Месячные сборы для офицеров внутренних войск, поступающих в 1970 году в военные академии МО СССР, проводились на базе одной из столичных дивизий внутренних войск,- в Сокольниках.
Со всей страны собрали около трехсот самых перспективных офицеров (возраст от 25 до 32 лет, должность,- не менее командира роты и ей равной), и выступивший на сборах заместитель начальника Внутренних Войск по кадрам генерал Мельник напутствовал нас словами: «…каждого из Вас, успешно закончившего академию, ждет ответственная работа в войсках. А присутствующие здесь майоры (предварительно нас попросили подняться) будут назначены на должность не менее, чем командир полка».
Одним из первых, кто встретился мне на сборах, оказался знакомый еще по Краснодару Виталий Теплинский.
В 1965 году, в самый разгар работ по реконструкции основной казармы в полк была прислана на войсковую стажировку группа курсантов Орджоникидзевского военного училища внутренних войск, и их пришлось размещать в условиях жесткого дефицита свободной казарменной площади. Старшим этой группы и был отличавшийся великолепной строевой выправкой курсант Виталий Теплинский.
И вот теперь командир роты почетного караула Внутренних Войск старший лейтенант Виталий Алексеевич Теплинский поступал в Военную Академию имени Фрунзе.
Обратил я внимание и на группу, в общем- то, молодых (не старше двадцати шести- двадцати восьми лет) офицеров, которые бросались в глаза какой- то общей похожестью, что ли: тщательно и даже, пожалуй, модно подстриженные головы, хорошо сшитая форменная одежда, манера собираться небольшими группами и беседовать вполголоса, выгодно отличала их от большинства поступающих, -в большинстве своем в общем- то простых ребят глубоко провинциального вида.
Кроме того, чувствовалось, что эти офицеры знают друг друга (то ли по службе, то ли по учебе), и чужих в свою компанию особо не пускают.
Еще я заметил, что за время сборов никто из них «не прокололся»: не допустил нарушения установленных на сборах правил поведения,- к сожалению, были и такие.
И еще чувствовалось, что эти ребята хорошо ориентируются в окружающей их действительности и вообще знают, что делают.
Для себя я назвал эту группу офицеров «новыми»: что- то такое новое, непривычное, в их обличье, поведении, манерах, все же было.
Многие из них потом встретятся мне в войсках и почти все они окажутся, как теперь говорят, «при делах». Я вообще думаю, что к этой теме мы еще не раз вернемся.
Месяц на сборах пролетел быстро (я забыл упомянуть, что руководство сборов назначило меня «старшиной » над группой офицеров, поступающих в так называемые технические академии, то есть во все, кроме Военно- политической академии и академии имени Фрунзе).
По окончанию сборов в Сокольниках пришлось возглавить и тот десяток кандидатов, что готовились поступать в академию имени Куйбышева,- нам предстояло переехать в ее учебный центр в районе подмосковного Красногорска. Особого труда это не составило,- всего три года назад я учился в Москве, на курсах ВИКА, и часть занятий тогда проходила как раз в учебном центре академии.
Переезд прошел благополучно, и мы, как и все кандидаты, разместились в палаточном городке учебного центра, который так и назывался,- кандидатский.
Кстати, одновременно с нами в учебном центре, на так называемом лагерном сборе, находились и офицеры- слушатели академии, среди которых я, к своему большому удовольствию встретил своих бывших товарищей по учебе в пограничном училище: Виталика Волкова, Эдика Прокопенко, Володю Поршнева и Юру Городницкого.
Жизнь на сборах (шесть- семь часов занятий с преподавателями, два- три часа самоподготовки и масса свободного времени),- штука коварная: кого мобилизует, кого расслабляет.
Например, большое желание учиться в академии, подкрепленное высоким уровнем самодисциплины, демонстрировало большинство офицеров, прибывших из Групп войск, размещенных в странах Варшавского Договора.
Отличались организованностью и сплоченностью мои товарищи по сборам в Сокольниках. С большой самоотдачей работали на сборе офицеры из ракетных частей сухопутных войск и мои «родственники по крови»- пограничники.
А вот часть офицеров (преимущественно, как ни странно, из инженерных частей сухопутных войск,- большей частью совсем молодых), ошалевшая от близости столицы со всеми ее удовольствиями, и, сравнительно высокой степенью свободы, пошла по пути использования вызова на сбор, как внепланового отпуска, допоздна задерживаясь на различного рода развлекательных мероприятиях, благо их в летнее время в Подмосковье предостаточно.
Как следствие, эти «удальцы» на занятиях зевали, а на самоподготовке откровенно спали, что, конечно же, не могло не отразиться на результатах первых же экзаменов.
Особенно большие потери понесли сборы на экзамене по математике («полосатый рейс»- так называют в нашей академии этот день: отчисленные в результате несдачи экзамена абитуриенты сдают на склад свои матрацы). Совершенно не по делу понесла потерю и наша группа,- в числе участников «полосатого рейса» оказался самоотверженно занимавшийся вместе с нами мой, как говорится, однополчанин, офицер Тайшетского полка нашей дивизии Виктор Неструев.
Аттестационную комиссию,- заключительный акт этапа поступления в академию,- мы посчитали мероприятием формальным, так как к этому моменту нас осталось семь человек на семь мест, и, как оказалось впоследствии, ошиблись: уже считавшие себя поступившими, мы потеряли на ней еще одного товарища.
А случилось вот что: Отпустив его в академию и уже в его отсутствие получив на него, как они посчитали, компрометирующие этого офицера «материалы» (на мой взгляд, обыкновенная сплетня бытового характера), командиры послали эти материалы, как говорится, «вдогонку». Проигнорировать полученный «сигнал» аттестационная комиссия не решилась.
Неожиданный интерес на аттестационной комиссии был проявлен к моей персоне, но, правда, совершенно по другой причине: начальник академии признал во мне выпускника курсов ВИКА (он, будучи тогда заместителем начальника академии, председательствовал на выпуске). Почувствовав неформальный тон разговора, на его вопрос:-«На какую должность рассчитываете по окончании академии, товарищ майор?», я в шутливом тоне ответил: «Возьмите меня учиться, а уж начальство должность найдет».
Генерал Авсеенко с моими «доводами» согласился.
На радостях мы с моим приятелем Виктором Вдовиченко (это была его третья, последняя из разрешенных законом, попытка поступить в академию, и я помог ему с экзаменом по русскому языку и литературе,- проверил его сочинение), позволили себе «расслабиться»,-отобедали (правда, без спиртного) в ресторане «Загородный», что в районе «Покровское- Стрешнево».
Разумеется, необходимо было «сгонять» в Главк,- доложить о поступлении в академию.
Моего доброго ангела, Израеля Самуиловича Леушкова (он неоднократно упоминается в других моих очерках), уже не было в Главном управлении,- он уволился в запас, но зато я познакомился с двумя молодыми офицерами войскового тыла (кстати, его воспитанниками) Мишей Стрелковым и Петей Трофимовым.
Главк тогда находился на улице Дзержинского, в доме, где в первые годы советской власти размещалась ВЧК. Перемещаясь по узким, полутемным коридорам порядком устаревшего здания, я вдруг узнал в подполковнике, вольготно разместившемся в одном из немногочисленных кресел, моего сослуживца еще по ростовской дивизии и уже не раз упомянутого Вадима Барсукова.
Конечно же, я с радостью доложил ему о моих новостях. Он, в свою очередь, поделился со мной своими: закончив адьюнктуру академии имени Фрунзе и защитив диссертацию, кандидат военных наук Барсуков получил должность начальника учебного отдела,- заместителя начальника Саратовского училища внутренних войск.
Вдруг откуда- то из- за угла с возгласом: «-Сережа, как я рад!»,- к нам бросился капитан, в котором мы оба узнали еще одного нашего сослуживца по Ростову,- Владимира Дюдина.
Беседа втроем была хоть немного и сумбурной, но искренней: мы все были родом из прошлого, в котором мы были совсем молодыми, а молодость,- это, как известно, всегда положительные эмоции.
Продолжив «общение» в кафе у Курского вокзала, мы расстались в твердой уверенности, что теперь- то уж с нами точно ничего плохого не случится!
Настало время сообщить семье о необходимости переезда к новому месту службы. Правда, в начале следовало найти частное жилье (на аттестационной комиссии нас предупредили, что академия будет представлять служебное жилье только по окончании первого курса).
Пришлось познакомиться с популярной в столице точкой под названием «Банный переулок» (вся Москва снимала и сдавала здесь так называемые «углы»).
На второй или третий день поиска я, как поначалу мне показалось, нашел очень удачный вариант: семейная пара уезжала по линии МИДа в длительную заграничную командировку, оставляя в двухкомнатной квартире своего взрослого сына- инвалида (двадцатипятилетний холостяк ловко управляясь с подколенным протезом, работал в конструкторском отделе одного из предприятий в Черемушках).
Договорились с родителями, что за умеренную плату мы будем занимать в этой квартире комнату.
Одновременно я согласился с тем, что мы будем помогать хозяину в уборке квартиры.
Первые дни нашей совместной с Володей (так звали хозяина) жизни прошли без приключений: я уезжал утром, возвращался вечером, мы ужинали приготовленным им «пакетированным» супом, а на десерт съедали купленный мною по дороге арбуз или дыню. После просмотра вечерней телевизионной программы я уходил в «свою» комнату,- спать.
Ближе к приезду жены с дочерью сухой и теплый август сменился невероятно дождливым сентябрем.
Володя к этому времени повредил свою единственную ногу и, как говорится, «сидел на больничном».
И тут проявилось то, о чем я не догадывался ранее: мой хозяин был хроническим алкоголиком, и наша квартира с наступлением дождей стала использоваться дворовыми алкашами, как место для распития спиртных напитков. Конечно, в этих условиях рассчитывать на качественную учебу дочери (а она, как никак, пошла в третий класс!), да и просто на безопасную жизнь семьи, не приходилось.
Надо было срочно искать выход из сложившегося положения.
Как- то ко времени пришла в голову мысль доложить о поступлении в академию генералу Самохвалову (наш бывший иркутский командир дивизии немногим более года назад был переведен на ответственную должность в МВД СССР). Найти его телефон оказалось делом несложным, к тому же Вадим Григорьевич оказался на месте.
Слегка пожурив меня за то, что «позвонил после поступления, а не до», он спросил, в чем я нуждаюсь. Еще не предполагая, в чем он может мне помочь, я в шутливой форме доложил, что «проявил непрофессионализм в коренном вопросе своей специальности,- расквартировании».
Самохвалов на шутку откликнулся в том духе, что «раз критически оцениваешь свои действия, то, значит, выход из положения видишь». А потом всерьез добавил: -«Я, к сожалению, завтра уезжаю, и месяц меня не будет. Поэтому позвони завтра такому-то, я попрошу его тебе помочь».
Дальше была сказка: человек, которому я позвонил, попросил позвонить другому человеку, а тот спросил, где я стою. Я ответил, что в телефонной будке. Он уточнил вопрос,- в каком месте Москвы находится эта будка. Я ответил, что на Покровском бульваре. Тогда он послал меня в Бауманский РОВД (как оказалось, буквально, за углом!) и попросил назвать его фамилию в паспортном отделе. Я так и сделал.
Еще через день я уже сидел в кабинете начальницы ближайшей к РОВД жилищно- эксплуатационной конторы, которая уговаривала(!?) меня разрешить моей жене работать у нее техником- смотрителем.
Мы «дали себя уговорить» и через две недели въехали в огромную тридцатичетырехметровую комнату в доме №38 на улице Кирова: Лена получила служебное жилье.
Так я стал первым слушателем на курсе, обеспеченным жильем на период учебы (я не учитываю тех несколько человек, которые поступили учиться из частей Московского гарнизона и, разумеется, пока еще проживали на жилфонде своего прежнего места службы).
Была определена в ближайшие школы Наталья: сначала в общеобразовательную,- в Большом Харитоньевском переулке («У Харитонья, в переулке»,- помните, у Пушкина!), а потом и в музыкальную,- у Покровских Ворот.
А в это время из моего родного Кочубея пришла радостная весть: преодолев нездоровье (его несколько лет беспокоили ослабленные легкие) поступил на заочное отделение факультета журналистики ростовского университета мой младший брат Павлик.
Одновременно в нашей семье произошло еще одно заметное событие: Павлик женился!
Так что осенью 1970 года моей маме Антонине Петровне было чем гордиться: оба сына имеют свои семьи и оба сына,- на уверенном пути к высшему образованию.
Но, как известно, много хорошего никогда не бывает: смена сухого, резко континентального климата на московскую мокреть негативно сказалась на здоровье Натальи: в первую же осень у нее развилось воспаление гайморных пазух, к тому же не сразу распознанное врачом участковой поликлиники.
Зима прошла на жалобах девчонки на головную боль, сопровождаемую постоянным насморком. А весной следующего года, ее все же пришлось госпитализировать в детскую больницу №9 на Красной Пресне.
Между тем, жизнь в академии шла по заведенному раз и навсегда распорядку.
Еще на кандидатском сборе кафедра физкультуры и спорта академии практически «пропустила через волейбольную площадку» всех кандидатов, а я, в свою очередь, познакомился с ее преподавателями,- легендами советского спорта,- Георгием Мондзолевским и Виктором Зубковым (причем последний оказался ростовчанином, и даже учился в одном классе с Лидой,- старшей сестрой моей жены).
По итогам уже упоминавшегося «смотра талантов» я вошел в сборную командного факультета по волейболу, а начальник курса, Прокопий Алексеевич Черкай, к тому же возложил на меня обязанности спорторганизатора курса.
Первый семестр, характерный большим количеством предметов общеобразовательного характера, закончился, и мы ушли на первые в моей жизни студенческие зимние каникулы.
Второй семестр, не уступая первому по части насыщенности базовыми предметами инженерного образования (сопромат, теоретическая механика, высшая математика и т.д.), уже отличался значительным количеством занятий по общевойсковым и специальным дисциплинам, к тому же проводились они, как правило, в учебном центре, так что с семьями мы виделись, большей частью, только по выходным дням.
Прошла весна, наступило лето, и мы начали планировать летний отпуск.
Предварительно решение выглядело так: мы завозим Лену в Ростов (потихоньку начала прихварывать ее мама, Елена Германовна,- ей пошел восьмой десяток), а сами с Натальей «двигаем» в Кочубей, где Наталья не была восемь лет.
Да и меня на малой родине не видели почти шесть лет, и односельчане с нетерпением жаждали посмотреть «на живого» слушателя военной академии из Москвы.
К тому же брат Павлик стал обладателем подержанного мотоцикла, и всячески расписывал в письмах его достоинства и возможности посетить окрестности Кочубея, ставшие доступными с его приобретением.
И, наконец, дядя Семен,- отец друга моего детства Валентина,- оставил труд рыбака и перешел работать сторожем колхозного виноградника, что дало возможность определиться с занятостью в летнее время всех его внуков и внучек: им всем хватало места на гостеприимном «кошу» (так у нас называют навес, устраиваемый на огороде для ночевок в наиболее ответственное время,- в период созревания урожая).
Кстати, Наталья была предупреждена, что и ей на этом кошу «выделено место», и, разумеется, сгорала от нетерпения поскорее его занять.
Изменения, произошедшие на малой родине за время моего отсутствия, впечатлили.
Первое,- это, конечно, дороги. Сколько здоровья отняли они, а, вернее, полное их отсутствие, у моих земляков! Сколько судеб они перечеркнули!! А вот пришло время, и пожалуйста: хочешь в Кизляр,- чуть более часа езды, хочешь в Грозный,- менее трех часов!
Уж на что поездки в Минеральные Воды всегда были делом хлопотным, так и тут все упростилось: появилась возможность, как у нас говорят, «обернуться обыденкой»,- то есть за один день!!
Второе,- это экономическая переориентация региона на отгонное животноводство.
Все меньше и меньше людей связывало свое благополучие с рыбацким промыслом,- некогда основным товаропроизводящим направлением деятельности местного населения.
А в нашем колхозе с характерным названием «Путь рыбака» чуть ли не основным направлением хозяйственной деятельности и вовсе стало рисосеяние (это в нашей- то засушливой степи, всегда страдавшей от недостатка воды!).
Отдельно о роли уже упомянутого мотоцикла: хотя он оказался весьма подержанным и часто выходил из строя, вспомнить, какие окрестности Кочубея мы с Натальей на нем не посетили, будет непросто.
Ну и, наконец, уже упомянутый мною виноградник (кстати, довольно большой,- более километра длиной), стал нашим с Натальей пристанищем на добрые десять дней.
С утра, наловив в речке рыбы и дождавшись нас (мы старались подъехать пораньше, пока не наступила жара), добрый дядя Семен, уточнив «вам сегодня варить или жарить?», кормил нас, а дальше дети уже сами устраивали свой досуг: либо катали друг друга на лодке по заросшей камышом речке, либо купались и загорали.
Но подошел день отъезда, и мы выехали в Москву через Астрахань (уже упомянутый Валентин, не сумевший встретиться со мной во время отпуска в Кочубее, очень просил заехать к нему хотя бы на день).
Мы провели этот день на набережной Волги, передвигаясь вместе с детьми (дочь Валентина Таня была на год или два моложе Натальи) от одной палатки с мороженным до другой, а поздним вечером пассажирский поезд Астрахань- Волгоград увозил нас в город- герой (Наталья ехала знакомиться с мемориалом «Мамаев Курган»).
Второй курс пролетел еще быстрее и запомнился очередной моей встречей с начальником академии.
Дело в том, что на зимний сбор этого курса пришлась отработка темы «Инженерное обеспечение действий мотострелковой дивизии в обороне». Я играл за командира полка, обороняющегося в первом эшелоне, и начальник академии лично заслушивал командирские решения.
Несмотря на тщательную, совместно с преподавателем, отработку этой детали задачи, уйти от жесткой критики нам не удалось: генерал- полковник обвинил меня в недостаточно четкой ориентации подчиненных на удержание всеми силами и средствами указанного рубежа, что неминуемо приведет, как он выразился, «к преждевременному и хаотичному оставлению крайне выгодной в тактическом плане позиции, и, как следствие, предопределит неудачу дивизии в целом».
Но, в целом, КШУ прошло удачно, и очередную учебную тему мы отработали успешно.
Тем временем в академии снова появился мой «однополчанин» Витя Неструев (о его неудаче при поступлении одновременно со мной я уже упоминал).
Теперь ему удалось поступить учиться на заочное отделение, да и в личном плане у Виктора произошли большие изменения: он был назначен на должность преподавателя Новосибирского высшего военного командного училища внутренних войск, получил в Новосибирске квартиру и перевез туда семью.
Мы выбрали время и «посидели» с ним у нас дома. Заодно я познакомил Виктора с женой Леной.
Примерно в это же время случилась встреча с «бакинецем» Борисом Легашовым.
Он уже около двух лет трудился замполитом в одном из полков дивизии им. Дзержинского, поддерживал полезные контакты с театром «На Таганке» и предложил нам поприсутствовать на творческом вечере театра, который проводил это мероприятие в их войсковом клубе.
Мы помчались с огромным удовольствием всей семьей (попасть в те годы на спектакль театра было делом немыслимым), ну а после этого мероприятия еще несколько часов провели в гостях у Легашовых.
Они жили уже в другой квартире, на севере Москвы, вблизи Водного стадиона «Динамо», в уникальном в те годы жилом комплексе «Черный Лебедь». Их первенец Сергей, с которым мы так азартно «бесились» пять лет назад, был уже большим и не по годам серьезным мальчишкой, а по квартире за ним хвостиком ходила черноголовая копия поменьше, по имени Андрюша.
Как всегда, у нас нашлось время поговорить об остальных «бакинцах».
Володя Литвинов все еще служил на Урале и традиционно посещал их, когда, будучи в отпуске, проезжал Москву.
Неожиданно «нашелся» Саша Волошин. Он, служа «на северах», стал участником войсковой выставки самодеятельных художников: северные пейзажи за его подписью составляли значительную часть выставки.
Когда пришло время решать, как проводить очередной отпуск, мы приняли предложение нашего однокурсника Володи Бисерова отдохнуть большой компанией из нескольких слушательских семей на родине его жены,- в крымском городке Судак.
Он оказался маленьким грязноватым городком (как выразилась Лена, «Кочубей, в котором построили генуэзскую крепость и подвели Черное Море») с чрезвычайно незатейливым сервисом. Но худа без добра не бывает: нашей соседкой по частному жилью оказалась медсестра санатория ВВС, которая, во- первых, «организовала» нам постоянный пропуск на санаторский пляж (городские пляжи были загружены под завязку такими же, как мы, «дикарями»), а во- вторых, узнав от нас о перенесенном Натальей воспалении гайморных пазух, провела ей в санаторном центре курс грязелечения.
Москва встретила нас задымленной атмосферой и запахом сгоревшего торфа (в тот год в Подмосковье все лето горели торфяники).
Но главную новость нам приготовила Лена.
Во- первых, руководство организации, в которой она трудилась, решило улучшить наши жилищные условия и предложило нам переехать в пусть и небольшую, нестандартную, но все же отдельную(!) двухкомнатную(!!) квартиру.
Во- вторых, готовящаяся отметить свое тридцатипятилетие, зрелая и красивая женщина, после очередного посещения врача торжественно объявила нам, что беременна.
Если учесть, что мысль родить Наталье младшего брата именно в Москве, в наиболее благоприятных с точки медицины условиях, не покидала нас все это время, то сказать, что в нашей семье воцарилась обстановка эйфории, значит ничего не сказать.
Сделав в предоставляемой квартире простенький косметический ремонт, я с помощью товарищей по учебе перетащил (благо тащить было всего пару сотен метров) наши вещи в новое жилье. А в преддверии новогодних праздников Лена ушла в декрет.
Пришли и прошли зимние каникулы, а ближе к концу января беременность Лены осложнили почки и печень: напомнили о себе болезнь Боткина, перенесенная ею в Иркутске, да пиелонефрит, приобретенный малолетней Леной памятной зимой в оккупированном фашистами Ростове, когда разместившиеся в их доме немцы вынудили семью Роменских жить в сарае.
Не успели мы отбиться от этой напасти, как у Лены сдало сердце, и врачи посоветовали госпитализировать ее в специализированный роддом для ослабленных рожениц.
Пришлось согласиться, несмотря на то, что лечебное учреждение находилось на востоке Москвы, в Новогиреево, почти в часе езды на автобусе от метро «Измайловский Парк».
Целый месяц, обороняя от нечаянных ударов коленкой завернутую в несколько газет (чтобы не остыла в дороге!) банку с куриным бульоном, я ежедневно преодолевал маршрут до больницы и обратно.
Собирался я поехать туда и 24 марта, да прибежал в перерыве в аудиторию, где мы занимались, находившийся в наряде по академии мой товарищ по курсу Миша Доценко и сообщил, что на КПП пришла Наталья с известием о рождении у нее брата.
Конечно, через пару часов я уже был в больнице, а в следующее посещение мне показали через окно крохотного мальчугана с головкой, буйно заросшей(?!) черным волосом.
Через недельку, погожим солнечным днем мы привезли Лену с Романом (так, по совместной договоренности между Киреевыми и Роменскими, в честь отца Лены, назвали новорожденного) из больницы домой.
Очередная новость была неожиданной, но от этого еще более радостной: в Подмосковье объявился уже упомянутый друг моего детства Валентин Киреев.
Казалось бы, совсем недавно, во время нашего с Натальей посещения Астрахани, мы обсуждали его перспективы: после нескольких лет работы на периферии он с семьей, наконец, перебрался в областной центр (у родителей его жены был свой дом в городе, так что вопрос «где жить» не стоял).
За детьми, как говорится, хороший «догляд»,- родители жены еще сравнительно молоды.
И вдруг:-«Сережа, мы живем вблизи станции электрички Хотьково, в поселке Метростроя. Получили квартиру».
Через некоторое время Валентин, будучи в Москве (тогда все Подмосковье ездило в столицу, как говорили, «за колбасой»), «на минутку» забежал к нам, и все прояснилось: у их младшенького, Андрея, оказались слабые легкие, врачи посоветовали смену климата, а тогдашний Загорский район Подмосковья согласился принять опытного терапевта, каковым друг моего детства себя к тому времени зарекомендовал.
Так и повелось: бывая в очередной раз в Москве и закончив бегать по магазинам, Валентин с вокзала звонил по телефону, мы обменивались новостями, и так,- до следующего звонка.
Конец зимы и весна пролетели на одном дыхании. А сразу после майских праздников наш курс снова выехал в учебный центр,- теперь уже до конца семестра.
Основная тема сбора- «Инженерное обеспечение наступления мотострелковой дивизии»- снова «одарила» меня должностью командира полка, только теперь уже наступающего, и притом во втором эшелоне.
Снова была тщательная отработка постановки задач и обеспечивающих боевые действия документов, снова было ожидание «порки», но все обошлось на удивление гладко, а присутствовавший на отдаче командиром полка боевого приказа заместитель начальника академии генерал Метелкин заметил: «И чего этот майор в нашей академии делает? Шел бы в академию Фрунзе,- был бы генералом!»
Очередной отпуск провели в Ростове, куда поехали всем семейством (перед этим нас посетила моя мама, побыла с внуком две недели, и поэтому было принято решение ограничиться поездкой в Ростов,- показать Романа родственникам Лены).
Быть в Ростове и не посетить свое первое место службы нереально, тем более, что теперь на территории головного полка «сидело» Северо-Кавказское управление внутренних войск, в котором служили и краснодарец Миша Триль, и мой сосед по ростовской «коммуналке» финансист Передергайло, и переведенный из морозного Иркутска в теплый Ростов Володя Линник, и многолетний помощник («верный оруженосец», как мы его называли) уже, к сожалению, уволившегося моего «крестного отца» по войсковому расквартированию Василия Семеновича Белуженко,- Коля Остапенко.
Начало четвертого курса выдалось напряженным.
Во- первых, началась раздача дипломных задач.
Во- вторых, на курсе прошли очередные заслушивания работ слушателей, участвовавших в работе ВНО (военно- научного общества) академии.
Вот тут- то и выяснилось, что многие мои товарищи, работая во ВНО, одновременно сделали себе серьезный задел для дипломных работ. Надо было срочно догонять.
Наиболее близкой мне, степняку, показалась тематика, связанная с обеспечением водой войск, ведущих боевые действия в пустынно- степной и горно- пустынной местности.
Правда, инженерные части и подразделения выполняют только часть этой задачи: ведут разведку местности на воду (в том числе бурение скважин).
Но на кафедре полевого водоснабжения (ее преподаватели вели занятия на нашем курсе и с некоторыми из них у меня сложились по- человечески хорошие отношения) к моему намерению отнеслись с пониманием, а полковник Васильев Павел Петрович, приняв мое предложение быть руководителем моего диплома, одновременно посоветовал тему для работы во ВНО, которая в перспективе могла бы стать частью дипломной задачи.
Подошло время получить очередные звания «подполковник» мне и моим сослуживцам, пришедшим, как и я, в академию майорами: Вите Устинову и Васе Матвейчуку.
Тем более, что от слушателей, ставших майорами в ходе учебы, как говорится, уже в глазах рябило.
Что касается меня, то категория должности, которую я занимал перед поступлением в академию, с «майорской» стала «подполковничьей», поэтому ничто не мешало представить и меня к очередному званию.
Реакция начальника курса (вместо ушедшего в адьюнкты дотошного и человечного Прокопия Алексеевича Черкая нами теперь командовал суховатый и немного равнодушный к подчиненным полковник Каяндер) в ответ на мое обращение по этому поводу меня удивила: Николай Григорьевич посчитал для себя вполне достаточным, если он напишет на меня представление «к выпуску»- то есть в следующем году.
Не нашел я понимания и непосредственно в отделе военно- учебных заведений Управления кадров ГУВВ: вроде бы и ответственный за этот участок работы Коля Герасимов был мне немного знаком, да и вопрос лежал, как говорится, на поверхности, но никто писать на меня представление не торопился. Так что присвоение мне очередного звания отодвинулось, как минимум, до апреля будущего года.
А ближе к ноябрю заболел Роман.
Все время с самого момента рождения он значительно опережал своих сверстников по всем показателям: быстро рос, хорошо набирал вес и отличался исключительно спокойным характером. Настолько спокойным, что побывавшая у нас прошлым летом моя мама Антонина Петровна, только что, как говорят, «оттаскавшая» дочь Павлика Людмилу(она родилась двумя годами раньше), уже уезжая домой, поделилась своими впечатлениями: «-Я иногда забывала, что у вас в доме маленький ребенок!».
И вот вдруг мальчишка стал беспокойным, начал беспрерывно плакать, потерял аппетит, осунулся, а слизистые полости рта покрылись мелкими кровоточащими ранками.
Диагноз напугал и вверг в растерянность: Пурпура тромбоцитопеническая. А Медицинская Энциклопедия перевела на общедоступный язык,- искусственно приобретенное (предположительно, в результате медикаментозного воздействия) заболевание крови, сопровождающееся резким уменьшением количества красных кровяных телец и при определенных условиях перерастающее в белокровие.
Через два месяца мы получили из «морозовской» больницы бледного, худющего и инертного мальчишку, начисто забывшего, какие родственные отношения связывают его с хлопочущими вокруг его персоны постоянно плачущей тетей и успокаивающим ее дядей.
Главное же было в выданных ему по излечении документах: полное отсутствие иммунитета и, в связи с этим, воздержание от каких либо контактов с другими детьми.
В качестве частичной компенсации (и за это, как говорят, спасибо) мы получили безоговорочное право на внеочередную госпитализацию сына в морозовскую клинику в случае повторного заболевания. Так же врачами, как говорится, «на словах», было высказано пожелание,- жить, по возможности, в Центральной России, чтобы в случае чего можно было бы в более или менее сжатые сроки реализовать эту «привилегию».
К этому времени на факультет уже зачастили с заявками на предстоящее распределение выпускников представители из войск (мы их между собой называли «купцами»). Дождались своего «купца» и мы с Витей Вдовиченко.
Им оказался бывший НИС «комяцкой» дивизии (то есть бывший начальник Виктора), а ныне глава инженерной службы внутренних войск подполковник Рябов.
Когда в разговоре с ним я заикнулся о проблеме здоровья сына и попросил учесть при моем назначении рекомендации врачей, то Вячеслав Иванович, двухметровый краснолицый мужчина, обладавший, по- видимому, феноменальным здоровьем, и по этой причине не признающий за людьми с проблемным здоровьем права на жизнь вообще, счел мою просьбу надуманной и в ответ сказал примерно следующее: «-Ну ты даешь! Да тебя Волков (Виталий Емельянович, бывший начальник штаба иркутской дивизии, возглавивший ее после уехавшего на повышение полковника Нестерова) в Иркутске ждет,- не дождется. Мы уже ему обещали!».
Не нашел я понимания и у начальника медицинского отдела ГУВВ полковника Лазарева.
Выслушав мои доводы и ознакомившись с представленными мной документами, Павел Львович счел необходимым напомнить мне о том, что здравоохранение в нашей стране находится на небывалой высоте, и уровень оказания медицинских услуг, скажем, на Чукотке, ну ничем не отличается от уровня аналогичных услуг в Москве.
Делать нечего, люди мы военные, и поэтому я стал мысленно готовить себя к службе в Восточной Сибири.
(Через несколько лет, когда я уже буду офицером Главного управления внутренних войск, и мой рабочий стол будет стоять в комнате, соседствующей с кабинетом Лазарева, Павел Львович заболеет этой самой Пурпурой тромбоцитопенической. Его практически полгода не будет на работе, но ему все же удастся выкарабкаться, и как- то, находясь с ним вместе в командировке, я услышал от него: -«А ты знаешь, я, вот тут болея, часто вспоминал тебя!».
Истинно сказано: «-Хочешь узнать, каково будет человеку,- поставь себя на его место»).
Тем временем наступила весна. Мы отработали свое последнее КШУ «Инженерное обеспечение наступления общевойсковой армии», провели итоговую конференцию ВНО.
С докладом «Использование коофициента водообеспеченности местности и коэффициента проходимости местности на стадии предварительного выбора путей движения войсковых колонн при организации марша» выступил на конференции и я.
Благодаря личному участию в этой работе уже упомянутого Павла Петровича Васильева, и большому количеству привлеченной литературы, в том числе и военно- географического характера, мое выступление вызвало у присутствующего на конференции ученого секретаря академии определенный интерес, выразившийся в вопросе: «Не рассматривалась ли возможность оставления майора в адьюнктуре?». Павел Петрович ответил, что «рассматривалась, но внутренние войска (а майор как раз оттуда) ответили, что в ученых на данный момент не нуждаются».
(Кстати, дальнейшее развитие этой темы примет, как это часто бывает, трагикокомические формы. Вначале на этом «попадется» мой добрый знакомый, а в то время адьюнкт академии Володя Трусов. Он опрометчиво включит в свою диссертацию некоторые выкладки из моей работы.
«Месть» Ученого Совета академии будет жестокой: защиту диссертации отложат на год, а самого Трусова на этот год «сошлют» преподавателем в Тюменское высшее военное командно- инженерное училище».
А через девять лет, вернувшись в академию уже начальником курса и присутствуя на заслушивании Ученым Советом факультета наиболее значительных работ слушательского ВНО, я вдруг услышал хорошо знакомые мне рассуждения о предварительном выборе путей выдвижения с использованием формулы проходимости местности.
На мой вопрос, «кто автор данной формулы?», докладчик (кстати, тоже майор, только уже человек другого поколения) чистосердечно ответит: «-Никто». Оказывается, обезличенная формула неофициально «прижилась» в академии и рекомендовалась слушателям в качестве своего рода практического пособия).
Между тем, нас, как говорится, «посадили» на диплом.
С учетом максимального использования наработок во ВНО, мы с Павлом Петровичем выбрали тему «Инженерное обеспечение марша мотострелковой дивизии в условиях пустынной местности». Предстояло решить задачу по проводке колонн дивизии через Кара- Кумы из района Ташауз (Аральское Море) в район Кызыл- Арват (граница с Ираном) в условиях лета.
Надо сказать, что в свое время Васильев служил в инженерном отделе САВО и в середине шестидесятых участвовал в выполнении задачи «Проводка войсковой колонны через Каракумы». У него сохранилось большое количество отчетного материала и фотографий, да и сам он этот вопрос знал, как говорится, не понаслышке. Не использовать это в подготовке диплома было бы по меньшей мере недальновидно.
Учитывая особенности организации марша в пустыне, мы решили, при всем многообразии задач инженерного обеспечения, детально отработать в дипломе вопросы выбора маршутов движения колонн, маскировки войск на марше, а также разведку местности на воду и ее добычу.
Компания «дипломантов» ( а нас «сидело» вместе шесть человек) подобралась исключительно дружная и «многорукая»: у одного хорошо получалось склеивать карты, другой прекрасно чертил всевозможные графики, третий быстрее других управлялся с логарифмической линейкой и так далее.
А как ценилось умение хорошо оформить карту?!
А если перемножить все перечисленное на атмосферу творческого поиска и взаимопонимания, буквально царивших в аудитории?!!
К этому надо добавить, что в конце рабочего дня, в сквере напротив академии меня ежедневно ждала Лена с коляской, в которой лежал улыбающийся Роман (мальчишка потихоньку приходил в себя после болезни), и каждый раз после нашей встречи мы, не торопясь, катили коляску с сыном сначала по Покровскому, а потом по Чистопрудному бульварам и говорили, говорили о будущем.
Одновременно с подготовкой к государственным экзаменам и работой над дипломами шла малозначительная, но обязательная работа по уменьшению количества нитей, связывающих нас с академией: подготовка к сдаче служебного жилья, выписка проездных документов к новому месту службы, заполнение форм допуска и т.д.
Как я уже упоминал, большинство из нас к этому времени уже знало, где будет служить. Более того, по установившейся в академии традиции, каждый из нас, придя с утра в «родную» аудиторию, обязан был удостовериться, что на классной доске значится место его будущей службы и должность. Ежедневно «подновлял» свою запись и я: в/ч 6531, город Иркутск, НИС дивизии.
Как- то без особого напряжения мы сдали государственные экзамены. Да это и понятно: работа над дипломами не только занимала все время,- она, как говорится, занимала все умы.
Были случаи, когда в течение нескольких дней в дипломы не только вносились серьезные коррективы,- менялась концепция защиты избранной темы. Я уже не говорю о переписке пояснительной записки или замене пары планшетов.
Чуть позже началась и защита дипломов. Большие инженерные начальники, вначале «слушавшие» защищающихся, как говорится, дни напролет, потихоньку начали уставать, уменьшаться числом, и процедура защиты постепенно начала носить этакий «домашний» характер.
Подошел день и моей защиты. Твердо рассчитывая на высокую оценку нашего творения, мы с Павлом Петровичем развесили и расставили все мои планшеты с выкладками, формулами и графиками, я встал на свое место, и защита началась.
Где- то на пятнадцатой минуте доклада, незнакомый мне полковник (как мы потом узнали,- НИВ армии из ЗакВО,- председатель подкомиссии) вдруг прервал меня репликой: «-А зачем мы все это слушаем? Это задача тыла, а не инженерных войск!».
Все попытки сначала Павла Петровича, а потом и вызванного на подмогу заместителя начальника факультета (он писал мне отзыв на дипломную работу) доказать значимость, целесообразность и перспективность поднятой темы уткнулись в позицию, озвученную одной фразой: «-Как хотите, а более, чем на «хорошо», работа оценена не будет!». Мы решили, что правильнее будет не спорить, а согласиться.
Внезапно «возбудился» уже упоминавшийся Коля Герасимов: через начальника отдела кадров академии он затребовал представление на присвоение мне очередного звания. Пришлось побегать по академии с огромным, опечатанным сургучной печатью конвертом из плотной, грубой бумаги.
В конце концов, представление, подписанное всеми нужными начальниками, ушло в Главк.
Очередная, и, как всегда, судьбоносная встреча с Вадимом Барсуковым (мне уже приходилось упоминать об этом необъяснимом, но имевшем место в моей жизни явлении), произошла неожиданно, и, как всегда, вовремя.
Это было в один из тех дней, когда я «помогал» Николаю Герасимову «протолкнуть» документы на присвоение мне очередного воинского звания.
Я в очередной раз был в Главке, когда вдруг узнал в проходящем по коридору, уже седеющем, но все еще подтянутом и стройном полковнике Вадима Барсукова.
После короткого обмена фразами типа «ты чего здесь делаешь?» (сам он совсем недавно возглавил кафедру на факультете пограничных и внутренних войск в академии имени М.В Фрунзе), Барсуков выслушал мое сообщение о предполагаемом направлении меня начальником инженерной службы дивизии в Иркутск и сказал: «А знаешь, меня тут Иван Кириллович (генерал- полковник Яковлев, начальник внутренних войск МВД СССР) ввел в состав членов Военного Совета, в связи с чем я обедаю в зале для руководящего состава, и вместе со мной за столом сидит какой- то большой тыловой начальник. Я переговорю с ним относительно тебя: ты ведь сложившийся специалист по расквартированию войск? И зачем тебе переквалификация в войсковые инженеры? Только время потеряешь!».
Через два дня с его подачи меня принял заместитель начальника отдела войскового тыла ГУВВ полковник Доценко Алексей Петрович.
Выяснилось, что он, как и я, выпускник академии имени Куйбышева, имеет большой опыт строительства войсковых объектов. Да и как человек он мне понравился,- открытый и доступный.
Совершенно кстати оказалось мое сообщение о том, что, благодаря Лене, у нас есть жилье. И хотя я доложил Доценко, что квартира служебная и подлежит сдаче, Алексей Петрович рассудил по- своему: - «Есть возможность предоставить тебе работу в Москве,- например, в дивизии имени Дзержинского,- а уже она, на законных основаниях оформит тебе московскую прописку и даст квартиру».
Еще через два дня Доценко уточнил, что Начальник тыла внутренних войск одобрил мою кандидатуру на должность заместителя командира 5- го отдельного оперативного полка дивизии имени Дзержинского: там шло большое строительство, и, «для увязывания» вопросов, возникающих между проектировщиками, Заказчиком и подрядчиками, должность общего заместителя командира на период строительства укомплектовывалась инженером- строителем.
А на следующий день меня разыскал Витя Вдовиченко и сообщил, что только что принес из Главка и сдал в отдел кадров академии выписку из приказа о присвоении мне звания «подполковник».
Мы тут же «отоварились» в магазине и оправились к нам на квартиру, решив отпраздновать сразу два события: присвоение мне очередного звания и мое тридцатисемилетие, имевшее место буквально на днях и в суете последних дней совершенно никак не отмеченное.
В дверях квартиры нас встретила плачущая Лена и сообщила, что только что сдала в «филатовскую» больницу Романа: у него открылось подчелюстное нагноение.
«Посиделки» с Виктором пришлось отложить: как выяснилось позднее, на целых восемь лет.
Еще через день, уже в погонах подполковника, я находился в кабинете Доценко, когда туда вошел моложавый, франтоватый и подтянутый полковник среднего роста (рядом с громадным и по-мужски красивым Алексеем Петровичем он показался мне даже несколько мелковатым и особого впечатления на меня поначалу не произвел).
Доценко доложил что- то вроде «вот, Олег Митрофанович, тот самый Киреев, о котором я Вам докладывал», и полковник с ходу, в напористой манере, начал инструктировать меня по вопросам предполагаемой работы.
Слушал я его в пол- уха (во- первых, еще нет приказа о моем назначении, а во- вторых, еще не ясно, что это за чин тут выступает), и все поглядывал на Алексея Петровича, ожидая, когда он вмешается в этот процесс.
Наконец, крутнувшись на каблуках, «франт» вышел из кабинета, и я не преминул уточнить у Доценко фамилию незнакомца. «- Да ты что?!»,- изумился Алексей Петрович. Это же Сергеев,- начальник тыла войск!».
Я еле устоял на ногах: так обмишулиться перед человеком, заочно взявшим тебя на работу!! Это надо уметь!!!
Несмотря на допущенный казус, я посчитал возможным напомнить Алексею Петровичу, что с завтрашнего дня я в отпуске, и не знаю, что сказать матери о будущем месте службы.
Доценко меня успокоил: - «Отдыхай. Приказ, пока ты будешь в отпуске, издадим и в дивизию вышлем».
Следующее утро в академии я начал с того, что «подкорректировал» запись на «доске назначений», как мы ее называли. Теперь против моей фамилии было написано: «Заместитель командира 5-го ООП (ОМСДОН), Москва».
А еще через несколько дней был выпуск. Нас собрали в гарнизонном Доме офицеров, и возглавивший пару месяцев назад академию генерал- лейтенант Аганов Сергей Христофорович (генерал-полковник Авсеенко был переведен в Академию Генерального Штаба) вручил нам дипломы и знаки об окончании академии.
Назавтра мы разъезжались в свои последние слушательские отпуска.
Что касается нас, то предполагалось заехать на несколько дней в Ростов, чтобы потом проехать оттуда на малую родину: все же, как никак, первый кочубеевец,- выпускник Военно- инженерной академии имени Куйбышева.
Но в Ростове, еще не окрепший после своих многочисленных болячек Роман заболел и его вместе с Леной положили в больницу.
Пришлось оставить «в помощь» Лене Наталью (как- никак, четырнадцатый год!) и ехать в Кочубей одному.
Отдыхалось как- то тревожно: уехал из Москвы, не увидев приказа о назначении. Дело ведь не шуточное: провинциала, без связей, и вдруг оставляют служить в Москве!
Немного «скрасило» тягостность неопределенности внезапно, как говорится, «свалившееся» дело: мама, чрезвычайно гордая сыном- «академиком», и ни на минуту не сомневающаяся в моей высочайшей квалификации, попросила помочь достроить семейную баню.
Надо сказать, что брат Павлик за несколько месяцев до моего приезда уже взялся ее строить, и даже заложил под нее фундамент. Но то ли консультанты у него были, как говорится «аховые», то ли замеры были проведены неправильно, только ширина фундаментов оказалась настолько узкой, что саманный кирпич (основной материал для стен хозяйственных построек, применяемый в Кочубее) был по своей длине значительно больше ширины фундамента, и нижний его ряд, имеющий совсем небольшую площадь опирания, под весом стены неминуемо оказался бы раздавленым, что привело бы к обрушению стен бани.
Пришлось сооружать цоколь из жженого кирпича, высвободившегося при прошлогодней реконструкции основного дома: за счет нехитрого приема, называемого у каменщиков «лотковым выпуском» удалось расширить цоколь до размеров, позволяющих возвести саманную стену необходимой для бани толщины.
Перекрыть «сооружение» я не успел, и это делал уже после моего отъезда плотник из местных, но повод гордиться старшим сыном у Антонины Петровны все же был: земляк обнаружил на месте «строительства» мой нехитрый «чертеж»,- схему «перевязки» рядов кирпичей в стене, в связи с чем дружелюбно подтрунивал: «-Что значит ученый человек: по чертежу стенку кладет!».
Не «дотянув» до окончания срока отпуска нескольких дней, я через Астрахань выехал в столицу, готовя себя к самому худшему варианту развития событий.
Но все оказалось в высшей степени благополучно: приказ о моем назначении уже был подписан начальником внутренних войск и даже выслан в дивизию .
2005 год