Библиотека не работает, дворники метут.
-- Мы недопустимо скучно живем! Напиши о нас рассказ ни кто бы читать даже не стал! -
Лариса Петровна расставляла книги. Библиотекарь должен расставлять книги и жаловаться! Пусть мир меняют бездельники, а мы должны жаловаться и расставлять книги.
-- А напиши о нас увлекательный роман? Вы думаете кто-то стал бы читать? -
Лариса Петровна взяла еще одну книгу и кинула на стол.
-- Ты просто мешок с морщинами и ворчанием, Сергей! Это невыносимо! В тебе нет никакой веры в прекрасное! Ты болван…
Последнюю фразу она произнесла так, как будто эта самая элементарная истина которым всем известна.
-- Если я мешок с морщинами, тогда вы , пожалуй, красочный сгусток вечной философии и алкоголизма.
Лариса Петровна посмотрела на меня злобно! Это ужасное ощущение когда на тебя смотрит бабка-маразматик. Я готов был испарится, провалиться в пропасть, улететь. Это чувство пригоняет адреналин и страх. Ужасный взгляд. Я ведь ее чертовски плохо обидел.
-- В тебе нет ни души поэта, дурак ты этакий! Черствость материалиста и злоба офисной крысы. Дворником не взяли вот и копаешься в горе мыслей и суждений, беспорядочно разбросанных по полкам как сгусток ненужного хлама! Я обижена, Сергей. Ужасно обижена!
Лариса Петровна больше не смотрела на меня. Теперь она была одна , а я как статуя из мрамора сидел на привычно мягком кресле и представлял собой смесь глупости, стыда и собственной обреченности. Впервые мне было так стыдно и обидно за собственную глупость. Привычная мне пустая комната с горой книг, которая казалось мне даже уютной стала резко чужой. Решив, что это предрассудки я заварил себе чай и стал листать непонятного мне автора. В книгах все не так. Разве кто-нибудь напишет об этой скучной жизни? Разве кто-нибудь напишет про того дворника? Никто. Герои, идеалисты, романтики и злодеи. Да этого ничего нет, черт возьми! Есть только идиоты и обреченные на знание того что все идиоты! Скучная биологическая масса, по инстинктам своим, выживающая в мире как бактерия. И нет большего счастья как просто увеличивать свой километраж по утрам и печь вкусные печения! И нет ничего более утомительного как сидеть здесь и унижать себя за сказанные слова , быть может, единственному счастливому человеку. Это ужасно. Это не фраза, скорее образ жизни…
Тяжелый запах кухни вбился мне в ноздри. Соня копошилась, нервничала, что-то стряпала и ругалась. Жизнь бурлила в ней, а я стоял как абсолютно безжизненный камень. Глупость. Жизнь есть и во мне, только она иная. Более мертвая…
Соня увидела меня и обрадовалась. Глаза заблестели, улыбка разлеглась в пол-лица. Она все бросила и села на маленькую табуретку, напоминавшую мне чью-то через чур бессмысленную жизнь.
-- Хочешь поговорить?
Я остался стоять и лишь перевел взгляд на нее с той кастрюли, где она , по-видимому , готовила суп.
-- Разговоры ни к чему не ведут. Лишь к лживым выводам и мнимым умозаключениям. Честно говоря, я пришел выпить чашку другу твоего отвратного кофе и сыграть в шахматы.
-- Почему ты от этого не проваливаешься под землю или не краснеешь? Низость! Какая подлая низость использовать меня для игр в шахматы и распивания моего наивкуснейшего кофе! Ну хоть бы камешек на тебя какой-нибудь с неба упал, что ли!
Соня подошла к плите заваривать «наивкуснейший» кофе, а я начал расставлять фигуры. Глупость. Человек никогда не провалиться под землю даже за самую предательскую низость. Скорее за собственный подвиг, нежели за низость. А что бы под землю – никогда !
Мы сыграли одну партию и уже хотели начать другую. Соня злилась что проиграла, а я злился что выиграл. Я этого не хотел, но у меня не осталось выбора.
-- А я дворника видела. Который медицинский окончила, помнишь? Странная она. Жаловалась что закрылась единственная библиотека, а она должна мести и , будто, зачем ей дальше жить, если библиотека закрыта, а она метет. Видимо ее безудержному счастью пришел конец.
Я не изменился в лице, но озадачился. Как библиотека может закрыться? Сейчас всего два часа дня и Лариса Петровна должна быть там. И я должен быть там. Без слов я начал собираться, хотя не очень быстро, но все же собираться.
-- Ты куда? Мы же даже еще не доиграли? И с каких это пор ты стал чувствовать профессиональный долг?
Одевая куртку, я неспешно ответил.
-- Это не профессиональный долг. Я просто хочу убедиться. Вот и все.
-- Я надеюсь ты придешь через полчаса.
-- Нет, не приду. Если все хорошо я пойду потом в парк, а если все плохо то все равно пойду в парк.
Я подошел к библиотеке. Она и впрямь была закрыта, а на старой расхлябанной двери красовалась надпись «Библиотека не работает. Библиотекарь Лариса Петровна на больничном» . Мне ничего не оставалось делать. Только сейчас я осознал насколько сильно обидел Ларису Петровну. Таким чутким и слабым натурам как библиотекари нельзя говорить такие мерзости. Я был ужасно зол на себя. По дороге в парк я прокручивал в голове тот разговор. Какая мерзость! Какая неимоверная гадость!
Я никогда не любил парки. В крайность ненавижу и не люблю до сих пор! Однако хожу туда. Почему то парки есть везде. Во всех городах! И везде сидят одинаковые бабушки, кормящие голубей. Порой кажется, что этих бабушек откуда-то из космоса прислали чтобы выполнить важную миссию по ожирению голубей. Места на лавочках для них всегда свободны, а голуби всегда голодны.
-- Милейший, вы мне мешаете! – раздался до жути знакомый голос . Я обернулся и увидел дворника. Самого опрятного, самого чистого, самого трезвого! Я улыбнулся так, будто встретил давнего друга или же Ларису Петровну когда она дает свои печения внукам, или Соне когда она ругается за проигрыш в шахматах.
-- Мешаю мести?
-- Думать, пенек ты этакий! Профессия дворника такова, что в ней надо думать! Этим она и отличается.
Нет никакого смысла анализировать высказывание дворника. Уж лучше быть в его глазах непонимающим ребенком, нежели непонимающим взрослым.
-- Но, право, ночью я мешал вам мести!!!
-- Ночью полагается мести! Неужели ты настолько глуп?
Да, наверное да. Я настолько глуп. Это же элементарно! Ночью мести, а днем думать. Как я раньше этого не знал. Порой самые важные вещи узнаешь только от дворников. Ни один философ, проливая вино и заедая свои мысли жирным мясом не сказал что мести полагается ночью, а думать днем. Это уже не философия, черт побери, это самая настоящая истина!
-- Но постойте, а когда же вы спите?
Девушка посмотрела так, будто я из леса только пришел. Не понимаю, почему все на меня так смотрят! Это наскучивает.
-- Спать! Вы еще спросите когда я ем и хожу в туалет. Или вы всерьез думаете что из этого состоит вся наша жизнь? Если да, вы необычайно правы!
-- Мне кажется вы уходите от вопроса.
-- Определенно.
-- И сейчас!!!
Девушка положила метлу и переместилась с ноги на ногу. Картина прямо таки очень интересная!
-- У людей нет времени на музеи, у людей нет времени на библиотеки, у людей нет времени на других людей и на себя!!! Куда уж там сон! У дворников почему-то всегда время есть. А знаете почему? Потому что мы ночью метем, а днем думаем. Это крайне важно. Если нарушать хоть один элемент все рухнет к чертям.
Она показывала характерные жесты и махала руками. Говорила она громко, поэтому сидевшие бабушки начали прислушиваться.
-- Это… это глупо, черт побери! Это просто абсурд!
-- Открою вам секрет, глупость делает сильнее, в то время как ум разрушает изнутри. -
Люди без проблем. Днем думают, ночью метут. Какой тут человеческий идиотизм и войны? На деле же все просто, так зачем усложнять? Видимо библиотекарям необходимо все усложнять. На то они и библиотекари. Прямо как дворники, которые созданы чтобы думать.
-- Вы цепляетесь к словам! Ведь вы думаете днем. Весь день!!!
Снова этот взгляд. Неужели я настолько бездарен?
-- А кто сказал что нельзя думать о глупостях? Или глупо думать. А разговаривать тут с вами это не глупо по-вашему?! Столько разных способов!
-- Ужасно легко.
-- Ужасно сложно!
Все мои силы и представления о жизни растаяли. Они были настолько ничтожны, что я уже и забыл про ту чушь, которую воображал до разговора с думающей девушкой днем и метящей улицы по ночам. Что же мне делать с отчаянием? Казалось все просто. Думать по ночам, мести днем, но я ведь , черт побери, библиотекарь. Мне нельзя так. Я должен все усложнять и в итоге запутаться в полке с книгами. Дворникам куда легче. Может поэтому Лариса Петровна, полная радости девица, превратилась в гору упреков и отчаяния? Нет, прямо таки безысходность!
Настала ночь, стало быть дворники начинают мести, а вот библиотекарям должно и подумать. Я вижу как хмурятся и встают бабушки, а голуби еле-еле передвигаясь, пытаются взлететь. Я ненамного отошел от дворника. Конечно я возвратился. В книгах так никогда не бывает. Люди уходят и уходят. Никогда не возвращаются. Ну хоть бы один вернулся, осознав свою глупость. Но нет, они гордые и мудрые индюки уходят и ты обижаешься на стопку бумаг и печатанных букв. Я возвратился. Напиши о мне рассказ, он был бы ужасно скучным и монотонным. Да я еще к тому же и возвратился. Совсем беда для книги.
Дворник начала энергично мести.
-- Простите меня за этот вопрос. Только ради любопытства! Настала ночь и вы начали мести, но послушайте. Сейчас зима и для меня, прошу заметить для меня, выглядит странно когда метлой водят по снегу.
Дворник не стала прекращать мести снег. Мести снег… мести снег…
-- Ах, опять библиотекарь! Книжный червь! Да, сейчас ночь и я мету снег. Что же в этом такого? Не понимаю. Я просто мету снег. Вы вернулись. Про вас нельзя писать книг, вы испортите их сюжетом и авторским замыслом.
-- Я знаю. Именно поэтому про меня и не пишут книг.
Дворник стала еще энергичной водить метлой, отдаляясь от меня.
-- А откуда вы знаете? Может я пишу про вас. Или другой библиотекарь. Это ведь не важно кто пишет, все равно получится бездарно и ничтожно.
-- По-моему важно.
-- Не спорьте. Никогда. Особенно с дворником. Во-первых это обернется провалом, во-вторых вы выставите себя идиотом.
Это просто ужас. С этой девушкой совершенно невозможно общаться. Как, в сущности, легко было общаться с Ларисой Петровной, нежели с дворником. Ведь действительно чувствуешь себя идиотом! Самым обыкновенным, недалеким таким идиотом.
Библиотека это не нечто неземное и мифическое. Это обыкновенная свалка человеческих мыслей. Не стоит обобщать. Обыкновенное скопление человеческой замудренности.
Лариса Петровна пила чай и мирно разгадывала кроссворд. Ужасные поступки как нестранно делают нас лучше, но случается это не у всех.
-- Лариса Петровна! Неужели вы до сих пор обижаетесь за столь неумелые суждения какого-то паренька-библиотекаря? Это глупо. Я вот только что разговаривал с дворником-философом с образованием врача и знаете что он мне сказал?
-- Вопрос явно риторический.
-- Это и подразумевается. Так вот, знаете что он мне сказал? Он сказал что ночью полагается мести, а днем думать. Лариса Петровна! Ну разве не в этом смысл жизни?
Она хлебнула чая, немного странно посмотрела на меня и опять сделала глоток.
-- Да… наверняка так и есть. Ну а кому то нравится курить, читать, кому-то мести. Ты знаком с Вилье Гарсиа Грин? Вот у нее в произведении Варваре нравится курить. Дворнику нравится мести… Я заговорилась… Но знаешь в чем сама суть проблемы?
Я ухмыльнулся.
-- Вопрос явно риторический.
-- Вся суть проблемы в том, что тебе ничего не нравится, пенек ты этакий! Ровным счетом ничего! Парадокс!
Лариса Петровна разводила руками и чуть ли не опрокинула чай.
-- Вилье Гарсиа Грин? Говорю точно это либо семидесятилетняя старушка, либо тринадцатилетний подросток, иначе нельзя никак философствовать. Между этим идет провал и бездна. А вот в отрочестве и старости по истине скрыты ответы.
-- Ты говоришь прямо как тринадцатилетний подросток!
-- Тоесть философски?
-- По-идиотски.
Это был мир. Признаться я даже ощутил прилив какого-то счастья от того что Лариса Петровна простила все мои глупые оскорбления. Это ведь самые приятные моменты, когда у тебя все плохо, а становится резко все хорошо. Как хорошо! Чертовски хорошо!
***
Соня бежала в легком белоснежном платье и бежевой сумочке. Легкая, невесомая во всех отношениях. Она так всегда хотела кудрявые волосы, но они у нее были тяжелые и прямые. Единственный груз, единственная забота это были ее волосы. Все остальное было легко и непринужденно. Официантка на пол ставки? Пожалуйста! Легкая победа в шахматах? Легко! И совершенно неважно что это я дал ей выиграть. Это, можно сказать, вообще незначительно.
-- Я… Я озадачен, Соня! Февраль все таки на улице.
Соня покружилась на месте и радостно засмеялась. Кожа у нее была в мурашках, а щеки красные!
-- Правда удивительно? А я решила не мелочиться! К чему эта будничная тина на счет зимы? Пусть будет лето! Это так легко устроить!
И правда… Так легко. Временами мне кажется что Соня с дворником учились в одном институте. Но какой уж тут институт! Все на что способна Соня – это одиннадцать классов и курсы бухгалтера.
-- Пойдем в твою кофейню. Я балдею от вашего смрадного растворимого кофе!
-- Ах, какой наглый! Прямо таки везде суешь мою работу. Сегодня у меня слишком хорошее настроение. Слишком! И я не допущу такого нахальства. Поэтому мы идем гулять. Сейчас лето ты забыл?
Конечно лето. Это особенно ощущается по синим губам Сони. Я посмотрел на нее с мягкой иронией и мы пошли гулять. Радостная и холодная Соня запела не совсем складную, вообще непонятную мне песенку.
-- А мы пойдем с тобой погуляем по трамвайным рельсам, посидим на трубах у начала кольцевой дороги… Замечательная песня. Мне она нравится больше чем твои книги. Право же, в них ничего непонятно, а вот здесь… все как в жизни.
-- Мои книги? Сейчас ночь и не надо думать о книгах. Ночью библиотека не работает, а вот дворники начинают мести и стало быть думать им некогда. К чему вообще здесь книги? Дворники метут! Ночь! Все так просто!
Я издал издевательский смешок. Соня настолько глупа что поймет все, что не понял я с уст дворника. Глупость- великое дело. Ум разрушает. Философия дворников, но никак не библиотекарей. Что поделать, но Соне все понятно и ясно. Она улыбается и ее синие губы растягиваются и улыбке , похоже, самого счастливого человека. У нее сейчас лето. Что может быть лучше?
-- Да, пожалуй сейчас о книгах говорить не стоит. Это утомительно даже днем. Лучше купи мне мороженое! Так хочется!
-- В этом вся и беда! Сейчас его нет. Одна химия! Ты хоть понимаешь что все природные катаклизмы, все войны, все восстания это только потому что нет мороженного. У меня вся жизнь погружена в мировую скорбь по мороженному. Нет, это возмутительно! Я готов волосы на себе рвать, но , черт побери, неужели это так сложно сделать тонну другую самого чистого и вкусного мороженного? Я , быть может, счастье до конца жизни бы обрел! Но это действительно сложно. А ведь сейчас разгар лета! И нет мороженного! Это крайне возмутительно!
Я издевался. Почему дворникам можно, а библиотекарям нельзя? В конце концов моя речь про мороженное может стать началом нового строя и теории о возникновении философии. Это так приятно нести всякую чушь. Я теперь понимаю дворников и Соню. И в край не понимаю Ларису Петровну. Все таки это очень тяжело.
Соня не слышала меня. У нее лето, прекрасная пора. А у меня зима, время уныния и депрессий. Но ведь даже у нее бывают затемнения! Когда она неразговорчивая, унылая , в общем как я. Она прямо таки медленно сходит с ума с огромными промежутками здравомыслия. Это тяжело и невыносимо, но гораздо тяжелее оставаться в этом здравомыслии всегда. Вот почему я , черт возьми, не могу стать дворником. Ночью я все равно буду думать, а не мести как полагается. Это разбивает все мои надежды напрочь! Весьма скверно…
-- Мы скучно живем, Сережа. Это обидно! Очень обидно! Мороженного нет, надежд нет, веры нет. Но ведь самое страшное это мороженное! Ну как его не могло оказаться в самую нужную минуту? Это издевательство. Я возмущена до предела. Такая жара а его нет. Я расплачусь сейчас. Почему его нет?
Соня хмурила брови и сжимала кулаки вовсе не маленькие, а большие и сильные. Образ ребенка ей вконец не подходит. Но она старается, я вижу.
-- Поешь снег.
-- Издевательства такого рода здесь не уместны. Я пыталась , Сергей! Я, черт возьми пыталась! Но это невозможно с тобой! Почему я не могу быть легкой беззащитной девочкой? Почему ты берешь все и портишь? Это невыносимо!!!
Резкая смена образа из легкой беззащитной девочки в поджарую официантку местной кофейни. Все происходит мгновенно, но я отлично знаю Соню.
-- С твоими ручищами, профессией и повадками быть легкой беззащитной девочкой сложно. Но вот образ доярки в самый раз. Не желаете снежку, мадам? Освежает в какой-то степени…
Она просто убивала меня глазами. Самыми страшными пытками терзала мое тело и самыми зверскими психологическими приемами впивалась в мой мозг. Выглядело это забавно, но я сдержал улыбку, чтобы не случился взрыв сквернословий из уст официантки в белом платье.
-- Идем в кофейню! Я замерзла, черт возьми, неужели ты не видишь! Какая подлая ситуация! Какой гнилой язык! Злой ты. Все библиотекари злые. Книжек перечитали что ли…
***
-- И долго ты еще будешь мне докучать своими разговорами? Библиотека давно не работает, ты знаешь? – Лариса Петровна расставляла книги. Кому то это может показаться странным. И это ведь по истине странно!
-- А кого мне еще докучать! Я жертва! Меня, понимаете дворники ставят в такое неловком положение, о котором вы и не слыхали. Это мой долг кого-нибудь докучать. Иначе я умру.
Лариса Петровна посмотрела на меня с выражением великой усталости и юмора.
-- Это все давно затасканно, Сережа. Нужно жить по-новому. Почему бы тебе не быть дворником? Мети себе метелочкой, чушь всякую неси с бывшим медиком в отставке на пару и в конце концов радуйся жизни! Это непросто, зато очень эффективно.
-- Ага, вы тоже знаете этого местного философа-идеалиста и дворника по стечению обстоятельств?
Лариса Петровна перестала расставлять книги и повернулась ко мне. До этого она разговаривала спиной ко мне.
-- По стечению обстоятельств?! Да это целое призвание, дурень! Это целое искусство! В прошлом эта, как ты называешь философ-идеалист, днем и ночью засиживалась вот тут в библиотеке и читала научную литературу и писала рефераты. В какой-то прекрасный момент она плюнула и с фразой «Боже мой, я учусь на безработного!» ушла устраиваться дворником. Это новый уровень, а ты сидишь здесь и докучаешь меня своими затасканными разговорами из книг Ремарка!
Я взял небольшой томик Ремарка и пристально стал вглядываться в обложку. Никогда его не читал…
-- Вы предлагаете мне встать на ступень выше и стать дворником? Библиотекари и дворники это не одно и тоже. У библиотекарей совершенно другое восприятие мира, да и к тому же я не писал рефератов по физиологии. Мне никак нельзя мести улицы, у меня нет образования, черт возьми!
-- В этом и проблема! Нет образования! Поэтому ты до сих пор сидишь и расставляешь книги. Все люди так делают у кого нет образования, а у кого оно есть, те метут улицы. Это их и возвышает над остальной серой массой.
Я оторвался от томика Ремарка. Лариса Петровна снова расставляла книги и что-то бухтела на счет Достоевского.
-- Вам не кажется, что у вас сейчас некая двойственность в словах на мой счет, Лариса Петровна? Да и вообще все это выглядит странно. Библиотека давно не работает, мы сидим здесь, расставляем книги и что-то бурчим про образованных дворников.
-- В этом и есть вся сущность библиотекарей, мой дорогой! Я рада что наконец это осознал.
-- Как же все плохо тогда…
-- Да нет же, глупый, все просто ужасно!!!
Уже два часа мы сидим в тишине. Лариса Петровна все также расставляет книги, а я разглядывают этот жалкий маленький томик Ремарка и все никак не решаюсь начать читать.
-- Все фальшиво и затасканно, Сережа! Вот почему ты сейчас сидишь? Почему бы тебе сейчас не сказать какую-нибудь глупость или начать танцевать. Это был бы уже совершенно другой взгляд на жизнь. Возможно, ты был бы счастлив.
Я откинул книгу и мягко улыбнулся.
-- Оттого я и библиотекарь. Затасканный, совершенно несклонный к новаторству книжный червь. Это ведь глупость? Станцевать я тоже могу.
И я стал плясать сиртаки, похоже единственный танец который я знал, за исключением Цыганочки.
-- Но-но. Это ведь без энтузиазма. По просьбе одной бабушки! И глупость у тебя двойственная! Ничтожество.
-- Ну разумеется. Кем я еще могу быть в глазах бабули-спортсмена? Ничтожеством! Ясное дело.
Лариса Петровна , казалось, хотела что-то сказать, но к ней прибежали внуки и она засияла как юная особа не самого широкого кругозора. Только сейчас я понял что библиотека, которая казалась мне движимым организмом, одним целым, скоплением мыслей и глупостей, но однозначно чем то живым, вдруг стала мертвой комнатой с полками и бумагой. Так было всегда. Никого не интересовала эта мертвая комната , только потому, что она была мертвой.
Эта умная женщина Лариса Петровна, заядлый идеалист, спортсмен, всего на всего бабушка с умением красиво усложнять, а я наивный, верил всему что она говорила. А я просто библиотекарь во всех отношениях. И что же? Неужели я осознал ту глупость, что сейчас же накрутил у себя в голове? Что-то изменилось? Ничего не изменилось. Я снова бесконечно неправ. Я снова как маленький ребенок перед всеми. Ребенок, понимающий весь абсурд своих мыслей. Сейчас ночь, и стало быть, дворники начинают мести, библиотека не работает, она никогда не работает. Самое ужасное , что моя жизнь это даже не прямая, а круг. Все сводится к тому, что дворник метет улицы и странно говорит непонятные мне вещи, а библиотека бесконечное число раз закрывается и уже не открывается никогда. А мне не остается ничего, кроме того как снова пойти играть в шахматы. Жизнь довольно проста если не обращать внимания на всякого рода мелочевки.