Недопетая песня

Александр Николаевич Захарченко
Они погибли в одном бою, но каждый за свою правду. На поле боя лежали голова к голове, словно други, закопченные от горевшего рядом танка, грязные от талого снега перемешанного с землёй; распластались на спинах, словно птицы в полёте, остекленевшими, немного удивлёнными глазами глядя в небесную синь неба, и отпуская в него свои души.
Свет не померк после их гибели, разве что почернело вокруг от нового взрыва, но убивать больше было некого: кто-то из живых ушёл вперёд, кто-то отступил, и комья выброшенной земли присыпали мёртвые тела так, что теперь родная мать их не найдёт, разве что однажды в половодье обнажатся белеющие на чернозёме черепа, да косточки.
А один из них был женат, и свободный от тела, сразу вспомнил о своей супруге, и полетел к родному дому. Долетел в один миг, и, юркнув над блистающей на солнце оцинкованной крышей, опустился на деревянное крыльцо. Во дворе играли дочки, потрепать бы их русые головёнки, прижать к себе худые тельца, но как это сделать? Из дома вышла жена, и, пройдя сквозь него, позвала их обедать. Он едва не сошёл с ума, если бы это было только возможно, потом долго стоял, осознавая случившее.
Во время обеда, душа металась по комнате, неистово крича: «Я здесь! я рядом!», но его не слышали, только жена долго и тревожно смотрела в окошко, потом тяжело вздохнула, и стало убирать посуду. Ей недосуг, стирки много, а стирать приходится вручную, стиральную машину они с Миколой так и не нажили, все деньги уходили на кровиночек.
В кастрюле стыл борщ. Как он любил её борщ с буряком! С поджаркой на сале! С мягким хлебом, который она сама пекла…

А другая душа полетела к матери. Несколько дней металась по квартире, кричала, сшибала со стен свои фотографии, и мать её услышала. Догадалась. Подняла фотографии с пола, и зажгла свечку по своему Коле.
Потом душа просила прощения за то, что не может её обнять, за то болезненное, стылое одиночество, которое  ей теперь придётся бессмысленно коротать без него, оправдывалась, что его дело правое, и если бы пришлось вновь…
Мать понимала умом, но не сердцем. Ведь, женщина живёт для кого-то, мать – для сына. Для кого ей теперь лепить пельмешки, а по выходным печь пироги и блинчики? Со свежей сметаной.
Да, и умом понять трудно: люди, ведь, не звери, зачем убивать друг друга, когда можно договориться? На свете столько средств связи! Для чего машины, самолёты миллионы рукопожатий, миллиард улыбок? Почему же глаза у некоторых – пустые, словно смерть выела их души, и к чему не притрагиваются их руки, всё превращается либо в золото, либо в смерть?
Что она может поделать? Простой человек с простым человеческим сердцем? Она может испечь огромный пирог, и накормить всех досыта, она может стирать сутками…

А потом они слетелись на поле боя, чтобы лучше рассмотреть виновника своей смерти. Но оказалось, что они похожи друг на друга, только Микола чуть постарше, серьёзнее, а у Николая улыбка никогда не слетала с его ясного лица.
Посмотрели они друг на друга, попытали друг друга глазами, и оказалось, что им и делить-то нечего! У них и песня любимая одна! Сели они тогда рядышком, и протяжно, душевно в два голоса запели:

Ой чий то Кінь стоїть
Що Сива Гривонька
Сподобалась мені
Сподобалась мені
Тая Дівчинонька

Не так та Дівчина
Як Біле Личенько
Подай же Дівчино
Подай же Гарная
На Коня Рученьку…

Так хочется, чтобы такое доброе пение услышали все…