Звонок будильника сперва бесцеремонно протаранил сон, приведя в оцепенение, а затем и обратив в бегство благостный строй предрассветных внутричерепных картинок. Обиженно ретировавшись, те, в свою очередь, растормошили мирно дремавшее сознание, недвусмысленно дав ему понять, что не имеют ничего общего с этим пронзительным наглецом.
Лучше бы имели, ибо возмущенный столь вопиющим вторжением разум, тут же подбросил Олега с кровати, требуя срочно обезвредить дребезжащий хронометр о пяти камнях, но с гордым былинно-милитаристским названием «Витязь» на циферблате.
Именно так случается, когда организм еще не настроен пробуждаться, когда биологические часы еще не готовы пробить ровно за минуту до механических, заведенных накануне.
Судорожные движения рукой по ковру в том месте, где предположительно должен был затаиться безмозглый тикающий нахал, вполне логично закончились грохотом, потому что Олег в запале опрокинул его с остреньких, неустойчивых ножек.
Теперь воинственный будильник, отлетев на приличное расстояние, забился в истерике уже на паркете. И это придало его воплям дополнительную истошность, переходящую в повизгивание, прежде гасившееся толстым ворсистым покрытием.
Наконец, ладонь нашла кнопку, которая моментально и безжалостно была втиснута в повергнутое, но все еще норовящее выскользнуть из рук бокастое тельце неутомимого счетовода нашей, да и своей жизни.
Пока Олег шарил в темноте, пытаясь вернуть утраченный домом покой, жена за его спиной приподнялась и инстинктивно глянула в стоявшую рядом кроватку. Славка сопел и ворочался. Он перекатился к самому краю, но, уткнувшись в деревянную стойку ограждения, вцепился в нее и вроде бы задремал.
— Тише, ты ... ребенка разбудишь! — угрожающе шикнула молодая мамаша, укрывая сына. Когда же будильник пуще прежнего заверещал, катаясь и громыхая по полу, она довольно болезненно ткнула Олега в бок:
— Поосторожнее нельзя..? Ну, что ты творишь! Который час?
— Половина шестого.
— О, Господи! Совсем обалдел... Опять хохлы припрутся?
— Угу... Спи, я сам закрою.
— Как же, выспишься теперь, — подруга жизни шумно бросила голову на подушку, а сверху натянула одеяло, из-под которого уже полусонным голосом добавила: — Свет не включай. В коридоре оденешься.
Не без труда собрав в охапку нужные вещи, Олег двинул на кухню, где и приступил к облачению.
Черт, свитер опять забыл! Но возвращаться в спальню, снова тревожить не хотелось, и он набросил куртку прямо поверх рубашки. А может, сегодня все же не приедут? Может, как в тот раз?..
Сомнения или, скорее, надежда заставили залезть на подоконник и без особого энтузиазма высунуть голову в форточку. Кусачие мелкие снежинки за окном поначалу мешали, но, зажмурившись, Олегу удалось-таки вглядеться в стылый пейзаж улицы, с высоты четвертого этажа различить угол дома на противоположной стороне, где его должны были ожидать гости.
Хм, гости... Вот уж, действительно — хуже татарина! А ведь сам виноват, давно бы отвадил... Теперь давай, иди встречать своих хохлов.
Хохлы они или не хохлы — это еще вопрос, который, впрочем, Олега мало занимал. Ему, в конце концов, не было никакого дела до того, кто привозит из соседней, суверенной нынче Украины колбасу. Да пусть хоть негры или китайцы — какая разница!
Эти продуктовые «челноки» на первых порах здорово выручали его магазинчик. Олег тогда только открылся, следовало ежедневно пополнять прилавок, и мелкооптовые частники оказались как нельзя кстати. С мясокомбинатом ведь связь еще не была налажена, не то, что теперь, когда есть договор, все чин-чином. И не с одним заводом, а с несколькими — на выбор.
Зачем же я прусь в эту темень, ни свет ни заря? Нет, надо отшить, сегодня же. Возьму и скажу, чтоб больше ко мне не везли. Сейчас же и скажу. Вон сколько новых точек пооткрывали, чуть не на каждом углу. Хватит благотворительности! Хотя и выгодно, и левак...
Да какая, к черту, выгода? Волокли бы сразу килограмм по триста-четыреста и регулярно... А этот мизер, что с него проку, лишь суета и неудобства. Одни подъемы полуночные чего стоят!
Хорош хозяин, предприниматель называется, бизнесмен хренов! Они, видишь ли, на электричку обратную не успевают, а ты — босс мелкотравчатый — должен подстраиваться. Гори они синим пламенем!
Действительно, пускай с соседними магазинами договариваются, если отыщут подобных идиотов. Вот именно..., хотя есть ведь начинающие.
Найдут. Другие нашли, и эти смогут. Раньше сколько их было — возчиков-перевозчиков — да и теперь не меньше, но рассосались потихоньку, расползлись к прочим нашим новоявленным торговцам.
Или пусть на рынок катятся, в рядок своих же земляков, что облепили все входы и трамвайные остановки. Но там конкуренция, не протолкнешься... А ведь были времена, когда мы к ним за этим добром шныряли. Да, времена... Теперь уже ИМ выживать приходится, что пострашнее будет, чем прежде.
Лирика, никчемная, бестолковая лирика! Ну, где они? Неужели, отбой? Размечтался. Да вон же пацан возле столба нахохлился, и мамаша, наверное, где-то рядом. Куда денешься — надо спускаться.
Выйдя из подъезда, Олег рефлекторно поежился и втянул голову в плечи, потому что зябкий воздух свободно проникал за поднятый воротник куртки, а шарф, как на грех, был оставлен в прихожей. Благо — недалеко. Он потрусил к углу своего дома, где и располагался арендованный им у районной администрации подвальчик.
Олег в душе гордился тем, что удалось сделать «конфетку» из этого полузаброшенного нежилого помещения. Не только очистить, отмыть и украсить его, но и запустить в работу. Гордился, ибо всегда был далек от профессии торгаша, даже не помышлял о ней, снисходительно презираемой прежде с высоты инженерного образования. Но ситуация теперь круто изменилась, и пришлось осваиваться.
Пирожники, сапожники... — присказки это, не более, прибаутки. Велика премудрость для грамотного человека! Самым сложным было — организовать все. Нет, пожалуй, уложиться в те скудные средства, которые имелись в наличии. Ремонт, холодильники, весы, прилавки, прочая дребедень... Где, с кем договориться, кому сунуть, чтоб подешевле? Затраты, затраты...
Слава Аллаху, все позади! Теперь покатило, теперь народ пошел и долги уже отданы, теперь капает и грех жаловаться. Все хотят кушать, а товар есть, его много, только шустри... Вон, видишь, и ходоки, вернее — ездоки стоят, ждут со своей поклажей.
Олег направился прямо к массивной двери подвала, на ходу вынимая связку ключей и делая знаки «поставщикам». Пока он возился с замком, те сзади пересекли проезжую часть улицы, взъерошив ночную тишь гулкими ударами колес своей тележки о трамвайные рельсы. Где-то кошки — неугомонные бойцы — еще выводили ритуальные рулады.
— ... Здравствуйте, дядя Олег!
Он обернулся. Мальчишка почему-то сегодня был один. Он стоял, привалившись, поддерживая собственным весом старенькую, вместительную сумку на колесиках и дул в варежки.
— Ты что же, без матери?
— Она приболела. Да вы не беспокойтесь, я ж не в первый раз. Вот, привез.
— Ну, заходи. Давай, помогу по ступенькам... Ух, тяжелая, зараза!
Спустившись, Олег включил свет, а заодно и обогреватель, который придвинул поближе к диванчику.
— Садись, грейся. Давно ждешь?
— Не очень. Сегодня повезло: как раз дежурный трамвай подошел, а то бы пешком...
— Не жутко по темноте? Кстати, как тебя зовут?
Пацан прислонил подошвы вплотную к теплой панели, оставив лишь еле заметный зазор, очевидно, боясь запачкать новенький обогреватель.
Олегу подумалось, что сапоги ему, пожалуй, великоваты. А может, и впору — нынче все акселераты. Сколько ему? Лет четырнадцать или тринадцать?
— ... Да Витя же я, забыли? Мы ведь уже знакомились. Помните?
— А, Витя, конечно-конечно...
— По улицам не страшно. Я, например, не из пугливых. Видите, даже без мамы могу... Пусть попробуют, утащат — замучаются. А я пока шум подниму. У меня и свисток есть, вот захватил.
— Да, вооружен ты до зубов. Сколько ж ты добирался?
— Как всегда: в час ночи сел, в пять уже здесь. Быстро.
— Ладно, грейся, пока я взвешу. В электричке, небось, холодно?
Олег сам, распутав все веревки, вывалил колбасу на стокилограммовые весы. Двадцать два с половиной — не густо. Но как же он допер?
— Послушай, ты бы без матери все же не ездил.
— А что, мне понравилось. Нет, вы не думайте, дядя Олег, вот мама выздоровеет... Все ведь правильно, да? — Он глянул на шкалу весов, — Двадцать два пятьсот — тютелька в тютельку. Она просто очень волновалась, что колбаса подпортится, как в прошлый раз, и вы больше не позволите возить. Видите, какая красивая колбаска, видите? Ровненькая и почти без жира. Пахнет. Ко мне все собаки подбегали, когда вас ждал, обнюхивали. Мы, дядя Олег, партнеры надежные, а как же... Сказано сегодня привезти — сами видите...
— Ладно уж, партнер. Давай, бросай ее в холодильник, я пока бабки приготовлю. Сколько тебе осталось до электрички?
Он усмехнулся, наблюдая, как Витька сосредоточенно, но неумело пересчитывает полученные деньги, и лишь нервно вздрогнул, когда тот, смущаясь, попросил встретить его и следующим утром:
— Последний раз на этой недели, дядя Олег, правда. Нам обещали оставить еще по старой цене, а не возьмем — больше не уговоришь...
Потом, проводив мальца до двери, Олег запер помещение и поднялся домой. Продавщица придет только через два часа, поэтому надо убить время.
Он не стал заходить в спальню, где еще царил сон, а устроился на кухне. Так, бриться не буду — кофейку и почитать. А ведь снег усилился, покрупнел вроде. Оно и к лучшему — морозец спадет.
Когда Олег вновь спустился в магазин, там уже сидел Генка — его компаньон, который, неодобрительно покосившись, тут же пошел в атаку:
— Какого ты опять колбасу хохлячью принял? Своей мало?
— Здравствуй, для начала.
— Здоров, здоров. Ты ответь: делать тебе не фиг или как в прошлый раз хочешь устроить? Напомнить, сколько Танька мучилась — перемывала их тухлятину, сушила, постным маслом терла, потом чесноком для запаха... Забыл?
— Ну, положим, не тухлятину. Они просто на балконе тогда ее подержали немного, потому что вовремя приехать не смогли. Да ты сам знаешь, что я тебе рассказываю... А эта, посмотри — класс!
— Видел уже. Сколько здесь?
— Двадцать два пятьсот.
— И из-за этой мелочи ты среди ночи вскакивал? Слушай, тебе лечиться надо! Нет, правильно тебя жена грызет, правильно! Дело, конечно, твое, но, знаешь, в другой раз за свои покупай, общак не трогай. Я рисковать не хочу! А может, ты от жадности, а? Так все равно ведь, всего не скупишь, да и реализовывать пока больше негде.
— Ты серьезно? Ну, причем здесь жадность... — Олег даже опешил от такого предположения.
— Шучу-шучу. А, понял... Ты на мамашу глаз положил, да? Что ж, чувиха славная, не соплячка, как раз то, что доктор прописал. Я с ней на прошлой неделе долго беседовал, сам уж думал-было... Но если у вас наклевывается, то я пас...
— Да какое там — наклевывается. Ее, кстати, сегодня вообще не было. Пацан привез. Они, пчелки, возят, а папуля, видно, в рюмочной все просаживает...
— Нет у них отца. Не знал? — Генка был явно удивлен. — А мне она рассказывала, поделилась, что ли. Говорит, в шахте погиб. Но уже несколько лет прошло — привыкла. Так что, путь свободен — дерзай! Голодная, наверное, аж скулы сводит. Сам понимаешь...
— Хорошо, что я не поинтересовался. Неловко бы получилось. Теперь ясно, а ты все твердишь — гони, гони!.. Да кто у них по двадцать-тридцать килограммов принимать станет? Даже и не суйся. Загнутся ведь без нас...
— Ну, не скажи. Эти хоть пенсию какую-никакую за отца получают, и регулярно. Другие же — то бастуют, то в забое пашут безвылазно — один хрен, тугриков своих не видят, или как там у них – гривны, что ли... Да что там у них, ты у нас посмотри! Поэтому, давай-ка, завязывай с этой пустопорожней жалостью. Всех не пережалеешь. Свой бы товар успеть продать. Хотя, если мадам зацепила — это святое, это — на усмотрение...
— Да ну тебя!.. Но, в общем, ты прав, надо завязывать. И так дел по горло, а тут ходи сонным целый день. Что мы одни, в конце-то концов?!.
Домой Олег, как всегда, вернулся поздно. Суета, возня, перебравший к вечеру лоточник настроение вдрызг обгадил. Деньги, деньги, выручка, перетянутые резинками мятые бумажки купюра к купюре, купюра к купюре... А в целом — нормально, заработали не слабо, каждый день бы так...
Со Славкой только вот поиграть не удалось, а ведь обещал. Завтра... Да, завтра — обязательно!
Перед сном он завел будильник, который почему-то не показался таким уж воинственным нахалом, видимо, за день устал. «Витязь». Вполне миролюбиво, даже застенчиво тикает. Олег поставил его на ковер возле кровати, но потом, сообразив, положил циферблатом вниз на принесенное из ванной толстое махровое полотенце. Утром ему, стервецу, трудно будет ускользнуть, очень трудно.
1993 г.