот же ковер, над которым она неустанно трдилась своими старческими руками.
Ее все называли по отчеству, будто старость стерла с ее лица ее имя. Даже она, маленькая, повторяя за взрослыми, называла ее без имени, только по отчеству. Та не обижалась, откликалась.
Соседке было не сложно с ней, ведь единственное, чего она хотела, попадая в ее маленькую квартиру, это сидеть под ткацким станком и смотреть, как ходит вверх-вниз иголка с отставленной шпорой (дома не было таких, она посмотрела в коробке для шитья!). У этой соседки все было особенное. Ее вечная солнечная сторона рождала красивый танец пылинок, на который тоже можно было завороженно смотреть из-под станка. А когда она выбиралась, ее взгляду представал рождающийся из-под ее рук ковер. Он был толстый и нитки ложились длинными буклями, продолжая и продолжая каждым стежком замысловатый узор.
Она так и не помнит, закончила ли соседка этот ковер. Она не помнит, что стало с так заворживающим ее в детстве ткацким станком. Они просто исчезли в какой-то момет из соседкиной квартиры. Она была тогда еще слишком мала, чтоб задавать такие вопросы. Да и не важно! Они остались в ее памяти - крючковатые пальцы соседки с иглой со шпорой над цветастым ковром и она сама - в душно-пыльном царстве несотворенного еще ковра. Ее детское место, где ее не ругали и ничему не учили. Где позволяли наблюдать мир таким, каким он был для нее - особенным и волшебным.