Накануне поездки сюда она купила на книжном развале литературоведческую книгу, изданную ещё в советской России, и наткнулась на запись, сделанную Анной Ахматовой в своей записной книжке:
« Я сейчас поняла в Пастернаке самое страшное: он никогда ничего не вспоминает. Во всём цикле «Когда разгуляется», он, уже совсем старый человек, ни разу ничего не вспоминает: ни родных, ни любовь, ни юность». Прочитав эти строки, Вера Петровна оторопела. Она не только любила и знала творчество Анны Ахматовой, она почитала её, являясь автором нескольких литературоведческих работ о творчестве поэта-женщины серебряного века, великой русской поэтессы.
И как же она, её кумир, смогла не почувствовать, не распознать, не додумать, она – великая Анна Ахматова, такая чуткая к слову, такая талантливая, – что не помнить означает жить, доверяя своему будущему. Борис Пастернак не «не помнил», Пастернак, как и многие люди, ценящие жизнь за её неповторимость, старался использовать, как можно полнее, каждый миг жизни.
Жизнь прекрасна, если знать, что каждое мгновение нас ждёт приятное волнение встречи с будущим, тайной, приключением. Тогда и можно узнать прелесть жизни – её волшебство. Неужели Ахматова никогда не ощущала опьянения жизнью, этим вечным праздником собственного духа?
Пастернак просто не хотел, считала Вера Петровна, копаться в прошлом по пустякам, он жил настоящим, останавливая время, продлевая пространство обитания: « И дольше века длится день и не кончается объятье», « а остается только то, что имеем на данный момент».
Как только самолет поднялся в воздух, уменьшая размеры построек и деревьев внизу, Вера принялась обдумывать статью для журнала о взаимоотношении двух великих российских поэтов Бориса Пастернака и Анны Ахматовой. Кто из них был более велик? Об этом спорят до сих пор. О Цветаевой Пастернак высказался однозначно в одной из анкет: Марина –- поэт, наиболее близкий ему. Но ведь и об Ахматовой он сказал как никто: «мужественно готовая к испытаниям бессмертия». Тема бессмертия волновала его более всего. Иногда до пред безумия: «Безумие – естественное бессмертие, допустимое культурой». И в то же время «Культура – плодотворное существование». Если составить уравнение, получается: Безумие = естественное бессмертие, допустимое плодотворным существованием.
Поэт стремился к величию бессмертия, поэтому его слова о безумии преувеличены. Искусство допускает гиперболы. «Человек достигает величия, когда он сам, всё его существо, его жизнь, его деятельность становятся образцом, символом». Эти слова Вера считала главными для себя. Она долго не понимала, почему Борис Пастернак – её любимый автор. И после того, как нашла эти слова, поняла, за что ценит его. За постоянное стремлению к совершенству. За ответственность перед жизнью, за талант, отпущенный писателю. «Человек реален и истинен, когда он занят делом».
Она любила его за то, что он умел любить других. Не завидовать, не злорадствовать, восхищаться! Сказать о коллеге, о товарище по цеху, как выражались в советское время, с восторгом, с почитанием, как он сказал о таланте Анны Ахматовой: «…качества, отныне пушкинские до бесконечности». Он так и жил в среде бессмертных. «Бессмертие овладевает содержанием души». Истинный нобелевский лауреат!
При этих мыслях Вера вновь приобрела вдохновенное состояние души, но полностью погрузиться в материалы статьи не смогла. Даже размышления о любимом писателе были не в силах отогнать тревожные мысли по поводу предстоящего путешествия.
Стюардесса принесла коньяк. Обжигающее тепло разлилось по всему телу привлекательной сорокалетней женщины. Мужчина того же возраста через проход в салоне авиалайнера явно строил ей глазки. Это было приятно: значит ещё не старуха! Вера снова подумала о Варваре и её предсказании. Странное свойство «хомо сапиенс» – прорицать. До некоторого времени она считала, что прорицание – основное свойство поэзии. Об этом она прочитала у кого-то из русских писателей начала двадцатого века, когда ещё училась в университете. Автор и дальше развивал мысль о том, что это совсем не значит, что все написанное поэтами должно осуществиться. Но каждое истинно поэтическое творение говорит о том, что жизнь вступит в ту полосу, где, подобные описанному, переживания станут неизбежными.
Ещё учась в средней школе, Вера написала несколько стихотворений, но бросила это занятие когда прочитала строчки: «Поэтому в жизни поэтов повторяется судьба пророков: в эпохи глубокого исторического затишья они исступлённо кричат о бедах и ужасах; а когда земля, потрясённая их же пророчествами, сотрясается, и с неба падает огненный дождь, они становятся подобны людям, ничего не знавшим и ничего не предвидевшим. Пророчествуя о будущем, они сами не знают, что пророчествуют, потому что души их подобны раковинам, лабиринты которых гудят звуками, доходящими из неизвестно каких времён».
Вера Петровна не мечтала стать пророком. Ей хотелось быть просто женщиной, счастливой, привлекательной, заботливой и очень домашней. Стихи были заброшены, но её провидческий дар начал «вылезать» с другой стороны. У нее стало проявляться спонтанное ясновидение. Перед глазами возникали картинки, не имеющие отношение к той обстановке, в которой она находилась. Но самое удивительное было то, что Вера Петровна чувствовала в такие моменты – энергетический подъем, воодушевление. В неё вливалась какая-то другая жизнь, и Вере это нравилось. После этих «видений» у женщины увеличивалась работоспособность, привычка трудиться головой, думая над чем-то, выдавая «на гора» новые статьи, книги стала её второй натурой. Вот и теперь, она снова вернулась мысленно к Пастернаку и его «фишке» - бессмертию.
В мировом эпосе существует легенда о Гильгамеше, царе-полубоге, искавшем бессмертие пять тысяч лет назад. Тем самым он обессмертил собственное имя, хотя нет уверенности, что он – реальный человек. Веками народы пели ему хвалу, затем легендарный правитель Урука был предан забвению. Уже древние греки ничего о нём не знали. Когда в двадцатом веке раскопали древние города Урука, обнаружились сотни комфортабельных жилых домов с отоплением, ванными комнатами и канализацией. Широкие улицы города были мощёнными. По ним одновременно легко могли бы проехать три колесницы, запряжённые четвёркой лошадей. И это было в ту пору, когда по большей части земного шара бродили охотники каменного века. Находка самого эпоса на двенадцати глиняных табличках с клинописным изображением, поведала об образе мыслей и чувствах людей, живших так давно, действительно обессмертила имя своего царя, стремившегося к бессмертию своих деяний.
Сегодня утром Веру разбудил шум воды, заполнявшей ванну. Это Анри, проведший ночь в её номере смывал с себя остатки сладострастья. Давно забытые приливы энергии, дававшие силы и могущество над проявлениями жизни, наполняли тело женщины мощными приливами волн мирового океана энергии. Эти волны не расплескивались с шумом на берегу, оставляя после себя пенные следы брызг, не просачивались сквозь прибрежный песок, эти волны оставались внутри неё, их движение осуществлялось могучими толчками внутри плоти, наполняя уставшее тело силой и воодушевлением. Молодость, безграничная молодость пульсировала внутри, обновляя и рождая новые клетки её организма.
Вера Петровна благодарно кивнула Анри и с нежностью стала, в который раз, рассматривать лицо визави.
Предки Анри, несколько поколений назад, были афро-американцами. Самыми прекрасными в лице нынешнего партнёра, помимо постоянно влажных от переполнявших его чувств блестящих глаз, были губы. «Как у Пастернака», –- ахнула про себя Вера Петровна в первые мгновения их знакомства. Поэт Борис Пастернак был любим ею за то, что в своих ощущениях был очень похож на Веру Петровну. Она с таким же благоговением и восторгом, как и он, поклонялась Жизни и Природе. Поэт, в своем восторге перед настоящим, был полон благодарности за пережитое и переживаемое. В его чувстве благодарности она растворялась как маленькая частичка бытия и впитывала окружавшее пространство, залитое любовью, как безразмерная жаждущая живая ёмкость Всевышнего…