Истинно говорят: «Посеешь поступок, пожнешь привычку, по-сеешь привычку, пожнешь характер, посеешь характер, пожнешь судьбу».
Я очень хорошо помню этот день...
Лето 1939 года выдалось необычно жарким. Отец примчался на машине домой в обеденный перерыв. Он получал почту на работу, выписывал газеты на адрес автобазы, а домой брал читать. Приехал, под мышкой кипа газет свежих, в руках сумки с продуктами. Посреди комнаты стоял большой овальный обеденный стол, а возле дивана - письменный стол, на него и бросил свернутые газеты Иван. Из-за жары разделся до трусов, быстро поел и прилег на диван отдохнуть да газетку почитать. Взял верхнюю из пачки, развернул и лег головой к столу.
Я, как всегда, ковырялась долго в тарелке, кушала, мама меня торопила:
- Давай, Томочка, кушай быстрей.
Она подошла к письменному столу, где газеты лежали, он не мог ее видеть. Взяла газету, села к столу, ждала, пока я поем, чтобы со стола прибрать. В комнате стояла тишина, только и слышно, как я лениво возила ложкой по тарелке, шуршала газета отца, да жужжала залетевшая через распахнутые окна муха. Мама развернула свою газету, а изнутри выпало письмо. Она молча покрутила-повертела его, увидела: «Ивану Архиповичу лично». Письмо из Москвы, а прислано на гараж. На обратном адресе фамилия какой-то женщины. Мелочь, вроде бы, мало ли от кого могло быть письмо, но мама, видимо, что-то заподозрила. Распечатала молча и прочитала.
Я видела это письмо, все родственники его видели, мама долго его после этого хранила. Написано ровным, красивым женским почерком, аккуратно выведены все буквы, видно, что старалась женщина, с любовью писала. Приезжай, мол, все готово к твоему приезду, я тебя очень люблю и очень жду, сходим в Метрополь, лучший по тем временам ресторан, и в Большой театр. И смысл такой, что наконец-то они смогут почувствовать себя свободно, и никто не сможет им мешать, заживут красиво, не то, что в Горловке, которую и городом назвать нельзя. Когда мама прочитала, что у них расписана целая развлекательная программа на неделю, она, недолго думая, подошла к дивану, держа письмо в руке, и спросила у него:
- А что это значит?
Сердце колотилось у нее, но она постаралась тихо и спокойно сказать:
- Теперь мне понятно, зачем ты едешь в Москву!
Иван недоуменно повернул голову, увидел письмо, и тут с дивана его как ветром сдуло. Он хотел вырвать у нее это письмо из рук, а она не отдала. Он просил сначала:
- Отдай письмо! Или порви! Я его и читать не буду!
Они стали бегать вокруг стола, раз-другой, она от него, он за ней. Мне стало безумно страшно, таким я своего отца еще никогда не видела. Его лицо, его движения, что-то было в нем в тот момент такое, что мне самой захотелось как можно дальше убежать. Я бегом выскочила из комнаты, и спряталась за дверь в спальне.
Мама бросилась за мной, сначала хотела отдать письмо мне, чтобы я спрятала, потом вдруг резко передумала и выскочила на балкон. На дворе полдень, перерыв как раз, во дворе полно детей и взрослых, гуляют все с колясками, и детсадиковская группа с нянечкой. Все, так или иначе, знакомые, дом казенный, только семьи сотрудников «Донэнерго» живут. Балкон открытый, голые прутики металлические. Она-то в халате была, а Иван без брюк, в одних трусах, и не мог на балкон выскочить за Маней. Она держит письмо за перилами, зло смотрит на него и чеканит:
- Не приближайся ко мне! Если подойдешь, сброшу письмо вниз! И пусть его читают все!
У нее появилось несколько мгновений, чтобы осмыслить его фразу, брошенную, когда он еще гонялся за ней по комнате: «Все, что хочешь делай, только не неси это письмо мужу!». Она вдруг поняла, что он не хочет ни скандала, ни огласки, и решила делать ему наперекор! Иван просил:
- Муся, ради Бога! Пусть письмо останется у тебя, мне пора ехать, меня шофер внизу ждет! Я вернусь с работы, и мы поговорим с тобой, я тебе все объясню! Только ради Бога, не относи письмо ее мужу, очень прошу!
Не знаю, почему он сказал ей эти роковые слова. Ей и в голову в тот момент не приходило беспокоиться об обманутом муже, хотя она его хорошо знала, он тоже работал в «Донэнерго». От обиды и злости ей хотелось задеть Ивана за живое, унизить его любовницу, отомстить им обоим. И она ответила:
- Ах, ты этого боишься? Значит, я так и сделаю!
Иван оделся, хлопнул дверью, сбежал по лестнице вниз и уехал на работу. Спрашивал у него потом лучший друг его Паша Кутепов:
- Почему ты уехал? Почему на коленях не валялся? За руки жену не хватал? Надо было не отходить от нее, пока бы не простила!
Бывают в жизни такие дни, когда длинная цепь, казалось бы, не связанных между собой событий закручивается в тугой узел, и все плохое в итоге сходится в одной точке. Такой точкой стало это письмо из Москвы, разрушившее всю их дальнейшую жизнь...
Потом, много лет спустя, размышляя об этом памятном дне, я вспоминала и лица, и звуки, и запахи. Мне тогда было шесть лет, и я не могу сказать, хорошие или плохие были отношения у моих родителей, ведь ребенок через призму своей любви видит в родителях только хорошее, и даже не может предположить, что у мамы с папой может что-то не складываться. Может, и были между ними какие-то нелады.
Фотографию одну я рассматривала - за столом в компании они сидят, он рассказывает что-то, рука в бок, голова гордо запрокинута. А она в свитерочке простом, платок белый на плечах, сидит сбоку на стуле, и смотрит на него осуждающе, недовольно.
У него характер компанейский, веселый, может, ей не всегда это нравилось, ревновала. Может, в компании хвастался он, как умеет дела проворачивать, а она всегда себя «честной» считала. Если сдачу, то до копейки! Но до этого дня я не помню между ними скандалов, ругани, поэтому и испугалась тогда сильно. Мама всегда бескомпромиссная была, всю жизнь для нее белое было белым, а черное - черным. До самой старости не понимала полутонов. Ни хитрить, ни юлить не умела. И прощать тоже.
А в тот момент Мария получила такой неожиданный удар! У нее было четкое представление о семье, о верности, а Иван даже не почувствовал, как глубоко обидел ее своей изменой! Больше всего ей нужна была поддержка мужа после смерти ребенка, а он находил развлечения на стороне! Она прекрасно представляла, как весело можно провести неделю в Москве, ведь Иван и Мария несколько лет назад вместе гуляли по столичным улицам, ходили в театры и кино. И это ее задевало еще больше, они планировали «почувствовать себя свободно»!
Она плохо соображала, что же ей делать? Что говорить? Еще раз перечитала письмо. Жену своего сотрудника Фаину она знала. Встречались в общих компаниях, вместе с семьями на отдых ездили. Она писала из Москвы, что остановилась у родственников. Еще раз перечитала Мария слова «люблю» и «жду», и так ей стало обидно и горько, что будто пелена застилала ей глаза. На эмоциях, сразу же, пошла она на работу к мужу Фаины в «Донэнерго», не спрашивая ни у кого совета. Она торопилась, пока не закончился рабочий день.
Муж Фаины тут же при ней прочитал письмо и коротко ответил:
- Я все понял, я приму меры.
Говорили, что он очень хороший муж. Два года назад у них родилась дочь, он сам стирал ей пеленки, вставал к ней ночью, если надо было перепеленать, купал ее, кормил, сажал на горшок, когда немного подросла. Самой Фаине подавал кофе в постель, по хозяйству все делал, ходил с утра пораньше на рынок, пока жена с дочкой еще нежились в постели. Все соседи видели и завидовали их семье. Фаина изящная была, модница, в Москву муж ее отпустил за покупками, хоть и ребенок был маленький.
Больше всего его обидело в письме, что она назвала его за глаза плебеем, да еще и перед любовником. За что? Неужели, потому, что он ей угождал? В тот же день Фаина получила телеграмму: «Приезжай срочно!»
Мария же продолжала свой бессмысленный бунт, уверенная в том, что поступает правильно. Отдав письмо мужу Фаины, она помчалась к Хрисанфу жаловаться на Ивана. Слез не было, росла только злость. Непроизвольно сработала привычка советоваться со старшим братом и доверять ему - Мария надеялась на поддержку, хотела убедиться, что она права в своем праведном гневе. Эх, если бы мудрый старший брат сказал ей:
- Маня! Да плюнь ты! Чего ты на него взъелась? Да пусть прощения просит, в ногах валяется, будешь им вертеть, как захочешь!
Но, из-за давней неприязни к Ивану, результат получился с точностью до наоборот.
Хитро посмеиваясь своим скрипучим смехом, Хрисанф обещал прочистить Ивану мозги. Как «родичи» узнавали новости, не знаю, но все поучаствовали и приложили руку к разрушению их семьи. Вся накопившаяся злость и зависть к Ивану сквозила в их словах. Почему Мария этого не почувствовала? Одно слово стучало у нее в голове: «Предатель!» В гневе ей хотелось его опозорить и отомстить.
Андрей зло и ехидно смеялся:
- Оце так я ніколи не женюсь. На шо воно нужно?
Костя гудел басом, аж захлебывался:
-У нас такого ніколи не було! Як це так! Хай йде! В шию його! Нам такого зятя не треба! Пиши на нього заяву, йди до горкому партії, нічого не бійся! Ми сестру не дамо в обіду! Зюзюк клятий! Що, йому все можна?
Сестры ее утешали - в семье всякое бывает, перемелется, мука будет.
По совету братьев Мария отнесла заявление в горком партии. Вот чего не было у нее в характере, так это расчетливости, не умела она ходы наперед просчитывать. Неужели она не могла предположить, что у него будут крупные неприятности? Она никогда не была членом партии и не испытывала на себе лицемерие партийных чиновников, не стояла «на ковре», оправдываясь перед ними, не была под давлением их высокомерной «праведности», и легко поверила Хрисанфу, что там «Ивану прочистят мозги».
Продолжение...
http://www.proza.ru/2015/02/11/1474