Он не любил утро. А за что его любить? В детстве его отрывали от сладких снов, бесцеремонно расталкивая, не взирая на рев и протесты. Затем молча волокли в ясли, потом – также безжалостно в сад. Дальше последовали школа и институт, потом – работа. Работа, в принципе, протеста не вызывала. Его вполне устраивало то, чем он занимался, да и платили сносно – на эти деньги вполне можно было жить, даже откладывать понемногу. Но вставать каждый день под этот треклятый звук… сбрасывать с себя мягкое, нагретое собственным теплом одеяло, бежать, погружая разомлевшее тело в холодную темноту… Нет, те, кто называл утро добрым, явно издевались, или просто были устроены иначе, в чем он лично сомневался.
…Сегодня он позволил себе чуть-чуть понежиться, бросая вызов ненавистному надзирателю, который с автоматической точностью каждый день отрывал его от блаженства. Но как-то так получилось…ну, вообще, так часто почему-то получалось. Короче, полчаса совершенно непонятным образом провалились в никуда, и он снова опаздывал на работу. Застегиваясь на ходу и заодно проклиная свой рабский удел, он спустился вниз, забрался в ледяную машину, выехал со стоянки, судорожно поглядывая на часы, а затем, проехав метров триста по тихой улочке, собрался повернуть на центральную.
И тут он понял, что торопиться бесполезно. Он опять получит нагоняй от шефа и злорадное тихое хихиканье в спину со стороны паиньки- конкурента. В конце концов, его на самом деле уволят, если что не так, припомнив неорганизованность и безответственность, и будут иметь для этого серьезные основания.
Бесконечный ряд автомобилей, автобусов и грузовиков, медленно, почти незаметно, полз по направлению к светофору, маячившему где-то далеко впереди. Громко выругавшись, он собрался было разделить безрадостную участь всех этих несчастных, по неизвестной причине обреченных на позорное опоздание. Но тут идея осенила его и, под лавину возмущенных сигналов, он перебрался в крайний ряд, потом съехал на боковую улицу, и, невзирая на знаки и возмущенные крики пешеходов, рванул по лабиринту улиц к объездному шоссе. Это, конечно, намного дальше, бензину прорва уйдет, но что оставалось делать? Наконец он приблизился к долгожданному повороту. Но судьба и здесь расплылась в безобразно-злорадной улыбке, указав ему на колонну машин, которая вообще не двигалась – впереди пульсировали полицейские мигалки, визжала скорая, несущаяся на всех парусах к месту аварии. Стоп! Сопротивление бесполезно! Он покорно встал в ненавистную очередь за право добраться до цели. Прикрыв глаза и скорчившись, как от зубной боли, он сдавленным голосом произнес Последнюю Мантру.
Денис изнывал от тоски. Летние каникулы, столь долгожданные еще два месяца тому назад, уже перестали радовать. На улице шел дождь, телевизор, как всегда, по утрам узурпировала бабушка, интернет был отключен суровым отцом за недостойное поведение в прошлую пятницу. Лениво потягиваясь, он прошаркал в кухню, открыл холодильник и засунул лохматую голову в его белую, прохладную глубину. Молча оценив содержимое, он с досадой хлопнул дверцей, чуть не опрокинув стоявшую сверху вазу.
- Тише, Диня, тише! - отозвалась из комнаты бабка.
- Что, «тише», нормальной еды в доме нет! – пробурчал он.
- Каша вон на плите, с молочком, с маслицем, с утра только варила, вот и ел бы на здоровье!
- Сама кашу ешь! Мне что, два года!? Все каша да суп! Надоело!
- Правильно, правильно мать делает, что всякую гадость тебе не дает! Вон у Валентины Никитичны внуку все зубы повырывали, а все от того, что эти ваши пакетики ему покупали без конца!
- Прям таки все… - проворчал Денис и вышел на балкон.
Мелкий дождь не переставая моросил вот уже вторые сутки, от чего незаасфальтированный двор полностью раскис, превратившись в громадную серо-коричневую лужу с мокрыми кустами по сторонам. Никого. Даже бездомные коты куда-то попрятались. Денису стало так грустно, что он стал подумывать о походе в библиотеку. Он даже вспомнил, что список книг на лето лежит где-то в правом ящике письменного стола. Но он быстро отогнал от себя столь позорную мысль.
«Хоть бы позвонил кто», - и он глубоко вздохнул, вспоминая, что все закадычные приятели разъехались – кто на дачу, кто – к родственникам, а некоторые, вроде Артема, вообще укатили с родителями за границу. И тут он вспомнил про Алика. Вообще-то, Алика он недолюбливал – уж больно он был правильный – и учился хорошо, и спортом занимался, и родителям помогал. Ему вечно ставили Алика в пример – и в школе, и дома. Сложно, согласитесь, горячо любить такого субъекта. Но это в обычное время. А сейчас и Алик может сгодиться, тем более, что у него – компьютерные игры, и телевизор, и интернет, поди, ему никто не отключает.
Денис, приободренный надеждой хоть как-то развлечься, вернулся в комнату, надел футболку, и, не снимая порванных тапочек, направился к двери.
- Ты куда? – встрепенулась бабка, - Дождь на улице!
- Да к Алику! На третий этаж…
- А… - удовлетворенно отозвалась бабка, не отрывая глаз от экрана, - это ты хорошо придумал. Алик - славный мальчик, может чему хорошему тебя научит…Иди, иди!
Денис, ничего не ответив, выскользнул за дверь. Он глубоко вдохнул знакомый с самых ранних лет запах родного подъезда – смесь плесени, застоявшейся мочи и подгоревшей картошки. Ощутив прилив бодрости, быстро сбежал по лестнице вниз и, приблизившись к двери с отполированным до блеска номером, нажал на кнопку звонка, до которого еле дотянулся. Никто не спешил открывать. Он подождал немного, потом встал на цыпочки и позвонил снова. Опять молчание. Денис приложил ухо к двери и услышал слабый шум телевизора. «Ага!» - злорадно произнес он, - «Спрятаться решил, гад!». Он дернул за ручку – дверь бесшумно открылась. Быстро прошмыгнув по темному коридору, Денис зашел в гостиную.
Алик сидел на диване, поджав ноги по-турецки и погрузив правую руку по самый локоть в огромный пакет с чипсами. Денис проглотил слюну.
- Ты че, оглох, что ли? – негромко вопрошал он, устраиваясь рядом на диване.
- Некогда мне туда-сюда бегать. Не видишь, что ли, фильм смотрю!
- Дай! – командным тоном произнес Денис и протянул пухлую руку к пакету.
Алик настороженно посмотрел на Дениса, потом на содержимое пакета, потом снова на Дениса.
- Обойдешься! У самого мало осталось! Мне больше одного пакета в неделю нельзя, тренер запретил!
- А с друзьями делиться тебе тоже тренер запретил? – вспылил Денис.
- А с каких пор ты в мои друзья записался? – спокойно парировал Алик. – Как дразнить, так ты первый! А теперь про дружбу запел, когда твоя шпана на каникулы разъехалась! – Алик презрительно фыркнул.
Денис молчал. Ему стало себя очень жалко. Что за люди кругом! Родители только тем и занимаются, что наказывают да нравоучения читают, сосед – жмот и ябеда. Скорее бы в школу! Там он ему все припомнит – и чипсы, и презрительную ухмылочку. А пока, лучше промолчать. Тем более, что дома делать совсем нечего.
Денис уставился на экран. Там происходило что-то непонятное – люди с перекошенными лицами в ужасе бежали куда-то под жуткий рев и грохот - взрывались дома и автомобили, падали, словно карточные домики, мосты, огромные волны накатывали на берег, вылизывая его до стерильной чистоты.
- Че за фильм?
- Да новый, совсем новый. Брату друг дал – на один день всего!
«Врешь, мразь», - подумал Денис. «Боишься, что я у тебя попрошу.»
- Ну раз на один день, - вздохнул он с притворной покорностью, - тогда понятно. А можно, я с тобой смотреть буду?
- Смотри, - Алик безразлично дернул плечом.
- А про что фильм-то?
- Ну, короче, в наше измерение прорвались монстры, у которых нет телесной оболочки. Они – невидимки. Но они уничтожают все подряд, потому, что их измерение граничит с нашим и наша жизнедеятельность им мешает – шумные мы, нас слышно и видно, а они любят полный покой. Ну вот, Австралию и Азию они уже укокошили, а сейчас…
- Поня-я-я-тно,- разочарованно протянул Денис. Ему снова стало жаль себя – так унижался из-за полной ерунды. – Столько раз уже было! Как тебе еще не надоело?! - и он произнес по складам Последнюю Мантру.
Этот вторник был ничем не примечателен - такой же знойный и влажный, как и все остальные летние дни. Все те же чистые улицы, аккуратно одетые люди, яркие рекламы, богато и вычурно украшенные витрины магазинов. Никто не замечал, что время раскололось на две кровоточащие половины. Еще вчера родной город был таким светлым, радостным, волшебным! А сегодня он превратился в безликую тень, вечную декорацию, мучительно напоминавшую о счастье, которое, казалось, поселилось здесь навсегда, но оказалось всего лишь радужным маревом над серой мостовой, растаяв в один миг. Этот день она не забудет никогда. Этот день принес ей самое тяжелое известие за всю ее короткую жизнь. Она молча шла вперед, смутно осознавая, куда и зачем.
Зайдя в метро, она по привычке выключила звук мобильника. Так здесь поступают все – чтобы не тревожить других. Раньше ее раздражало это негласное правило, ведь в любую минуту могла прийти эсэмэска или звонок. Но теперь уже ждать нечего. Вернее, все остальные могут подождать. Им совсем необязательно отвечать моментально.
Су Джин зашла в вагон и села у окна. Народу, как всегда, много, но час пик еще не начался и можно было найти свободное место. Прямо перед ней уселись парень и девушка. Она заметила, как парень незаметно взял руку своей подруги в свою и нежно сжал. Та повернула голову и посмотрела на него долгим взглядом, полным значения, понятного лишь ему.
Су Джин передернуло, как от электрического разряда. Она встала и прошла в другой конец вагона. Там не было свободных мест, но стоять, пусть и очень долго, куда легче, чем смотреть на то, как…как было всего пару недель назад. И больше никогда не будет. «Больше никогда», - повторила она про себя несколько раз, внутренне сжимаясь от боли – ей почему-то хотелось себя мучить, но в то же время хотелось спрятаться, уйти от всего, что напоминало о нем. Вернее, о них, когда они были, как ей тогда казалось, единым целым – одной душой, одним телом, одним дыханием.
От метро до ее дома – минут пятнадцать пешком, но если пройти через проходной двор – то получится меньше десяти. Обычно она шла в обход – по пути была маленькая лавочка, в которой продавали всякие мелочи – заколки, колечки, шарфики, сумочки и прочие дешевые радости, которыми можно себя побаловать время от времени, без ущерба для семейного бюджета. Но ей эти все штучки теперь ни к чему. Да, к тому же есть вероятность встретить кого-то из знакомых - вот уж совсем не кстати.
Проходя через двор, Су Джин увидела старуху. Это была очень противная старуха, такая же склочная и визгливая, как и ее кривоногая собачка, которую она зимой и летом выгуливала в зеленом вязанном свитере – чтобы всем рассказывать, что это она его связала. Су Джин вежливо поклонилась, надеясь быстро проскочить. Но старуха, несмотря на преклонный возраст, обладала завидным зрением, особенно, когда появлялась возможность кого-до задеть или посплетничать.
- А что это ты такая печальная, красавица? – запричитала она с притворной озабоченностью в дрожащем голосе. – уж не случилось ли чего с твоим парнем? Что-то он тут давно не появлялся! За мужчинами ведь глаз да глаз нужен! – назидательно заметила она.
- Спасибо за вашу заботу и мудрый совет, госпожа Чен! - внешне Су Джин была сама вежливость и уважение, испытывая в то же самое время непреодолимое желание убежать как можно быстрее. Но нужно держать себя в руках – у старухи длинный и грязный язык. – Просто я свой новый мобильный телефон потеряла! – соврала она, зная, как скверно врать, особенно старшим. – Теперь без него совсем как без рук, - вздохнула она, надеясь на этом закончить разговор.
- Глупая, безмозглая молодежь пошла! – заворчала старуха, - избалованные вы все, пресыщенные! Телефон у нее, видите ли пропал! – В твоем возрасте я не переживала из-за такой ерунды! Мне жрать было нечего! Вам бы ваши проблемы!
«Еще бы, - подумала Су Джин, - ты тогда и представить себе не могла, что такое мобильный телефон! А о моих проблемах не тебе судить!», - но вслух ничего не сказала, лишь растянула дрожащие губы в улыбку, молча поклонилась и прошла вперед, набирая скорость и не оглядываясь.
Вот, наконец-то, дверь захлопнулась - она дома. Сняв туфли, как всегда аккуратно поставила их на коврик у входной двери, обратив внимание на то, что никакой другой обуви в коридоре не стояло – значит, она одна дома! Какая удача! Да, сегодня – это удача! Прошлепав босыми ногами через гостиную, она зашла в свою крошечную комнатку, где едва помещалась кровать и зеркало с полочкой для туалетных принадлежностей и рухнула на кровать, уткнувшись лицом в сиреневую подушку с тюлевыми оборочками. Не в силах больше сдерживаться, она зарыдала, закусив губу, стараясь приглушить вырывавшиеся из груди громкие всхлипывания. Серый ручеек закапал на подушку, смывая так тщательно нанесенную утром тушь. Су Джин вдруг подумала, что серые пятна потом будет трудно отмыть и мать замучает вопросами. Она протянула руку и вытащила из картонной коробки целый ворох салфеток – плакать она еще будет долго. А спросит – скажет, что передачу про сирот смотрела – мать сама обычно плачет, когда смотрит такие истории. Как гадко врать! Но ведь никому нельзя сказать правду! Даже лучшей подружке – До Ын. Та все поймет, конечно, но сорок раз злорадно повторит: «Я же тебе говорила!»
Да, До Ын оказалась права и эта новенькая девочка, которая совсем недавно перевелась в их университет из другого города, оказалась совсем не робкой фиалкой. Она вспомнила, как она появилась первый раз в студенческой столовой – испуганная, растерянная – ни друзей, ни знакомых в огромном городе, друзья и семья далеко. У Су Джин тогда сжалось сердце – она представила себя в такой же ситуации и немедленно пригласила бедняжку присесть рядом с ними. Санг Ир тогда нахмурился – он не любил, когда посторонние вторгались в их беседу, но смолчал, понимая, что нужно соблюдать правила приличия. Девочка потихоньку приходила в себя, и вот они уже щебечут, как две старые знакомые. А какие у нее были глаза! Влажные, огромные, распахнутые, почти европейские– такие только у кинозвезд бывают! А ноги… прямые, длинные, стройные, как две летящие стрелы! Она, конечно, знала о всех своих достоинствах и умело их демонстрировала, вызывая у Су Джин искреннее восхищение.
С тех пор они всюду ходили втроем – им было весело, и Санг Ир - такой замкнутый, нелюдимый, постепенно оттаял и стал улыбаться. За их спинами многозначительно переглядывались. До Ын твердила, как заведенная, что эту бабу нужно отвадить, и чем скорее – тем лучше! Мать настороженно и вопросительно посмотрела на них, когда, взбодренные весенней свежестью, они втроем завалили к Су Джин после экзаменов. Она ничего не сказала, но Су Джин все поняла без слов. «Почему люди так не доверяют друг другу? Почему во всем видят угрозу, боятся, что кто-то непременно отберет у них счастье?» – думала она, не замечая, как взгляды, которыми обменивалась ее новая подруга с ее возлюбленным становились все дольше и выразительнее.
Потом начались каникулы и Санг Ир начал работать – двоюродный брат пристроил в свое бюро. Проектов была куча, лето – самая горячая пора, главная возможность заработать деньги на учебу. К тому же, они решили начать откладывать на поездку в Нью Йорк – через год они планировали поехать туда вместе. Су Джин безумно скучала, перетирая пузырьки в аптеке, где проходила ее летняя практика, но старалась не тревожить его попусту – он этого не любил.
И вот сегодня, не выдержав, она помчалась к нему на работу в обеденный перерыв, с целой коробкой свежих блинчиков с зеленым луком, которые он так любил.
Она не помнила, о чем они говорили вначале. Кажется, он сетовал на начальника, который толком не объясняет, чего хочет. А потом, потом он сообщил ей это – покраснев и отвернувшись к окну. А она молчала, не в состоянии осознать до конца смысл его слов.
- Ты – хорошая, Су Джин. Ты – очень славная девушка. И нам было хорошо вместе. Но сейчас… - он повернулся, и она увидела яркий блеск в его глазах – сейчас я нашел свою настоящую любовь! Это - на всю жизнь… я знаю! Это – навсегда!
Су Джин затаила дыхание.
- Знаешь, - продолжал он, словно бы обращаясь к брату или приятелю, - на нее все смотрят – и мужчины, и женщины, и старики, и дети… Я так счастлив, что она выбрала из всех меня! – и он посмотрел куда-то вдаль, не в силах скрыть наполнявший его душу восторг.
Взглянув на нее, он понял, что зашел слишком далеко. Нацепив на лицо словно маску, буднично- озабоченное выражение, он пробормотал что-то про дисциплину на рабочем месте, подхватил коробку с блинчиками и исчез, оставив в воздухе запах одеколона, который она так тщательно выбирала всего пару месяцев назад.
Су Джин села на кровати, чувствуя, что изливавшаяся из нее боль скоро затопит всю постель. Взглянув на себя в зеркало, она поняла, что несчастными сиротами свои опухшие глаза ей оправдать не удастся и придется матери рассказать правду. Она знала, что мать скажет: «Он не стоит слез, не стоит любви!», и будет, как всегда, права. Но любовь стоит слез. Безусловно стоит!
В эту минуту, она почувствовала, как волна обиды набирает силу, превращаясь в грозное цунами. Нет, не к той, которая забрала ее возлюбленного, а к нему, пренебрегшему ее любовью, пробившему в нежной и трепетной, словно шелковый веер, душе, зияющую черную дыру, которая останется там навсегда – как ни латай!
Она изо всех сил ударила рукой по бело-розовой Китти, которую он подарил ей прошлой зимой, словно это было его лицо. Как он мог променять ее преданность, ее обожание, преклонение, на эту пустую куклу, которая просто занимается коллекционированием разбитых сердец! Она же сама рассказывала! Недаром говорят – красота – страшная сила! Теперь Су Джин поняла смысл этих слов!
Воображение, подстегиваемое болью, помчалось вперед, и она представила в мельчайших подробностях ее презрительную гримасу, точно такую же, которую она сделала, когда рассказывала про одного из своих многочисленных поклонников: «Бог дал мне возможность выбирать! Таких, как ты –много, таких, как я –мало. Ты сер и скучен, Санг Ир!» О, сколько бы Су Джин отдала за то, чтобы увидеть эту сцену своими глазами!
«Она бросит тебя, обязательно бросит,» - мыли судорожно проносились в ее голове, вызывая мелкую дрожь в мокрых от слез руках, - «бесцеремонно, холодно и жестоко. Да еще и расскажет тебе про неземную любовь, которая наконец-то случилась, но не с тобой – с другим!»
- Я ненавижу тебя, Санг Ир! Ненавижу! - проревела она, не узнавая свой голос, который почему-то вдруг стал зычным и низким.
Собственные слова испугали ее. Как это может быть – ведь еще по дороге в бюро она вся светилась от нежности и благодарности за то, что он есть в ее жизни. Ее сердце было наполнено обожанием - хотелось обнять его, оградить от всех забот на свете, забежать все пути, исполнить любую прихоть. А теперь она желает ему зла и боли с той же страстной силой, с которой желала счастья всего пару часов назад. От этого становилось жутко. Все маяки погасли. Кругом – туман и враждебное, алчное море, разметавшее ее маленький кораблик в щепки одним неосторожным движением. Она прерывисто вздохнула, повернулась к стене и шепотом произнесла Последнюю Мантру.
До дома оставалось метров восемьсот. Нет, теперь уже семьсот пятьдесят! Еще совсем немного – и он постучит в свою дверь, как можно громче – ведь его запросто могут и не услышать в такое время. Как назло, с попуткой не повезло. Вместо обычных сорока минут домой пришлось добираться почти полтора часа. Но уж такой сегодня день! Удивительно, что ему вообще удалось хоть кого-то словить. Благослови Боже этого толстого гринго и его потрепанный «Шевроле»! А не то плестись бы ему по полуденному пеклу – мало того, что из последних сил, так еще и в полном неведении.
Этот день был действительно особенным. Случался он лишь раз в несколько лет, когда вся страна собиралась у экранов телевизоров. Воры забывали про чужие карманы, полицейские – про воров, врачи – про пациентов, а пациенты про свои болезни. Все разногласия, проблемы и обязанности вдруг отступали на второй план, потому что в этот день весь мир вдруг вспоминал про существование маленькой, нищей и в целом, ничем не примечательной страны, у которой все же было одно серьезное основание считать себя лучше других. В этот день национальное самосознание превращалось в плотный, почти физически осязаемый энергетический сгусток, который, словно огромная грозовая туча, висел в воздухе и должен был разрешиться оглушительным, сотрясающим громом через каких-то десять- пятнадцать минут. Будет ли это гром ликования? Все истово в это верили, включая истекающего потом Энрике, спешащего изо всех сил по обочине дороги к своему дому.
Вот и окраина поселка. На улице – ни души, лишь шум и крики из раскрытых окон облупленных, неказистых домов. Конечно, можно было бы постучаться в первую попавшуюся дверь – в такое время никто бы не удивился и его с радушием впустили бы, тем более, что его здесь все знают. Но ему хотелось в эти минуты быть рядом со своими сыновьями – испытывать это упоительное состояние единения, которое случалось редко, но которого все подспудно ждали, измученные каждодневными разногласиями и взаимными претензиями. Он представил себя вместе с ними, сидящими рядом на продавленном, засаленном диване, представил экран старенького телевизора, вот уже столько лет безотказно развлекающего всю семью. Он подумал о Пилар, которая в этот миг стоит в дверях кухни, неотрывно глядя на экран, сложив полные руки на дородной груди, начисто позабыв о своем вечном ворчании и недовольстве. Как бы он хотел провести эти несколько часов вместе с ними! Но быть кормильцем семьи – дело ответственное. Слава Богу, что есть работа! В конце концов, в последние мгновения они будут все вместе.
Приближаясь к дому, он читал молитву, умоляя Пресвятую Деву послать им победу. «…прошу у Тебя за них, как за себя…» повторял он снова и снова, проходя через маленький, заваленный рухлядью двор, где лежал осоловевший от жары пес, висело пересохшее белье и росло посаженное еще дедом манговое дерево. В эту секунду дверь отворилась и на пороге возник Диего – самый младший из его сыновей. Огромные глаза, словно пылающие угли, горели на смуглом лице, густые черные волосы ощетинились, словно его ударило током.
– Папа, папа, - заорал он изо всех сил, - от волнения его голос звенел, словно натянутая струна, -, Макаронники забили гол на последней минуте! Наши продули! Они продули!!! – дальше последовало ругательство, за которое Диего в любой другой день получил бы крепкий подзатыльник. Но сегодня этого никто даже не заметил. Энрике посмотрел на небо - солнце палило, как бешенное, во всем великолепии своей безоблачной улыбки, словно издеваясь и демонстрируя полное безразличие к потомкам тех, кто много лет назад приносил ему кровавые жертвы. Он услышал нарастающие раскаты грома – это тысячи неистовых голосов сливались в мощную волну некотролируемого возмущения, предвещая беду.
Энрике прислонился к дверному косяку, ощутив безумную усталость, вдруг навалившуюся на его узкие плечи. Согнув ослабевшие ноги в коленях и прикрыв лицо ладонями, он простонал Последнюю Мантру.
Весь день город наслаждался угасающим летом, таким щедрым и ласковым, словно извиняющимся за свой скорый конец. Люди, почувствовав приближение осени, старались ловить последнее тепло, нежась на скамейках в парках, потягивая лимонад в уличных кафе, замедляя шаг, любуясь все еще пышными, зелеными кронами деревьев и контрастом желтого света и синих теней на фасадах старинных зданий.
Софи время от времени поглядывала в окно, чувствуя себя обделенной. Ей так хотелось выскочить на улицу и присоединиться к этому стихийному празднику, купить клубничного мороженного, побежать, стуча тонкими, острыми каблучками по отполированной до зеркального блеска брусчатке, ловя одобрительные взгляды прохожих.
Но, увы, до конца рабочего дня еще уйма времени и все эти заносчивые клиенты словно договорились звонить безостановочно, требуя объяснений, извинений, инструкций, сочувствия и еще неизвестно чего, - просто потому, что они ленивы, тупы и не желают пользоваться интернетом, где все, что им нужно, можно найти за минуту. Но именно потому, что такие люди все еще существуют, Софи получает зарплату. Зарплата весьма скромная, но не в зарплате дело, а в возможности встретить достойного. Ведь в офис часто приходят почтенные господа с солидным годовым доходом, которые вовсе не прочь пококетничать с хорошенькими девушками. Но Софи не просто хорошенькая, и умеет не только кокетничать. В свои двадцать лет она твердо усвоила, что внешность – это гораздо больше, чем выигрыш в лотерею. Это капитал, которым нужно быстро и правильно распорядиться, и уж она-то точно сумеет это сделать, не разменявшись на смазливых пареньков или романтичных бездельников. Софи упорно ждала своего шанса, зная, что он ей всенепременно представится.
Но вот и закончился день. К сожалению, он не принес особых надежд, разве что этот пожилой немец приглашал на кофе. Но куда ему, дряхлому и ничтожному, не сколотившему за всю свою долгую жизнь и миллиона! Пусть слюни пускает - она удостоила его сдержанной улыбки. Ему и этого много!
Софи встала из-за стола, потянулась своим тонки, по-кошачьи грациозным телом и подошла к зеркалу, делая вид, что поправляет прическу. На самом деле, она просто в очередной раз хотела полюбоваться собой.
Выйдя на улицу, она заметила, что небо покрылось тучами и стало душно. «Ну вот, как только я освободилась, погода стала портиться,» - с досадой подумала она. «Хорошо, что зонтик прихватила с утра». Софи все же купила себе порцию обезжиренного клубничного мороженного без сахара и медленно, с достоинством пошла по направлению к дому, по дороге разглядывая витрины самых дорогих магазинов в городе. Конечно, при своей теперешней зарплате она не могла себе позволить даже подумать обо всей этой роскоши. Но ведь не всегда будет так! Софи не какая-нибудь дурочка, падкая на дешевку, вовсе нет! Она всегда деньги вкладывает и никогда не транжирит! У нее есть вкус, чувство меры и умение выбирать стоящие вещи. Ее будущий супруг получит настоящее сокровище, ему не придется краснеть – ведь она с детских лет изучала повадки светских львиц и привычки потомственных аристократок.
Машину Софи уже выбрала, дом – нет, это должен быть и его выбор тоже, не может же она не считаться с его мнением! Но чтобы спальни были раздельные и бассейн с подогревом! И вообще, лучше всего иметь два – один в Монте Карло, другой – на Мальдивах. Контрасты вносят в жизнь приятное разнообразие. Она точно знала, у какого дизайнера стоит заказывать свадебное платье, куда они поедут в свадебное путешествие и кого она позовет на торжество – всего двадцать человек - самых близких, нечего завистников ублажать!
Софи начала свое дефиле по центральной улице - спина прямая, голова высоко поднята, глаза слегка прищурены. Она снисходительно и без видимого интереса бросала взгляды на осенние коллекции сдержанных тонов, незаметно сменившие необузданную пестроту летних нарядов. Какой-то мотоциклист так загляделся на нее, что чуть не врезался в дерево. Это рассмешило и привычно польстило ей, но она сделала вид, что ничего не заметила и продолжила свой путь, на ходу заметив, что стало очень быстро темнеть. Рано вроде бы, всего только конец августа!
Подходя к ювелирному магазину, она не удержалась и замедлила шаг. Ярко подсвеченные, колье и браслеты искрились и переливались, надежно защищенные бронированным стеклом, - недосягаемые, роскошные, равнодушные к застывшим в восхищении наблюдателям. Софи тоже будет такая, когда получит выполненную настоящим мастером огранку и достойную оправу. Нужен просто профессиональный взгляд, умеющий различить благородство и чистоту среди мишуры и блесток. Ее взгляд скользнул дальше, в глубину витрины, и в это мгновение ее дыхание прервалось и сердце застучало, как колеса поезда, набирающего скорость. Улица, витрины, прохожие вдруг куда-то пропали и остался лишь Он – тот самый, из сказки, равного которому нет на всем белом свете - миллион ярких огней, собранных в один ослепительный пучок! В глазах зарябило от искр и нулей на ценнике. Она тут же представила себе, как он нежно обхватит ее длинный, тонкий пальчик, признав в ней достойную хозяйку. Затем она представила себе, как явится на работу – в скромной серой юбочке и белой блузке, с этим перстнем на пальце. И все сразу поймут. И начальница спрячет поспешно руки под стол, не смея больше выставлять на показ свои кольца из дутого золота с алмазной пылью. А она сядет за свой компьютер у окна, ослепив присутствующих, и дав им понять, что ее лучезарное присутствие в этом недостойном окружении подходит к концу.
Софи, как завороженная, разглядывала дивный камень, который, словно воронка урагана, затягивал ее взгляд, все глубже и глубже, все дальше и дальше, оборвав все мысли, взорвав все чувства, словно первая любовь, словно откровение, словно заветная тайна. Она прикрыла глаза, стараясь приглушить невыносимую яркость этого каскада огней и, не отрывая взгляда от бриллианта, тихо промолвила Последнюю Мантру.
Что произошло дальше, Софи не сразу поняла. Она только услышала странный звук – словно быстро сыпется песок или громко шипит змея – такого звука ей раньше не доводилось слышать. Она неохотно оторвала взгляд от кольца и повернула голову.
На улице стало совсем темно. Огни почему-то перестали гореть и в кромешной мгле, спустившейся на землю, предметы и люди стали неразличимы. Стояла тишина – тяжелая, напряженная, пугающая. Софи поняла, что сейчас что-то произойдет – что-то совершенно жуткое, и она попятилась назад, туда, где по ее представлению должна была находиться витрина магазина. Но витрины там не оказалось. Софи упала в какую-то яму. Зажмурившись от страха, она продолжала лететь, ожидая сокрушительного падения, которое почему-то все никак не наступало. В это время кто-то подхватил ее за обе руки, и она ощутила, как ее тело взмыло вверх. От столь резкого изменения движения она почувствовала сильную тошноту. Уши заложило, сердце сжалось и подпрыгнуло к самому горлу, превратившись в дрожащий комок, как когда-то в детстве, когда она каталась на американских горках с отцом. Но отца рядом не было, и все происходящее меньше всего напоминало аттракцион. Не открывая глаз, она стала перебирать в голове возможные варианты. На центральной улице не было никаких ям и открытых люков. Если таковые и появлялись по каким-то причинам, их заботливо окружали проволокой и предупредительными знаками. Их нельзя не заметить. Значит, это не банальное падение в канализацию. Может, она упала внезапно в обморок? Но для этого не было ровным счетом никаких причин. К тому же, она может думать и рассуждать – значит с ней все впорядке!
Страшная догадка осенила ее и мороз пробежал по спине – ее похитили! Конечно, она зазевалась, а ее схватили и теперь везут в какой-нибудь притон, или, еще хуже, гарем! Она ведь читала в журналах про подобные случаи – когда красивых девушек похищают и превращают в сексуальных рабынь. От ужаса она зарычала и резко лягнулась ногами, пытаясь побольнее ударить похитителей. Но рот и ноги не были связанны, да и руки тоже – просто кто-то сильный тащил ее куда-то вверх, даже без применения силы или грубости – просто страхуя, чтобы она не упала. Она ощутила, как пробивает сильная дрожь. Становилось все холоднее и холоднее. Страх сковал мышцы, и она летела вверх, зажмурившись и поджав колени к животу, не в силах пошевелиться.
Шли минуты, но ничего не происходило. Софи собрала все свои силы и медленно раскрыла глаза. Она увидела себя, парящей высоко в небе. Внизу простирался океан – или так ей тогда показалось. Больше, насколько хватало взгляда, ничего не было видно. Она попыталась разглядеть своих похитителей – их было двое. Один – совсем молодой, одетый в какое-то бесформенное белое одеяние, другой – пожилой, в узком черном костюме, очень старомодном, как ей показалось и с красным шлейфом, развивающимся за спиной. «Из цирка они сбежали, что ли?» - подумала девушка. Но Черный и Белый, похоже, были чем-то озабоченны и не обращали на нее никакого внимания.
Вдруг Софи подумала, что она умерла. Ее убили, и вот теперь, ангелы уносят ее душу в небеса. Она смущенно заговорила, стуча зубами от холода.
- П-п-простите, я умерла? Меня убили? Я теперь н-н-нахожусь на т-т-том свете?
- Нет,- ответил Черный. – ты-то как раз жива. В отличие от всех остальных.
- Кого – остальных? – не поняла Софи.
- Всех. – коротко ответил Черный.
Софи помолчала, инстинктивно чувствуя, что ее вопросы не совсем уместны.
- А почему я спаслась, в таком случае? – спросила она тоном, не лишенным некоторого кокетства, надеясь услышать комплимент, который бы так подбодрил ее в этот момент.
- Потому, что ты – вещественное доказательство. – ответил Белый, заговорив впервые за все это время.
- Да, - подтвердил Черный. - Тебя нужно доставить в целости и невредимости, как вещественное доказательство Последнего Слова. Ты - номер триста шестьдесят пять миллиардов, триста шестьдесят пять миллионов, триста шестьдесят пять тысяч…
- Да хватит вам глупости говорить, - капризно оборвала она его. – я поняла – и полет, и вы, и ваши слова – это просто сон! Я, наверно, просто задремала, и вы мне снитесь! – добавила она беззаботно и дернула ножкой, с которой, как она заметила, слетела туфелька.
- Так сейчас думает большинство из тех, кто пока еще жив, - озабоченно проговорил Белый. – Но, к вашему сожалению, теперь это стало реальностью.
- Что стало реальностью?
- Конец света.
Софи была из верующей семьи, каждую неделю ходила в церковь и читала молитву перед сном. Но в конец света она не верила. То есть, он конечно, может произойти, но не с ней, и не в ее время! Она всего час тому назад открывала фейсбук, читала газету в обеденный перерыв, приглядывала колечко в ювелирном магазине, и никто нигде не готовился к концу света! Про дожди и грозу предупреждали, а про конец света – нет!
- Да ладно врать-то!
- Мы не врем! – отозвались хором Черный и Белый. – Посмотри вниз!
Софи взглянула вниз и снова увидела океан.
- Ну, над океаном пролетаем, ну и что?
- А что ты видишь кроме океана?
- Ничего.
- Ну вот, кроме океана на Земле теперь больше ничего нет!
- Как – ничего? А мой город, офис, родители, дом…- Софи стала не на шутку беспокоиться.
- Тебе же объяснили – это Конец Света! Все поглотила водная стихия. Резко и надолго.
- Как надолго? Через сколько часов схлынет?
- Схлынет через много лет, и тогда все начнется снова, - вздохнул Черный.
- В который раз, - печально отозвался Белый, а затем озабоченно обратился к Черному. – Послушай, может передохнем чуток? А то ее тяжело живьем волочь!
- Да, согласился Черный. – пожалуй пора. Вот и полустаночек впереди маячит – прилуняйся! - и они плавно направились к белоснежно- серебристому шару, который стал быстро расти, превращаясь в изрытую глубокими впадинами поверхность.
- Ух ты, всем расскажу, что на Луне побывала! – воскликнула Софи и осеклась. – Но ведь… получается, что некому теперь рассказывать… - печально проговорила она.
Черный и Белый уселись возле какого-то огромного валуна, достали что-то вроде ручек и блокнотов и начали играть в игру, которая на первый взгляд напоминала «Морской бой».
- Ты тут погуляй, пока мы дух переведем, - а потом – дальше в путь!
- А нам далеко еще?
- Да как сказать. В пределах Солнечной системы. Не такие уж сумасшедшие расстояния – через пару часов будем на месте.
Софи и вправду хотела погулять по Луне, но, пройдя всего пару шагов, она поняла, что брести босиком по острым камням – удовольствие небольшое. К тому же ей было душно и хотелось спать. Она вернулась к камню, возле которого расположились Черный и Белый и тихо уселась рядом, стараясь не мешать.
Черный и Белый, похоже, играли с азартом, в то же самое время изощренно подшучивая друг над другом. Большая половина их шуток Софи была непонятна, и она заскучала. Она стала думать о своих разбитых мечтах, о кольце, которое ей теперь никто не подарит, о муже- миллионере, который теперь уже точно никогда не появится на белоснежном «Феррари» под окнами ее офиса, о родителях, которым она теперь не сможет доказать, что внешность важнее образования. Все так глупо, так внезапно оборвалось из-за какого-то дурацкого, никем не предвиденного Конца Света!
-А, собственно, как, по чьему приказу организовали этот Конец Света? И почему об этом никого не предупредили?
- Конец Света – вещь автоматическая. Происходит регулярно. Это не приказ, это порядок вещей в этом мире. – спокойно ответил Белый.
- А если он происходит регулярно, то почему о нем толком никто ничего не знает? Должны были бы знать! – возмущенно оборвала его Софи.
- Вот, правильно, должны были бы знать, ведь кое-кому об этом было известно! – заметил Черный и что-то зачеркнул у себя в блокноте. – Твой ход, приятель, - обратился он к Белому.
-Ну и что, что некоторые знали! – вспылил юноша, - что с того, что они пытались объяснить, писали книги, пророчествовали – кто их воспринимал всерьез? Так, шуты гороховые, с ворохом несуразных мыслей! Многие из них вообще замолчали - устали быть объектом насмешек!
- Да не беспокойся ты так! Все идет своим чередом! Они учатся потихоньку и рано или поздно, в какой-нибудь сто двадцатый или двести двадцать первый раз суть дойдет до абсолютного большинства и к Последней Мантре будет достойное отношение. А пока их заботят колечки, футбол, опоздания на работу, дешевые развлечения и прочие глупости. Они твердят ее, как заведенные, по поводу и без, не понимая, что делают. Вот она, к примеру, выпалила Последнюю Мантру - даже не покраснела!
- Не говорила я никаких мартров! – обиделась Софи. – Я вообще матом никогда не ругаюсь! Зачем вы про меня такие гадости говорите!? Я из приличной семьи!
- Ладно, полетели, а то опоздаем! – Черный и Белый снова подхватили Софи под руки и поволокли вверх.
- Не полечу я никуда! Верните меня домой! Вы все врете! И про Конец Света, и про мартры! Я не знаю вообще, что это такое!
- Да, - ехидно обратился к ней Белый. – А кто произнес вслух «Конец света?» всего час назад?
- Я?! Когда я такое говорила?
- Да, когда кольцо за полмиллиона увидела!
Софи задумалась. Кажется, она и в самом деле сказала что-то подобное, глядя на бриллиант. Он и вправду был умопомрачительный!
- А даже если и сказала, то что с того? Что в этом неприличного? Все говорят!
- Вот, в том-то и дело, что все! Без разбору, по поводу и без, а сила-то потихоньку накапливается! Одно слово – капля, тысяча слов - лужица, миллион слов – маленькое озерцо. А когда слово повторяют определенное число раз, снабдив энергетическим запалом, оно превращается в океан и прорывается в реальность! В этом суть мантры! Словами нельзя бросаться! В словах –сила!
- Значит, «Конец света», - это мартра? – удивилась Софи. - Надо же, никогда не знала, что разговариваю мартрами. Это же не каждый так умеет!
- Мантрами, - поправил ее Черный. – Не все слова и предложения – мантры. Для этого они должны иметь определенное звучание, чередование звуков. Но есть слова, которые являются мантрами на всех языках, например, «Бог», «Любовь», «Конец Света». Где бы люди ни жили, на каком языке бы ни говорили, эти слова имеют кумулятивный эффект – они накапливаются, приближаясь к заветному числу. Для понятия «конец света» число реализации – триста шестьдесят пять миллиардов, триста шестьдесят пять миллионов…
- Да слышали мы это уже, слышали, - нетерпеливо вздохнула Софи.
- Ну и что толку? Слышать – слышали, а ведь когда все начнется снова, опять забудете!
Софи задумалась. Она не совсем понимала, о чем говорили Черный и Белый. Но что-то все-таки стало проясняться в ее изящной, но необремененной большими мыслительными способностями головке. Оказывается, что попало твердить нельзя. Оказывается, от этого мечта может исполниться или навсегда скрыться из виду. Оказывается, хочешь ты этого или нет, но твои слова что-то меняют в этом мире. И если знать и помнить об этом с самого начала, то многое можно изменить и многого можно избежать. Как странно, что ей никто никогда об этом не говорил! Хотя, нет, где-то она уже об этом слышала. Но где, от кого? Кажется, бабушка часто твердила ей «Не бросай слова на ветер!». Но бабушка была малограмотная женщина, откуда ей было знать про всякие там накопления и число реализации!
- Об этом совсем не обязательно знать, - словно прочитав ее мыли, отозвался Черный. – Нужно помнить, что черное и белое, старое и новое – извечные силы, приводящие мир в движение, и человеку дана возможность выбирать и устанавливать соотношение этих сил в себе и вокруг себя при помощи мыслей и слов. Каждый человек несет ответственность за то, о чем думает и что произносит вслух. Это – великое право и огромная ответственность. Когда люди поймут, что, обретая власть над словом они обретают власть над судьбой, их жизнь изменится и они поднимутся на новую ступень…
- На которой они, кстати сказать, уже однажды находились, но с которой, увы, так позорно и быстро скатились…- задумчиво промолвил Белый.
- Но это – уже совсем другая история. - заметил Черный О ней мир узнает только тогда, когда снова повзрослеет. А пока, круг замкнулся. Конец и начало мира – в одной точке!
«В начале было Слово, и слово было у Бога и Слово было Бог.» * - словно эхо отозвалась Софи, задумчиво глядя на свою планету, которая постепенно удалялась от нее, становясь белой точкой в черном безмолвии.
_____________________________________________________
*(Иоанна, 1,1-3)