(Stefan Hofmann photo)
«Oh my God, do I do something?»
(«Боже мой, а я делаю что-то?»)
Все, что я пережил или выдумал, из чего-то неограниченного становится буквой, из материи вылетает лишняя для нее пустота, и рождается слово, еще и еще, - они разгоняются, происходит синтез с выбросом тепла, ускоряются строчки перед глазами, мимо жизненных принципов, мимо всех моих остановок, как вагоны метро. Над туннелем, над моей одноколейкой выбора, поднимаются яркие образы. Я засматриваюсь на них, становлюсь дремучим, труднопроходимым, пока не опустится подбородок на сонную артерию.
И когда мне станет светло, мы приехали, мне - выходить. В воскресения я забываю о творчестве, поскольку жизнь, во многом, - это не иметь места, куда ты хочешь сбежать.
И я радуюсь, если не за что ухватиться, и грущу, когда становлюсь маленьким и кусачим, когда не пишется, когда не сходится то, что планировал с тем, что существует помимо моей воли.
А бывает еще, что я бессознательно обниму одну из холодных ножек циркуля, оставаясь там, где я был, убедительно дырявя бумагу, или осмысленно летаю по кругу, пока все не закончится.
Так во мне растут и угасают силы, стремящиеся к центру и удаляющиеся от него.
Все это наше прилежное черчение – просто делание черточек.
Я давно уже сбился со счета.
И все меньше хочу перемен.