Довелось мне видеть, в своих руках держать и на себе носить курский обликатный сарафан. Вот слово вроде и не русское, а слуху приятное и вполне себе понятное. «Обликатный» – он как будто снизу золотом облит и отблики искристые даёт, особенно, если в нём на солнце выйти. Ух, как заиграет, закружит, запляшет!
Какой он – чтоб вам представить можно было. Сам из чёрной нетонкой шерсти, спереди гладкий, сзади весь в широких складках, лямки позолоченные, снизу красным цветом подшит и золототканой лентой украшен. Обликатный сарафан – он не каждый день, а только на праздник или гуляния с хороводами.
Тогда в деревне никаких плиссировочных машин в помине не было, а, тем не менее, складки такие делали, что за всю жизнь не разойдутся, одна к одной так и останется. Складки парили горячими хлебами. Как вынут их из печи – и сразу вдоль по сарафану наставят. И стоит сарафан, томится под пышущими хлебами, а складки тем временем спекаются на века.
По грудке сарафана пускалась красная каёмка, чтобы на неё, как на жёрдочку, невидимые птички садились и пели своими ангельскими голосами. По низу красная или тёмно-вишнёвая бархатная лента – чтобы задеть по траве невзначай и чиркнуть, как огнём. Где сарафан прошёл – там трава растёт, ягоды зреют, цветы в бутоне напухают. А уж самая красота – широкая золотая тесьма по подолу, позумент называется. Глаз не отвести!
Золочёные лямки, обшитые перевитой тесьмой, на спине сходятся, как две дороги, и образуют небольшой треугольник из перевивки наподобие петли. Говорят, что туда, в эту петельку девушки свою длинную косу запрятывали.
Сарафан надевался на домотканую белую рубаху с вышитыми красной нитью плечами или чисто белую. Рукав сам пышный, как белое крыло, а на кисти сужается и застёгивается на маленькую перламутровую пуговицу, выточенную из речного жемчуга. Сарафан подвязывался курским женским поясом, который ни с каким другим не спутаешь. На концах пояса бомбошки, кисточки, бусинки – кто чем украсит. А сзади на пояс навязывались разноцветные ленты и банты, много: как пышный птичий хвост получался. Сверху на чёрный сарафан ещё надевалась завеска – она всегда красивая, насыщенного цвета: малиновая, жёлтая, фиолетовая, голубая, красная, зелёная, с узорами, бахромой или оборкой понизу.
Сам сарафан-то из шерсти сшит, его надо от моли сохранить. Лучше всего – пересыпать табаком-самосадом. Моль страшно этого запаха терпеть не может, мимо пролетит. Никакой химии не потребуется. Золотую тесьму надо проложить белой тряпицей, чтобы лента на складках не тёрлась, золото не чернело, не тускнело. И ещё веточку любистока клали – это охранка от нечистой силы.
Обликатный сарафан для женщины – это богатство, свадебное приданое и наследство потомкам. Его берегли, как самую ценную вещь, и дорожили им в веках. Совсем ещё недавно это было. Когда война пришла – многие теперь уже ушедшие бабушки такой сарафан от немца спрятали в огороде, закопали поглубже, и лежал он там до мирных времён. Потом уже в сундуках хранили. Если время такое, что ни петь, ни плясать не положено, то лежать ему на дне сундука до хороших времён. А уж если свадьба в деревне или Троица пришла – тут уж сарафан сам в хоровод просится, крышку сундука поднимает, на волю рвётся, чтобы надела его женщина и пошла в танце Тимоня, как курочка, чтобы ноги от земли оторвала и полетела – только кайма золотая с неба светит и играет искорками. Вот, мол, я какая молодая на самом-то деле!
Сохранили курские бабушки эти драгоценные сарафаны и от фашистов, и от моли, и от печальных дней. Думали, потомкам это богатство перейдёт по наследству. Но настали тёмные времена. Понаехали на Курщину москвари и устроили охоту на курские сарафаны, погнались за всем прочим добром: за рубахами, завесками, кутайками, ткаными поясами, набивными красными платками, шёлковыми шалями с тонкими кистями, хромовыми сапожками. Всё хватают без разбора. Сын-пропойца везёт сарафан на продажу, сноха-злыдня тащит охапку рушников и поясов. Все как с ума посходили, за московскую деньгу телегами старую жизнь везут, за мелочь отдают, бесценное на бесценок променивают.
От врага сарафан мама сберегла, а от своих детей и внуков не уберечь, если им память отшибло.