ПРЕДИСЛОВИЕ.
Годы неуклонно берут своё, как бы отчаянно мы этому не сопротивлялись...
Перешагнув 75- летний рубеж, можно сказать, что прожита долгая и очень трудная жизнь, бескомпромиссно расставившая все точки над « i «. Пришло время хотя бы ненадолго остановиться, оглядеться, вспомнить... О том, что – было... О тех, кого уже нет рядом...
И всё острее становится желание оставить свои воспоминания потомкам, одновременно чётко отдавая себе отчёт в том, что в наше стремительное лихолетье они мало кого интересует. И всё же... Если мои воспоминания заинтересуют хотя бы одного человека, значит – я старался не зря.
Воспоминания охватывают период от «границы воспоминаний» до окончания средней школы.
ЭХО ВОЙНЫ .
Воспоминания на грани небытия. Ночь. Наверное, объявлена воздушная тревога. Мать собирает старших брата и сестру. Я лежу в кроватке и плачу: боюсь, что меня не возьмут. Меня одели и мы бежим в убежище, которое находилось на песчаном пустыре во дворе дома № 8 по пр. Чкалова, недалеко от существующего и ныне двухэтажного здания бывшего детсада. Осталось в памяти, что в убежище был полумрак и много людей, в основном, женщины с детьми. Годы спустя, я узнал, что осенью 1941 года города Горький и Дзержинск подвергались массированным налётам фашистской авиации. Главными объектами бомбардировок были промышленные предприятия.
Ещё одно воспоминание. Тёмная осенняя ночь. По северо-восточному склону неба лихорадочно рыщут лучи прожекторов, отыскивая невидимые самолёты. Захваченный лучом света, самолет обозначает себя яркой звездой. К сопровождению обнаруженной цели подключаются другие прожектора, берущие самолет в перекрестие лучей. Но не слышно стрельбы, не видно разрывов зенитных снарядов. Возможно, это были послевоенные учения.
В годы войны недалеко от нашего дома, в лесу располагалась танковая часть.
Запомнилось, как однажды через наш двор двое красноармейцев со взятыми наперевес винтовками с примкнутыми штыками, провели в направлении части мужчину. Во что был одет конвоируемый, я точно не помню, но, кажется, на нём была гимнастёрка без ремня.
Однажды советский танк протащил на прицепе в расположение части ярко раскрашенный фашистский танк “ Тигр “. Зрелище имело огромное психологическое воздействие на зрителей.
Наверное, уже после войны, около соседнего дома несколько дней стоял танк Т-34 и мы – мальчишки - имели возможность поближе познакомиться с грозной боевой машиной, вдоволь полазить внутри танка.
После передислоцирования танковой части доступ на её территорию оказался свободным. У основания одной из песчаных дюн ещё военными было устроено стрельбище, которым после войны пользовались стрелки-спортсмены. Мальчишками мы часто посещали это место. Поэтому неудивительно, что в наших карманах иногда оказывались найденные в песке патроны. Чаще всего это были припасы к малокалиберному оружию, но попадались и боевые патроны к винтовке или к пистолету.
С боеприпасами были связаны и некоторые смертельноопасные забавы моего поколения.
Однажды старшие ребята из нашего двора забавлялись тем, что кидали найденную боевую гранату о стену двухэтажного здания, в котором после войны размещался Университет Марксизма – Ленинизма. Кидали до тех пор, пока граната не взорвалась, лишив руки одного парня и выбив глаз другому.
У меня и у моих сверстников восторг вызывали забавы другого рода. На пустыре мы разжигали костёр и с расстояния в несколько метров кидали в него патроны, после чего бросались на землю и лежали, вдавившись лицами в песок, до тех пор, пока боеприпасы не перестанут рваться. Конечно, глупыми мы были, но отчаянными!
Существовал ещё один опасный для жизни аттракцион с использованием патронов, который иногда выполнялся и мною. Как правило, аттракцион выполнялся в тёмное время суток, что значительно повышало эффект от зрелища.
Суть забавы заключалась в следующем. В стенках металлической консервной банки пробивались отверстия, а к её крышке привязывалась верёвка или проволока. В банку набивалось «топливо» - бумага, сухая трава и т.д. Одновременно в банку закладывался патрон. Топливо поджигалось и один из пацанов, стоя на ногах, за тягу быстро раскручивал банку у себя над головой. Зрители в это время бросались на землю. Вырывающееся из дыр банки пламя оставляло огненные шлейфы, прекрасно смотрящиеся в темноте. Затем раздавался взрыв и на тяге оставались клочья от того, что ранее было банкой. А из глоток мальчишек неслись возгласы неописуемого восторга.
Только сейчас до меня «дошло», что наши глупые и чрезвычайно опасные забавы были, по – сути, одним из вариантов “ русской рулетки “.
Нередко в карманах мальчишек можно было обнаружить и порох! Это были слегка изогнутые цилиндрики чёрного, жёлтого, красного и, кажется, других цветов, диаметром около 5 мм, и длиной чуть более одного сантиметра, с пустотными каналами внутри. Чтобы набрать пороха, мы уходили через песчаные пустыри далеко от дома – примерно туда, где сейчас находится Дом книги. Там, среди песков, в земле были большие круглые бетонные колодцы, в которых, вероятно, ранее хранился порох. У колодца не было твёрдого дна и в песке можно было собрать столько пороха, сколько хотелось.
Практически все пришедшие с войны мужчины курили, набивая свёрнутые из газетной бумаги «козьи ножки» махоркой. Мальчишки во всём пытались подражать взрослым и почти все «курили», применяя в качестве табака любые подручные материалы. Я, например, набивал свою «цигарку» сухими листьями тополя.
С порохом был связан и ещё один эпизод, прочно осевший в моей памяти. Дело было вечером. Я только что спустился из квартиры к компании курящих в подъезде сверстников. Почти одновременно со мной к группе подошёл мальчишка из нашей компании и попросил угостить его куревом. Кто-то дал подошедшему свёрнутую заранее “козью ножку“ и, когда парень взял цигарку в рот, поднёс зажжённую спичку. Через мгновение яркая вспышка озарила подъезд – бумага была начинена порохом. Кажется, мальчишке тогда неслыханно повезло и он легко отделался.
Однажды тёмной ночью во дворе нашего дома раздались выстрелы. В квартире 1-го этажа, расположенной под нашей, проживала семья майора НКВД. Выходившие во двор окна квартиры находились на небольшой высоте от отмостки, что позволяло желающим не только рассмотреть всё, что находилось в помещении, но и легко проникнуть внутрь. Видимо, той ночью кто-то решил нарушить покой семьи майора, но хозяин квартиры спугнул нарушителя и тот бросился в сторону сараев. Выстрелы майора звучали вслед убегавшему.
Первые послевоенные годы были очень тяжёлыми для страны. И всё же, государство уделяло определённое внимание заботам о детях. Жилищно-коммунальные отделы были обязаны выделять средства на организацию досуга детей. ЖКО выделило нам дефицитные волейбольную сетку и мяч, а мы должны были оборудовать площадку для игры.
В качестве опоры для сетки мы присмотрели на пустыре, вдали от дома, торчащую из песка трубу. При попытке откопать её, мы обнаружили в песке несколько пачек патронов к пистолету ТТ. Упаковка патронов была заводской из обильно промасленной бумаги. О находке мы сообщили в милицию и продолжали раскопки уже под наблюдением милиционеров. Всего нами были извлечено около сотни патронов.
В первые послевоенные годы у населения хранилось много оружия, особенно, холодного. Запомнилось: когда двое из моих сверстников-второклассников ссорились, защищать их интересы приходили старшие братья – учащиеся 7-х классов. У обоих с собой были очень популярные в те годы боевые ножи – « финки “. И хотя оружие этими парнями на указанных встречах никогда не применялось, само его наличие убедительно характеризовало общую обстановку первых послевоенных лет.
БЫТ.
В нашем доме жили семьи некоторых руководящих работников города, включая прокурора и начальника милиции; семьи инженерно-технических работников и интеллигенции; а также семьи рабочих химзаводов. В частности, семья измученных химией людей жила за стенами нашей квартиры, а наши смежные балконы разделяла только металлическая решётка.
Похожим был и состав жильцов соседнего дома № 9 по пр. Чкалова. Жители двух соседних домов – и дети, и взрослые – тесно общались между собой и до преклонных лет продолжают считать себя жителями одного дома.
Некоторые квартиры наших домов представляли собой коммуналки, в каждой из комнат которых жило по целой семье. Мне приходилось бывать в таких квартирах, увиденное навсегда отложилось в памяти: кухни с закопченными стенами и потолками были заставлены столами-шкафами, на которых громоздились, казавшиеся бесчисленными, керосинки и керогазы – “чудо“ техники тех далёких времён. В помещениях постоянно пахло керосином. Вместо дефицитных в то время верёвок для сушки белья часто использовалась проволока. Кругом были невообразимые теснота и грязь.
В годы войны и в послевоенные годы в некоторых семьях, живших в коммуналках, варили мыло, продажа которого позволяла хоть как-то поддержать семью. При этом в квартирах и вблизи от них распространялся и надолго сохранялся очень неприятный тошнотворный запах. В других квартирах занимались приготовлением варёного сахара или восхитительных петушков на палочке.
Наши дома были оборудованы системами центрального отопления, холодной воды и канализации. В просторной ванной комнате у нас была полноразмерная чугунная ванна. Для приготовления горячей воды использовалась водогрейная колонка с корпусом из красной меди. Топливом для чугунной печки колонки служили дрова или торф, а позднее – торфяные брикеты. Торф добывался в карьерах вдоль Московского шоссе. На кухне имелась просторная кирпичная плита с духовым шкафом. Рабочая поверхность плиты была выполнена из чугунных колосников с разбирающимися конфорками.
В годы войны и в первые послевоенные годы бичом жителей домов были огромные крысы с длинными хвостами. Они были всюду - и в квартирах, и в подвалах, и на дворе около помоек. Деревянные полы нашей квартиры были изуродованы большим количеством прогрызанных крысами дыр, закрытых железками от консервных банок. Но это не спасало от грызунов – через короткое время рядом со старой дырой появлялась новая. Дыры прогрызались и днём и ночью. Даже громкий стук по полу в том месте, где прогрызалась новая дыра, лишь на короткое время отпугивал крыс – через несколько минут они продолжали свою работу.
Однажды утром крыса оказалась на подушке рядом с лицом спящей сестры.
Прошли десятки лет, но меня до сих пор охватывают страх и чувство омерзения, когда вспоминаю картины, довольно обычные для того далёкого времени. В кухне имелся встроенный “двухэтажный“ хозяйственный шкаф – своеобразный холодильник того времени, имевший отдушины, соединявшие шкаф с наружным воздухом. Шкаф был предназначен, в основном, для хранения продуктов. Практически при каждом открывании дверки шкафа внутри него можно было увидеть крысу. Были случаи, когда хвостатая тварь прыгала из верхней секции шкафа на пол кухни.
Запомнилось, что во время войны на стёкла окон квартиры были наклеены кресты из газетной бумаги. Сделано это было на случай бомбардировки.
Потребление электроэнергии в годы войны и в первые послевоенные годы было строго ограниченным. Номинальное напряжение в сети составляло 127 вольт. Электросчётчиков в то время в квартирах не было. В помещениях допускалось иметь только одну электролампочку малой мощности. Поэтому в тёмное время суток в квартирах всегда был полумрак. Довольно часто напряжение отключалось. На этот случай во всех квартирах имелся запас лучин, свечек, “ коптилок “ или керосиновых ламп со стеклом – “семи-линеек“.
Все имевшиеся в квартире электрические розетки были заклеены бумажными лентами с печатями. За соблюдением режима энергопотребления следили контролёры, часто навещавшие квартиры.
Но, как известно, «голь на выдумку хитра» – люди искали пути обхода запретов, хотя это и было связано с очень большим риском: власть с нарушителями закона не церемонилась. Популярностью в то время пользовались «жучки» - изготавливаемые умельцами устройства, объединявшие в себе цоколь лампочки, патрон для лампочки и гнёзда для вилки электроприбора. Лампа извлекалась из патрона и вместо неё вворачивался «жучок» с ввёрнутой в него лампочкой. К гнёздам «жучка» подключался электроприбор, например, фильмоскоп. Благодаря этому нехитрому приспособлению, имелась возможность смотреть прекрасные довоенные диафильмы.
Даже в очень трудные для страны послевоенные времена, государство уделяло много внимания профилактике здоровья людей. Деревянные корпуса помоек во дворах летом белились раствором извести, а их содержимое обрабатывалось известью и регулярно вывозилось, для чего чаще всего использовались обычные телеги “на конной тяге“.
Тяжёлым наследием военных лет было поражение значительной части населения вшами и блохами; рахит у детей: глистные заболевания у всех слоёв населения. Вскоре после войны скончалась учительница школы, в которой я учился – её задушили глисты. Государство прикладывало много усилий для восстановления здоровья людей. В школах периодически устраивались медосмотры, проводились профилактические мероприятия. Иногда во время урока медики входили в класс и заставляли всех без исключения пить безвкусный рыбий жир или, ещё хуже, очень горькую «английскую соль». Впоследствии миллионы и миллионы советских людей были благодарны властям за перенесённые в детстве «мучения».
Очень приятные воспоминания остались у меня от зимнего утреннего чаепития перед школой. Точнее, не о самом чаепитии, а об обстановке, его сопровождавшей. Представьте: тёмное утро. Сильные морозы превратили стёкла окон в прекрасные художественные произведения. Свет в кухне не включается – она достаточно хорошо освещается ярко-красными всполохами из поддувала стоящего на плите самовара. От этих всполохов на стёклах – экранах окон возникает многоцветное феерическое зрелище непередаваемой красоты. Вода в самоваре закипает быстро и по всей квартире раздаётся призывный свисток нашего поильца, а из специального отверстия с откидным клапаном в крышке самовара выбивается упругая струя пара. В эти моменты самовар напоминал мне паровоз, собирающийся тронуться с места. После чаепития в такой прекрасной обстановке нестрашным был любой бушевавший за стенами мороз. А морозы в те зимы были нешуточными и иногда доходили аж до сорока градусов!
Но жизнь становилась ещё прекраснее, если в шесть часов утра из репродуктора раздавался еле слышимый хриплый голос дежурного оператора радиоузла, извещавшего о том, что, в связи с морозом, занятия в школах отменяются. При этом оговаривалось, ученики каких классов и какой смены подпадают под указанное сообщение (Занятия в школах проводились в две смены). Душа ликовала, если попадал в «категорию» - значит, можно спать, сколько хочешь, а потом до вечера кувыркаться на морозе в снегу, укрепляя своё здоровье! Но, бывали и грустные дни, когда термометр за окном показывал «нужный» минимум градусов, а репродуктор молчал. Помнится и комичный случай, когда в подобной ситуации я снял трубку телефонного аппарата и попросил телефонистку соединить меня с радиоузлом. Её слова очень меня тогда огорчили: « Не объявляли! Иди в школу, лентяй!»
В годы моего раннего детства многие мужчины брились опасными бритвами. В послевоенные годы во дворах домов нередко можно было увидеть человека, нёсшего на наплечном ремне самодельный деревянный наждачный станок с ножным приводом. В подъездах домов тогда громко раздавался клич: « Кому лудить, паять, точить ножи и бритвы?“ Один из эпизодов наблюдения за работой уличного универсала поразил меня и запомнился на всю жизнь.
К умельцу подошёл сосед – фронтовик. В руках он держал немецкую опасную бритву и спросил умельца – сумеет ли тот “направить“ её? Мастер долго и осторожно работал с заграничным инструментом. Закончив работу, мастер бритвой срезал прядь своих волос и, сложив их пучком, поднёс к острию лезвия, поперёк режущей кромке. Затем он легонько дунул на пучок – в пучке не осталось ни одного несрезанного волоска. Это было триумфом работы экстра-класса!
Почти обязательным атрибутом военных и первых послевоенных лет были электрические фонарики, работавшие от довольно больших плоских батарей КБС напряжением 4,5 вольта. У нас фонарик был сигнальным – выдвижные цветные фильтры позволяли менять окраску белого луча света на красную, синюю или зелёную. Запомнился мне и довольно оригинальный способ проверки работоспособности батарейки: её контакты прикладывались к языку. О пригодности батарейки судили по тому, насколько сильно она «щипала»!
Видимо, уже в послевоенные годы некоторые жители наших многоквартирных домов содержали коров, коз, свиней и кур. Запомнилось, как поздними вечерами к дому подвозили сено и владельцы живности развешивали его на массивных чугунных рычажных весах, подвешенных к треноге из брёвен. И никто тогда не удивлялся, увидев коров или коз, прогоняемых по выложенному булыжником проспекту Чкалова. Люди выживали, кто как мог.
О ПИТАНИИ.
Каких-либо особых воспоминаний, связанных с питанием в те далёкие и трудные годы, у меня нет. Могу только представить, каких трудов стоило матери прокормить большую семью. Не помню случаев, чтобы нам приходилось голодать. Рацион, конечно, был небогатым и определялся набором продуктов, выдаваемых по карточкам в соответствии с категорией получателя. Продовольственные карточки были отменены в конце 1947 года.
И всё-же, один эпизод остался в памяти. Однажды в доме появилась высокая металлическая банка с квадратным основанием. Желтые стенки банки были испещрены чёрными буквами. В банке была американская тушёнка. Если верить моим воспоминаниям, заокеанский продукт не был похож на нашу тушёнку, а скорее напоминал желеобразный мясной продукт, похожий на выпускавшиеся у нас позднее хлебцы.
Другие мои воспоминания дополняют картину тех лет.
Летом 1947 года я отдыхал в пионерском лагере в посёлке Бабино. Лагерь располагался в помещении бывшей школы лётчиков. Не помню: был ли в школе водопровод, но хорошо помню, что по утрам всех ребят выводили на берег находившегося невдалеке озера – умываться. Вода в озере была удивительно прозрачной. Запомнилось, что в озере было много вьюнов – небольших рыб из семейства угрей. Вьюны крутились вокруг детских ног и некоторым ребятам удавалось их поймать. Потом на чердаке здания счастливцы нанизывали рыбу на проволоку и, закоптив в отверстии дымохода , поднимавшегося из кухни, съедали.
Тогда же произошёл вопиющий случай. На кухне дежурили ребята из старших групп. Воспользовавшись тем, что повар на какое-то время отвлекся, один из парней решил вытащить рукой из кипящего котла мясную кость. Естественно, парень получил сильный ожог руки.
Моё пребывание в лагере было отмечено и запомнившимся событием: на поле, служившее ранее аэродромом, ненадолго приземлился двухмоторный моноплан “Дуглас“. Мальчишкам представилась редчайшая возможность как следует рассмотреть самолёт и прикоснуться руками к его крыльям.
После отмены карточек, накануне Нового года люди садились около репродукторов – о телевидении тогда не было и речи – и, вооружившись ручками и бумагой, ждали сообщений о новом снижении цен на основные продукты питания и товары. Снижения были небольшими, но и они воспринимались с воодушевлением, так как символизировали возвращение к мирной жизни.
Особо стоит сказать о хлебе.
Приятные воспоминания связаны у меня с покупкой горчичного хлеба. Магазин располагался в угловом доме (пр. Свердлова – ул. Кольцевая). Большие буханки взвешивались на рычажных весах – качалках. Хлеб имел золотисто-жёлтый цвет и был очень вкусным.
Но, живы во мне и воспоминания другого рода.
Бывали и длительные перебои с хлебом. В очереди за хлебом приходилось стоять с рассвета и до поздней ночи. В очередях велась перепись. Чаще всего порядковый номер, исчисляемый сотнями (если – не тысячами), наносился на кожу руки «химическим» карандашом. За целый день ожидания привоза хлеба – как правило, его привозили уже в темноте - очередь переписывалась не один раз. Поэтому руки людей часто были испещрены номерами, бережно охраняемыми от попадания воды. Подобные переписи проводились и в других магазинах, за другими товарами. Иногда на руки было нанесено несколько номеров и нужно было запомнить: в каком из магазинов был записан тот или иной номер.
Как правило, получив заветный номер, многие люди уходили по своим делам до времени объявленной заранее следующей переписи. Иногда этим пользовались подлецы, организовывавшие “ внеочередную “ перепись, внося в число первоочередников себя и своих знакомых. Из-за этого в очередях нередко возникали жестокие кровопролитные драки.
Помню, что хотя бы один раз я покупал хлеб через маленькое окошко в двери
“ чёрного “ хода хлебного магазина на пр. Дзержинского. Было это глубокой осенней полночью.
Как и чем питались семьи рабочих – я не знаю. Но сам внешний вид людей, измождённых химией, говорил красноречивее всяких слов. До сих пор перед моими глазами встают образы отцов некоторых моих сверстников, внешность которых полностью соответствовала описанию: « кожа да кости “.
ШКОЛА.
В первый класс я пошёл в сентябре 1946 г. в школу № 5.
До сих пор храню самые добрые воспоминания о своей первой учительнице – Марии Ивановне Ионычевой, жившей в соседнем доме. В памяти всплывает её всегда спокойный и очень грустный взгляд, её привычка кутаться в серую шаль при любой погоде. Причин такого поведения я не знаю, но, вполне возможно, что оно было связано с потерей близкого человека.
Начало учёбы запомнилось мне одним очень печальным фактом – гибелью одноклассника, с которым я даже не успел как следует познакомиться. Имени его я не помню, а вот фамилию – Шеварёнков – запомнил. Придя зимним утром в класс, мы узнали, что наш товарищ попал под снегоуборочную машину. Наверное, сегодняшнему зрителю эта машина показалась бы маленькой и слабой. Но в моей памяти она почему-то представляется не реальным механизмом, а каким-то призрачным видением - сверкающим фарами монстром, с диким грохотом ползущим тёмным вечером по мостовой проспекта Чкалова.
Были в моей жизни и не очень весёлые моменты, связанные с автотранспортом.
Сколько мне было лет, когда произошёл первый случай, я точно не знаю. Думаю – лет 7...8. На песке около здания будущего Университета Марксизма – Ленинизма росли три огромных тополя, вокруг которых летали тучи майских жуков. Гоняясь с фуражкой за жуками, я, видимо, выбежал на булыжную мостовую проспекта Чкалова. Больше я ничего не помню, до того момента, как пришёл в себя на кровати в квартире. Рядом сидела знакомая врач – педиатр Марина Ивановна Новожилова. Потом мне рассказали, что я бросился под грузовик и что крючок для крепления веревок на кузове грузовика только чудом не сломал мне позвоночник.
Какое-то время спустя произошёл второй случай.
Летом я играл около своего подъезда. Увидев подъезжающую к подъезду “полуторку“, в кабине которой рядом с шофёром сидела мать, я бросился навстречу машине. Только мастерство шофера Алексея Лукича Гринника – участника войны – предотвратило трагедию.
По программам второго, третьего и четвёртого классов я обучался в школе № 33. Что послужило поводом для моего перевода в другую школу, я не знаю.
Обстановка в школах тех лет полностью соответствовала общей обстановке в стране – процветали антисемитизм и доносительство. На время покидая класс во время урока, учителя приказывали старосте класса (не знаю, существует ли такая «должность» в школах сегодня?) записывать фамилии, а потом докладывать о тех, кто «плохо себя вёл».
Моей учительницей в школе № 33 была молодая, спортивного вида женщина с непроницаемым лицом, с резкими манерами и таким же голосом. Кажется, она ни разу не улыбнулась в классе за три года моего пребывания в нём.
Уже в те годы скрытый протест во мне вызывало её откровенное издевательство над одним из учеников – Сеней Г- ном. Этот еврейский мальчишка сидел на первой парте среднего ряда и всегда был в поле зрения учительницы. Щупленький и забитый, он всегда вёл себя очень тихо, но даже само его присутствие раздражало классную даму. Часто можно было услышать: « Г – ман! ( Ни разу она не обращалась к Сене по имени – только по фамилии!) Сиди тихо! ( Или что-нибудь ещё). А то - я всем скажу, КТО ТЫ ТАКОЙ!“ В «национальном» вопросе в те годы хорошо разбирались даже дети.
Большими друзьями мы с Сеней не были, но поддерживали хорошие отношения. Я и сейчас могу без труда найти коммунальную квартиру Сени, на кухне которой мне довелось бывать.
Моим одноклассником в те годы был Валерий Ситнов. Вместе с ним я начинал и свою краткосрочную учёбу в музыкальной школе. Это был очень скромный, абсолютно ничем не выделявшийся среди сверстников мальчишка. И только годы спустя я узнал, что отцом Валерия был лётчик, Герой Советского Союза Валентин Ситнов, получивший это высокое звание ещё в 1944 году!
Школьные аксессуары в первые послевоенные годы были однообразными и простыми.
Школьными портфелями многим ученикам служили матерчатые зелёные противогазные сумки на матерчатом же ремне. Кто-то носил школьные принадлежности в воинских полевых сумках из кирзы. Предметом гордости и зависти были офицерские сумки из натуральной кожи.
И одежда учеников нередко шилась из армейского обмундирования.
Ученические тетради «в линейку», «в клетку» или «в две косые» всегда продавались с вложенным листком цветной бумаги – «промокашки».
Записи в тетрадях делались карандашами или чернилами. Цвет чернил был разным – и фиолетовым, и вишнёво-коричневым, и ещё непонятно каким. Чернила продавались или в виде таблеток-концентратов, или готовыми к употреблению в стеклянных пузырьках. Часто эти же пузырьки служили и чернильницами, которые каждый день носили в школу и обратно домой. Измазанные чернилами руки были вполне обычным явлением. На смену пузырькам пришли чернильницы – “непроливайки“: лёгкие – из пластмассы и очень тяжёлые – из керамики.
Простыми были и ученические ручки. Широкое распространение получили цилиндрические деревянные ручки с металлическим наконечником для пера. Были и выточенные на станках деревянные ручки с удлинённым острым концом, как правило, украшенные цветным орнаментом. Помню, что продавались и пластмассовые аналоги остроконечных ручек – без украшений.
Для написания текста использовались металлические перья. Они были разными и по форме, и по назначению, что позволяло изменять толщину линии. Наиболее популярным у школьников было перо № 86.
В 1950-ом году я вернулся в школу № 5, в пятый класс и окончил школу в 1956 году.
5 марта 1953 г. умер И.В.Сталин. В это время я учился в 7-ом классе.
Безусловно, И.В.Сталин был для нас кумиром! Помню одну из первых самоделок, которую я задумал и осуществил, учась в первом классе. В картонной коробке из-под обуви я вырезал дно и закрыл образовавшийся проём отлично выполненным цветным портретом вождя из журнала « Огонёк». Сзади портрета я поместил патрон с лампочкой. В тёмной комнате освещённый портрет смотрелся великолепно!
День, когда по радио объявили о кончине Отца народов, был рабочим. Возможно, по молодости лет, я не испытал того потрясения, которое читалось на лицах взрослых. Свидетелем событий, связанных с похоронами И.В.Сталина, мне стать не пришлось: в тот же день у меня появились острые боли в животе и меня поместили в больницу с подозрением на аппендицит. Врачи накачали меня лекарствами и я долго спал, совершенно не воспринимая окружающее. Тогда обошлось без хирургического вмешательства.
До сентября 1954 г. обучение в школах было раздельным: школы делились на мужские и на женские.
Как повелось исстари, мальчишки в школе всегда что-нибудь «вытворяли». По оценкам настоящих педагогов, ребята «проказничали». Чинушами от образования вполне безобидные проделки юнцов квалифицировались как «хулиганство». Весьма разными были и наказания.
Методы наказания, применявшиеся в школах «сталинского» периода, повергли бы в шок современных «борцов» за права человека, на полном серьёзе требующих, чтобы учителя обращались к ученикам всех уровней на «Вы» и чтобы учащиеся общались между собой в той же манере.
Во времена моего детства понятие «палочная дисциплина» было вполне нормальным приложением к описанию школы – во всяком случае, к той, в которой я учился. И самое интересное заключалось в том, что нами методы «воспитания» воспринимались весьма спокойно, как само-собой разумеющееся!
Суть одной из «типовых» проделок мальчишек, направленных на срыв урока, состояла в следующем. Тёмным зимним утром перед началом занятий из светильников вывёртывались лампочки, на контакты их цоколей укладывались кусочки смоченной слюной промокашки и лампочки возвращались в патроны. Через какое-то время промокашка подсыхала и лампочки одна за другой «вдруг» гасли во время урока! Тихому восторгу «авторов» не было предела!
Самое распространённое «индивидуальное» наказание тех лет заключалось в том, что провинившийся до конца урока должен был стоять перед своими товарищами в углу класса. Эта мера наказания только стимулировала поиск нами «нестандартных» решений, превращавших урок в комедию.
В 8-ом классе одну из дисциплин нам преподавала «очень нервная» женщина средних лет. Будучи уже вполне зрелыми юношами, ученики довольно точно оценивали её очень невысокие профессиональные навыки и методы общения с классом. Ещё с младших классов в мою память врезалась характерная деталь её поведения на yроке: учитель ходит по классу с раскрытым классным журналом и ручкой, и цедит сквозь зубы: «Сейчас кол поставлю!» Ни о какой любви учеников к ней не могло быть и речи.
Количество поставленных ею в угол учеников в течение урока превосходило все разумные пределы. Следствием её обострённой нервозности было то, что иногда наказанию подвергались невиновные, что вызывало бурный протест последних. Естественно – урок был сорван. Зато начинался спектакль.
У каждого ученика в классе был «свой» угол. Наказанный ученик сознательно занимал «чужой» угол, на что незамедлительно следовала громкая реакция «хозяина» угла. Следовало очередное наказание и начиналась цепная реакция. Перед доской выстраивалась значительная часть классного коллектива. Потеха продолжалась до звонка, извещавшего конец действа.
Другие, весьма оригинальные, приёмы воспитания нарушителей дисциплины были у мужчины средних лет, обучавшего нас, кажется, в 8-ом классе, азам рисования. Царившая во время этих уроков обстановка была довольно своеобразной – «раскованной». Иногда – слишком, при которой ученики теряли необходимую им бдительность, чем и пользовался старший товарищ. Тихонько подойдя к провинившемуся, учитель ловким движением захватывал двумя согнутыми пальцами нос своей жертвы и тянул свою руку вниз, почти полоща лицо жертвы о пол. Со мною подобная воспитательная – очень действенная - процедура была проведена за ухо. Несколько часов я ходил с красным ухом. Но считаю необходимым отметить, что за подобные методы «воспитания» мы на их автора не обижались, искренне любили и уважали этого человека!
Методы наказания всего класса были иными. Одновременно и прокурором, и судьёй выступала завуч начальных классов, за которой из поколения в поколение следовало прозвище «милиционер». Интересно, что она призывалась учителями для экзекуции, независимо от возраста учеников – по крайней мере, до 9-го класса, когда обучение стало совместным с девчонками. И это при том, что в школе был завуч старших классов – добрейший мужчина, по-отечески любивший учеников и любимый ими.
Процедура наказания была уныло – однообразной. Войдя в класс, «милиционер» требовала выдать «зачинщиков» происшествия. Но наше поколение было воспитано на подвигах отцов и героев – комсомольцев. Стукачей не находилось! Тогда звучала команда : «Встать – сесть!» Так продолжалось несколько минут. После этого нам полагалось стоять в классе. По крайней мере, один раз весь класс стоял почти с утра до конца второй смены.
Ну, и само-собой разумеющееся «приложение» к экзекуции – соответствующие «автографы» в дневниках и вызовы родителей в школу.
В 8-ом классе в нашей школе образовалась небольшая группа ребят, наладившая работу школьного радиоузла и организовавшая - под аккомпанемент грампластинок - курсы самообуча танцам. В группу входил и я. Моим « ноу-хау “ было использование в качестве партнёрши обычного стула. Находка оказалась весьма удачной: я неплохо научился танцевать вальс, что давало мне значительное преимущество в дальнейшем. В 9-ом классе к нам присоединились девчонки, закрепившие наши успехи на паркете.
Оглядываясь на прошлое, школьные годы я оцениваю как очень интересный этап в моей жизни. С благодарностью я вспоминаю учителей, оставивших своими знаниями и высочайшими человеческими качествами глубокий след в моей жизни. Это физик Анатолий Васильевич Кисляков, преподаватель английского языка Антонина Васильевна Кузнецова, историк Валентина Николаевна Маслова, преподаватель географии Мария Михайловна Гундарина .
На этой ноте я хочу закончить повествования о некоторых эпизодах своей долгой, очень трудной, но очень интересной жизни.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ .
Годы войны и первые послевоенные годы были для нашей страны чрезвычайно тяжёлыми. Затеяв войну, гитлеровские головорезы открыто провозгласили её конечную цель: стереть с лица Земли великое социалистическое государство, уничтожить его промышленный и сельскохозяйственный потенциалы. Надлежало истребить большую часть населения, а оставшихся в живых превратить в бессловесных рабов.
Для достижения поставленной цели агрессоры применяли самые бесчеловечные методы: оружие огромной разрушительной силы; газовые камеры; блокаду населённых пунктов; массовые казни мирных жителей.
Но хвалёные стратеги вермахта просчитались!
Наша страна не только выстояла против натиска, но, закалившись в тяжелейших сражениях, окрепла и раздавила фашистскую гадину в её собственном логове!
Но слишком дорогой ценой далась эта ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА...
Десятки миллионов погибли на полях сражений. Миллионы воинов стали инвалидами.
Миллионы погибли в лагерях для военнопленных и в концентрационных лагерях.
Миллионы мирных людей погибли при бомбардировках и артобстрелах.
Миллионы мирных граждан погибли от голода и болезней в блокадном Ленинграде, в тысячах других населённых пунктах необъятного Союза.
Миллионы мирных граждан потеряли здоровье на рытье оборонительных окопов; в шахтах, на заводах и в полях, создавая оружие победы и обеспечивая фронт и население продовольствием.
Не сосчитать загубленных фашистскими извергами стариков, женщин, детей...
Такова неисчислимая цена нашей Победы! Столько наша страна заплатила за сохранение поколения «детей войны», за саму возможность существования нынешнего поколения.
И это должны помнить ВСЕ! Особенно – молодёжь!
Помню и я! Десятки миллионов советских людей погибли или стали инвалидами, защищая свою страну, свои семьи и незнакомых им советских людей от кованого сапога фашизма, защищая и мою жизнь.
СПАСИБО ВАМ, ПОГИБШИЕ И ЖИВЫЕ!
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ И УШЕДШИМ!
ЗДОРОВЬЯ И ДОЛГОЛЕТИЯ ЖИВУЩИМ!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ 70 – ЛЕТИЕ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ !!!
Валерий Пантелеев. 2015 г.