В моей комнате две двери. Одна ведет на кухню, другая – в ванную. Обе деревянные, покрытые морилкой и прозрачным лаком. В ванной висит зеркало, в которое я смотрю, пока чищу зубы. Я смотрю прямо себе в глаза и не моргаю при этом. Только пока чищу зубы.
В ванной есть холодный кафель, скрывающийся под мохнатым полотенцем. Я знаю, что он там, как будто ждет, когда я неосторожно оступлюсь, выходя из душа. Но я не оступаюсь.
Есть ванна, которой я никогда не пользуюсь. Я знаю истории, в которых говорится о людях, которые принимали ванну, а ванна навсегда принимала их. Я так закончить не хочу. Я вообще не хочу заканчивать. Мне хорошо в моей комнате, в моей ванной на мохнатом полотенце и на моей кухне.
На кухне есть стол и стулья. Ко мне приходят люди, чтобы сидеть на них, складывать свои руки на стол, опирать на руки тяжелые от выпитого вина лица. Они приносят разные рассказы. Про родителей, детей, жен и мужей, про других людей, которых я никогда не увижу. Может быть, они их себе придумали. Мне нет никакого дела до этого. Поэтому я просто слушаю и делаю маленькие глотки, чтобы не подавиться.
На кухне есть плита, чайник, длинный разделочный стол и много разных ножей. Штук десять в деревянной подставке. Я помню, как их точил отец.
В моей комнате кровать прислонена спинкой к стене, смежной с ванной. Рядом стоит тумбочка, на которой всегда горит ночник. Горит он и днем. Меня это полностью устраивает.
Я откинул полотенце с пола в ванной. Теперь холодный пол очень отрезвляет после приятного томления в ванне. Оно сиротливо лежит в углу под раковиной. Теперь я часто смотрю на фотографии в альбомах, которые нашел в тумбе под лампой, трогаю старые вещи. Они лежат там с тех пор, когда в моей жизни еще были те, кому они принадлежали. Из моей комнаты появилась дверь на просторную лоджию, где мама любила рисовать. Там стоят её картины, укрытые от пыли пожелтевшими простынями. Часть картин я уже повесил на кухне, чтобы разбавить столь долгое время лелеемый минимализм. Комната получилась уютной. Сейчас мне стало понятно, что по-другому уже быть не могло. Возможно, именно это привлекало сюда людей.
Кажется, их стало больше. Или просто те, что приходили раньше, теперь занимают больше места в моих мыслях. Я смотрю на их рты, которые говорят в ритме и просто так, в их глаза – у разных людей они разного цвета. А ночью мне иногда снятся их истории. То есть, теперь я не только знаю их все, но и вижу. Сны мне рисует мать. Картинки чуть подрагивают, действие происходит средними и мелкими мазками. Двигаются рты и глаза, руки, ноги.
В моих снах я помню места, но не по рассказам людей. Вот это комната моих родителей – дверь в нее со щелчком появляется в кухне. А это наша гостиная – я обнаруживаю дверь в гостиную в стене, в которой раньше проемов не было. В этих комнатах уже наяву я вспоминаю другие комнаты. Я почти постоянно нахожусь в приятном волнении. Оно охватывает меня, когда я слышу, что появилась новая дверь.
Я тоже стал рассказывать истории. Я не пишу ни стихов, ни песен – рассказываю в прозе. Я смотрю на них и вижу, как они слушают меня, как эмоции сменяются на лицах, как разнятся реакции на одни события и как схожи на другие. Различий больше. В том, насколько прищуривается светлый глаз, как высоко приподнимается чья-то русая бровь, какой уголок губ растягивает их в полуулыбке, собирая щетину в темную полоску.
Чем занимаются, как говорят, как двигаются и что пьют - теперь я могу с легкостью представить себе почти всех своих гостей. Вчера был один худой парень, который носит очки, его звали Алекс. Он поёт песни под гитару и читает стихи. В прозе говорит мало, много пьёт. Еще был Свен. Темные круги под глазами, гладко выбритое лицо. Любитель научных дебатов. Марина – девушка с короткими каштановыми волосами и большими темными глазами. Она рисует. У нее тонкая шея, большой рот с яркими губами, маленький нос, почти прозрачная белая кожа. Она восхищалась маминой техникой живописи. Сама рисовала только карандашами или мелками. Предлагала попробовать мне, говоря, что я мог унаследовать талант. Но я отказался. Наверное, просто еще не время.
Я жду этих встреч. Они похожи на двери. Но двери ведут в прошлое, а встречи – в новое.
Появился люк в кладовку в полу, хотя я всегда думал, что там живут соседи, другие люди. Они, кстати, заходили. Принесли пиццу, я угостил их пивом. Славная пара. Хорошо смотрятся вместе. Прикинул их в скетче. Понравилось.
Однажды открылся кабинет. Это был кабинет отца. Я провожу здесь много времени теперь. Часто набрасываю что-нибудь карандашом на листе бумаги, сидя за большим столом в удобном глубоком кресле. Всё навевает воспоминания. Больше воспоминаний – больше дверей: в балетный класс младшей сестры, например, в школьную столовую, в зооуголок в моле, где я часто застревал, пока мама с сестрой ходили по магазинам.
Всё больше рисую. Друзья говорят, что получается. Забрали себе пару набросков. Предложили организовать выставку. Людей вокруг всё больше. Высоких, громких, тихих, маленьких, блондинов, брюнетов, мужчин и женщин. И дверей: на мансарду, в мою детскую, в парк аттракционов. Часто я только заглядываю в эти комнаты одним глазком, потому, что времени, чтобы посмотреть все, не хватает. Или потому, что они скучные. Как офис отца, например. Ну что там делать? Сидеть на крутящемся стуле, кидаться дротиками в стену и рисовать штрихом на стеклянной поверхности стола? Это осталось в детстве. В детство ведет огромное множество комнат. В иные я заглядывать не хочу. Зачем мне напоминать лишний раз о туалете в детском саду. Не слишком приятно. Но я путаюсь. Открываю не те двери, вхожу, задумавшись, не в те комнаты – всплывает все больше неприятных моментов.
Я очень привязался к своим друзьям. Это те трое, что чаще всего проводят со мной время. Я могу часами сидеть и разглядывать их, слушать, о чем они разговаривают. Мы много смеемся, кажется, меньше пьем. Но я не уверен. Я был в их домах и в их комнатах. Это потрясающее ощущение чужого мира: можно смотреть на него изнутри и трогать в нем вещи.
Сегодня у меня выставка. Это, пожалуй, самый лучший день рождения в моей жизни. Двери в другие дни рождения появились бесшумно где-то за спиной, в глубине квартиры. Одеваюсь. В первый раз за долгое время уделяю этому процессу почти всё своё внимание. Брюки, рубашка, галстук и пиджак – все как надо. Ещё лаковые туфли. Хотел открыть дверцу шкафа – там зеркало в полный рост, но ошибся. Открываю дверь, а там огромный змей – блестящий черный дракон лежит на горе золотых кубков, чаш и монет, смотрит на меня своим глазом. Но я опаздываю – подъехало такси.
В зале много людей, которых я знаю, еще больше тех, которых знаю не я. Пью шампанское. Меня знакомят с какими-то людьми, которых я больше никогда не увижу. Они интересуются мной, мне приходится интересоваться ими. Меня знакомят с людьми, с которыми я был когда-то знаком. С девушкой, с которой когда-то встречался, с другом школьных лет, с которым вместе прогуливали уроки. Годом позже он и его новые друзья сломали мой нос и пару ребер. А еще вот тот солидный мужчина в очках (Марина говорит мне, что он собирается забрать несколько картин за неплохой гонорар) когда-то уронил меня в снежный сугроб и сел сверху. Я тогда был совсем маленьким. Он тоже. А низкого роста старая женщина в углу с бокалом в руке, та, что как раз добродушно машет мне, не раз говорила мне, что я бездарный неудачник. Наверное, она права. Вон тот – мой коллега, теперь менеджер компании, в которой я попал под позорное сокращение. Инспектор полиции, что расследовал кражу моего автомобиля (безрезультатно, естественно), усмехается себе в усы. Все очень милы и приятно улыбаются: психотерапевт, посадивший на транквилизаторы и в долговую яму почти одновременно, фармацевт, который отказался мне их продавать…
Со звуком тысячи стреляющих орудий в моей квартире встали все двери, которые я никогда не хотел открывать. Двери в комнаты, комнаты к людям. Люди меня пугали больше всего. За каждым человеком начинались двери с другими людьми, за которыми были еще двери, еще люди, снова двери, в спальни, ванные, кухни, спальни, ванные, кухни. Мне это не нужно. Если бы я только знал, как остановить воспоминания. Если бы я мог вернуться в тот вечер с историями и вином, я бы закрылся изнутри и выкинул ключ в окно, я бы запер окна и задернул шторы.
Меня берут под руку и ведут к стене, на которой висят мои работы. Это Марина. Я немного не в себе, говорит она. Вполне себе в себе, думаю я. Не хватает только тишины и покоя моей квартиры. Хотя сейчас там двери. Везде. Ни одного тупика, все углы смежные.
Едем в машине. Голова запрокинута назад и мотается из стороны в сторону на поворотах – попросили ехать быстрее. В ухо постоянно кто-то говорит высоким голосом. Это та девушка с выставки, из прошлого. Или другая. Слова типа «талант», «успех», «встречи» вспыхивают перед глазами звёздами в замотавшейся улиткой галактике. Хвосты звёзд размазались тусклыми лентами, как огни города вокруг, когда летишь ночью в вагонетке американских горок. Народ сзади и спереди визжит от страха и восторга. Сердце как в детстве ухает в пятки вместе с вагонеткой, а тело подбрасывает вверх, потом вжимает в кресло, и так до бесконечности.
Я закрываю двери за собой. Шум парка аттракционов отрезало. Осталась только она. Девушка продолжает щебетать, как хорошо провела день, наливая себе и мне шампанского. Я отказываюсь. Меня лихорадит, я хочу спать. Настаивает, навязывает поцелуи, руки лезут под рубашку. Что-то мямлит. Я как во сне. Я пытаюсь думать о том, как не войти не в ту дверь. Она раздевает меня, я – её.
Мне кажется, я дракон – так жарко. Золотая кожа подо мной блестит как монеты, соски и глаза – как драгоценные камни. Я пытаюсь не смотреть в глаза, но я люблю свои драгоценности, своё золото. Я беру её так, как будто кто-то пытается у меня её отобрать. Хватаю в охапку серебряные нити волос, тяну к себе. Золото сияет, наливается красным от моих ударов, вьется подо мной. Золото для того, чтобы им владели драконы. Я сажаю её себе на талию, прижимая спиной к стене, хватаю обеими руками за шею. Случайно ловлю ненужный взгляд, полный понимания. Она первая выгнулась, пытаясь вдохнуть, выпучив глаза, ждала меня. Я хрустнул позвонками в её шее.
Тело громко упало на пол.
Проспавшись, я решил принять ванну. Пока набирается вода, я расправляю полотенце на полу и чищу зубы, глядя себе в глаза в зеркало. Мое отражение пару раз подмигивает мне и один раз пожимает плечами.
Я лежу в горячей воде, разглядывая свои руки через воду. К телу пристали пузырьки, волоски чуть колышутся. Согнув колени, я ухожу с головой под воду. Сквозь воду границ потолка и стен не видно, а только белую поверхность, которая кажется пушистой как облака. Я лениво водил по коже мочалкой, когда раздался звонок у входной двери. Секундой позже зазвонил радиотелефон. «Привет. Я не могу сейчас подойти к телефону. Оставьте своё…». Я начал подниматься, упираясь руками в бортики. Обеспокоенный голос Марины что-то говорит. Я ничего не слышу – с меня с шумом льётся вода. Я поставил правую ногу на пол на полотенце, и оно ожидаемо скользнуло вперед вместе с моей ногой. Падая, я приложился затылком о стену, прежде чем раскроить череп о смеситель. Я подумал в тот миг о том, что все равно не смог бы ответить, ведь двери из ванной комнаты больше нет.