Вышла Света на работу. Хозяин, работодатель – импозантный такой мужчина, немолодой, основательный, говорит, матери новую шубу только что купил. Она, Светка, а не мать, обрадовалась страшно, значит хороший человек, раз матери шубу покупает. А не финтифлюшки молодой любовнице.
Стала у него работать.
То ли секретаршей, то ли всем про все.
А у самой дочка первоклассница. Еле-еле справляется, сейчас в школу ребенка отправить никаких денег не хватит – чуть наскребли с бабушкой, Светкиной матерью. Но наскребли. А тут объявление в газете: требуется секретарь со знанием языка. А у Светки французский с карманным словарем. Пришла, устроилась. Он, сам, то есть, сначала не хотел брать, сказал – беда мне с тобой Света будет, уж больно ты баба фатальная, в том смысле, что красивая чрезмерно. Но Светка глаза опустила долу, и Иван Иваныч сломался – не выдержал женского давления.
Теперь трудятся бок о бык, заготовляют какие-то бруски с досками, лес покупают и продают, Света особо не вдается в подробности – некогда, да и не интересно. А тут еще дочка заболела. И не просто так, ОРЗ или перелом руки, а что-то подлое и убивающее ребенка буквально каждую минуту – диагноз поставить не могут.
К кому только не обращались, всех светил города обошли – без толку. Но прошел слух, что есть такой специалист где-то в окраинном институте, доктор Бабушкин. Попытались Света с матерью на него выйти – не получилось, нет концов. Расстроилась. Ходит на работе как в воду опущенная. Иван Иванович интересуется – что случилось? Света рассказывает – так, мол, и так. Иван Иваныч говорит – ну ты даешь, чего сразу не обратилась? Не привыкла, – отвечает Света – по своим каналам искала. Нашла? Пауза. Ну, то-то.
Садится, звонит.
Разговор такой:
Коля, здравствуй, как дела, как семья? Хорошо. Да. Да. Был. Ты доктора Бабушкина знаешь? А телефон? И можно на тебя сослаться? А чем он интересуется? Понял. Буду должен. Ага.
Доктор Бабушкин? Мне ваш номер Коля дал. Балясин. Да. Я по делу. Да. Я понимаю, что страшно заняты. Да. Понимаю. А я вам этюд Сурикова. Маленький. Нет. Нет. Правда. Завтра? Можем. Спасибо. Да.
Назавтра они вчетвером (Света, дочка, бабушка, сам.) на машине Ивана Иваныча, старом «Ниссане-Патрол», едут в институт к доктору Бабушкину. Где их встречают под белы ручки, проводят, размещают в отдельной палате, в вип-зоне, облизывают и просят оплатить счет в кассе. То есть, анализы, подготовка, сама операция, послеоперационный период, и все это в отдельной обустроенной комнате на двоих с матерью, плюс персональная медсестра. Всего сто девяносто семь тысяч рублей.
Иван Иваныч говорит – о, кей. И идет оплачивать – сует кассирше карту, с которой та снимает деньги, и улыбаются открыто.
Потом он заходит в магазин типа киоск, расположенный тут же в фойе института, покупает какие-то фрукты, конфеты, колбасы и черно-белого медведя размером с взрослого человека. Затаскивает в палату, оставляет пару-тройку тысяч на мелкие расходы и уходит, потому что у него еще дел полно.
Возвращается в офис и ведет такие переговоры:
Семен? Ага. Как сам? А-а-а… Ну да… Суки, конечно… Тебе еще нужен тот контракт? А чего, все чисто. Нет. Сурикова маленького. Этюдик. Да. Речушка там, снежок. Ну, ты даешь. Ладно, договорились. Пока.
Следующий звонок:
Андрей Иванович? Я. Сам как? Понял. А она? Во сколько? Ну, вы даете. Нет. Да брось, ничего не будет. Слушай, у тебя есть ход к Штернкукеру? Мне от Семы кое-что нужно… ну нужно, потом расскажу… а Семе с Кукером надо перетереть, а тот ни в какую, надо заинтересовать человека. Сделаешь? Понял, спасибо. За мной. Ага.
На следующий день звонит Свете:
Привет. Как? Понял. Уже? Молодцы. Да. Когда? Ночью? Вот это да. Хорошо, не волнуйся, я вас заберу.
Спустя неделю, когда Света снова вышла на работу, она не удержалась и спросила, едва поборов желание расплакаться и упасть перед Иваном Иванычем на колени и предложить ему, ну чего-нибудь предложить – Почему вы это все делаете, Иван Иванович… то есть сделали?
Епта… – ответил Иван Иванович – потому что когда рядом с тобой умирает ребенок семи лет, то задача любого человека, будь то женщина или мужчина, э-э-э… миллионер или нищий… э-э-э… сделать все возможное, чтобы спасти его. И то, что мне это обошлось в какие-то двести тысяч, я считаю – просто проперло…
Я бы и два миллиона заплатил.
А ты что подумала?