Первые мозоли

Александр Воронин-Филолог
      
                В 7 или 8 классе отдыхал летом в деревне один, братьев почему-то не было. Приходит  как-то вечером  дружок  брата  Лёха Тимофеев, на два года меня постарше,  и говорит: "- Давай завтра со мной на "КИР" клевер отгребать. Денег заработаем  кучу!" Я сразу согласился, чем болтаться по деревне, хоть настоящим делом займусь. Силу девать мне было некуда. У бабушки ел каждый день мясо, да сметану. Рубахи  все  на  плечах  трещали.
Дед с бабушкой  дали своё добро, но вот научить, как  работать надо, то ли забыли, то ли  не догадались. А я хоть душой был и деревенский, но жил-то в городе и к тяжёлому физическому труду был не приучен. На чём и попался в первый же день.
                Утром бабушка разбудила меня пораньше, накормила и пожелала: “С  Богом!”   Я  кинул вилы на плечо, зашёл за Лёхой и пошли в поле. Залезли в железный прицеп с высокими наращёнными из досок бортами и ждём начала. Трактор "Беларусь" тянет  косилку-измельчитель травы, а к ней уже прицеплена наша тележка. Поехали - и из изогнутой трубы "КИРа" к нам в тележку полетел мокрый измельчённый клевер. Потом тележку другим трактором отвозили к силосной яме, сваливали в неё и трамбовали гусеничным трактором. Наша задача состояла в том, чтобы разгребать силос по углам, равномерно раскидывая его по тележке. Работа мне сразу понравилась - настоящая, мужская. Правда, рубаху и трико потом пришлось выбросить, потому  что  они так обзеленились, что ничем нельзя было отстирать. Сначала нам нравилось подставлять под  мощную  струю клевера руки или ноги, но потом стало не до баловства, уставали. Пока  тележка была полупустой, травяную массу было легко откидывать, а под конец, когда труба упиралась в слой клевера и, насыпая его горкой, начинала забиваться, мы еле-еле успевали  выбивать из-под неё силосную массу. К тому же телегу так шатало на бороздах, что одной рукой приходилось держаться за борт, а под конец, держаться было уже не за что и мы, стоя на коленях, балансировали, чтобы не слететь с пятиметровой высоты на землю. А я был  ещё  и в очках и когда шатало, то мокрыми лепёшками травы могло запросто сбить очки и тут же их так завалить, что никогда не найдёшь.  До обеда время пролетело быстро  и  незаметно.
                Когда пришёл на обед, то я даже руки помыть не смог с мылом, так и ходил с зелёными ладонями. С непривычки я натёр такие кровавые мозоли, что не мог даже сжать кулаки. Бабушка всё охала и ахала, глядя на мои руки, а когда я поел, приложила к ним свежий творог и забинтовала марлей. На работу меня больше не пустили, да я и не смог бы вилы держать в руках. Лёха Тима забежал за мной с обеда, увидел мои забинтованные руки, плюнул в сердцах на землю, ругнулся своим любимым ругательством: "- Ну, бляха-муха!" и убежал в поле работать один. Почему-то он  не натёр ни одной мозоли, хотя тоже работал без перчаток. Наверно, у него руки были не такие нежные, как  у  меня  и  более  привычные к  деревенской  работе.
                Ладони  болели у меня почти неделю, пока не подсохли и не отвалились кровавые болячки. Дед каждый день шутливо посмеивался надо мной: "- Вот так, братец, кусок хлебушка-то зарабатывается! Ну, как, может, останешься у нас жить?   А?   Я   тебя  в  колхоз запишу!"  А  мне  всю  неделю было не до смеха.
                Купаться в озере я тоже не мог с забинтованными руками и сидел на берегу, завидуя  местным,  здоровым  ребятам.
Больше  я таких мозолей  в деревне не натирал. У деда все вилы и лопаты были насажены на гладкие еловые ручки и отполированы многолетней работой почти до лакового блеска. После работы мозоли у меня тоже становились как лакированные, гладкие и твёрдые. Когда я в клубе вечером брал девушек за руки, они их чувствовали, удивлялись и даже рассматривали - надо же, мол, какие у тебя твёрдые  мозоли, а  мы думали, ты лентяй, только языком работать умеешь. И разрешали себя поцеловать - заслужил, раз такие мозоли, давай дружить, парень ты работящий.  В  наше время девушки это ценили. Тогда ещё не было разных брокеров, дилеров  и  менеджеров  - худых,  бледных,  прыщавых, с худыми ручками  и  ножками. И прочей  волосатой  шушеры  с  шальными  деньгами.
                Была ещё целая эпопея с портянками  в детстве. В городе я не носил сапоги, а если и одевал, то с шерстяными носками. В деревне мы ходили в лес в дедовых резиновых сапогах, они нам были великоваты и приходилось наматывать портянки. Если плохо намотаешь, портянки собьются и обязательно натрёшь мозоли.  Первое время  бабушка  лично, нам, городским, наматывала на ноги портянки, показывая, как надо и, по привычке, ругая нас и родителей на чём свет стоит за такое неумение в жизни. Потом с грехом пополам у нас получалось, а через год, на следующее лето всё повторялось  сначала. Мы  за  зиму  забывали,  как  наворачивать  портянки.