На новом месте ожидали новые трудности и неустройства. Дом священника отобрали под школу. Отцу Михаилу пришлось жить в церковной сторожке, а Марии Николаевне с детьми - в тесной избе с русской печью и полатями, на которых вповалку спали дети. Несколько раз Михаила Григорьевича увозили на допрос к властям, как смел уйти и бросить все в Кротове; он об'яснял, что должность его была упразднена вследствие сложившейся ситуации. Господь хранил - его отпускали. Через три года прадедушка получил назначение в большое село Аромашево, где со временем удалось приобрести вместительный дом. Сельская община выделила семье надел земли под пашню и на корма. "Все работали, помогали семье, кто чем мог. Гриша обрабатывал землю, Ростя возился со скотом, ездили в поле, косили, убирали, заготовляли на зиму дрова, все делали как рядовые крестьяне. Ирочка по хозяйству в кухне, Таня приучалась со мной шить, штопать белье, убирать комнаты. Я все время за прялкой, пряла шерсть, столько ног и рук нужно было обуть, одеть, и одежда была домотканая, сермяжная. Не унывали, не жалели о прошедшем, полюбилась простота жизни, даже мое любимое пианино пришлось продать на постройку дома. Семья росла, родился последний мой сын, Вадим."-пишет прабабушка.
Подрастающие малыши пытались ходить в школу, но слишком сильна там была травля детей священника, а затем и вовсе им запретили учиться. Родители учили детей сами. Начинали, как
в старые добрые времена, с часослова. У Михаила
Григорьевича была большая библиотека русских и зарубежных
классиков, исторической и духовной литературы."Молитва
родителей была услышана,- писала Мария Николаевна много лет
спустя,-не погиб ни один из наших детей, все получили
необходимые знания, в душах же сохранили святой огонь веры
и любви ко всему истинно прекрасному. Они сохранили
неповрежденным ум, могущий отделить злое от доброго и белое
от черного. И думаю, это главное, ведь теперь все смешалось
в невообразимый хаос и мерзость: порок и грех расцениваются
как доблесть, как умение жить и пользоваться наслаждениями
жизни."
Шли годы. Повзрослевшие старшие дети, Григорий и Ирина,
создали свои семьи и покинули родительский кров. Гриша
остался в деревне, а Ира уехала с мужем в г.Колпино
Ленинградской области. Сравнительно благополучный период
жизни семьи Марии Николаевны окончился осенью 1930 года.
"Истребим кулака как класс!" - гласили плакаты того
времени. Вместе с другими работящими крестьянами
Красноцветовы были об'явлены кулаками, произведена опись их
имущества, и последовал самый дикий и разнузданный грабеж.
Вещи, посуда, мебель, домашняя живность, продукты и запасы
зерна - все исчезло в один день. Это несмотря на то, что
семья исправно платила все налоги. Из дома выгнали, и
бывшим хозяевам с четырьмя детьми пришлось ютиться в пустой
бане, "пока кое-как не разместились у добрых людей". С
удивительным мужеством переносила прабабушка свалившееся
несчастье:"Господь подкреплял, особенной скорби о
потерянном не было. Сердце оставалось спокойным, знало, за
что страдает, и это бодрило и утешало...
Впроголодь прожили зиму..." Пока о.Михаил имел
возможность служить, была надежда у семьи оправиться после
ужасного разорения. Но весной закрыли и церковь, а потом
случилось самое страшное, чего так боялась Мария
Николаевна: арестовали мужа. На целых пять лет он был
оторван от семьи,приговоренный к заключению в концлагерь на
реке Вишере. После ареста Михаила Григорьевича прабабушка
перешла с детьми жить к старшему сыну Григорию, в его
тесную избенку. Жили сапожным ремеслом, обрабатывали
огород. Но вскоре Гришу забрали в так называемое тыловое
ополчение и отправили на Дальний Восток, а за ним и
Ростислава угнали в тайгу жечь уголь. Кормильцев у семьи не
осталось, прабабушка зарабатывала рукоделием и чтением Псалтири по покойникам. В довершение всех бед в феврале 1932г. арестовали и Марию Николаевну. "Раздался крик, рев
детей..." Последовала душераздирающая сцена - шестилетнего
ребенка отрывали от матери...Оставалось четверо ребятишек,
двое детей прабабушки, и двое совсем маленьких детей Гриши
на попечении его жены. В этой невыразимой скорби, пока ее
везли на допрос в Тюмень, Мария Николаевна сумела с дороги
послать записку 16-летней дочери Татьяне, гостившей в
Москве у тетки. Она просила ее немедленно приехать, чтобы
заботиться о младших. Прабабушка пробыла в заключении шесть
месяцев. Несмотря на невыносимые условия и тоску по
оставленным детям, она держалась с достоинством и никак не
соглашалась дать требуемые показания, а попросту,-
оклеветать незнакомого священника, который ждал своей
участи в этой же тюрьме. Она никогда не переставала
молиться, и ежедневно читала чудом попавшее ей в руки
Евангелие на польском языке, тут же переводя его на русский
для слушавших сокамерниц. Очень возможно, что ее и не
выпустили бы из тюрьмы, не будь обвиняемый священник
доведен уже до такого состояния, что жить ему оставалось
недолго. Их освободили в один день, но и Мария Николаевна
уже была больна. Двое обессилевших людей, без еды, без
денег, в чужом городе, сидели на площади перед тюрьмой.
Господь не оставил, послал на помощь добрых людей -
верующую женщину и местного священника о.Михаила. Месяц
после того прабабушка провела в больнице, и еще не совсем
поправившись, спешила вернуться к любимым детям. Радостной
была встреча, хотя жилья опять не было - в их избушку
заселилась семья милиционера, а детям репрессированных
родителей пришлось перебраться в сарай. Начались поиски
квартиры, но односельчане боялись пускать: начальство
приказывало, чтобы "попов" не держали. Марию Николаевну
вызвали в сельсовет и с угрозами велели убираться из села.
Ехать было некуда, кроме как к дочери Ирине в Колпино, рано
овдовевшей. Она жила с маленькими дочками среди
недружелюбных родственников покойного мужа. Недолго
пришлось пожить и там: последовал донос на Марию Николаевну
и распоряжение властей немедленно, в 24 часа убраться из
Колпино...После всех этих мытарств гонимой семье удалось,
наконец, обосноваться в Тюмени, куда прабабушку пригласил
для работы в церкви о.Михаил, оказавший ей помощь после
освобождения из тюрьмы. Здесь и отыскал родных отпущенный
из ополчения старший сын Марии Николаевны Григорий. С его
возвращением дела стали понемногу налаживаться, а семья -
выкарабкиваться из крайней нищеты. Прабабушка смогла давать
платные уроки музыки, что было хорошим подспорьем для
семейного бюджета. Дочь Ирина, переехавшая к матери из
Колпино, выучилась на рентгенотехника. В 1936 году вернулся
из концлагеря и прадедушка. Увы, ненадолго...Летом 1937
года его опять арестовали, а в октябре он был расстрелян.
Семья об этом узнала через много лет. В тот страшный год
аресты следовали один за другим, и решено было ради
безопасности Марии Николаевны переехать в г.Пушкин, где
жили дочь и сын прабабушки в небольшой комнате у
родственницы. Пришлось первое время и семье с детьми
тесниться у них - восемь человек на восьми кв. метрах.У
дочери прабабушки Ирины были две маленькие дочки - Галя и
Вера. Галя (моя будущая мама) пишет об этом времени
так:"Спали все на полу, вповалку. Мы с сестрой Верой
переболели в то время всеми детскими болезнями - корь,
коклюш, у меня еще и дифтерит был...Помню из разговоров
взрослых - сколько было переживаний с пропиской, с
устройством на работу! Бабушка все время горячо молилась
святителю Николаю чудотворцу, чтобы помог устроиться. Не
иначе как по ее молитвам маме удалось получить прописку в
деревне Покровка, потому что в Ленинградской области
лишенцев не прописывали. Лишенцами называли тех, кто не
имел права голосовать. После того как уладилось с
пропиской, мама получила место рентгенотехника в больнице,
а потом устроилась еще и в два санатория на полставки. Тетя
Таня тоже устроилась на работу в Ленинграде в Палату мер и
весов, ей там даже дали комнату. Все складывалось
удивительным образом по бабушкиным молитвам. Дядя Ростя
тоже где-то работал и учился в вечерней школе. Володю взяли
в армию. Вадя пошел в школу...Бабушка начала давать частные
уроки музыки, в школе работать не хотела из-за своих
религиозных взглядов, об'ясняла, что "не хочет в Великий
пост распевать и плясать." Она всегда ходила в длинном
платье и нас приучала к скромности, была недовольна, если
мама сошьет платье покороче...Мама была занята на работе с
утра до вечера, поэтому бабушка, чтобы не оставлять нас с
сестрой одних, брала нас с собой на уроки. По пути мы
каждый день заходили в Знаменскую церковь около Лицея.
Здесь я познакомилась со своим первым духовником - отцом
Феодором. Еще служил в этой церкви диакон о.Владимир, а
алтарником был удивительный старичок - бывший истопник
Екатерининского дворца. Он хорошо помнил Государя Николая
Александровича, много рассказывал о нем бабушке и говорил,
что Царь был очень добрый.
В церкви мы с сестрой все делали, как бабушка. Она
приникнет лбом к полу около Распятия и долго молится. Мы с
Верой тоже лежим и тайком подглядываем, не поднялась ли
бабушка. Службу всегда стояли до конца. Дома бабушка часто
читала нам Евангелие, Апокалипсис, пророчества Исаии,
Даниила...Тогда же, это был год 1939-40, мы видели ночью из
окна, как взрывали собор на главной площади города. Он
стоял - белоснежный, пятиглавый, величественный, вдруг
раздался оглушительный взрыв, купола закачались и
рухнули...Такова была предыстория Великой Отечественной
войны...Началась война. Дядю Ростю взяли в армию, Володя
так и не пришел после срочной службы, остался воевать. Вадя
не годился в армию из-за зрения, его посылали на окопы.
Дядю Гришу не призывали, потому что у него была большая
семья - восемь человек детей.Еще раньше...Гриша, как и
мама, стал рентгенотехником. Как и все медики, он был
военнообязанным, и всю войну проработал в госпитале в
Сибири. Мама моя тоже была военнообязанная, ее оставили
работать в Пушкине. Бабушка с Вадей и моей младшей сестрой
Верой уехали к тете Тане в Ленинград, а я осталась с
мамой."
Прабабушка с внучкой Верой, Таня и Вадим оказались в
блокадном Ленинграде. По ее рассказам, записала моя мама:"Бабушка постоянно ходила с Верой в Никольский собор. Основная опора у них была тетя Таня, а их с Вадей посылали на окопы, где Таню и ранило в ногу, а идущего рядом с ней сотрудника убило насмерть. Как уж они пережили это время, пока Таня лежала в госпитале, Один Бог знает. Свои сто грамм пайки хлеба разваривали и ели кашицу. Господь их хранил. Однажды в бане бабушка с Верой, вымывшись, уже оделись, и тут в мойку, где они только что были, попал снаряд. Сколько людей убило и покалечило, а они живые вернулись домой. В марте 42-го года открылась Дорога жизни по Ладожскому озеру, стояли лютые морозы. Бабушка всех обшила ватой, предстояла эвакуация в Сибирь. В вагонах по дороге мертвецов складывали штабелями, а потом на обочину дороги сгружали. Бабушка все молила святителя Николая, чтобы живыми доехать до дома. Ехали к дяде Грише в Исилькуль." Мария Николаевна и Вера были так истощены, что не могли ходить, и их сразу увезли в больницу. К сожалению, воспоминаний о военном времени прабабушка не оставила, сказав детям, что это они сами уже все помнят и могут описать. Но кто бы мог сделать это лучше нее, хотя записки оставил и ее сын Владимир, и внуки - о.Павел и моя мама. Из воспоминаний о.Павла Красноцветова:"Бабушка стала стержнем духовной жизни нашей семьи. Она привезла с собой иконку, которую сама написала маслом в Ленинграде. Потом писала иконы и в Исилькуле (мне запомнился образ Христа в терновом венце). У нас тоже были иконы: святителя Николая и Казанской Божией Матери, которыми благословили на брак моих родителей. Но моя мама, боясь преследований, прятала их в шкафу. Бабушка попросила сделать божничку, куда поставили иконы, повесили лампадку. "Если будут спрашивать, скажи: да бабка - старая, что с нее взять",-говорила она отцу. Он не возражал. Утром бабушка вставала первой, поднимала нас и говорила:"Ребятки, пойдемте помолимся." И мы стояли на утренней молитве. Вечером, когда мы не очень уставали после школы и работ в огороде, она звала нас на вечернюю молитву. После краткой молитвы мы убегали, ложились спать, а она еще долго-долго молилась, стоя на коленях. В то время и нам, детям, было трудно. Однажды в школе во время медосмотра учительница увидела у меня и у сестры Веры крестики. Она стала кричать, сорвала с нас крестики. Когда мы, испуганные, прибежали домой, бабушка утешила нас, а крестики спрятала. Бабушка старалась, как могла, приобщить нас к вере. Она беседовала с нами, пересказывала жития святых, говорила, что мы должны молиться. Иногда бабушка читала нам наизусть стихи (она помнила всю поэму Пушкина "Полтава") или напевала баллады...
В 1943 году начался голод, не было ни денег, ни еды, ни одежды. В магазинах ничего не продавалось...Бабушка из своих старых шерстяных юбок сшила нам полупальто, а мама из каких-то тряпочек, купленных на базаре, шила нам рубашки и штаны. Они сами шили шапки и шубы, вязали носки. А бабушка еще делала куколок, и мы с дядей Вадимом ходили на базар их продавать. В 1944 году бабушка с дядей Вадимом и Верой по вызову тети Тани перебрались под Москву, в Балашиху." В Балашихе Таня оказалась после своего неудачного замужества. Она работала там на заводе и получила комнату, в которой жила с маленьким сыном.