"Я взялся за перо, а надо было взяться за винтовку" В. Шаламов
Мало кто прочитал "Колымские рассказы" Варлама Шаламова. Все читали (или говорят, что читали) Солженицына. Солженицын не хватил лагеря, он отбывал срок на шарашке - тюремной лаборатории, описанной им "В круге первом". Шаламов выбрался живым из последнего круга.
В какой-то момент герой одного из его рассказов понимает, что умирает - питания не хватает, чтобы его тело пережило колымскую зиму и дневную норму выработки.
Зэк выставляет с верхних нар валенки, чтобы получить дополнительную пайку - иначе его тело не восстановится перед отправкой на общие. Что случилось тогда в Москве? Кто предал? Донес? Жена? - уже не важно, важна пайка.
Больной пеллагрой, Шаламов ползет в санитарный барак. Врач берет его санитаром, благодаря чему мы имеем том "Колымских рассказов".
Не окажись Шаламов талантищем (ставлю его в ряд с Толстым), мы бы не узнали, что такое Колыма.
Но не рекомендую это чтение.
Лилиана Лунгина в умных комментариях к своей жизни («Подстрочник») замечает, что Шаламова не оценили, потому что живым людям пришедший с того света и принесший весть оттуда - чужд. И сам Шаламов говорит, что лагерный опыт отрицательный. У человека не должно его быть.
Но у многих он был. А у других - опыт тюремщиков и палачей.
Нам ближе написанное "придурком" Солженицыным, или Галичем и Гроссманом - людьми, не побывавшими там. В мире Ивана Денисовича жить и выжить можно. В мире Шаламова выжить нельзя.
Возможны ли страшные стихи? У Шаламова стихи страшные.
Я хотел бы так немного!
Я хотел бы быть обрубком,
Человеческим обрубком...
Отмороженные руки,
Отмороженные ноги...
Жить бы стало очень смело
Укороченное тело.
Я б собрал слюну во рту,
Я бы плюнул в красоту,
В омерзительную рожу.
На ее подобье Божье
Не молился б человек,
Помнящий лицо калек...