На кладбище дул пронизывающий ветер. Сырая глина липла к ногам. Вид неубранных могил был сиротливый и неряшливый. Кузьма скинул засаленную фуфайку и, матюгнувшись, начал долбить неподатливую глину. Рядом, тяжело махая ломами, ковыряли землю Колька, Серега, Серый, как зовут его ребята, и Толян. От всех попахивало водкой и луком. Под кустом стояла картонная коробка с двумя бутылками недорогой водки и закусью. Стараясь не думать о том, что они работают на кладбище, парни перебрасывались какими – то незначащими фразами, шутками. Через десять минут Кузьма сказал:
-Хорош…. Отдохнем маленько. До двух все одно управимся.
Побросав наверх обросшие глиной ломы, парни, выбравшись из неглубокой ямы, закурили. Толян достал граненую стопку, рыбную котлету. Выпив, стал смачно жевать, с полным ртом бормоча:
-Хорошее место выбрали Ивану, на солнцепеке. Тут уж к Родительской субботе сухо будет…. Да и каждый к могилке подвернет, проведает. Ивана грех не проведать. Уважительный был мужик. В любой день зайди, сто грамм всегда нальет.
Обрывком газеты, вытерев жирные пальцы, Толян сморкнулся и сел. Шаяли и дымили большие поленья, которыми пытались отогреть промерзшую за зиму землю. Каждый думал о своем. Кузьма вспоминал, как они вместе с Иваном метали в колхозе стога. Эти стога всегда были самые ровные, крепкие. Не какой- то шалаш, а настоящий стожок. Любо - дорого посмотреть. Да, быстро скрутило Ивана. Еще на день Советской Армии зашел к ним. Посидели, покалякали. Хорошо вспоминалось под водочку. Маруся пельмешки сварила. Как она сейчас без Ивана - то будет? Детей не нажили. Говорят, Маруся виновата: еще в девках ребеночка вытравила. Комендант, сволочь, насильничал баб, которые помоложе да посимпатичнее. Маруся, стройная, как березка была, сдобная да гладкая, словно всю жизнь белые булки ела. Иван молодец: не попрекал ее грехом. Ведь наш брат в дело и не в дело ревнует. Другой бы ревностью Марусю извел, а Иван - нет. Все Маня да Манечка. А ведь было дело: Кузьма сам на Марусю заглядывался, да обломилось. Кузьма тяжело встал:
-«Ну что, робяты, давайте помаленьку».
Все встали и, разобрав лопаты, принялись долбить землю, которую Иван да Марья щедро полили своим потом.
Сереге сегодня тяжело копать вдвойне. Вчера перебрал. Вон с Толяном вместе пили, а он хоть бы что, накатил рюмашечку, котлету проглотил и машет ломиком, как заведенный. Да и то сказать, молодой! Мне бы его годы,- думает Серега. -Сдох бы, наверное, с бодуна, кабы не похороны. А с чего и напился-то? С Толяном Гальке воз дров распилили. Думали, после работы, как все, пригласит домой, поставит выпить, закусить. Может, и что другое…. Раскатали губенки! Хрена тебе лысого, а не ужин! Сунула дуракам триста рублей, и отвали, моя черешня! С такой обиды пошли они с Толяном в магазин, купили полторашку пива, пару пузырей водяры. Сели у памятника, что за магазином, выпили, зажевали конфеткой…. Решили, больше к Гальке халтурить не пойдут. Второй раз пролетели, как фанера над Парижем…
Серега точно помнил: в кармане оставалась мелочь. Светка вечно по карманам шарит, опять выгребла все. Хорошо, что позвали могилу копать. Сразу же дали опохмелиться. Серега сменил тяжелый лом на лопату и стал выкидывать комки глины. И тут он вспомнил: месяц назад он взял у дядьки Ивана в долг восемьдесят рублей. Можно и не отдавать, ведь тетки Маруси тогда дома не было… Серега аккуратно подчистил могилу по углам, довольный таким оборотом дела, и тут как по мозгам шибануло, а что как дядька Иван с того света придет за своим долгом! Его даже пот прошиб! Он лихорадочно начал соображать, у кого бы перезанять, но выходило, что все точки засвечены. Где Светка запретила давать на водку, а где уже занял. Осталась одна маленькая надежда: тетка Маруся. -У нее займу,- думал Серега.- Отдам дядьке Ивану, т.е. тетке Марусе.
Серега еще раз прокрутил в уме хитрую комбинацию, повеселел и стал бойко долбить мерзлую глину.
Толян попыхивал сигаретой. Она была его непременным атрибутом. Никто и никогда не видел его без сигареты. Кажется, и спал он с ней. Пожевывая мокрую бумагу, Толян вспоминал вчерашнюю ссору с Танькой:
- Ох, и грымза, - думает Толян.- Пилит и пилит. Все на чувства бьет. Знает, чувствует, что люблю.… А что такого особенного сделал? Ну, изменил, с кем не бывает. Просто так глупо вышло. А все Серега….
Толян тяжело вздохнул, вспоминая недавнюю историю. Танька, конечно, сама виновата. Не хрен по командировкам разъезжать. Что мужику делать, коль захочется? Вот и пошел к Ирке. Когда-то, еще до женитьбы, частенько к ней захаживал. Сволочь Серега наутро только сказал, что будто больна она чем-то таким. ...Не мог раньше сказать…. А я что, врач что ли? Анализы не брал… Самолечением, конечно, занялся. Зеленки истратил пол-литра, на дезинфекцию. А Танька в тот же день из командировки вернулась. Стала допытываться, что это у меня от пупа до коленок все в зеленке? Соврал, что пролил на себя зеленку. Вроде поверила. Так гад, Серега, всей деревне растрепал об этом случае, Таньке и донесли.…Живем сейчас в состоянии развода…. Каждый день война…
Толян вздохнул, выплюнул окурок и потянулся за новой сигаретой, но не смог. Вокруг, на расстоянии руки, застывшие глиняные стенки.
-Какой ужас, - подумал Толян, - через два часа дядьку Ивана опустят сюда, и все…
Ему вдруг резко захотелось вверх, на солнышко, туда, где его любимая жена Танька, с ее дурацкой ревностью, сопливые близнецы, где просторное небо, грачиный гвалт. Толян подтянулся и выскочил наружу. Накинув на мокрые плечи фуфайку, сидел Кузьма, мощный жилистый старик, прошедший войну, собственноручно схоронивший всех деревенских покойников. Кузьма немного страшновато пошутил:
-Я вот всех друзей схороню, а потом уж за ними отправлюсь. Че тут без друзей-то делать? Нас осталось….И начал перечислять. Выходило: если умирать будут по два в зиму, на три года хватит. Толяну жалко было стариков, в горле защипало, и он скорее схватился за спасительную сигарету. Отрытую могилу крест - накрест закрыли досками и сели пообедать. Вдали пронзительно выли гудки машин. Всегда скромный и немногословный дядька Иван сейчас в последний раз ехал по знакомым улицам, где его знали и любили, где остался его дом и немолодая любимая Маруся, которая потерянно сидит на устланной половичками машине возле обитого красным ситцем гроба и не знает, что делать. Ее Иван в нарядном костюме и с расческой в кармане уже не принадлежит ей. Ветерок слегка ворошит реденькие волосы на голове, на подбородке пробилась щетина. Вроде Иван и не Иван. И от этого Марусе еще страшнее. Все ее сомнения вырываются в жутком вопросе-плаче:
-На кого ты меня, Иванушко, оставляешь?
С криком взлетели грачи и вороны. А над могилой на березе появилась синичка. Спокойно смотрела она на пьяненьких копальщиков, по - хозяйски рассматривала могилу и чистым голоском о чем-то, казалось, спрашивала.
-У, едрена вошь, дак это же душа Ивана прилетела, - сказал Кузьма. -Ишь, довольна нашей работой.
На поминках было много народу. Все хотели помянуть дядьку Ивана. У каждого было что-то свое: Кому-то он чинил крышу, кому – то пилил дрова. У Наумовых был крестным у пацана и никогда не забывал о своем крестнике. Покупал подарки, интересовался его успехами. Наутро в магазине бабы говорили:
-Хорошие были похороны, дай Бог каждому.