Терзать себя угрызениями совести – не самое приятное из занятий. Поэтому я с самого детства выработал для себя целую программу по избавлению от назойливых мыслей, предпочитая подменить шуршание внутричерепных тараканов чем-нибудь более приятным, например, рыбалкой или банальной прогулкой по городу. В последствие в программу были включены такие пункты, как пьяный загул и написание стихотворений, но основным средством избавления от старухи совести всегда был поход за грибами. В силу климатических условий, последний, но излюбленный мной пункт можно было применить на практике далеко не всегда.
В этот день мне невероятно повезло, хотя это понятие тоже весьма относительно, если учесть, что проснулся я в квартире родителей - с дикого похмела и без гроша в кармане (полтинник не в счет), а мой незабвенный друг до обеда дрых без задних ног. За окном светило дружелюбное сентябрьское солнце. Недолго помучив себя решением вопроса - «чем же заняться?», я плюнул на все невзгоды и утвердил план, как принято говорить (не знаю у кого), уединения с природой в поисках легендарного «Дзен».
Пошарив в старой кладовке, заставленной бесспорно необходимым хламом, пылящимся там ещё со времен моих пелёнок, я без проблем нашел резиновые сапоги нужного размера, мою же старую куртку и ведро. В ведре, как по заказу, лежала черная бейсболка, без всяких надписей, но зато с узором из паутины и парой высохших березовых листьев внутри.
Между прочим, в осеннем лесу бейсболка – это лучшее средство защиты от той самой паутины, которой она была разукрашена, потому что за два часа ходьбы по лесу, волшебные ниточки трудолюбивых паучков, раскиданные направо и налево с целью поймать последнего комара или муху, не менее тысячи раз и, что самое противное, с не меньшей силой вцепятся в твое лицо, безжалостно щекоча изнеженную городскую кожу.
Кое-как затолкав в себя парочку бутербродов, я начал собираться. В связи с тем, что, как говорилось выше, в холодильнике было шаром кати, я с непередаваемым усердием обшарил все тумбочки и полочки в кухне, обнаружив пачку сухариков, такую же пачку жареного кешью и целый пакет клюквенного киселя. Погрузил всю эту нехитрую снедь в мою походную сумку, что пылилась в неподъемном деревянном шкафу с покосившейся дверцей, на нижней полке, прямо за коробкой с грязным бельем. Да-да, т.к. родители мои обитают в небольшом поселке возле такого же небольшого города, то корзина для грязного белья, в принципе не могла появиться в ванной, где ей самое место (да и вообще коробка от системного блока, вполне способна ее заменить), потому что все возможные пустые места там занимают мешки с картошкой, да тазики с картофельными и морковными очистками. Конечно, теперь так живут далеко не все, но после «лихих девяностых» многодетные родители, которые только благодаря личному подсобному хозяйству и огороду сумели вырастить своих детей, так и не сумели избавиться от привычки вечно экономить, а в бесконечную силу кредитов, слава Богу, не поверили.
На всякий случай, а, если быть откровенным, на случай неожиданной засухи в горле, я набрал литровую бутыль воды прямо из-под крана и вышел из дому. Мои ожидания были оправданы и уже через семь минут ходьбы, воды стало вдвое меньше. Дойдя до остановки, я понял, что двумя часами прогулки по лесу не обойтись никак, т.к. рейсовый автобус прибыл с привычным опозданием на тридцать с хвостиком минут. Если учесть, что по нашим «великолепным» дорогам военного производства, а-ля бык… двигаться по извечным ухабам предстоит не менее часа, то мой поход по грибы, в поисках гармонии души и тела, планомерно перетекал из разряда двухчасовой прогулки в шестичасовой марш-бросок.
Ввалившись в автобус, я легким движением пьяной кобры застолбил себе место и только потом увидел, что вместе с кондуктором (все мы прекрасно себе представляем типичного представителя этой нелегкой профессии), водителем и мной, в задрипанном «Икарусе» едет всего полтора землекопа и два с половиной дачника. Пользуясь эти редким случаем, я расплатился и привалился к стеклу в попытке уснуть. Конечно, подстраховаться я не забыл и попросил работницу АТП разбудить меня в Березняках. Но поспать еще часок, мне не удалось. Желтый старичок-автобус тащился с такой скоростью, что поговорка «больше скорость – меньше ям» просто-напросто не работала, а дорожные службы и механиков автобусного парка вспоминали недобрым словом все без исключения, даже водитель.
За окном мелькали всеми цветами радуги гибнущие листья. Как писал классик – «очей очарованье». Удивительное дело, но человек мало задумывается о том, каких утрат природе стоила эта красота. А ведь это, наверно, больно?! Как удар в печень. Ведь листья кормят, греют, фильтруют всю ненужную в природе дрянь, обогащая воздух вокруг кислородом, а бедные растения берут и сбрасывают их навсегда. Если допустить, что у растений тоже есть подобный нашей душе внутренний мир, то в голову закрадывается аналогия с материнством или отцовством. Думаю, именно это чувство посещает наших родителей в тот момент, когда они осознают, что дети выросли. Выросли и ушли, окончательно и бесповоротно, как пестрые листья. И поправьте меня, если я не прав, но Пушкин хвалил осень только потому, что у него не было возможности до конца воспитать своих детей и он не смог испытать горечь расставания с ними. Задумайтесь, ведь стоит лишь малышу, которым мы остаемся для своих родителей даже в пятьдесят, заболеть и не дай Бог, по глупости или в порыве юношеского гнева уйти из дому, как, совершенно не замечая этого, мы превращаемся в то самое израненное осенью облетевшее дерево. Голое и беззащитное. Унылая пора, чего говорить.
Блуждая по коридорам похмельной меланхолии я не заметил, как автобус подкатил к нужной остановке, но зато сразу заметил обжигающий взгляд женщины-кондуктора. Она явно была расстроена тем фактом, что пнуть меня и объявить, что мы прибыли, ей не удалось. Но в ту же минуту она улыбнулась такой улыбкой, которая присуща только полным женщинам. Искренняя улыбка, почти материнская. Даже возникло ощущение, что она прочитала в моих остекленевших глазах все, о чем я думал по дороге. Чувствовалась теплота и сострадание. И только очутившись на остановке, я понял истинную причину этих перемен в ее взгляде. Со стороны залива свинцовым покрывалом медленно тянулась тяжелая туча.
Конечно, приближающийся дождь явно не добавил мне оптимизма, но деваться было некуда, т.к. автобус поедет в обратный рейс только через час, а сидеть на одном месте и ждать - гораздо хуже, нежели промокнуть в лесу. Достав из пачки сигарету, я закурил, затянул ремешок кепки потуже и двинул излюбленной тропой в лес.
До разведанных мной грибных мест нужно было пройти не менее двух километров, но дорога, даже с похмелья, заняла чуть больше двадцати минут. Эти двадцать с хвостиком минут я провел в размышлениях на тему памяти. Вы когда-нибудь задумывались, почему мы помним только яркие вспышки из нашей жизни, только очень плохое или очень хорошее, забавные или изнуряюще унылые мгновения, а вот серая повседневность вылетает из наших голов, будто и не было ее там? Помнится у Конан Дойла его герой - Шерлок Холмс утверждал, что голова - это чердак и каждый человек хранит там всю информацию, только у кого-то там хаос, а он - Шерлок, расставляет все что ему нужно по полочкам, избавляясь от ненужных вещей. Вот и мы точно так же поступаем с нашей памятью. Пусть это происходит неосознанно и неконтролируемо человеческим сознанием, но, обратите внимание, мы ведь действительно не храним в мозгу ненужные нам воспоминания. К примеру, вы помните сколько клеток на тетрадном листе? Нет. Но, наверняка считали их в школьные годы. Попробуйте вспомнить цвет глаз вашей первой учительницы. Не помните? А ведь вы смотрели в них не меньше трех лет, день ото дня.
К чему я, собственно, начал эти рассуждения?! Многие люди очень любят "тихую охоту", у многих поход по грибы ассоциируется с праздником. У меня же это - работа. Не та, что может принести доход, почет и уважение. Работа, которая граничит между умиротворением и самобичеванием. Работа над ошибками, если хотите. Между прочим, я ни разу не заблудился в лесу и, где-то внутри, всегда помню направление, откуда зашел в лес. Даже погруженный в глубокие раздумья я запоминаю почти каждое дерево, под которым нашел гриб. Не правда ли - удивительная способность памяти? Друзья даже подкалывают меня по этому поводу. Будто я специально вожу их там где грибов нет, а сам втихаря бегаю по грибным местам. На что у меня всегда один и тот же ответ, его мне с детства вкладывал в голову отец. "У каждого свой гриб, сын." - говорил он, подразумевая, что у каждого человека есть свой путь и свое предназначение. Но в детстве мне этого было не понять и я определил для себя смысл этого высказывания, как предопределенность судьбы, хотя в судьбу не верю. У человека всегда есть выбор, пусть и не большой. Во всех религиях мира людям дается выбор. Именно это и движет всеми нами. Что будет в итоге? Свет или Тьма, Добро или Зло, Ад или Рай, полное ведро грибов или пустая корзинка? Выбор. Всегда есть выбор.
Проснувшись утром в квартире родителей никому не нужным и никчемным человеком, я тоже делал выбор. Предаться забвению и уничижению самого себя или -хорошенько подумать. Я предпочел второй вариант.
До первых знакомых мне, до скрипа на зубах, деревьев оставались считаные метры. Я решил еще разок перекурить на ходу, дабы не тратить время. К тому же, ветер начал усиливаться и мне стало понятно, что сухим выйти из леса мне сегодня не удастся. Черная-пречерная туча медленно наползала на холм, за которым начинались "мои владения". Даже стрекотание насекомых стало значительно тише, а птицы и вовсе перестали щебетать и переговариваться между собой. Заметно стемнело. Где-то позади шумела новенькая автострада. После решения правительства о придании ей федерального значения, поток машин в здешних краях значительно вырос, но шумели не они - шумела техника. Похоже ведут работы над новой развязкой. Жаль, что, пока, работы еще не завершены и автобусы трясутся по старой военной дороге, можно было бы в два раза быстрее добираться до "грибной вотчины".
За холм я перевалил очень быстро и под первым же кустом, на обратной его стороне, нашел семейку подосиновиков.
Все таки люди ужасно ленивы. Здесь даже тропинок нет. Грибники бросают свои машины на обочине дороги и ходят кругами в радиусе полутора километров. Конечно, может этого и достаточно, но я предпочитаю пройти лишние пятьсот метров и набрать ведро за час-другой, нежели довольствоваться половинкой "улова" на вытоптанных, но удобных хвойных посадках. В общем, других грибников в лесу я не очень-то жалую. В этот раз я тоже решил пойти своим путем, а когда наткнулся на многолетнюю кабанью тропу, никого не встретив, то был абсолютно уверен, что все благородные грибы сегодня - мои.
Пошел дождь. Я спрятал деньги и сигареты во внутренний карман, чтобы не лишать себя последнего удовольствия. Доехать домой, пусть и в автобусе, все же приятнее, чем голосовать на дороге в надежде на доброго водителя, который посадит в машину мокрого и грязного грибника. А про никотиновое голодание я и вовсе промолчу.
Все шло своим чередом, но сложилось странное ощущение приближающихся неприятностей. Грибов было, как и ожидалось, море, но "чуйка" все не давала мне покоя. Она никогда меня не подводила. Честно признаюсь, я надеялся, что на этот раз пронесет, но дождь и ветер все усиливались, а небо все темнело. Стало боязно, что впервые я могу заблудиться, потому что дальше тридцати метров перед собой не было видно ничего. Бесспорно, внутренний компас не отказал в работе даже в этих условиях - куда выходить я знал наверняка, но я стал замерзать, что естественно мешало мозгу нормально работать. С того момента, как я вошел в лес, прошло уже полтора часа. Дальше идти и собирать грибы было невозможно. Циклон разыгрался не на шутку и мне пришлось развернуться обратно.
Я курил. Курил так, как учили в армии, держа сигарету в кулаке, чтобы не замочить табак. Это немного придавало тепла, но продрогнуть я уже успел. По ощущениям, холм, с которого началась "охота" был совсем рядом. Я даже вновь набрел на кабанью тропу, но понял, что предчувствие очередной раз меня не подвело. В десяти метрах от меня стояла самка кабана с выводком, если их было можно так назвать. Здоровые кабаны с мамашей. Я замер.
Делать резкие движения или попытаться спугнуть счастливую семейку было равносильно самоубийству. Я стоял. Даже пытался дышать тише, думая лишь об одном - что делать?! Рвануть в сторону холма было бы глупо - они стояли прямо на моем пути, остаться стоять в надежде, что дождь и ветер не донесут мой запах до щетинистых пяточков - тоже сомнительно. Я сделал два осторожных шага назад. Еще два. Стал идти, аккуратно вымеряя шаги, но тут наступил на сухую сосновую ветку и... Это было последнее, что я помню внятно.
Дальше были двадцать метров пытки. Двадцать метров борьбы с собой, природой, ветром, дождем и ветками. Двадцать метров страха, паники и бегства. Двадцать метров до дерева. До дерева? Точно! Нужно лезть на дерево. Лес тут густой, а копать пока я не свалюсь вниз, кабаны явно не намерены, хотя и бегут за мной. Дерево, дерево - мое единственное спасение. Я бросил ведро, чтобы было легче бежать.
На молодой клен я взлетел, как сокол. А с него уже перебрался на внушительную березу. Все таки утверждать о миролюбивости застигнутых врасплох кабанов не стоило. Кто его знает, как долго молодые корни клена будут препятствием для достижения кабанами единственной цели - намотать на клыки человека? Я предпочел не выяснять.
Молния панической мысли попала в точку и я оказался прав. Звери не обратили внимания на брошенное ведро грибов, а стали топтаться вокруг березы, но длилось это недолго. Через пять-шесть минут до мамаши дошло, что слезать я не намерен и реальной опасности для семейства не представляю. Поэтому вся честная компания с не меньшей скоростью, чем в погоне за мной, рванула по тропе в гущу леса. Я ждал. Не знаю чего, но ждал минут десять, а когда понял, что они не вернутся, закурил. Прямо на дереве закурил. Затем слез, взял ведро и даже собрал грибы, выпавшие из него. А дождь и ветер, тем временем, все не стихали.
Благодаря небо и случай, я шел к холму. Все было позади. Грибы собраны, одежда мокрая, штаны чистые. Но тут раздался хруст. Я оглянулся. "В сторону!" - скользнула в голове мысль, но было поздно. Толстенная мачтовая сосна падала прямо на меня.