Знаменитый памятник Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» стал символом эпохи победившего социализма, успехов, достигнутых СССР в предвоенные годы. На Всемирной выставке в Париже в апреле 1937 года величественный монумент, украшавший советский павильон, вызвал восторженные отзывы посетителей. Пабло Пикассо назвал его «величайшим произведением скульптуры ХХ
века». Однако мировая слава и престижные награды еще не гарантировали в стране победившего социализма безопасности и уверенности в завтрашнем дне. Не успели утихнуть восторги по поводу парижского триумфа Мухиной, как начались гонения на ее мужа – доктора Алексея Замкова, ставшего прообразом профессора Преобра-
женского из булгаковского «Собачьего сердца».
Вера Игнатьевна Мухина родилась 1 июля 1889 года в богатой купеческой семье в Риге. Мухиным принадлежали заводы, склады, доходные дома... Но даже очень большие
деньги ни в какие времена не способны уберечь от беды, отвести несчастье. Девочке не исполнилось и года, когда от туберкулеза в 30-летнем возрасте умерла ее мать. Лечения от чахотки тогда не существовало и отец, опасаясь за здоровье детей, перевез Веру и ее старшую сестру Марию в Крым, в Феодосию.
Гимназия, частные уроки, занятия живописью и музицирование – обычная жизнь девочки из обеспеченной и культурной семьи русской буржуазии начала XX столетия. Раз в год Мухины приезжали в Москву «проветриться и накупить нарядов», в компании воспитательницы путешествовали по Европе. Но беда не обходила стороной дом Мухиных.
Когда Вере едва исполнилось 14 лет, неожиданно умирает ее отец Игнатий Кузьмич Мухин. Заботу о девочках взяли на себя его братья, жившие в Курске. Шло время, сестры Мухины превратились в хорошеньких барышень, блиставших на губернских балах и благотворительных концертах. Когда в 1909 году девушки решили перебраться в Первопрестольную, местный репортер с сожалением восклицал: «Курский свет много потерял с отъездом барышень Мухиных».
В Москве они поселились в собственной квартире на Пречистенке. Вера увлеченно занималась рисованием в студии Константина Юона. Уже тогда молодой девушке прочили блестящую карьеру, но в ее судьбу вновь ворвалась беда.
В конце 1911 года она поехала на Рождество к родственникам в имение под Смоленском. «Там собиралось много молодежи, двоюродных братьев и сестер, – вспоминала Мухина. – Однажды мы покатились с горы. Я полулежала в санях, приподняв лицо. Сани налетели на дерево, и я ударилась об это дерево лицом. Удар пришелся прямо по лбу. Глаза залило кровью, мне показалось, что треснул череп. Я провела рукой по лбу и лицу. Рука не нащупала носа. Нос был оторван. Я тогда была очень хорошенькой. Первым ощущением стало: жить нельзя. Надо бежать, уходить от людей. Бросились к врачу.
Он наложил девять швов, вставил дренаж. От удара верхняя губа защемилась между зубами... Месяц не снимали повязку, не давали зеркало, и я смотрелась в ножницы. Правая половина лица была больше левой, но я подумала, живут и хуже».
Пластическая хирургия – изобретение не сегодняшнего дня. Многие сложные операции производили уже в начале прошлого века. В 1912 году Вера поступила на лечение в одну из престижных парижских клиник. Она стойко перенесла семь операций на лице. Хирург поработал на славу – рубцов от страшной травмы не осталось, но выражение лица Веры изменилось – ушла девичья мягкость, черты стали более жесткими, пристальный, серьезный взгляд из-под нахмуренных бровей выдавал крутой нрав художницы.
В Париже Мухина провела две зимы, занимаясь в академии ученика Родена скульптора Бурделя. Она много времени проводит в музеях, посещает художественные галереи, встречается с художниками и скульпторами. Здесь она впервые по-настоящему влюбилась в русского эмигранта Александра Вертепова. В мастерской Бурделя этот молодой человек, до того не бравший в руки карандаша, считался самым талантливым учеником. Но Вертепов не был склонен к романтическим чувствам, а Вера так и не решалась признаться в любви, хотя потом всю жизнь хранила его письма, напоминавшие о молодости, цветущих каштанах на парижских бульварах, силуэте Эйфелевой башни на фоне вечернего неба…
***
Летом 1914 года Вера возвращается в Москву. Начавшаяся Первая мировая война в корне изменила привычный уклад жизни. Мухина поступает на курсы медсестер, работает в госпитале: «Как откроешь грязные пересохшие бинты, кровь, гной... Работали бесплатно, брать деньги не хотели. Всю жизнь я не любила платных должностей. Люблю свободу».
Здесь, в стенах военного госпиталя, она встретила молодого врача Алексея Замкова. «С Алексеем Андреевичем я познакомилась в 1914 году, – писала Вера Мухина. – Это был молодой человек небольшого роста, кудрявый. Он тогда только кончил университет. Потом он уехал на фронт добровольцем. И я его увидела только в 16-м году, когда его привезли умирающим от тифа...».
***
Алексей Замков принадлежал к породе людей, о которых принято говорить, что они сами сделали себя сами. Внук крепостного, сын крестьянина, он родился в 1883 году. Учился в церковно-приходской школе, потом окончил уездное училище. С 15 лет работал грузчиком, увлекся революционной пропагандой, участвовал в Московском вооруженном восстании в декабре 1905 года. С годами Замков отошел от революционной деятельности, и всю жизнь потом утверждал: «Людей надо лечить, а не убивать». Уже взрослым человеком, в 27 лет, сдал экзамен на аттестат зрелости и поступил на медицинский факультет Московского университета, который окончил в канун мировой войны.
В голодном, страшном 1918 году Мухина и Замков обвенчались. Отныне их судьбы оказались связаны навсегда, любовь помогла им преодолеть многие несчастья и беды, подстерегавшие на жизненном пути.
По словам Мухиной, мужа отличала особая мужская стать: «В нем очень сильное творческое начало. Внутренняя монументальность. И одновременно много от мужика. Внутренняя грубость при большой душевной тонкости». С него она лепила Брута и Наполеона. Станиславский убеждал врача стать драматическим актером, предлагал престижные роли, но Замков остался верен избранному поприщу – медицине.
После революции у Мухиных в Риге оставались завод и недвижимость, позволяющие безбедно жить где-нибудь в Европе, и сестра Мария эмигрировала из России. Вера и Алексей избрали иной путь – они остались на родине, жили в холодной квартире на Пречистинке, пытались разжиться провизией, дровами.
«Становилось трудно, родственники разбежались, деньги наши ахнули, Алексей Андреевич каждое воскресенье ездил в свое село Борисово и принимал там больных. Приезжал с картофелем и хлебом. Тем мы и питались в 18-й, 19-й годы…».
В 1919 году семью посетила новая беда: в дверь квартиры на Пречистенке постучались люди в кожанках. Время было лихое – только что подавили очередной контрреволюционный мятеж, и врага революции могли запросто расстрелять по дороге, но судьба пока охраняла Замкова. На Лубянке он попал на допрос к самому Вячеславу Менжинскому – члену Президиума ВЧК, которому в свое время помог бежать за границу. Менжинский не забыл о том случае – Замкова отпустили с миром.
«Напрасно, Алексей, ты не пошел с нами, – на прощание сказал Менжинский, – нелегко тебе будет выживать здесь».
Легко, действительно, не было. Не было мастерской, кончались деньги, но они были молоды, сильны духом и не опускали руки. В 1920 году родился сын Всеволод, роды принимал Замков. Спустя четыре года, когда у мальчика начался костный туберкулез, отец сам оперировал сына, и поставил его на ноги.
Доктор Замков был не только хорошим практическим врачом, умелым хирургом – в нем жил дух экспериментатора, первооткрывателя, он упорно пытался найти скрытые резервы человеческого организма, открыть эликсир вечной молодости.
***
О лечении мочой (уринотерапии) различных кожных заболеваний знали еще Гиппократ и Авиценна. Но только в 1927 году немецкие ученые С. Ашгейм и Б. Цондека обнаружили в моче беременных женщин особый гормон, стимулирующий половую функцию человека. Замков писал: «Это натолкнуло меня на мысль использовать мочу беременных в лечебных целях вместо принятого выделения из нее отдельных гормонов и других веществ. Я рассчитывал на успех, прежде всего при заболеваниях, связанных с нарушениями половой функции, в частности с ее угнетением в пожилом возрасте».
Свой препарат Замков назвал гравиданом – от латинского graviditas – «беременность». Многочисленные опыты на животных впечатляли: старые, слабые, полысевшие мыши после инъекций гравидана буквально преображались, у них начинала блестеть шерсть, они давали здоровое потомство. 8 февраля 1929 года Замков решается поставить опыт на себе: «Будто выпил бутылку шампанского! Длился этот подъем, ну, дней 10. А подопытная фауна неистовствовала. Старый рысак, которого готовили к забою, после инъекции показал рекордную резвость. Всякая тварь крепла, плодилась и размножалась, как в раю».
По Москве ходили легенды о чудесном препарате, возвращавшем мужчинам потенцию, делавшим стариков легкомысленными юнцами. У Замкова не было отбоя от желавших получить эликсир молодости. Что-то очень похожее происходит на страницах «Собачьего сердца», где профессор Преображенский также занимался опытами по омоложению своих пациентов. Узнав о новаторских работах Замкова, директор Института экспериментальной биологии Николай Кольцов пригласил Алексея Андpeeвича на работу.
Впрочем, далеко не всем представителям ученого мира импонировали оригинальные идеи Замкова. Несколько ведущих профессоров выступили против экспериментов, не подкрепленных серьезными теоретическими выкладками. В 1930 году под лозунгом «борьбы со знахарством и лженаукой» работы по производству гравидана были остановлены, а на создателя препарата навесили ярлык «шарлатана». Началась откровенная травля врача.
После долгих колебаний Замков и Мухина решили уехать за границу. Но официально осуществить подобный замысел в условиях диктатуры пролетариата оказалось невозможно. До конца дней Вера Мухина с ужасом вспоминала то время: «О том не могу говорить без волнения... Открытие Алексея Андреевича стало сенсацией. Успех у всех рождает зависть, вокруг началось брожение: вы – за Замкова, или против? Многие испугались, подписали статью в «Известиях», где Замков был назван шарлатаном. Алексей Андреевича обвиняли во всех грехах, и даже в краже институтской мочи. Он не выдержал и решил бежать. Превратился в комок нервов. Я не могла оставить его в таком состоянии и решила ехать с ним. Мы взяли паспорта и поехали будто бы на юг – хотели перебраться через персидскую границу. В Харькове нас арестовали и повезли обратно в Москву. Привезли в ГПУ. Допросили первую меня. Я поняла, что Алексея Андреевича подозревают в том, что он хотел продать за границу секреты своего изобретения…. Не подтвердилось, все было напечатано. Меня отпустили. У меня начались страдания жены, у которой арестован муж. Это продолжалось три месяца. Наконец, ко мне домой пришел следователь и сообщил, что мы высылаемся на три года с конфискацией имущества. Я заплакала».
Местом ссылки назначили Воронеж, любимый дом Мухиной на Пречистенке был навсегда потерян. Но, не секрет: во все времена нужные связи с сильными мира сего частенько позволяют исправить то, что нельзя сделать законным путем. А на прием к доктору Замкову хаживали пациенты из самых высших эшелонов руководства советского государства. Среди тех, кто лечился у Замкова, желая повысить мужскую силу, почувствовать себя молодыми, были начальник сталинской охраны Карл Паукер, руководитель разведки Ян Берзин, по кличке «Старик», Максим Горький, Семен Буденный, нарком Григорий Орджоникидзе, Вячеслав Молотов. Высокопоставленные пациенты не забыли о своем лечащем враче…
***
21 августа 1932 года Замков был не только досрочно освобожден из административной сылки, но и назначен руководителем лаборатории урогравиданотерапии. Взамен конфискованной квартиры, Замковым выделили новое жилище с мастерской-студией у Красных Ворот. В подмосковном Хотьково был организован специализированный совхоз «Гравидан», где находились подопытные животные и налаживалось производство препарата в масштабах страны. Лаборатория в комплексе с совхозом получили статус Государственного института урогравиданотерапии, директором которого стал А.А. Замков. Неподалеку от института мужа располагалась просторная мастерская жены, в которой Вера Мухина трудилась над монументом «Рабочий и колхозница».
На доходы, полученные от родового имения Мухиных в Латвии, был куплен самый совершенный по тем временам микроскоп. Институт начал принимать первых пациентов, а всего с 1933 по 1937 год здесь прошли курс более 30 тысяч человек.
Гравидан начали использовать при самых разных заболеваниях – от малярии до наркомании. Лечили не только людей, но и крупнорогатый скот, оленей, домашних животных. В списке показаний для применения гравидана значились гипертония, трахома, полиартриты, грипп, гепатит, бронхиальная астма, ангина… По стране работали уже сотни пунктов гравиданотерапии. В среднем курс лечения продолжался около двух месяцев, инъекции делались через день. Дозы составляли от 1 до 10 мл. Замков утверждал, что выздоровление наблюдалось в 75-80 процентах случаев.
Передовики производства, принимавшие гравидан, рапортовали: после приема чудо-препарата, они работают по 14 часов, легко перевыполняя план на 300 процентов. Сама Вера Мухина, по воспоминаниям очевидцев, делала себе инъекции гравидана по несколько раз в сутки, что по еесловам, помогало работать над громадными монументами.
Как нередко случается, энтузиастов подводило отсутствие чувства меры: масштабы применения гравидана явно не соответствовали реальным возможностям этого средства. Необходимы были долгие поиски оптимального варианта применения препарата, определения его противопоказаний, возможных побочных действий. Такая долгая, черновая работа – неизбежный путь любого нового медицинского средства, перед тем, как оно появляется на аптечных прилавках. Объявлять гравидан панацей от всех недугов, по мнению многих авторитетных ученых, было преждевременно.
Какое-то время споры вокруг гравидана ограничивались академическими кабинетами и больничными ординаторскими, но затем в газете «Медицинский работник» появилась статья профессора М.П. Кончаловского «Невежество или шарлатанство?», в которой известный клиницист не оставлял камня на камне от гравиданотерапии. Шел 1937 год, началась эпоха «великих репрессий», заступаться за Замкова теперь уже никто не решался – каждый опасался за себя.
Через два месяца после публикации статьи институт Замкова был ликвидирован, микроскоп оказался сломан, подопытные животные уничтожены, но только в 1964 году приказом Минздрава СССР гравидан был окончательно исключен из номенклатуры отечественных препаратов.
Доктор Замков, потрясенный новым ударом судьбы, перенес тяжелый инфаркт. Каждую ночь Мухина теперь ожидала ареста мужа, но самого худшего варианта развития событий удалось избежать. А потом началась война, и всем стало не до гравидана и его создателя.
***
В октябре 1941 года Мухину и Замкова эвакуировали на Урал, в поселок под Каменск-Уральским. Когда фашистов отбросили от Москвы, Веру Игнатьевну вытребовали в столицу, где она начала работать над серией скульптурных портретов фронтовых героев. Замков остался на Урале. Он еще пытался доказать, что гравидан способен помочь раненым быстрее вылечиться, но ему отвечали, что гораздо нужнее на войне бинты, вата, йод, стрептоцид… Замков просил отправить его на фронт врачом, но и в этом ему отказали: инвалиду, перенесшему обширный инфаркт, там делать нечего. Действительно, с каждым днем силы доктора Замкова убывали. Его беспокоила одышка, боли в сердце, усиливающаяся слабость. Он предчувствовал свой близкий уход, в письмах к жене писал: «Милая Веруша, мое пребывание здесь равносильно гибели. Я превратился в старика, которого едва держат ноги. Я не верю, что мне опять удастся возродить дело с гравиданом. Столько пакостей и гадостей вокруг этого дела меня окончательно сломили и парализовали мою волю и сковали мое желание к жизни. Ты прости, моя милая...
… Я закрываю глаза, и ты выплываешь передо мной. И по моему телу, по всему моему существу разливается какая-то дрожь. Меня так тянут эти осенние леса, освещенные золотым заходящим солнцем. Так захотелось побродить с тобой вдвоем, прижать тебя к груди. Грустно, что нам дано, так мало времени…».
Им все-таки довелось встретиться, но вскоре после возвращения в Москву, в октябре 1942 года, Замкова настиг второй инфаркт. Участковый терапевт, пришедшая на вызов, рекомендовала покой и, главное, «никаких глупостейвроде препаратов Замкова». Это был контрольный выстрел заезжего киллера. Больной тяжело осел в постели и только сумел произнести: «Вон!». Ночью доктор Замков умер. Ему было всего 59 лет.
Вера Игнатьевна Мухина ушла из жизни, как и ее муж от тяжелой болезни сердца, 6 октября 1953 года. На могиле А. Замкова на Новодевичьем кладбище стоит памятник, работы Веры Мухиной. На камне высечены слова: «Я сделал для людей все, что мог».