Как-то пришлось Алевтине с почвоведом Галиной Линевской работать в паре, в Н-ском районе. Для проведения почво-изыскательских работ, девушкам выделили рабочего из расконвоированных заключенных.
Было этому молодому человеку лет тридцать, а может чуть больше.
Одетый в какое-то бесформенное суконное пальто или удлинённую куртку, он смиренно стоял рядом с молодыми девицами, не проявляя никакого интереса ни к ним, ни к кому-либо другому. Казалось, ему было
все равно, что ему скажут: плохое ли, хорошее ли, или на какую работу пошлют. Никакого общения он не желал. Не загорелое, одутловатое лицо его, казалось, никогда не знало никаких эмоций.
Добравшись до места, где нужно было сделать почвенный разрез, Галина начертила на земле контур, по которому нужно было выкопать яму приличной глубины, чтобы она могла взять почвенный образец, зарисовать, измерить и записать каждый горизонтальный слой почвы. Для того, чтобы можно было спуститься в яму и так же выбраться из нее, одна узкая сторона её делалась ступенчатой.
Рабочий взял лопату и не говоря ни слова, начал копать, а Алевтина с Галиной присели невдалеке на небольшой ствол дерева и стали наблюдать за его работой.
Он прокопал совсем немного, а рубаха на спине уже потемнела от пота. Видать слабоват был, этот коренастый, невысокого роста, молодой человек... Правда и земля в этом месте была сплошь в переплетенных корнях молодых дубков, леспедеции и другой молодой поросли. Это был пологий склон небольшой возвышенности, поросшей мелколесьем.
Солнечные лучи нимало не мешали рабочему, так как молодой дубнячок давал ему благодатную прохладу.
Копал он как-то неровно. Сначала несколько минут усердно налегал на лопату, потом разгибался и с какой-то робкой жадностью обводил взглядом зелень молодых дубков, веселое разнотравье, метрах в пятидесяти, тянущееся по берегу какой-то речушки, высокое синее небо над головой.
При этом ноздри его раздувались как у лесного зверя от духмяного запаха листвы, травы, цветов. Длилось это буквально секунды. Потом, руки его уже опять принимались за работу, а глаза все не могли оторваться от этой, видимо, давно не виданной им земной красоты.
Когда он перехватывал взгляды своих начальниц, с интересом следящих за его работой, он как бы извиняясь, выдавливал на лице какую - то гримасу, какое-то отдаленное подобие улыбки и сразу же начинал еще усерднее работать.
Было заметно, что он тысячу лет не был в лесу и теперь не мог надышаться, насмотреться на все то, что, видно, давно было для него под запретом.
Вскоре он все чаще и чаще стал вытирать лицо, чаще распрямляться; видно было, что очень устал. Острая жалость к этому человеку, побудила девчат дать ему передышку, хотя выкопано было еще маловато.
Он сел на небольшой клочок зеленеющей травы, смахнул рукавом пот, взял в зубы какую-то соломину, сцепил на коленях руки и устремил взгляд в сторону зеленеющих вдали полей. Долго он так сидел, тяжело дыша: смотрел и молчал.
Не вытерпев, Галина поинтересовалась, как его зовут, и по какой причине попал в зону. Не поворачивая головы, медленно, с некоторыми остановками, как-то устало и покорно он ответил, что четыре года назад сбил человека.
Ехал на ГАЗике, вместе с женой и сыном, и вот случилась такая беда. И трезвый был, и днем было дело, и вроде и не он виноват, но четыре года получил. Скоро домой. Жаль только жена не захотела ждать.
Стало еще жальче этого бедолагу. Видно было, что совестливый он парень, что и сам немало страдал от того, что случилось, а тут еще жена горечи добавила. Но он держался.
“Ничего, Бог даст, все у вас устроится”- желая хоть как-то ободрить парня, сказала Галина. Он еле заметно пожал плечами, может, что бы хоть как - то отреагировать на доброе слово, а может сам надеялся в душе на Его помощь.
Когда наступило время обеда, Алевтина с Галиной достали свои консервы, хлеб, чай, и тут оказалось, что парня этого никто пайком не снабдил. Не обсуждая, девушки отдали ему свой нехитрый обед, а сами довольствовались тем, что хоть чем-то смогли выказать свое сочувствие этому человеку.
Он не отказывался от предложенного угощения: сидел, ел и все поглядывал на небо, листву, поля, вдаль куда-то за речку. О чем он думал? Мешать ему еще какими-то расспросами не хотелось.
С консервами он расправился более ловко и энергично, чем с почвенным разрезом. Видно давно не пробовал такой еды, а может очень оголодал. Подкрепившись, опять принялся за работу.
Когда вернулись в контору, он, ссутулившись и не попрощавшись, только искоса взглянув на девчонок, ушел, но у девчат почему-то осталось ощущение, что они подарили этому человеку один день радости.