Трубы подвальные жаром дыхнули, перестон затеяли – у кого жизнь горше, да ржавее?
Мышки-шуршушки в углу под опилками возятся. Делят мышки короткий свой век, на вытягу гадают. Погадают – понесут по щелям свою малую судебку: кто-то крошку, кто-то – шерстку кошки, кто-то – кусочек тряпки, кто-то – пустые лапки.
Зажглись над трубами два зеленых глаза. Мышки гадалки свои побросали, по норам прыснули, да дышать позабыли.
Солнышко в подвал сквозь фанеру дырявую заглянуло – высветило два острых уха. Зевнул, потянулся зверек. Щелкнул его солнечный лучик по носу – чихнулось.
Солнышко – доброе, хорошее. Как большой рыжий кот. Завсегда согреет котенка, завсегда поиграет, а потом – на небо ускачет. Голубей пугать в вышине, наверное. Солнышко доброе, и люди добрые.
- Добрых людей не бывает – шипела, бывало, ему мамка Мурка – от людей жди беды.
Всегда так шипела. А потом убежала. Остался котенку целый подвал. Темный, да игручий. Вон, висит ветоши кусок – это лазать, вон нитки с труб – это лапой бить, вон камешки на полу – гонять, вон мышки в углу – пугать. Целый мир подземный. Все есть в подвале. Молока только нет. Какое оно? Вот бы попробовать…
Скочил котеныш на старый ящик, да в окошко подвальное – шмыг!
А подвал-то в другом подвале стоит! Сколько раз уж котенок потолок пытался высмотреть – нету его. Только солнышко рыжее лапой ему сверху машет.
Воробьи у лужи расчирикались – драку затеяли. Брызги с пухом напополам летят во все стороны.
- Вот я тебя! Вот я тебя!
Вздернул котенок коротенький хвостик, да в середку драки – прыг!
Порснула серая стая во все стороны, аж от крыльев в глазах зарябило. По ветвям да кустам драчуны расселися, клюв разинуть не смеют, вполголоса чирикают:
- что-что за зверь на нас напал? Чуть не съел! Чуть не съел!
Мяукнул котенок благодушно: он воробьев не ест, они же забавные. Ему, пушистому, завсегда другая еда найдется.
Пакеты старые на помойке обедом сегодня не пахнут. Что сюда люди кинули – уж и не узнать. Только тряпки и знакомы котенку. Остальное резко пахнет, аж нос выжигает.
- Кис-кис-кис! Кушай, котеночек! Кушай маленький!
Мяукнул, котенок, побежал было, да остановился – шерстку полосатую вздыбил. Стоит у помойки старушка ветха, на клюку опирается, щурит глаза слепенькие. Кладет понемногу на землю обрезки куриные. А крыса помойная, чуть не с кота ростом, эти самые кусочки – хвать! А старушка сослепу и умиляется.
Заурчал котенок! Прыгнул на крысу вперед когтями! Шурх! Исчезла крыса. Лишь из-под мусор ругань вела.
- Что тебе, блохастый, нужно?! Не тебя, а меня кормили!
Мявкнул в ее сторону котенок:
- Тут кошек звали! Не обманывай!
Старушка лишь руками плещет:
- Ох ты! Как же я крысу за кота-то приняла?! Вот уж, на, что осталось! Прости меня, старую!
Да не так уж мало и осталось: котенку мелкому на целый день сытым быть. А зверек – не крыса, хватать не торопится. Поначалу о ноги благодарно потерся, да погладить себя дал, лишь потом за кусок ухватился. Люди ведь ранимые: начни сразу лопать – так обидятся, решат, что лишь еду ты и видишь. Потому, как не урчи животик, а сначала благодарить надобно.
Вкусные были обрезочки. Жаль, молока не сыскалось. Хоть узнать бы – какое оно?
Дворами и дорожками, по траве и асфальту путь лежит. Где-то шагом вальяжным, где – торопливой рысью, а где-то – испуганным скоком. Кот дворовый Василий на котенка рыкнул басом, да вдогон не пустился: много мелкий не съест, не обделит.
Стекла оконные пускают по земле резвых зайчиков. Погонял котенок их лапой – а они сквозь когти ускользнули. Скучно им с полосатым неуклюжей играться.
- Папа, глянь – киса!
Ручка маленькая загривок гладит, а сама от страха дрожит. Мал еще человеческий детеныш. Для него сейчас и котенок, что страшный лесной кот.
Урчит зверек, бодает детскую ладошку. Руки людские, что мамин язык, ласковые.
- Папа, а можно мы его возьмем?
Рядом с ребенком его мать да отец стоят. Сами грустные да усталые, а на сына глядючи – улыбаются.
- Вот свою квартиру купим, переедем – обязательно тебе котика туда возьмем.
Ребенок аж лучится счастьем. Гладит зверька, упрашивает:
- Ты подожди немного. В новый дом тебя возьму. Будешь у меня большим сибирским котом!
Щурится котенок, басом мяучит, да грудку белую гордо выпячивает. Ты расти, малыш, я обязательно тебя дождусь и стану большим сибирским котом. Правда, я не сибирский… И совсем не большой… Но я буду очень стараться! А покуда – заходи еще, поиграем…
Ушла семья. Теперь уже – его семья. И не беда, что покуда не вместе: маленький человек слово дал.
У скамейки травка жухлая асфальт пробила. Погрыз ее малехо котеныш. Горькая она. Язык царапает. А ее, зеленую, порой, хлеще молока хочется. Отчего так?
Сел на скамью человек. Горьки запах от его бутылки идет. Горькие мысли складками на лбу сложилися. Пьет тот человек горечь, да горькие думы льет, точно сравнивает – что горше?
Прыгнул котенок на скамью, боднул человека под руку.
- О, и ты тут, полосатый? Ну, прости, коли место твое занял. Я ведь так вышел… Мне домой идти тошно: там жена, а ей все не так. Мало денег несешь – виноват, много денег тащишь – у подруг мужики, оказывается, все равно больше зарабатывают. Трезвый пришел – значит к кому-то втихаря ходил, пьяный пришел – опять виноватый. Спокойно сидишь – виноват, что в доме ремонт не сделал. Начнешь по дому что-то делать – опять виноват, грязь да беспорядок развел…
Горько человеку. Выговориться надо. Он уж и о бутылке забыл – у котенка совета спрашивает. А котенок мурлычет, да руку бодает.
- Эх, да чего я с пузырем целуюсь?! Ни черта он не решает!
Бутыль почти полная полетела в помойку с присвистом. Встал человек, куртку одернул.
- Сегодня же этой дуре на дверь покажу! Пусть к маме едет, да другого ищет, раз не нравлюсь! Бывай, полосатый!
Далеко сегодня убежал от родного подвала. Ветер ночной туч на небо нагнал, походя – в бок котенышу стылым дунул. Солнечный кот лапкой с неба помахал, да за домами спрятался. Темнеет.
Прошмыгнул котенок в старый подъезд, пробежал по лестнице, да у батареи свернулся. Завтра, как светло будет, бегом до подвала. И никогда, никогда больше так далеко не убегать!
Вон, человек идет, шатается. Горьким не пахнет, да глаза у него большие, шалые. Поднимается по лестнице, да сам себе что-то бормочет. Может, случилось что? Может, горе какое? Может, помочь смогу? Разве можно долго горевать в этом мире, где есть веселые мышки, добрый солнечный кот и смешные воробьи?
Вышел котенок к человеку, голову поднял, да мяукнул было…
- Пшел, тварь!
… Перестал мир в глазах кружиться. Жарко в голове, а бок до озноба ледяной пол холодит. Встать бы, дойти до чуть-теплой батареи… Не шевелятся задние лапки. Будто палки мертвые к телу приросли. А еще – очень горько внутри. Рвется горечь наружу. Запить бы ее, залить чем…
Мяукнул котенок – сам себя не услышал.
Видно – сильное горе у человека, раз пинка отвесил. Но ничего, справимся. Я только полежу немного, да за ним и сбегаю. Ведь еще слышно, как он наверху идет. Я помурлычу ему песенку, буду толкать носом руку, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Я обязательно добегу, только подожду, пока лапки почувствую! Вот ведь беда – шубку немного замарал в подъезде! Человеку, наверное, и обувь испачкал. Но это не беда. Я скоро подойду к нему. А завтра я снова поздороваюсь с солнечным котом, покормлюсь у смешной старушки, проведаю соседа по скамейке и подожду, когда ко мне выйдет поиграть маленький человек, давший большое слово. И он потом обязательно возьмет меня домой…
Жар уж на убыль пошел. Холодно лежать на боку. Дыхание с дрожью перемешивается. Мурлычет котенок, согреться чает.
С батареи вода по каплям в лужицу собралась. Глянул в окно месяц – молоком его свет по площадке растекся: вот, попей, маленький. Вот оно, рядом совсем, в двух кошачьих шагах… До обидного близко. Вот только не сделать и малого шага…
(С) Скрытимир