Тамара торопилась: до её смены оставались какие-то полтора часа, а добраться до места работы, да ещё с пересадкой, не так просто. Работала Тамара кассиром в одном столичном кинотеатре, опоздания в их коллективе не приветствовались, как и прогулы, особенно, без веской причины. Уволят по статье, а там, пойди, куда-нибудь устройся – статья, как клеймо, его не сотрёшь. Её каблучки быстрее застучали по каменным ступеням. И всё же, в подъезде Тамара на минуту задержалась, привычно скользнула взглядом по почтовым ящикам, отыскивая свой. В ящике что-то белело: «Письмо», - определила она и хотела пройти мимо, но передумала: письмо могут вытащить мальчишки, тогда гадай, от кого оно было и что в нём сообщалось. Может, что-то очень важное? Тамара извлекла конверт и уже на ходу прочитала адрес: Ж/д. станция Путейцево. Письмо было от матери. Сунула его в сумочку, решив, что прочтёт его позже, как только появится такая возможность. И заторопилась на остановку такси: на ожидание автобуса времени уже не оставалось. Такси ей удалось поймать быстро, и в нужное время Тамара вошла, в фойе кинотеатра. Рабочая смена прошла, как обычно: люди, билеты, деньги. Хорошо, что фильмы на этой неделе шли старые, народу в кинотеатре было немного, а, значит, и работы кассирам меньше. Иное дело - дни премьеры!
Смена Тамары заканчивалась в десять вечера, это совпадало с началом последнего киносеанса. Закончив работу, она закрыла оставшиеся билеты и выручку в сейф и ушла. Домой добралась уже в половине двенадцатого. Пашки дома не было – работа в театре занимает, в основном, вечернее время. Тамара быстро переоделась, сходила в душ, поставила на плиту чайник. Есть в такое позднее время особо не хотелось, а вот горячего чаю, она выпьет с удовольствием!
«Да, нужно ещё напарнице позвонить, - вспомнила Тамара, - предупредить, что завтра, в кинотеатре, будет важное мероприятие: состоится встреча киноартистов со зрителями. Такое событие требует, чтобы все сотрудники кинотеатра были на своих рабочих местах».
Она открыла сумочку, чтобы достать записную книжку и увидела мамино письмо. Позвонила коллеге и, налив себе чашку чая, вскрыла конверт. Даже не читая письма, Тамара могла безошибочно угадать текст маминого послания, ей была знакома манера изложения матери и круг её интересов, поэтому сделать это было совсем несложно. Тамара улыбнулась, прочитав первую строчку письма: «Здравствуй, моя ласточка!» С маминой лёгкой руки прозвище «ласточка» прочно закрепилось за Тамарой: так её называли в школе, на улице, где она жила, в посёлке. Она привыкла откликаться на него, как на своё второе имя, ведь прозвище оказалось совсем не обидным, а, в каком-то смысле, даже лестным:
«У тебя брови, как у ласточки крылья, - пояснила ей мать, - к тому же носик остренький и вся ты хрупкая, как эта птичка!»
Тамара, прихлёбывая чай, начала читать мамино письмо. С первых же строчек, почувствовала, что тон маминого послания изменился: прибавилась нотка обиды, проскользнула жалоба. Мать впервые за их переписку, укоряла дочь за её невнимание к ней, за редкие письма. Сообщала, что приболела и просила дочь выбрать время и навестить её:
«Приехать! – Тамара с досадой отбросила письмо, - это легко сказать, а на деле…»
Она вздохнула, понимая, что мать имеет полное право быть ею недовольной: за три года разлуки дочь могла бы найти время и приехать.
Тамара взялась подсчитывать: " До Барнаула почти трое суток на поезде, с пересадкой, да и там, день потратишь, пока доберёшься. Туда и обратно – выходит пять дней! Столько денег на билет, где взять? Конечно, она получает зарплату, но Москва – город прожорливый, что даёт, то и отнимает. Если бы не Пашка, ей бы здесь не выжить".
Только мать этого всего не знает – и хорошо, что не знает! Многое, что произошло в жизни Тамары, она просто не приняла бы, не одобрила, так пусть лучше живёт в неведении, чем казнить себя день и ночь: ей и своего горя хватит на две жизни, с лихвой. Тамара зябко передёрнула плечами, уже половина мая, а здесь о тепле только мечтают. На солнышко бы сейчас, хотя бы на недельку, отогреться. Она завернулась в плед, попыталась смотреть телефильм, но мысли упрямо возвращали её в прошлое, в её детство.
Отца Тамара помнила, но смутно, в её памяти жил образ высокого, худого, всегда кашлявшего человека. Отец из-за болезни не мог работать, и основной опорой семьи оставалась мать. Их железнодорожная станция Путейцево была когда-то простым разъездом, где не набиралось и десятка домов, но со временем, превратилась в посёлок средней руки, где проживало не менее трех тысяч человек. Теперь пассажирские поезда не просто пролетали мимо, а останавливались, чтобы высадить прибывших и забрать отъезжающих. Тамара помнит, как в детстве, с завистью смотрела в окна вагонов на проезжающих пассажиров, мечтая хотя бы однажды оказаться на их месте. Подумать только, ведь эти люди живут в Москве и Ленинграде, гуляют по Красной площади, ходят в Эрмитаж! Тамаре они казались некими божествами.
Козинцевы жили в большом бараке, построенном для семей железнодорожников. Мать Тамары, Надежда Алексеевна, заведовала почтой и получила это жильё, как мать – одиночка. Что это значило, Тамара поняла намного позже, когда стала старше и начала понимать, что взрослая жизнь - это не только то, что на виду у всех: её разгадка, чаще всего, прячется за кулисами. Если сам промолчишь, то другие за тебя расскажут! К тому же, тряпочный бабий телефон работает бесперебойно и абсолютно бесплатно: за что покупается, за то и продаётся! Вот и о жизни своих родителей Тамара узнала от посторонних людей: подруг матери, соседей.
Замуж мать Тамары выходила по любви. Виктор появился в их посёлке неожиданно, никто толком и сказать не мог, откуда он и каким ветром его сюда занесло. Высокий, синеглазый, работящий. Но уж очень стеснительный и молчаливый: девушкам улыбался, но на свидание не позвал ни одну из них. Досужие бабьи языки приписывали ему наличие жены и детей, брошенных на произвол судьбы, а кто-то шёл дальше, предполагая, что у Виктора имеются нелады с властями. Но однажды всё изменилось. Как-то раз зашёл Виктор на почту, где работала Надя, дождался, пока ушёл последний посетитель и, смущённо улыбаясь, обратился к ней со странной просьбой. Он просил у Нади разрешения, чтобы письма до востребования, присылаемые ему, приходили на Надино имя, а она, получая письма, будет отдавать их ему, Виктору. Видя удивление в глазах девушки, он поспешил её успокоить: письма будут от матери, а для всех остальных он - умер, так жизнь сложилась. Если Надя не согласна, тогда лучше считать, что этого разговора не было.
Надя многого не поняла из его объяснения, но допрашивать не стала: если человек захочет, то придёт время, всё сам расскажет. В его просьбе не нашла ничего невозможного: согласилась помочь, труд не велик, передать письмо, тем более от матери. На том и порешили. Виктор стал частенько наведываться на почту, а Надя была рада лишний раз увидеться с ним. Со временем их отношения приобрели более четкие грани: они нравились друг другу, кроме того, их связывала общая тайна. А в посёлке заговорили о скорой свадьбе: «Вот вам и Надюха-скромница! Увела жениха из-под носа у стольких девчат!» И всё было бы так, как говорилось о них, вот только жених наотрез отказался идти в ЗАГС. На вопрос Надиных родителей: «Почему?» - он предпочёл отмолчаться. Это была ещё одна необъяснимая загадка. Наде он предложил: «Если любишь меня, то должна и верить, будем жить пока так, а там видно будет».
И опять Надя согласилась, невзирая, на доводы родителей: «Эх, Надька, Надька! – укоряла её мать, - не видишь что ли, женатик он, от алиментов убежал. Нашёл тебя, дурочку, вот и вьёт верёвки!»
Но Надя была глуха к родительским уговорам: она с нетерпением ждала ночи, чтобы ощутить на себе его сильные мужские руки, почувствовать запах его тела, отдавать ему, любимому, всю нежность и ласку, накопленные за долгие годы одиночества. Ей давно уже пора быть и женой, и матерью. Шёл ей к тому времени уже двадцать пятый годок – как ни смотри, а четверть жизни уже прожита.
Вскоре Надя забеременела, Виктор отнёсся к этому событию спокойно.
«Мужики, они все такие, пока не увидят ребёнка, особых чувств не проявляют, - успокаивала себя Надя, - это мать постоянно чувствует в себе чью-то жизнь, вот и радости у неё поболее будет».
Когда Наде оставалось до родов два месяца, рано утром в двери их дома настойчиво постучали: за дверью оказались люди, одетые в военную форму. Виктор их появлению, казалось, не удивился, он только пристально посмотрел на Надю и стал одеваться. Когда на запястьях Виктора защёлкнулись наручники, Надя, будто опомнившись, закричала:
- Витя, Витенька, зачем всё это? Куда они тебя забирают от меня? Почему?
-Витя? – насмешливо переспросил один из конвоиров, - да его настоящего имени, и мы не знаем: он всю жизнь по ворованным паспортам живёт! Вот так-то, гражданочка, нужно смотреть с кем свою жизнь связываете. Тюрьма за ним уже третий год скучает, беглый он, ваш Витя, мы за ним уже сколько бегаем. Едва нашли!
-Дайте мне с ним проститься, прошу вас, только пять минуточек! Ну, пожалуйста!
Тот, что был в их группе за старшего, немного поколебавшись, всё же разрешил. Когда конвоиры вышли за дверь, Надя бросилась к мужу, её большой живот не позволял ей прижаться к нему вплотную, и она обняла его сбоку. Заглядывая ему в глаза, попросила:
- Я ничего не хочу знать о твоём прошлом, его уже не исправишь, об одном прошу – ты только вернись ко мне, родной мой, любимый мой! Я ждать тебя буду, сколько нужно – столько и буду! Ты приходи, слышишь, приходи, Витенька! – слёзы, долго сдерживаемые, хлынули из Надиных глаз, а она, цепляясь за рукав мужа, всё пыталась поймать его взгляд. Виктор, до крови закусив губу, отстранил жену и вышел из комнаты навстречу своей судьбе.
С той поры, Надя не получила от него ни единой весточки, но ждать, ждала, как и обещала при расставании. Вернулся Виктор, когда Серёже было десять лет, ну, а Наде, соответственно, исполнилось тридцать шесть. Она, увидев мужа, ахнула: вместо статного, голубоглазого красавца стоял перед нею худой, постаревший, с потухшим взглядом чужой человек. Казалось, Виктор готов был уйти в любую минуту, как только поймёт, что не нужен больше Наде. А она, видя его настороженность, протянула к нему руки, обнимая, приглашала: «Входи, Витенька, входи! Это теперь и твой дом! Дождались-таки мы тебя, скоро Серёжа из школы придёт, буду тебя с сыном знакомить!»
А уже через год на свет появилась она, Тамара. Виктор вернулся домой совершенно больным человеком, сухой, лающий кашель не давал ему житья ни днём, ни ночью. Как объяснился он с матерью, чем оправдывался, никто не знает: мать никому и никогда об этом не говорила. А вот, что любила его, беззаветно, всю жизнь, тут никаких доказательств и не требовалось. Отца не стало, когда Тамаре исполнилось всего три года. С тех самых пор, единственным смыслом жизни для Надежды Козинцевой стали её дети.
Сергей рос упрямым и своенравным мальчиком. В школе на него постоянно кто-нибудь жаловался: учителя на плохое поведение и успеваемость, а родители одноклассников - на драки. В посёлке не было ни одного мальчишки, с которым бы не померялся силами Сергей Козинцев, все в посёлке знали, что с «козлом» лучше дела не иметь. И только позже Тамара поняла, чем была вызвана подобная агрессивность брата: прокладывать себе путь кулаками Сергея заставили обстоятельства. С самого раннего детства за ним, буквально по пятам, шла кличка: «Уголовник». А ведь он хотел нравиться девчонкам, родители которых под страхом смерти запрещали своим дочерям даже смотреть в сторону Сергея. Закончив, с горем пополам, восьмилетку, он уехал в Барнаул, учиться на сварщика, в училище принимали без экзаменов, давали общежитие, форму и, что было немаловажным,- кормили. Тамара помнит, какой счастливой была мать: "Наконец-то сын за ум взялся!" Беда пришла, как всегда, неожиданно. Тамара и по сей день не может без содрогания вспоминать те страшные дни. Сергей проучился уже полгода, домой он приезжал редко: и далеко, и денег на дорогу лишних не было. Но, когда он не приехал на летние каникулы, мать забеспокоилась и поехала в город, чтобы самой узнать, что происходит с сыном. Директор училища, выслушав её, удивился: «Странно, я думал, что вы знаете об исключении вашего сына из училища. Вот уже два месяца, как он исключен: постоянные драки с однокурсниками, пьянки, дебоши, пропуски занятий. Я передавал вам предупреждение, но жаль, что вы его не получили!»
Дома Сергей так и не появился. В посёлке судачили, что «яблоко от яблони далеко не падает», каков был отец, таков и сын.
Мать неоднократно носила заявления в отделение милиции, но всё было тщетно: или Сергей хорошо прятался, или милиция не очень-то хотела искать отъявленных хулиганов. Кто знает, может, его и в живых нет? И только один человек, кто ни минуты не верил в гибель Сергея – была его мать. Она ждала его, благо, что опыт долгого ожидания у неё уже имелся.
Тамара взглянула на часы, спектакль уже закончился, значит, Павел скоро придёт домой, а может, и нет - всё будет зависеть от его настроения. Тамара отхлебнула остывшего чая и снова погрузилась в воспоминания.
После исчезновения Сергея, мать словно подменили, теперь Тамара должна была сообщать ей о каждом своём шаге: куда идёт, с кем, и зачем? О чём думает? А если Тамаре приходилось задержаться где-то, хоть ненадолго, мать шла её разыскивать и устраивала настоящий разнос. Такая маниакальная опека раздражала Тамару, ей хотелось самостоятельности в поступках и решениях. С одной стороны, она понимала мать, а с другой – тяготилась её чрезмерной заботой. Когда Тамара перешла в десятый класс, мать стала поговаривать о том, чтобы дочь поступала в медучилище в Барнауле: «Закончишь, два года пролетят незаметно. Приедешь работать в наш медпункт, к тому времени наш фельдшер, Максим Иванович на пенсию уйдёт, а ты на его место заступишь. А что? Работа уважаемая и чистая, к тому же, и я не останусь одна».
Мать раскрыла перед дочерью свою заветную мечту, но, судя по выражению лица Тамары, одобрения у неё материнский план не нашёл. Тамара мечтала о жизни в большом городе, с парками и театром, чистыми тротуарами и морем огней по вечерам. Что она будет делать в этом городе – мечте, она пока не решила, но это не главное, как говорят «война план покажет». Сейчас ей нужно вырваться из этого третьесортного посёлка! И она начала готовить свой контр план.
Такая возможность ей вскоре представилась. В Подольске жила тётка матери баба Галя (так звали её родственники), а совсем недавно мать получила письмо от своей двоюродной сестры Татьяны, дочери бабы Гали, в котором та сообщала о смерти своего отца, о том, что мать теперь осталась одна в своей двухкомнатной квартире. Татьяна сожалела, что не может переехать к матери в силу определённых обстоятельств, хотя та очень нуждается в присмотре. Что ни говори, восемь десятков за плечами: и ум не тот, и здоровья нет. Читая письмо, мать прослезилась: «Жаль, что так далеко живём, разве бы я не помогла своей тёте?»
А в голове у Тамары уже созревал тот самый план, который впоследствии она успешно осуществила. Тамара выбрала подходящее время, завела разговор о «бедной бабе Гале», а когда мать была подготовлена, предложила ей:
- Мам, а что, если мне поехать к бабе Гале в Подольск? – и, увидев протест на лице матери, Тамара, не давая себя перебить, быстро продолжила, - поступлю там, в медучилище, а оно в Подольске есть, я узнавала, закончу, потом тебя к себе заберу. Буду у бабы Гали жить, помогать ей: жить у родни, куда лучше, чем в общаге! Да и тебе, хватит в этой трущобе сидеть, хотя бы на старости лет поживёшь, как ты того заслуживаешь!
Мать сидела, молча, обиженно поджав губы, и тогда Тамара выложила свой главный козырь:
-Ну, мам, не дуйся! – Тамара, ластясь, обняла мать за шею, поцеловала в щёку, - я там себе жениха найду. Где в нашей дыре нормальные парни? Одни хулиганы да пьяницы! Я тебе внуков рожу: мальчиков, девочек!
Тамара умоляюще посмотрела в глаза матери. Та, сдаваясь, махнула рукой, что означало:"Поступай, как знаешь!"
Мать написала бабе Гале и получила от неё согласие на приезд внучки.
В начале июля Тамара уже сидела в вагоне московского поезда, который вёз её к новой жизни. В поезде Тамара познакомилась с приятной женщиной, они разговорились, и вскоре новая знакомая знала о Тамаре буквально всё. О себе рассказала немного: зовут её Виолетта, она москвичка, не замужем, работает в кинотеатре администратором. Она-то и убедила Тамару остаться в Москве: «Зачем тебе из одной тмутаракани да в другую забиваться? Все в столицу рвутся. Вот приедем, я тебя, на первое время, к себе возьму, устрою на работу в наш кинотеатр, хотя бы кассиром. А как обживёшься, тогда и жильё себе присмотришь, а может и работу солиднее. Захочешь учиться – любой ВУЗ к твоим услугам!»
Виолетта так красочно расписала столичную жизнь, что Тамара нимало не сомневаясь, поменяла своё решение ехать в Подольск. Она была уверена, что убедит мать, согласиться с таким выбором. А бабе Гале она напишет, что её планы изменились, в лучшем случае, она как-нибудь навестит бабушку.
Когда они вышли на перрон, Тамара растерялась: всё вокруг неё крутилось, как в водовороте, все бежали, кричали, толкали друг друга. Боясь потеряться, Тамара схватилась за руку Виолетты, а та, смеясь, успокоила:
-Не бойся, первое время со всеми такое происходит, а поживёшь с полгода, так и замечать этой толчеи не будешь.
Они сели в такси, и вскоре были в квартире новой знакомой, которая на какое-то время стала пристанищем и для Тамары.
Первое время Тамара писала матери нарочито весёлые письма, обещала, что подготовившись, обязательно поступит учиться. Но время на подготовку к учёбе никак не находилось. А тут и Виолетта стала деликатно намекать Тамаре, что пора ей и честь знать и подыскивать себе другое жильё. Мотивировала свой отказ тем, что в её жизни грядут важные перемены: она, возможно, выйдет замуж, а у её избранника нет собственного жилья. Виолетта, не без гордости, сообщила, что её будущий муж - певец, солист в театре оперетты, одним словом, человек творческий и условия ему нужны соответствующие. Сейчас он снимает квартиру вместе с племянником. Тамара пообещала заняться поиском подходящего жилья немедленно. В субботу новоиспечённый жених и его племянник должны были прийти в гости: дядя хочет познакомить племянника со своей избранницей. Все три дня Тамара и её подруга готовились к этому событию, и к субботе квартира блистала первозданной чистотой, были куплены необходимые продукты, продуманы блюда. В субботу из маленькой кухни доносились такие ароматы, которые заставят дрогнуть сердце любого мужчины. Наконец, в прихожей раздался долгожданный звонок. А так как невеста приводила себя в порядок, то открывать дверь и встречать гостей пришлось Тамаре. Первым вошёл мужчина лет сорока пяти, в котором без труда угадывался жених. Второй был значительно моложе, ему можно было дать лет двадцать пять, возможно, немного больше:
-Константин Сергеевич, - отрекомендовался Тамаре жених Виолетты, - а это мой племянник – Павел.
- Тамара, - пожимая протянутую руку, назвала она себя.
-Это, которая царица? – задержав её руку, весело спросил Павел.
- Нет, просто Тамара, - смутившись, ответила она.
- А зря! Вы знаете, что очень похожи на эту царицу? Просто одно лицо!
Она подняла глаза и встретилась с озорным взглядом Павла, он улыбнулся ей так широко и искренне, что Тамара окончательно растерялась, не зная, как вести себя с этим парнем.
Выручил её Константин Сергеевич:
- Ну, будет тебе, Павел, смущать девушку! Кстати, а где же моя невеста? Душенька, ау!
- Уже иду! – откликнулась Виолетта, выходя из спальной комнаты, - прошу прощения за задержку: немного не рассчитали время.
Константин Сергеевич, галантно поцеловал руку невесте и подвёл её к племяннику: Вот, Паша, моя Виолетта, прошу любить и жаловать!
Знакомство состоялось.
Так случилось, что Тамара, уступив место Константину Сергеевичу, переехала жить к Павлу. Павел сразу обозначил планку их отношений: жить они будут вместе, но жениться он, не обещает. Женитьба никоим образом не входит в его планы.
-А я как же? В качестве кого буду жить с тобой? – спросила Тамара.
-А что нужно обязательно качество? Будем жить, друг друга не обременяя, каждый из нас волен поступать так, как считает нужным он сам. Ну, а дальше - время покажет. – и, видя, как поникло лицо Тамары, Павел с уверенностью добавил, - если хочешь знать, сейчас вся Европа так живёт – и ничего! Никто не умер без штампа в паспорте!
Тамаре предстояло решать самой: остаться с Павлом на «птичьих правах» или, хлопнув дверью, идти и строить свою, более достойную жизнь. Что её ждёт? Безденежье, скитания по чужим углам или позорное возвращение на «родину»?
И Тамара осталась, тем самым приняв выдвинутые ей условия. К тому же, расставаться с Павлом ей не хотелось: Тамаре была по душе та легкость, с которой Павел относился к жизни. Ей казалось, что рядом с ним не страшно встретить любое испытание. К тому же он добрый, не жадный, а ещё неизвестно, найдёт ли она кого-то лучше Павла? Что же касается штампа, так мать с отцом всю жизнь без него обходились.
Спустя полгода Тамара забеременела. Она ждала, что узнав об этом, Павел ей устроит небольшую головомойку, но, поставленный перед свершившимся фактом, смирится. А будущий ребёнок потребует пересмотра отношений, ведь они оба несут одинаковую ответственность за маленькое существо! Теперь - они родители. Тамара, не откладывая, рассказала Павлу о своей беременности. Он не стал ей устраивать головомойку, но, то, что услышала она, было в разы хуже:
-Это твоя проблема, Томочка, я тебя предупреждал: дети так же не входят в мои планы, как и женитьба на тебе.
После такого разговора Тамара проплакала всю ночь, а утром пошла в больницу: и ребёнка не стало. Правда, перед абортом, пожилая врач-гинеколог предупредила Тамару, что, прервав первую беременность, она может остаться бесплодной, но Тамара, выслушав её, настояла на своём.
Жизнь потекла у каждого своя, общими были постель и кухня, - общих интересов не было.
Павел работал осветителем в том самом театре оперетты, где пел свои арии его дядя Костя. Свою профессию он любил и гордился ею, говорил, что талантливый осветитель – это половина успеха спектакля, хвастал своими знакомствами со знаменитостями театра.
Тамара, желая быть поближе к той среде, в которой вращался Павел, просила его:
-Паш, устрой меня в театр, ну, хотя бы костюмершей. Будем с тобой вместе по гастролям ездить.
Павел предпочитал отшучиваться:
-В лес дрова везти, какой резон?
И уже серьёзно добавлял:
-Ты, что же думаешь, у костюмерши только и дел, что костюмы на вешала развешивать? Она ведь тоже – художник, портной, стилист и всё это в одном лице! Следить, чтобы костюмы были в полной готовности, думаешь, всё так просто? Учиться тебе, Томочка, надо и время на пустяки не терять! Кем ты видишь себя в этой жизни?
Тамара неопределённо пожала плечами.
– А ты определись, и добивайся своего: никто тебе удачу на блюдечке не принесёт. Все хотят быть успешными, а чтобы быть такими, многое уметь нужно. Молодость она, - Павел, не найдя нужного слова, только развёл руками, – каждый человек, малыш, должен быть интересным, с изюминкой!
Тамара, после этого разговора, долго сердилась на Павла, а он вёл себя так, будто ничего между ними не произошло. Тамара поняла, что молчанием Павла не проймёшь, у него были свои заботы помимо её настроения: «Может быть, об этой независимости и говорил он мне? –мелькнувшая догадка удивила своей простотой, - сижу, смотрю ему в рот, со всем соглашаюсь! Нет, на следующий год иду учиться! Куда? А в Щуку документы подам! Внешность у меня подходящая, а талант – дело наживное, научат. - Тамара усмехнулась, - вот, тогда и будешь освещать меня в нужном ракурсе, Пашенька!»
Тамару отвлёк от воспоминаний шорох в прихожей, это раздевался Павел:
-Не спишь? – удивился он, - что-то не так? На тебя это не похоже!
- Есть будешь? – не отвечая на его колкость, спросила Тамара.
-Нет, малыш, сыт, пьян и нос в табаке! – увидев на столе конверт, спросил, - от матери? – Тамара в ответ утвердительно кивнула:
-Что нового тёща пишет?
-Просит к ней приехать, скучает, болеет, - ответила Тамара.
-Да, малыш, совсем забыл, у меня для тебя приятная новость. У тебя отпуск в августе? – и, получив утвердительный кивок Тамары, продолжил, - а у нас гастроли в августе, куда бы ты думала? На Чёрноморское побережье: Ялта, Сочи! Возьму-ка, я тебя с собой, на пару недель, а? Как тебе такой расклад? Надо же мне и о тебе позаботиться: снимем домик, полежим на песочке, в море побарахтаемся! Ну, как, согласна?
Радости Тамары не было предела, она тут же забыла о письме, об обидах на Павла, не вспомнила и о своём желании поступить в театральный институт. Была отодвинута и мать, ждущая её с нетерпением. В её хорошенькой головке зароились мысли иного качества: бикини, халатики, шляпки, которые нужно успеть приобрести, чтобы не ударить в грязь лицом перед Пашкиными актрисками.
В августе Павел, как и обещал, взял Тамару с собой на Чёрное море. Никто особо не интересовался, кто она Павлу, и на каких правах с ним едет. Похоже, что всем было всё равно. Они сняли не домик, а малюсенькую комнату, но Тамара была рада и такому жилью: понимала, что Пашкиных доходов на большее не хватит. Пошла неделя этой чудесной сказки, Павел был внимательным к желаниям Тамары: покупал ей фрукты, мороженое, водил на танцы – время пролетало незаметно. Только одно событие омрачило их пребывание на отдыхе. Конечно, можно было бы не обращать внимания на произошедшее, такое случается сплошь, но Тамара восприняла этот случай почему-то болезненно.
Утро. Тамара, только что проснулась и лениво потягивалась в кровати. Павел, уже умылся и причёсывал волосы перед небольшим зеркалом. Вдруг в оконное стекло с размаху ударилась птица, - ударилась и тут же упала. Тамара вскрикнула:
-Ой, что это?
-Птица, - спокойно ответил Павел, - я и не знал, что ты такая трусиха!
Он вышел во двор и тут же вернулся, на его большой ладони лежала маленькая птичка:
-Вот видишь, это ласточка, правда, уже мёртвая, но ещё тёплая. Что её заставило так окончить свою жизнь? Ведь есть же этому какое-то разумное объяснение?
Павел повернулся к Тамаре, приглашая её к разговору, и увидел, что она плачет. Он обнял её и шутливо спросил:
-Что случилось? Птичку жалко? Ну, не плачь, хочешь, мы её похороним, с почестями? Судьба, наверно у неё такая - несчастливая!
Тамара всхлипнула:
-Мне мама говорила, что птицы бьются в окно – к несчастью, знак вроде бы подают. А здесь, ласточка, и разбилась насмерть…
-Ну, ласточка, а мог бы быть воробей, какая в том разница? – спросил Павел. Тамара пояснила:
-Мама меня называла «ласточкой», - она осеклась, поняв, что говорит о матери в прошедшем времени.
Это событие, если не забылось, то утратило свою остроту: было много других впечатлений, заслонивших произошедшее. Через неделю, Павел посадил Тамару в поезд, а сам остался – гастроли театра продолжались. Доехала Тамара благополучно. Москва встретила дождём и хмурым небом – что поделаешь, приближается осень. Взяв такси, Тамара избавила себя от мучений: таскаться с большущим чемоданом по автобусам. Лифт, как всегда, «временно» не работал, взобраться на шестой этаж стоило Тамаре немалых усилий. Она достала ключ и приготовилась открыть замок, но шорох за соседней дверью её остановил. Было слышно, как за дверью соседней квартиры кто-то тихо вздохнул, дверь приоткрылась, и женский голос, обращаясь к ней, попросил: «Погодите, не уходите». Через минуту вышла женщина, в руке которой Тамара увидела листок бумаги, сложенный пополам:
-Вот, - протягивая ей листок, проговорила женщина,- телеграмма вам, принесли, а вручить некому, вот меня и попросили это сделать.
- Когда пришла телеграмма? – машинально спросила Тамара, хотя сама до конца не понимала, зачем она об этом спрашивает.
Женщина назвала дату, когда была получена телеграмма. Тамара открыла бланк, и почти не удивилась, прочитав: «Мама умерла, Срочно выезжай. Зоя, соседка». Тамара без сил опустилась на чемодан и в ужасе закрыла лицо руками.