Увы, уж не прочесть стихов со стула...
Владимир Вишневский
И я хлебнул из чаши славы,
Прильнув губами жадно к ней;
Не знаю слаще я отравы
И нет наркотика сильней.
Игорь Губерман
Когда я был маленький, то дед Иван Кузьмич долгими вечерами в деревне учил меня матерным стихам, а я с удовольствием, громко и с выражением читал их потом гостям. Когда гости уже хорошо выпили, закусили, устали спорить о политике и о колхозной жизни, то начинали скучать. И тут звали меня - городского, в коротких штанишках и в сандалиях с дырочками. Я вставал на табуретку, чтобы всем было хорошо видно и выдавал опусы, разученные с дедом. Гостям особенно нравилось, когда я, как Ленин, вытягивал вперёд руку и крыл их матом. Потом все бросались с поздравлениями - обнимали, целовали, совали в руки и в карманы конфеты со стола. Я стеснялся такой славы, краснел и смотрел в пол. Но через десять минут обо мне благополучно забывали, за столом опять начинался пьяный шум и гвалт, а я тихонько выходил на улицу и хвастался перед деревенскими друзьями целыми карманами конфет. Это были мои первые гонорары, заработанные талантом чтеца. Если друзей на улице не было, то я кормил конфетами собаку деда – хитрого черно-белого пса Жульку.
Иногда за столом сидели и приехавшие в отпуск мама с папой. Они тоже смеялись со всеми и гордились своим сыном. Только потом, кто-нибудь из них тихонько объяснял мне, что эти стихи нигде больше рассказывать нельзя и лучше совсем забыть их, так как они не очень хорошие. Особенно не надо читать их в садике на утренниках, когда мы приедем обратно в город.
Самый безобидный стишок был про охоту:
Три охотника ходили и убили воробья.
Три недели мясо ели и осталось до х...
Дед с четырнадцати лет остался без матери и всю жизнь очень много работал от зари до ночи. Но тяжёлая жизнь не сломала его, не сделала злым, завистливым, жадным. Он всегда сам любил пошутить, рассказать интересную историю и ценил, когда это делали другие. Моего старшего двоюродного брата, который жил у них в деревне до пятого класса, он тоже учил всяким жизненным премудростям. Да брат и сам, наблюдая за дедом, перенимал его манеру общения. Он всегда был заводилой в деревне и лично придумывал всем обидные клички и смешные прозвища. Тётя Мира Чижова вспоминала, как он лет в пять важно заходил в коровник, где шла дойка, закладывал руки за спину и покрикивал на доярок, подражая деду, работавшему в то время заведующим фермой: “- Пошевеливайтесь, бл...и! Пошевеливайтесь, бл...и!”
И таких смешных эпизодов в нашей деревенской жизни было предостаточно. Если бы колхозники не шутили и не смеялись над собой, то от их беспросветной жизни впору было бы только пойти и повеситься где-нибудь на скотном дворе. Об этом хорошо говорит сатирик Михаил Задорнов в своих телевизионных концертах – когда мы смеёмся над своими бедами, они отступают и не так сильно мешают нам жить. До славы Задорнова мне далеко, но я горжусь тем, что тоже был популярен в детстве в пределах своей деревни.