Летом 1977 года, по многолетней традиции мужская половина 4-го курса Грозненского нефтяного института уходила на военные сборы, а после армейских сборов необходимо было сдавать госэкзамен на военной кафедре. Для такого торжества в Грозный прибыла группа офицеров из штаба Севера -Кавказского военного округа.
Этот «праздник науки» проводился жарким летом, в 415-ой аудитории старого корпуса Нефтяного института. Экзамен затрагивал теорию трех лет существования в нашей жизни «военки» в области ГСМ, что является архитрудной задачей для любого студента.
Спрашивается, зачем будущему инженеру-лейтенанту, начальнику склада ГСМ войсковой части, надобно знать свойства и химические формулы всех продуктов от нефти?! Будто без этих знаний он не сможет продавать на стороне бензин.
О том, что экзамен можно сдавать честным, благородным путем, не могло быть и речи, даже вундеркинд не осилил бы такую задачу. И потому каждый индивидуум начал искать свой личный путь к победе в «генеральном сражении». Кто готовил «шпоры», кто писал «бомбы» – готовые билеты с ответами, а кто искал парламентариев к подполковнику Григорьянц.
Только у меня не хватило фантазии, кроме как идти по старой, истоптанной студенческой тропе – отмечать билет с обратной стороны точками типа «конверт». Эту «почетную» миссию я возложил на знакомого с мехфака, который сдавал тот же экзамен и тому же преподавателю, но на день раньше, с надеждой, что у нас будут одни и те же билеты.
К обеду товарищ мой вернулся, сообщил о выполнении обещания и передал мне вопросы по билету №5. Поблагодарив его, я пошел готовиться в «Чеховку» (республиканская библиотека им. А. П. Чехова), только по одному билету, а делать попытки изучать все, как я выше сказал, толку не было, поэтому оставалась одна надежда – верить и надеяться. До закрытия Чеховки я основательно подготовился и пошел в "общагу" отдыхать самым безмятежным сном, словно Наполеон перед Аустерлицем, чувствуя свое превосходство перед «неприятелем».
Утром как штык я стоял в числе первых пяти экзаменующихся перед дверью аудитории, предупреждая друзей – не трогать меченого билета. Если гражданские преподаватели кидали билеты на стол веером, то у военных они лежали аккуратно, словно полки Македонского.
И вдруг!!! О, горе мне!!! Я не вижу спасительного билета. Его просто не было на столе.
Билеты были чисты, без единой помарки. У меня начался мелкий мандраж, который быстро угасил, и, возложив спасение утопающего на Всевышнего, я взял билет просто наугад. Переворачиваю медленно, чтобы сообщить офицеру номер билета, а там… №5! Быстро читаю текст билета. И вопросы те же! Вновь переворачиваю тыльную сторону – чистота безупречная, а билет №5! И вопросы к нему мои родимые!
"Ура! – ликую я в душе. – С нами Аллах и два пулемета!" – вспоминаю фразу из популярного в то время фильма про басмачей «Седьмая пуля». Миг удачи, и как он прекрасен! Один шанс из 30 билетов, и он в мою пользу! На радостях я кинулся в атаку, т.е. говорю, что готов отвечать без подготовки, но офицеры посоветовали не спешить.
Помню, у меня хватило терпения только на несколько минут. Иду к доске, придаю голосу железный тон, чувствую себя в роли Жукова с докладом об обороне Москвы в Ставке Главного командования. Страна готовилась к 35-летию Победы, и фильм «Освобождение», где Жукова блестяще играл артист Ульянов, был у всех на устах. И вот я, подражая своему кумиру, поставил перед собой одну цель – тараторить без осечки, как те самые английские пулеметы в руках басмачей, но отвечать по существу.
А чтобы выступление не было из одних сухих математических расчетов снабженца ГСМ, я развернул целые командно-штабные учения войсковой части, и все это в свете текущей советской идеологии. Войска под началом талантливого полковника прямо с марша ударили бронированным кулаком по основным силам противника, и он, несмотря на свое превосходство, дрогнул и в панике бежал. Но полководец быстрыми фланговыми обходными атаками окружил крупные силы противника, и несчастный супостат сдался на милость победителя. Я устроил ему второй Сталинград!
Один из шустрых членов комиссии сделал попытку напомнить мне, что моя задача, как будущего офицера-тыловика, а не комсостава, уточнить необходимое количество и расходы войсковой части по ГСМ при марше и наступлении. Но «в пылу сражений» я сделал вид, что не расслышал его и не обратил внимания на его реплику. Двое других старших офицеров слушали меня и мило улыбались. «В жизни всегда есть место подвигам, а в армии тем более, где взаимозаменяемость превыше всего!» – напомнил я офицерам азы военной науки.
А бедный наш руководитель, подполковник Григорьянц, вел себя неадекватно – он от гордости за меня не находил себе места. Под началом советского генерала – натурально это был я сам – бои закончились полным триумфом наших войск. «Пламенные коммунисты, командующий и члены военного совета, – продолжал я, – в свете постановлений пленумов и директив ХХV съезда КПСС, взяли на себя высокие обязательства разгромить любого агрессора при минимальных затратах топлива и других смазывающих материалов, столь необходимых в народном хозяйстве!»
«Все, что создано народом, должно быть надежно защищено!» – закончил я свое жаркое выступление гениальными словами Брежнева, как мне казалось, уже в звании фельдмаршала.
Подполковник Григорьянц не скрывал своей радости, он с таким победоносным взором посмотрел на комиссию и тоном, говорящим – имеем ли мы моральное право после такого блестящего ответа на билет, беспокоить студента еще глупыми вопросами? – спросил:
"– Нет ли у комиссии вопросов к курсанту?"
Я на миг приготовился поднять лапки вверх, как только что разгромленный мной неприятель, но вида не подавал. Членов комиссии ожидал жаркий летний день в душной аудитории с назойливыми мухами, которых они за время моего выступления успели прихлопнуть целую дюжину, и у них, естественно, не было вопросов.
С гражданской профессурой подобные номера не проходят, мой расчет на простоту и наивность военных и на скорейшее желание членов комиссии освободиться от такого чрезмерного болтуна, как я, оправдался. И четким строевым шагом я торжественно направился к выходу, кося глаза на стол комиссии и показывая на ходу кулак своим сокурсникам, которые знали о моей выходке и давились от смеха.
Результаты госэкзамена, как правило, объявлялись после приема всего нашего потока. И как только в дверях я убедился, что рука подполковника, занесенная над экзаменационной ведомостью, вывела три буквы «Отл.», я осмелел, оглянулся и, чтобы не нарушать нашу студенческую традицию, когда обычно получали тройку, публично процитировал Твардовского из «Василия Теркина»:
Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль!
И этой выходкой заслужил здоровый, заразительный смех двух офицеров, которые были уверены, что полностью разгадали мой трюк, и с недоверием смотрели на ничего не подозревающего подполковника-армянина. Ну а мне было уже все по армейскому барабану.
Как-то однажды, то ли на третьем, то ли на четвертом курсе, тот самый подполковник Григорьянц вел занятие по «военке» на тему «Оружие массового уничтожения» и ни с того, ни с сего ляпнул:
"– Если атомную бомбу малой мощности, например, бросить на Грозный, то она снесет полгорода". И на его, как тогда казалось, безобидный спич кто-то из студентов бросил язвительную реплику:
"– А если на Ереван?"
И попал тем самым в точку, так как подполковник отреагировал мгновенно, и с обидой и с характерным армянским акцентом в голосе отрезал:
"– Я тиби дам Эриван, cюкин син!"
Эх, подполковник, типун бы тебе на злой язык, и как же ты, к сожалению, оказался прав! Я до сих пор помню, кто тогда сказал: «А если на Ереван?» – то был армянин Акопян. Два человека одной национальности – один приезжий из Еревана, другой – наш коренной армянин.