- Мамочка! Смотри, какую мы роскошную мебель поставили! – воскликнула Лена, распахивая настежь двери зала.
Свой дом Лена любила и не уставала его улучшать, вычищать, обихаживать. И вещи она тоже любила, как и мама, только не слишком их берегла. Вещи служили ей, а проходил срок службы – уходили в небытие. Без сожаления с Лениной стороны.
Нина Семеновна осторожно вошла в комнату, поставила на пол поношенную туго набитую дорожную сумку.
- Глянь, наконец поменяли мягкий уголок, - дочь весело плюхнулась на диван. – Красивая обивка, правда? Лиловый фон шикарно смотрится с такими яркими синими подушками. Да ты садись…почти как шелк на ощупь, правда?
Дочь потянула маму за руку к дивану.
- А тумба под телевизор, а стол! Почти как деревянные смотрятся! И совсем недорого все это великолепие обошлось.
Нина Семеновна почти не слышала ее. Мебель, по правде сказать, ей совсем не понравилась. Фуфловая мебель, одним словом. Обивка – почти как шелк, стол – почти как деревянный. У них ведь был деревянный столик. И куда они его дели? Ладно - поверхность вся в кругах (и ведь говорила она дочке – подставочки бы купила, а та «…да, да», а сама хлоп чашку на стол, хлюп из чашки на поверхность). Можно же было подлакировать, застелить чем. Но дело даже не в этом. Нина Семеновна в оцепенении смотрела перед собой. Вернее – под ноги, на пол. А там…
- Леночка, а где ковер?..
- ..а? что? Ах, ковер, ну… Мы его передали, - неопределенно пояснила Лена.
– Этот несколько простоват, зато он синий. Синих ковров почти не бывает.
- Тот же был совсем хороший. Этот не шерстяной, а тот…
- Мама, ну тот был красный с зеленым. Мы заказали лиловый диван. Ты же знаешь, как я отношусь к сочетанию красного и лилового.
- Ну, можно было диван заказать красный, - робко предположила Нина Семеновна.
- Мама, ну что ты говоришь? – начала заводиться Лена. – Лучше совсем ничего не надо…
- Ну, не сердись, пожалуйста, я хотела сказать, что мебель вы покупали новую – я понимаю, тот диван совсем продавленный был, а этот – конечно красивый, но зачем же выбрасывать совсем хороший ковер? Можно было увязать цвета…Переложить в другую комнату.
- В какую?! Нет! – решительно ответила Лена. – Не надо ничего увязывать и перекладывать. Либо по-человечески делать, либо совсем не делать ничего.
Лена обняла пеструю подушку и надулась.
- Ну ладно, не заводись. Красивая комната получилась, мне очень понравилось, - Нина Семеновна обняла дочку за плечи.
- Угу, понравилась, - проворчала Лена. – Сначала все обругает, а потом – «понравилось».
Да Лена и не верила, что маме понравилось. Мама так смотрела на диван, предмет ее гордости и зависти подружек, что сомнений это не оставляло.
«В конце концов, главное чтобы нам с Димкой все это нравилось. Нам жить», думала Лена.
«В конце концов, главное чтобы им все это нравилось. Им жить», вздыхала про себя Нина Семеновна.
Встреча была подпорчена.
На кухне Нина Семеновна распаковывала свои гостинцы: толстенькую домашнюю колбаску, грибочки, соблазнявшие блестящими пухленькими шляпками даже через стекло банки, вкуснейшее варенье из крыжовника, свежайшее домашнее печенье с имбирем, …все натуральное, вкусное, приготовленное с любовью. «Чем их тут в их столицах кормят? Почитаешь состав на упаковке – формулы и сплошные химические элементы. И где такие продукты произрастают? Ума не приложу» Нина Семеновна готовила, вкладывая продукты и усилия в здоровье и радость любимых детей и внука Илюши.
Лена поставила чайник, порезала сыр, хлеб с отрубями, достала из холодильника приготовленное заранее рагу из овощей, вытряхнула из коробки в салатницу морскую капусту. Лена хотела, чтобы еда приносила поменьше калорий и хлопот. Почти не готовила, все покупала, внимательно изучая коробки. С осуждением оглядела домашнюю колбаску, вздохнула – и отрезала несколько кусочков (а куда деваться?). Вернувшийся из школы Илюша скакал вокруг бабушки, стаскивая со стола одно имбирное печенье за другим. Потом вернулся с работы Дима, оценил домашние угощения, деловито кивая с плотно набитым ртом.
Лена злилась. Она так и думала, что мама расстроится из-за ковра. «Дался он ей! Не могу же я прожить до пенсии с ковром, который еще в детстве остофигел? Хорошо еще, что не сказала – память о бабушке. Память в сердце. А ковер – вещь и только. Я и бабушку-то совсем не помню. Сколько мне было? В школу еще не ходила, как ее не стало. Бойтесь Данайцев. Я и тогда его брать ужасно не хотела».
Нине Семеновне постелили в зале. Она долго не могла уснуть на неудобном диване – к старому продавленному она как-то попривыкла. На нем ложиться надо было слегка по диагонали, иначе пружина всю ночь трогала поясницу. Но ничего, нормально. 63 это тебе не 36, старые вещи не мешают, напротив становятся милым фоном - не то, что новые. Прежний ковер был почти ее ровесником, всего на шесть лет младше. Огромный, три на четыре. Тогда он действительно казался роскошным. Мама привезла этот ковер и еще один из Москвы. Только там можно было найти такую красоту.
«Настоящий шерстяной ковер!» – восхищалась мама. Мама была счастлива. Невозможно было доставить ей большую радость чем ту, которую она испытывала, когда их – отдельная! – двухкомнатная квартира становилась все лучше и лучше. Более довольной она была разве что видя, как Нина уплетала ее лапшу – настоящую пахучую домашнюю лапшу. Теперь такую и не сделаешь.
Нина была маленькой девочкой, но появление этого ковра в их семье помнит.
«Не знаю куда его повесить – напротив двери или справа», - советовалась мама с папой. Несмотря на темные тона, никому даже в голову не приходило, что такой ковер можно бросить на пол и топтать его ногами в носках или (кошмар какой) в тапках. В обуви дома не ходили. Второй ковер они хотели повесить в спальне, но мама передумала: «Нет, в спальню потом достанем. Пусть одна комната будет красивой». И ковер поменьше лег на пол в зале. Хотя кто тогда в их доме коврами полы устилал? Ну, разве что дорожками. А в спальню ковер так и не достали, стены спальни мало-помалу заполнялись фотографиями.
Нина спала на диване в зале все детство, вплоть до запоздалого замужества. Когда она не могла уснуть, она рассматривала узор на ковре, мягко освещенный уличными фонарями. Странные цветы, придуманные каким-то сумасбродным художником, ночной порой казались страшными сказочными существами. Было даже четыре трехглавых огнедышащих дракона. Одного, правда, Нина не видела – по ночам он прятался за ее подушкой. Потом Нина вышла замуж и переехала, а через четыре года – развелась и вернулась домой, только уже с маленькой испуганной Леночкой на руках. Дочка водила пухленькими пальчиками по ковру и спрашивала: «Ма, а это кто? Цветы или жуки?». А Нина все больше задумывалась: как ее мама, в которой было росту полтора метра и весу всего ничего, притащила в то лето на себе два ковра, костюм папе, себе пальто и ей маленькую блестящую искусственную шубку. Плюс 12 отличных хрустальных фужеров под красное вино - ни один не разбился. Плюс продукты. Потому что столичных жителей в ту пору лучше кормили. Не то, что сейчас. А потом мама умерла, и ее выносили из комнаты, на правой стене которой висел ковер. Мама покинула дом – а ковер остался.
В сознании Нины ковер прочно стал связан с образом мамы. Она отдала его Леночке не потому, что та не могла купить новый. Слава Богу, теперь все можно купить. Она отдала его – как частицу своего прошлого, своего детства с цветами и драконами, ее детства с цветами и жуками. «Память о бабушке», - сказала Нина Семеновна, когда отдала его. Лена с ходу положила его на пол. «Ну и пусть», подумала Нина Семеновна. Зато было невыразимо приятно по нему ходить - мягкому и теплому полю, приятно щекочущему стопы. Нина Семеновна никогда не ходила по ковру в домашней обуви, а драконов осторожно обходила.
«Ну и пусть», думала Нина Семеновна, смиряясь с потерей. Интересно, что Леночка оставит своему сыну в память о себе? Этот ковер не доживет, и диван не доживет, даже машина не доживет. Фотографии любительские? Потрепанные книги в бумажном переплете? Хотя, наверное, им ничего этого не нужно – ни Лене, ни Илюше. Старые вещи обременительны. В них энергетики больше чем пыли, за ними надо ухаживать. Нина Семеновна порадовалась, что не привезла еще эти дорогие хрустальные бокалы для красного вина. Ни один ведь не разбит, да и сколько раз ими пользовались-то? «Перебьют к ядреной фене. И это в лучшем случае. А то тоже…передадут».
Нина Семеновна по привычке легла по диагонали. Теперь ей казалась та выбившаяся пружина – точкой опоры, которую она потеряла. Она лежала с закрытыми глазами и вспоминала цветы и драконов. Запах новых вещей мешал уснуть.