1985 год.
07 мая 1985 года в 04 часа 35 минут в нашу жизнь пришла страшная смерть...
С этой печальной даты я перехожу в самый печальный год моей жизни – в год, когда не стало нашего дорогого и любимого папы, человека, который дал нам – детям, жизнь.
Число 13 преследует меня все время и всегда приносит несчастье. Прошел 1984 год, который был для меня не лучшим в жизни. Событий было много, но большинство событий были для меня паршивыми. В начале года, оставаясь без судна, я пошел учиться на двухмесячные курсы английского языка при ММП, на которых мне платили среднюю зарплату. После окончания курсов и разбора моего заявления на имя секретаря парткома Варламова Юрия, мне, наконец-то, дали работу – определили старшим помощником капитана на теплоход «Алла Тарасова». Это было уже что-то!
В апреле 1985 года я пошел в рейс на Кубу. С нами в рейс пошел также и капитан-наставник Вдовин Павел Петрович, с которым у меня были хорошие отношения и который был нормальным человеком.13 апреля ночью, когда наше судно шло в Гавану, мне приснился какой-то тяжелый и непонятный сон, как-то связанный с отцом. Я проснулся в страшном кошмаре и весь был мокрый. Что-то очень тревожное творилось у меня на душе. Я ничего не мог понять, но был какой-то непонятный страх. В первый день прихода в Гавану (05 мая) я получил письмо от мамы, где она сообщала мне о том, что у папы 13 апреля случился тяжелый инфаркт, и сейчас он лежит в районной больнице в Сенно. А утром 8 мая мне пришла телеграмма от жены, где она сообщала, что папа 7 мая в 04 часа 35 минут умер в Сенненской районной больнице. Умер папа быстро – в течение 2-3 минут. Позже, уже после похорон папы, я посетил больницу, чтобы узнать подробности о его смерти. Как рассказали мне мужики, которые лежали с ним в одной палате, ничего особо не предвещало его быстрой смерти. Чувствовал он уже к этому времени себя неплохо. 06 мая он был весел, шутил, а вечером долго играл в карты с соседями по палате. Ночью, где-то в 04.30, кто-то услышал какой-то ненормальный, громкий храп, который сразу же прекратился. Когда к нему подошел сосед по койке, папа был уже мертв. Слава Богу, что папа не мучился! Он и мне как-то говорил: «Знай, сынок, что я не принесу вам горя и мучений. Я умру быстро. Останется вам только похоронить меня достойно! Так оно и случилось, как он мне говорил. Но горе для нас было очень большое. Ведь папе исполнилось всего лишь 65 лет. Он мог еще жить и жить…
Как я уже писал, 7 мая я получил от мамы письмо, которая она отправила мне в Гавану.
Мне помогло какое-то счастье! Именно в день его смерти, я был уже в Гаване, а не где-нибудь посредине Атлантики, откуда я бы не смог прибыть на его похороны. И телеграмма от моей любимой Аленушки пришла, слава Богу, тоже вовремя. Телеграмму от жены принес в мою каюту утром 08 мая начальник радиостанции Престинский А.А. Я сразу же решил, что любыми путями, несмотря ни на что, буду добираться из Гаваны в Немойту, чтобы у себя дома попрощаться с родным отцом и увидеть его в последний раз. Вылетел я из Гаваны рейсом аэрофлота на Боинге-777 через Канаду и Ирландию на Москву. Перелет осуществлялся 16 часов. Из Москвы я поездом доехал до Витебска, а оттуда, на такси – до Немойты. Уже в 9 утра 9 мая - в день Победы, я был у себя дома. Первой меня встретила моя Аленушка, которая, видимо, почувствовала нутром, что я уже приехал, и вышла на улицу, когда напротив нашего дома остановилось такси.
На свет родится человек - затем в могилу ляжет! И Смерть ему едва ли скажет, зачем он шел долиной слез, страдал, рыдал, терпел, исчез? Один живущему закон: пеленки саваном меняют! И правду рек царь Соломон: «Все суета сует и сон!», - о чем все мудрецы мечтают! Вся та же истина от века! Иной нам Мир не открывал: жил человек, любил, страдал! И нет уж больше человека! Глаза его сомкнулись. Трудный путь окончен. Срок настал успокоенья. Земля, как щит закроет твою грудь, от новых ран, от муки и томленья. Пусть Мир идет, как он доселе шел. Пускай кипит и суета и злоба: что в них тому, кто рано отошел - в сень тихую, - бессмертия и гроба?
Да! Все суета сует! Единственное, что не умирает никогда – это время. Только оно не имеет ни начала, ни конца. Только одно лишь время - было, есть и будет бессмертно. Все — суета сует в жизни нашей. Даже свадьба. Есть только два значимых события: рождение и смерть. О рождении нам помнить не дано, а о смерти мы уже ни кому не расскажем. Таковы правила. И не нам их менять. Не мы их установили.
Я берусь утверждать, что человек рождается сам и умирает сам. И никто не в силах помочь ему в этом. Живет он тоже сам. Любовь, страдания, угрызение совести, его желания - все это происходит с ним и только с ним. Никто не в состоянии разделить это с нами. Все остальное - это химеры, которые человек придумал для того, чтобы не было столь страшно жить и умирать.
Все суть бесконечно. Тяжело это себе представить? В этом мире все сложно и, в то же самое время, просто. Конец одного существования обязательно является началом другого. Вот и вся бесконечность в упрощенном виде.
Наша жизнь всего лишь мгновение, а за смертью - вечность. Мы просто боимся неизвестности, а вечность располагается за гранью нашего понимания. Хотя, с другой стороны... Вечность до нашего рождения нас почему-то не пугает. Но мы боимся той, что нас ждет впереди.
Когда мы приходим в этот мир, то обычно плачем. А все вокруг нас радуются и смеются. Когда же придет время проститься с этим миром, окружающие меня люди будут огорчаться и даже плакать. А я постараюсь улыбнуться и мысленно поблагодарить за все, что было у меня в этой жизни.
Не предавайся скорби тщетной душа! И ясными очами взгляни вокруг: жизнь иссякает незаметно. И Смерть неслышными шагами подходит вдруг.
Отрады длятся лишь мгновенья, но мукой каждая чревата, увы, для них. Прислушайся к людскому мненью: мил только прожитый когда-то, ушедший миг.
Миг настоящий быстротечен! Едва явившись, исчезает в пучине лет. И тот, кто мудростью отмечен, о днях грядущих не мечтает нисколько, нет!
Нет основания надежде, что будет что-нибудь прочнее в грядущих днях, чем то, что видели мы прежде. Все в мире Время, не жалея, ввергает в прах!
Ах, наши жизни, это – реки, которые впадают в море, чье имя – Смерть. В нем растворяется навеки исполненная Зла и Горя - дней круговерть.
Смерть и похороны папы прошли для меня в каком-то сумраке! Горе! Большое горе постигло всех нас. Я вот хорошо помню, как стою рядом с гробом, а папа лежит, и, как будто, мне улыбается! Как будто спит. Он ведь жил и никогда не унывал! Так и умер – легко и быстро, хотя теперь мы никогда уже не узнаем, как ему было на самом деле – легко или тяжело? Во многом, в том числе и в своей смерти, папа виноват сам. Особенно на него повлияла его «последняя любовь», с которой он спутался в школе. Он стал снова курить, слишком много начал выпивать - чуть ли не ежедневно. Но как я могу судить его? Сам он себе судья, тем более, сейчас – покойный. Жалко! Очень жалко, что он так мало пожил на этом свете. Еще минимум мог жить лет 10-15… А сейчас его уже нет! И нам он всем жизнь перевернул окончательно. Мама одна в деревне не сможет жить. Она вынуждена будет уехать из родного дома к Тане в Ивню. И дом наш отойдет колхозу, и сад, и огород. И даже наш пруд, где родители выращивали карасей. Все изменилось в один момент... И у нас детей не стало сразу своего родного дома, где мы родились, родной школы, где мы учились, деревни, где прошло наше детство. Все сразу резко изменилось. К сожалению, такова жизнь. Человек ведь, как только он родился, начинает свой путь к смерти.… Но, к сожалению или же к счастью, когда к каждому из нас придет эта «старуха с косой» - никто и никогда на всей Земле не знает.
Едва увидишь ты сей Свет - уже зубами Смерть скрежещет, как молнией косою блещет и дни мои, как злак сечет! Без жалости все Смерть разит. И звезды ею сокрушаются, и Солнцы ею потушаются, и всем мирам она грозит! Не мнит лишь смертный умирать! И быть себя он вечным чает; приходит Смерть к нему как тать, и Жизнь внезапно похищает. Жизнь есть небес мгновенный дар; устрой ее себе к покою и с чистою своей душою благословляй судьбы удар. Что Завтра? Где ты Человек? Твои часы протечь успели, и, в Хаос с Бездной улетели, и весь, как сон, прошел твой век. Она нас примет всех в могиле, хоть царь, хоть раб – один удел. Хотелось жить и быть бы в силе, но, видимо, - там есть предел…
Рано или поздно мы начинаем думать о смерти, о смерти вообще о собственной смерти, но боимся думать о смерти близких. Собственная смерть вроде бы и не страшит, так как знаешь о смертности всего живого, но тревожит, может быть, и страшит момент сам или само время ухода… И непереносима мысль о переживании близкими к твоей собственной смерти. Ибо связаны мы такими глубинными нитями, которые обнажаются вообще редко: близкие люди – это твои ответы (и тебе ответы), твоя ответственность, это заслоны направлений, где ненужная тебе свобода: обнажение немедленно выводят тебя на необходимые действия и слова…
Может быть, твоя смерть – трусость, предательство, слабость, несправедливость (по отношению к близким),…пусть и оказался ты в безысходной ситуации, – значит, виновен был ранее. Твоя смерть – утрата не твоя… А смерть других неизбежной можно считать лишь по старости, иной неизбежность не воспринимается … и переживаем реальные подробности (или додумываем возможные) с силой несравненной, абсолютизируя их, словно видя с разных сторон, и проклиная те из них, которые вели к роковому исходу.
Смерть – это высшее осознание жизни, но она «должна» наступать естественно, т.е. диктоваться условиями, просматриваемыми за большую толщу жизненных обстоятельств… И всё-таки, уход в Небытие – какой он? И сам «уход», и «само» Небытие? Что мы чувствуем в эти мгновенья (или даже одно мгновение). Что разделяет смерть? Какую оценку несёт она нам самим? Какая жалость по отношению к себе у тебя? Ведь если ты даже самый обычный человек, то просто смотреть на вольный свет – награда тебе высшая…
Со смертью осознание достигает предела – сознание концентрирует факт со всех «окраин» внутреннего мира: горячо, нерассуждаемо становится… Смерть – таинство, ибо значение, смысл, стремительно низводится к немногому, и это немногое обретает возвышенные неразмениваемые далее черты... Мы не знаем тот, иной мир – или небытия, или, действительно, жизни вечной, но непонятной нам, и потому наделяемой нами какими-то подобиями земным подробностям, – лишь бы понять…, сгладить нечто чуждое…
Таинство рождения с нами и таинство смерти. Является и уходит Человек: но человек рождается в окружении человечества, а умирает – в одиночестве: Великое доказательство нашего высшего происхождения. Величие смерти осознаётся именно в одиночестве, потому что смерть, прежде всего, – индивидуальна. Величие смерти в том, что ясно просматриваются (становятся видными) какие-то важные контуры (вехи) жизни. … прежде «умирает» (умирает?) что-то бесплотное, свободное, которое преображает, облегчает нас при жизни, награждает нас видеть и воспринимать жизнь протяжённой (во времени), страдающей, стремящейся к идеалам… Именно «это» – скрытое и неуловимое есть… что? что есть?
Рождение и смерть: тайны естественного и божественного...
После переезда к Тане, мама прислала нам первое свое письмо со своего нового местожительства – поселка Ивня, Белгородской области, где проживала семья Володи и его жены - Тани. Я желал маме лишь одного, чтобы ей на новом месте было жить лучше, чем даже в родном доме у себя в Немойте.
После похорон папы я пробыл в Немойте с мамой до 22 мая, чтобы решить все вопросы о продаже дома и имущества, а затем уже отправить маму на постоянное местожительство к своей дочери - Тане. Я предлагал маме поехать к нам – в Мурманск. Но это было по большому счету неправильно, так как мама постоянно болела, а климат мурманский не дал бы ей нормально жить, и вряд ли бы мама долго могла прожить на Севере. Второй вопрос – это то, что я был моряком и постоянно находился в рейсах, а Алена сильно болела сама. Ей было бы очень тяжело одной ухаживать, и за абсолютно слепой тетей Ниной, и за больной мамой. Да еще вопрос возникал большой, когда мы уезжали в отпуск. Куда девать два больных человека? Лучший вариант для нашей мамы – это жить у Люды. Но, у Люды, ее муж Андрей, к этому времени, сильно начал пить. А жить с пьяницей маме было бы еще труднее, чем даже с отцом в своем доме. Оставался один вариант – переехать к Тане. На этом мы и порешили.
Я договорился с председателем колхоза Василенком В.И., чтобы он купил наш дом для колхоза за пять тысяч рублей. Это довольно большие деньги за наш дом, так как фактически этот, построенный еще до войны дом, вряд ли кто-либо купил для себя и за две тысячи. Спасибо ему за то, что он сделал так, как я просил. Все деньги за дом мы отдали Тане. Сестре Людочке мы с мамой отдали папину машину – ВАЗ-2001, которая новая стоила тоже 5 тысяч, а себе я забрал основную часть книг из папиной библиотеки, да еще, как память, - старые послевоенные облигации, которые впоследствии практически обесценились. Основные же вещи из дома и от хозяйства разделили между собой Таня и Люда. Да еще Танин муж - Володя решил забрать и перевезти в Ивню нашу баню, которая была в хорошем состоянии. Володя пригнал на 40-й день после смерти КАМАЗ, и все увез за один рейс, хотя расстояние от Немойты до Ивни было почти 800 км. На память о нашем саде, который мы сажали с папой, Таня и Люда забрали для себя несколько кустов калины, смородины, черешни и сливы.
Я отметил в Немойте 9 дней после папиных похорон, а затем, уже без меня, отметили поминание папы и на 40 дней, так как мне надо было уезжать на работу в Мурманск. И только после этих событий, 17 июля мама перебралась окончательно на постоянное местожительство к Тане, где и прожила еще 16 лет.
Я, пока был в Немойте, постоянно думал о том, как мама будет чувствовать себя на новом месте, и как она перенесет такой длительный переезд на машине – из Немойты в Ивню. Но, все прошло как нельзя лучше. Переезд мамин прошел без каких-либо приключений. Ехала она на Володиной легковой машине. Где надо было – останавливались и отдыхали.
Хочу остановиться еще на похоронах папы. Папа прожил в Немойте с 1948 по 1985 год. И почти все эти годы он был директором школы. Через его душу прошли сотни, если не тысячи школьников, в большинстве своем, - жители Немойты и близлежащих деревень. Отца большинство людей любило и уважало! И не только за то, что он был директором школы, а прежде всего, - за его человечность и справедливость. Папа всегда много помогал людям, а они это ценили. А уж о его гостеприимстве, по всей области ходили целые легенды! Наш дом всегда был полон гостей! Стол всегда был обильно накрыт и полон угощений. В этом, конечно, прежде всего, была заслуга нашей мамы. Она только и знала, что суетилась всегда у стола и печки. Главное для нее было то, чтобы люди были хорошо накормлены и остались довольны угощением.
На похороны отца вышла почти вся наша деревня. Были здесь многие друзья и знакомые. По всей дороге от нашего дома и до кладбища шли и шли люди. Шли учителя, шли ученики, шли друзья и родственники, шли знакомые и незнакомые мне люди, и конца, этой идущей по улице массы людей, не было видно…
Я глядел на дорогу уныло… Незавиден и тесен был путь! Я терял здесь и бодрость и силу, мне пора бы присесть отдохнуть. Тяжела здесь дорога: асфальт да песок! Но теперь уж немного – путь совсем недалек. Трудновато мне было! Ну, а что впереди? Впереди? – Там могила! Что же стал я? Иди…
Хоронили папу в светлый праздничный день Победы – 9 мая. А ты ведь, дорогой наш папочка, всегда старался победить в жизни все невзгоды! Ты никогда не отчаивался даже в самые страшные минуты своей жизни и даже тогда, когда смерть постоянно витала рядом с тобой в годы страшной войны и концлагерей, а вот сегодня – в этот день великой Победы, - ты смерть не сумел победить. Победила тебя эта страшная «старуха с косой». И нет ей равных в этом деле. Тяжело! Не стало силы. Ноет грудь моя. Злое горе до могилы дотащу ли я? Мне было, как и всем родным для папы людям, очень тяжело!
Все прахом полетело и ты, папуля, милый, не встретишь нас, как раньше на заре…
Такой короткий путь от дома до могилы, последний раз ты на своем дворе,
Прощаемся с тобой, и нету больше силы… А что же ждет нас завтра - на заре?
Прощание на кладбище у могилы с нашим незабвенным отцом проходило 09 мая при хорошей, чуть ли не летней погоде. Было ясно и светло. Ярко светило Солнце. Вся наша деревня прощалась с нашим любимым папулей.
Спи, родной наш папуля, вечно здесь и спокойно. Место я выбрал тебе хорошее – у речки над нашим Большим виром, где мы с тобой часто купались, ловили рыбу, отдыхали. Желтый мелкий песочек – легкая земля, которая не будет сильно давить на тебя. Место почти в самом переднем углу на нашем кладбище среди берез, лип, сосен и елей. Рядом проходит дорога – мимо никто не пройдет. И каждый заходящий к тебе, всегда тебя вспомнит добрым словом. Ведь большинство людей тебя любили, а ты делал всегда хорошее для людей. Как мы помним – ты всегда людей ставил на первое место, а уж потом – себя и свою семью. На твоих похоронах я видел, как люди плакали, искренне сожалея о твоей преждевременной кончине. Это были слезы горести и искреннего сожаления. Спасибо им всем!
Многое сделали для организации похорон нашего отца директор школы Павловский Константин Антонович и председатель колхоза Василенок Василий Иосифович. Обмывал папу его учитель Петровский Александр Карпович. А готовили могилу и засыпали гроб – Корнев Михаил Иванович, Петровский Александр Карпович, сосед - Леня Дунькин и дядька Петрок. Все немойтяне бросили на гроб папы горсть земли. Помянули папу очень хорошо – почти все жители деревни, родные и близкие ему люди. Всего на поминках было больше, чем полторы сотни человек. Были друзья отца: Акуленок Н.И., Скакун В.Д., Винников В.И., Кургузов А.З., Дубовец В.И., Дубовец П.А. и многие другие. Но, не было «друга» Шилько А.С. и Фиткевича А.А. Из родственников были: папина родная сестра тетя Аня из Евпатории, дядя Андрей с женой Верой и сестрой Раей из Сенно, тетя Нина из Минска; Красновские - Клава из Смоленска, Леня с женой Майей из Пурплева, Генка с Валей из Витебска; дядя Митя с женой – Клавдией Васильевной; все Мизавцовы - из Сенно и многие другие. Всех даже и не могу вспомнить. Погода стояла настолько прекрасная, что даже летом такая редко бывала. Солнце яркое светит! Все сады цветут! А на деревьях птички щебечут. Был даже большой похоронный оркестр из города Сенно. В адрес папы было сказано много добрых и хороших слов, так как наш папа их действительно заслужил всей своей жизнью. Он за свою жизнь сделал больше всех, как для деревни в целом, так и для школы и для всех учеников, которые учились в его - Немойтовской школе.
Дома я пробыл до 22 мая, пока не утряс все основные дела – продал колхозу дом, оформил все необходимые для мамы документы, разобрал баню для перевозки ее в Ивню, продал дрова, пчел, упаковал в ящики папина книги и отправил их малой скоростью в Мурманск. Но главное, я был все это время рядом с любимой мамой, так как Таня, а затем Люда разъехались по домам. 22 мая в Немойту приехал Андрей и привез внучку Свету, которая должна была быть рядом с бабушкой. В этот день к вечеру я уехал в Мурманск.
Мама держалась до последнего, но когда я уезжал с Андреем на машине, она не выдержала – и расплакалась. Как же ей было тяжело в это время! Что она думала тогда? Может быть, ей казалось, что и меня она уже больше никогда не увидит. Я ее просил держаться и обещал, что при любой возможности, я буду к ней приезжать в Ивню, чтобы хоть какое-то время быть с ней рядом. 16 лет мама прожила у Тани, и мы к ней приезжали в отпуске почти каждый год.
15 июня исполнилось 40 дней со дня смерти папы. Я в Мурманске был один, так как Алена с начала июня находится в отпуске с детьми в Боровичах. Пригласил я на 40 дней помянуть папу своих друзей – Казаковых и Карасевых. Мама с Людой и Таней также организовали на 40 дней поминки у себя дома в Немойте. Пришло на поминки и прощание с мамой человек 50. Таня с Володей привезли из Ивни и установили хорошую железную ограду для папиной могилы - на два человека (с запасом). Я думал тогда о том, что может быть, там придется еще и маму хоронить. Заказали мы с Людой в Витебске хороший гранитный памятник, который решили установить папе на следующий год. Также я написал эпитафию в стихах для памятника и послал Люде текст - для нанесения его на памятник при его изготовлении в 1986 году.
После смерти папы, многое перевернулось в моей душе. Это был самый сильный удар для меня – прямо в сердце… Я долгие годы и днем – наедине с собой, и даже ночью разговаривал с ним во сне, но разговор тот был односторонний… А ведь, кажется, я отдал бы все только за один настоящий разговор с ним. Но этого, увы, сделать уже было невозможно.
Я ОПЯТЬ РАЗГОВАРИВАЛ С ПАПОЙ... Мы поспорили мягко, вполне.
И в конце, я, естественно, правый, вдруг почувствовал - это во сне!
И что стоит мне только проснуться, и закончится наш разговор,
И уже в этот сон не вернуться до каких-то неведомых пор.
И настолько мне стало неважно – кто был прав и о чем этот спор.
Я ведь что-то не выслушал даже. - сам себе прошептал я в укор.
Но как будто захлопнулись двери - постепенно закончился сон.
Я сейчас, к сожаленью, уверен – в споре прав был, конечно же, – он!
Надо было сказать мне об этом, надо было послушать его…
И звучит еле слышным ответом: - Ничего… Как-нибудь… Ничего…
В ДЕНЬ ПАМЯТИ НАШЕГО ЛЮБИМОГО ПАПЫ ЧЕРЕЗ ГОД.
Был хмурый день. Был очень хмурый день… И облака проваливались в море.
И целый мир с утра накрыла тень. И тень была большой. И цвета горя.
Привычная дорога привела в знакомый ряд, к знакомому надгробью.
Ну что сказать? Такие вот дела. Ничем нельзя помочь такому горю.
И состоялся тихий разговор, который для других не предназначен.
Звучат внутри слова с тех самых пор, но ничего слова, увы, не значат.
Я буду помнить о тебе всегда, и за тебя стараться сделать что-то.
Летят года куда-то в никуда. Жить за двоих – нелегкая работа.
Одежды скорбной памяти надень, кто спит в земле, тот больше не проснется…
На самом деле был обычный день, и с раннего утра светило солнце.
ПОМНИМ! ЛЮБИМ! СКОРБИМ!