Гений, безумство и злодейство.
«В черном небе слова начертаны —
И ослепли глаза прекрасные...
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте — пишущий, в поте — пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,—
Дуновение вдохновения!»
(Марина Цветаева 14 мая 1918)
В конверте академика Георгия Васильевича Морозова, директора Института им. В.П. Сербского было еще кое-что. А именно: сертификат на имя Сергея Васильевича Хорошко о присвоении ему «Высшей врачебной категории» ученым Советом Института им. В.П. Сербского, где стояла первой – подпись Георгия Васильевича.
«Ты – единственный врач с двумя высшими врачебными категориями! Поздравляю! Лучше, если бы сказал, что у тебя уже есть «высшка», получил бы звание «Заслуженного врача РСФСР»!» «Нет «Заслуженный» пахнет чем-то канцелярским, а я – практик. Я могу всем, если хотите, рассказать, за что я получил вторую «высшку». А то все геометрия, геометрия, ромб Венеры…» «Валяй! Я послушаю и отдохну…» - с легкой обидой сказал Николай Константинович, приготовившись дальше читать свою лекцию… Главного-то, он еще не сказал: зачем сюда, на Юг ДВ приехал? Не ради ведь, одной плантации женьшеня!
И Сергей начал свой рассказ.
«Вы все знаете, что я работаю в филиале лесном Института им. В.П.Сербского, за колючей проволокой с вышками вертухаев. Вход и забор – как в колонии. Но в отделениях, как в отделениях, только вместо санитаров в белых халатах сидят солдаты. Правда, без оружия, но в форме войск специального назначения. Хорошо тренированные ребята для рукопашного боя!
Я «высшую категорию», думаю, получил за трех своих пациентов. Вот о них и расскажу. Сначала –
Пациент самый тихий. Он получил три года принудительного лечения. Диагноз был выставлен экспертной комиссией «Параноидная шизофрения». Было ему тридцать лет. Работал он почтальоном лет пять. Образование – ремеслуха. 10 лет был женат. Жена – повар в столовой. Детей не было. Жена перенесла 28 абортов.
Однажды, он пришел вечером с работы – разнес по почтовым ящикам газеты и письма, поужинал один. Жена что-то готовила на кухне, работала ножом, резала мясо. Он спокойно взял у нее но и перерезал ей горло. Кровь спустил в таз. Потом раздел ее, и начал точно так, как она резала говядину, резать ее, тщательно очищая от мяса кости…» - Сергей окинул всех профессиональным (психиатра) взглядом. Все молчали, словно зачарованы его ужасным рассказом! Все, кроме Володи, конечно. Тот, демонстрировал легкую зевоту. «Ну, что, продолжать?» - спросил Сережа. «У тебя всего три пациента для рассказов?» - спросил Николай Константинович. «Три. Но с кровью только первый!» «Ну тогда, продолжай, только не детализируй: мы все люди с опытом, додумаем детали сами!» - сказала мама Люба. И Сережа продолжил:
«Короче, разделал он свою женушку как профессиональный мясник. Кости вымыл и аккуратно завернул вместе с черепом (скальп снял и мозг вынул) в фартук жены. Затем все куски «мяса» порезал на маленькие кусочки, чтобы могли пролезть через прорезь почтового ящика. Представляете, какая работа? Каждый такой кусочек женушки завернул в газету (газет у него было в туалете много; туалетная бумага тогда была большим дефицитом, помните?) И, завернутые куски в газетную бумагу, положил в свою самую большую сумку почтальона. Провозился всю ночь. Пора было идти на работу! Фартук с костями и черепом супруги Коля бросил в первый попавшийся ящик для мусора. А кусочки с «мясом» и «внутренностями» стал разносить по потовым ящикам, в которые еще вчера раскладывал конверты с письмами и газеты. Если кусок не помещался в почтовый ящик, он клал его у двери квартиры. Разнес всю женушку по своему кварталу, распихав по почтовым ящикам, или оставив у двери, вернулся домой, поужинал, и лег спать. Милиции не сопротивлялся. В Институте, будучи месяц на стационарной экспертизе, был спокоен. Активно помогал санитаркам мыть полы и ухаживать за лежачими и буйными больными. Выявить какую либо у Коли, как говорим мы, психиатры, продуктивную симптоматику, как-то – галлюцинации, бред, помрачение сознания – не удалось. К своим действиям с женой относился так, как говорил врач: убил, значит, убил; разнес по почтовым ящикам и положил под дверь, так и есть, доктор! Зачем это сделал – не знаю, доктор! И не врал! Он точно ничего не знал! Не было ни идей, ни галлюцинаций, повторяю. И, не мало важное – не было никаких симптомов расстройства аффекта! Ни депрессии, ни гипомании, ни дисфории и т.д. Через полмесяца моего общения с Колей, мы начали вместе ходить в лес по грибы. А еще через полмесяца я отпускал его одного, и он обеспечил грибами полбольницы сотрудников. А для больных – грибы просто надоели! Я отправил его вновь в Институт на экспертизу, уже амбулаторную. И убедил экспертов (меня поддержал Георгий Васильевич!), что это первый и последний приступ шизофрении у Коли. Он, приступ, уничтожил в Коле все содержание психической жизни. Сделав из него послушно-подчиняемое создание! Дали Коле 1 группу инвалидности и отправили домой, поставив на выписку в ПД гриф «СО», так, на всякий случай! Прошло уже два года. Коля живет один в доме, напротив моего: «Во, какой у тебя сосед будет, Любонька! Я вас непременно познакомлю за рюмочкой ликера и сигарами»… Работает, несмотря на нерабочую группу, дворником. Я уверен, что мы будем дружить семьями!» Люба и глазом не моргнула, только покорно (демонстративно!), сказала: «Как скажите, мой супруг!»
«Второй, вернее вторые, мои пациенты – один клинический случай! Как врач, я в нем разобрался. Но, впервые почувствовал, как сложна человеческая жизнь! Точнее, не жизнь отдельно взятого гражданина, а – совокупная жизнь! После попыток разобраться в этом клиническом случае, я явственно почувствовал, что все мы живем в некой Сети. По сравнению с которой сети, которые плетет паук – просто забава!» «Слишком большое вступление, - сказала вновь мама Люба, - мы все здесь люди взрослые, с жизненным опытом, так, что сынок, давай-ка покороче и называй вещи своими именами!» Ей никто не возражал. Всем, в общем-то было хорошо: ликер, сигары, милое окружение милых людей! Что еще надо для счастья?
«Несколько слов, как мы там за забором с колючей проволокой жили. В обыкновенных кирпичных бараках. Бараки были полупустые, можно было выбирать себе квартиру, хоть с одной комнатой, хоть с пятью! Мы с Лерой жили в пятикомнатной квартире, обставленной добротной деревянной мебелью, сделанной руками постоянных жителей ЛИТУ. Если тебе нужен был новый стеллаж для книг или шкаф для одежды – набросай только чертеж. Умельцы сделают такой, что ахнешь! А еще нам привозили периодически различные подарки из ЛИТУ: шахматы из различных пород дерева, картины… Из чего их только ни делали – из коры, листьев, ягод, тонких пластинок… Лаком не покрывали, а так подбирали цвета и шлифовали, что казалось, что веешь покрыта разными лаками! Одно было плохо – подвал, вернее, котлован, как у Андреева, в котором плавали дохлые крысы! Бараки, правда, стояли на высоких бетонных столбах, как твой «Лебедь», воду из-под бараков регулярно откачивали, но, тем не менее…Не Париж! Я понимаю Леру, что сбежала оттуда! В Ленинграде у нее трехкомнатная квартира вначале Невского…» «Ты будешь рассказывать свою вторую историю, или я сейчас всех подниму и попрошу пройти в спальни, на покой!» - с явным раздражением сказала мама Люба. «Да, дайте парню разогнаться! Разве не видите, что что-то ему мешает?» - заступился за Сергея Всеволод Петрович.
«Георгия Васильевича все открыто называли генералом…генералом КГБ! И, следовательно, все его учреждения вместе с Институтом Сербского – это учреждения КГБ. Он никогда не отрицал, что он – генерал КГБ, но и никто не слышал от него ни слова признания. Когда поступили к нам мои новые пациенты, я впервые подумал, что работаю в системе КГБ, или ГРУ! Судите сами! Поступает отец – 40 лет, и дочь – 18 лет…из Австралии! Переводом к нам из института криминальной психиатрии города Дарвина. В сопроводительных документах сообщается, что они оба страдают вялотекущей (по Евгению Блейлеру) шизофренией с перверсиями и являются убийцами. Отец живет с дочерью, когда ей исполнилось 14 лет. У них – любовь взаимная. Мама встала на пути, и они выбросили ее с двадцатого этажа! Но, так как они – муж и жена – русские, дети белоэмигрантов, у которых, в СССР, есть родственники, то их переправили к нам. Ну, что могу сказать о дочке, ибо папа - ничего из себя не представлял особенного. Ни внешностью, ни характером. Дочь с 12 лет в модельном, как у них говорят, бизнесе. Проще – снимается в порнофильмах. Родители это считают явлением нормальным, ибо она хорошо зарабатывает. Вступила в связь с отцом…Но и Монтень, и Карл Ясперс, и масса других уважаемых профессионалом разного толка, считают, что инцест, если он без насилия и оба субъекта дееспособны, то – ради бога! Мама не было против. Вот тут первая загадка: почему они ее убили? С другой стороны, если бы они ее не убили, они никогда бы не вернулись на Родину! Но, что для русских австралийцев СССР? Что и для коренных великобританцев!
Дочка мне очень приглянулась. Такие…профессионалки, не могут оставить здорового мужчину равнодушным. Но вступить в «тайную связь», которую она мне предлагала, было для меня, сами понимаете…» «А я не понимаю!» - громко сказала Люба, и сильно покраснела. «Ладно, Люба, не горячись! Сергей, поверь мне, с проституткой тебе не изменит!» - заступился за друга Володя. После его слов также, как Люба, покраснела Саша, и нервно закашлялась! «Девки! Что с вами? Мне только осталось поперхнуться и покраснеть! - Сказала мама Люба и продолжила, - вышли замуж за психиатров…полезайте в кузов!»
«И все же я был весьма близок к тому, чтобы плюнуть на все – на семью, на ребенка, на работу, и вступить с Вероникой – так звали мою австралийскую пациентку, в половую связь. Или – хотя бы попробовать, что это такое – секс с профессионалкой! Я даже нашел предлог: Вероника стала меня обучать настоящему английскому языку!..Мы стали после моей работы встречаться в моем кабинете официально – в таких больницах все записывается, и ты, каждый свой шаг отмечаешь!..
Это было время, когда Георгий Васильевич открыл в структуре нашей больнице нечто вроде ЛТП – лечение алкоголиков по постановлению суда… И был среди ЛТП-шников настоящий Ален Делон, только шире в плечах и выше моего любимого актера. Как-то на прогулке он увидел Веронику. Сами понимаете, что в его душе произошло! Наш, советский таксист (он был таксистом, начальником таксопарка) и австралийская порно-модель! И оба – хоть в кино снимай без проб. В основном, постельные сцены. Сложилась ситуация, как говорят французы, Komplex de la Croi lamur ; troi! Этим «комплексом» - любовь втроем, страдал сын Талейрана, великий французский художник Эжен Далакруа…» «Ты нас сегодня и просветишь…» - сказала Люба, на сей раз не краснея. «И – развратишь!» - сказал Всеволод Петрович, и подмигнул маме Любе… «Сережа! А я раньше не замечал, что ты – эксгибиционист и мазохист!» - улыбаясь, сказал Володя… «Дослушайте, а потом судите!» - взмолился Сергей. «Слушаем, слушаем, - сказал Николай Константинович, - не стесняйся в выражениях, продолжай! Завтра я отыграюсь на вас со своим ромбом Венеры…» «Ух!» - все тяжело вздохнули.
«Я не хотел уступать «Ален Делону» Веронику. И мне казалось, что он все же предпочтет врача, а не таксиста, у которого ногти вечно в трауре! И вот, сидим мы и говорим на чистом английском, оксфордском языке… Вдруг – и это в зоне! – в мое окно влетает огромный булыжник. Была ночь. Я взял дежурство. На улице лишь тусклые фонари, с тихим скрипом качаются на ветру, чертя светом полосу на тротуаре! Романтика! Я нажал кнопку тревоги. Тут же появился охранник – по ночам они были вооружены карабинами. Я показал ему на разбитое стекло и булыжник. Он молча вышел… Утром «Ален Делон» висел очень высоко на ели с высунутым языком. Шея его была перевязана грубо электрическим проводом. Утром мне неожиданно позвонил Георгий Васильевич и добрым, отцовским голосом спросил, не хотел бы я поехать в Ялту и посмотреть, нельзя ли там открыть «Наркологический институт». «ЛТП – это принудиловка без пользы, сказал академик, - если лечить не умеем, давай начнем учиться! Не только в СССР, но и западной Европе, и в США дело с алкоголиками обстоит не лучше! Мне, например, проще понять наркомана, чем алкоголика…» Я понял, цену этому звонку! И, что мне не свойственно, в меня вселилась сильнейшая тревога: я ждал с минуты на минуту, что вот появится человек в штатском, и положит передо мной погоны майора КГБ и бумагу, которую заставит меня подписать! Небо мне тогда показалось с овчинку. Я не хотел служить в КГБ!.. Кстати, в этот день след отца с перверсной дочкой, простыл! Ни слуху, ни духу!» «И, ты уверен, что этот «клинический случай» также приблизил тебя к получению «высшей» врачебной категории по психиатрии?» - спросил ехидно Володя. «Уверен - на все 100%! В этой больнице все были сотрудники КГБ. А я отказался. И за смелость…» «И для того, чтобы помалкивал…» - подковырнула Люба… «Ладно, я сразу сказал, что попал в паутину, может и сейчас в ней…» «О, матерь божья и все угодники: за кого я вышла замуж?» - Картинно произнесла Люба, заламывая театрально руки… «Не бойся, Сережа, она тебя не бросит…Больше того, Люба теперь тебя любить будет (Люба любить!) с сознанием дела! Значит – еще сильнее, чем раньше!» «Сережа – мягко спросил Николай Константинович, - третий твой клиент, как? Может, перенесем на завтра. А сегодня поговорим о приятных вещах. Я расскажу такое, что женщины меня зауважают!» «Мы и так Вас шибко уважаем, товарищ профессор!» - дружно сказали женщины… «Не! Позвольте мне закончить! Один пациент остался, и история короткая…» «Как жизнь?» - вдруг так спросила Люба, что у Сергея мурашки побежали по спине. Он встал, подошел к ней, взял ее на руки и посадил себе на колени: «Ты, что это, родная! Жизнь у нас только начинается…» «Я тебе верю!» Всем показалось, что сейчас они стали свидетелями какой-то мистерии…
«Он родился в сельской местности. Первый и единственный ребенок. Мать – доярка с тремя классами образования. Отец – слесарь-сантехник, оросительной системой в совхозе занимался. Не пил и не курил. Мать иногда себе позволяла наливочки, которую готовила сама: самогон и клубника. Больше ничего. Родители очень хотели девочку, даже имя ей приготовили – Клава. Отец сделал сам кроватку. Мать в сельпо заказала полный комплект для новорожденной. Но родился мальчик. Родители вынуждены были назвать его Клавдием. Они умерли, так и не узнав, что сына назвали именем римского императора. Может, имя искалечило ему жизнь? Написал же Бальзак «Взлет и падение Цезаря Бирото, парфюмера»?
Клавдий среднюю школу не окончил, но в армии отслужил в срок в десантных войсках. Он никогда не задумывался, ни о жизни, ни о себе. И очень был удивлен, что его имя – имя римского императора Клавдия, весьма странного человека, о котором говорили: « Человек, которого природа только начала создавать, но не закончила». После службы в армии, Клавдий пошел работать грузчиком на Клинский пивоваренный завод. Работал он ровно и хорошо. Ему даже дали однокомнатную квартиру в Клину, хотя там с жильем было туго. Примерно раз в год, на Клавдия, что-то находило. Говоря психиатрическим языком, у него возникало гипо-маниакальное состояние. И проявлялось оно только одним: он начинал одолевать начальство своими рецептами улучшения пива! Ночами, как и должно, при таких состояниях быть, он не спал, а писал рецепты в обычной школьной тетради. Так, он впервые попал в Золино, ПБ№13, Московской области, где ему выставили «Маниакально-депрессивный психоз». В больницу он стал попадать каждый год и всегда в гипо-маниакальном состоянии. Депрессии у него ни в каких формах, не было никогда.
Все бы хорошо, но однажды, когда начальник цеха, которому Клавдий протянул новый рецепт пива, начал над ним смеяться, Клавдий поднял его, 100 кг. мужика, как пушинку и утопил в котле с солодом.
Пройдя стационарную экспертизу в Институте им. Сербского, где ему подтвердили диагноз «маниакально-депрессивного психоза», но добавили «СО»., он попал к нам. Примерно через два месяца, как я начал его лечить, я отпустил его в пробный отпуск (есть такая форма лечения). Он вернулся в срок с десятью школьными тетрадями, исписанными карандашом. В них было свыше ста рецептов пива!
Прошло год. Мы оказались с Володей в Швабии, а именно, в Штутгарте. Инстинктивно я взял с собой тетради Клавдия. Совершенно случайно, нас пригласили в пивные погреба. Пиво было в бочках и в бутылках. Когда я спросил хозяина про пиво в алюминиевых банках, он засмеялся и сказал, что пиво в банках не бывает. Еще я спросил его, сколько бывает сортов пива? И получил ответ, который запомнил на всю жизнь: «Сколько бывает людей на Свете, столько пив!» Но, главное не это! И даже не то, что я не пью пиво, а в Штутгарте пил и много! Я пил пиво, прозрачное, как вода. Я пил пиво, черное, как деготь. Я пил пиво всех цветов радуги. И все было очень вкусно! Я сказал хозяину погреба, что хочу с ним встретиться и показать тетради с разными сортами пива, изобретенными моим «знакомым», но исписаны они карандашом и на русском языке. Хорошо, что почерк у Клавдия был каллиграфический. Я отдал хозяину пивной швабской фирмы тетради Клавдия. На другой день хозяин погреба рано утром пришел к нам с Володей в номер отеля, и сразу спросил меня, сколько я хочу за свои тетради марок? Я растерялся. А он начал писать…Сначала написал 1000. Так как мое лицо ничего не выражало, он добавил 0. Но мое лицо все равно ничего не выражало, тогда он сразу добавил два ноля. Мое лицо все равно ничего не выражало! Он добавил ещё два ноля, вздохнул, и на ломанном русском языке сказал, что больше у него нет! Тетради Клавдия были оценены – 100000000 марок!
Мы с Володей – простые советские люди. Володя – простой советский ученый, а я простой советский психиатр. Зачем нам такие деньги? Что бы мы с ними делали? И я сказал, что тетради – это подарок его фирме от СССР! Через день он еще раз пришел к нам с подарками. Подарил по тирольскому свитеру, которые связала вручную его жена и сертификат, согласно которому я и все мои наследники (сколько коленей не было отмечено) всегда, в любое время года, дня и ночи можем полностью распоряжаться виллой под Штутгартом как своей! Сертификат был оформлен с немецкой аккуратностью. Все, я заканчиваю. У нас, Любонька и Саша, с Володей есть своя вилла с полной обслугой в ФРГ. Жаль только, что вас туда никогда не пустят. А нас с Володей…только чудом и лукавством!»
На этом Сергей окончил свой длинный предлинный рассказ о своих клиентах, которые не только были ненормальные, преступники, но еще и гениальные! Нового Сергей ничего не сказал, еще раз продемонстрировал сожительство гения, безумства, и злодейства… Сергей считал, что рассказав о Клавдии Георгию Васильевичу, он косвенно продемонстрировал ему свое глубокое понимание психической патологии. Так, что «высшая врачебная категория» дана была ему по полному праву!