Ноябрь подходил к своему концу. Но, несмотря на то, что на носу была уже зима, последние осенние деньки радовали хорошей погодой. Небо над Парижем стояло ясное, воздух был прозрачен, а лёгкий ветерок слегка трепал ветви деревьев, вынуждая их избавляться от остатков листвы, пожухлой и невзрачной. Деревья же, лишённые своего привычного покрова, казалось, зябли, обнажённые, и завистливо поглядывали на проходивших под ними прохожих, укутанных в плащи, подбитые мехом, или в шерстяные платки. Река Сена неторопливо катила свои мутные, серые воды, казавшиеся ледяными, и случайный взгляд прохожего, брошенный на реку, внутренне заставлял его съёживаться.
Однако при наличии тёплой одежды всё это превращалось в ничто, и временами даже казалось, что низкое, яркое солнце, пробиваясь сквозь толщи холодного воздуха, всё ещё немного греет. Может быть, это были последние погожие дни перед тем, как зима вступит в свои права, перед тем, как задует по-настоящему холодный ветер, а с севера набегут серые, плотные тучи и на целую неделю зарядит промозглый дождь, а временами, может даже, и снег. И поэтому каждый парижанин, у которого была роскошь располагать своим свободным временем как ему заблагорассудиться, пользовался возможностью прогуляться по улице или саду и насладиться тихой погодой.
Уж тем более эту возможность не могли упустить Виолетта де Монтуар и её подруга Эжени. По совету лекаря мадам де Монтуар старалась как можно больше гулять на свежем воздухе, благо хорошее течение беременности и погода это позволяли, и потому молодая женщина, с тех пор как в конце сентября она и Эжени вернулись из Нормандии, в сопровождении своей подруги почти ежедневно совершала неспешные прогулки вдоль набережной Сены мимо королевских дворцов, туда и обратно. Следом за девушками плелась карета де Монтуаров, на тот случай, если вдруг Виолетта почувствует недомогание.
Для того чтобы положение мадам де Монтуар не бросалось в глаза прохожим (ведь срок её беременности подходил к концу, рождение ребёнка ожидалось через пару недель), она надевала платье с широкой юбкой, а сверху - просторный бархатный плащ, отороченный беличьим мехом. Эжени приходилось одеваться подобным же образом, для того чтобы между подругами в одеянии не виделось большой разницы.
Молодые женщины шли неторопливым шагом по набережной реки, любуясь издали золотым куполом недавно построенного дома Инвалидов, на который низкое, зимнее солнце кидало свои лучи, заставляя сверкать его ещё ярче. Девушки вели между собой разговор. И если не говорилось о грядущем в совсем скором времени счастливом событии, то основной темой разговора подруг становились женихи Эжени. Вернее, женихов у Эжени пока ещё не было, но мадам де Монтуар очень надеялась, что вскоре они всё же появятся, по крайней мере, она, как и год назад, прилагала для этого все свои усилия.
Эжени, давно уже смирившаяся с тем, что её подруга не успокоится, пока не выдаст её замуж, терпеливо переносила все её затеи. Конечно, нынешнее интересное положение Виолетты теперь сильно ограничивало её возможности, ведь она пока не могла появляться в обществе, посещать оперу или театр, а значит, не могла и сопровождать Эжени. Однако тут ей на выручку пришёл её муж, Патрик де Монтуар, который по просьбе своей жены теперь вместо неё выходил в свет вместе с девушкой. Исполняя наказ Виолетты, он, представляя Эжени её дальней родственницей, старался знакомить девушку как можно с большим количеством молодых холостых людей, которые ему и его жене казались достойными.
И действительно, молодая, привлекательная маркиза де ла Прери (девушка, по настоянию Виолетты, наконец решилась называться своим настоящим именем) поначалу вызывала у них интерес. Однако, как и год назад, как только потенциальные женихи узнавали о размере приданого, даваемым за девушку, по сути её подругой, которое для сыновей аристократов было просто ничтожным, они теряли к мадемуазель де ла Прери интерес, несмотря на всю её миловидность и улыбчивость (а Эжени старалась улыбаться, опять-таки следуя советам своей подруги).
Это приводило в отчаяние Виолетту. Она даже просила своего мужа, чтобы тот увеличил сумму приданого Эжени. Но сама девушка категорически воспротивилась этому: она не хотела быть в долгу перед Виолеттой и её мужем. Эжени пыталась уверить свою подругу, что ни титул, ни богатство жениха не имеют для неё большого значения. Девушке хотелось выйти замуж, прежде всего, по любви, иного она и не мыслила, и искренне полагала, что если кто-то её полюбит, то для этого человека не будет так уж важен размер её приданого. Пусть им будет даже небогатый мещанин. Но Виолетта, услышав подобные слова, уже в который раз принималась уверять свою подругу, что дочь маркиза не должна допускать для себя мысли, она может выйти замуж за простого мещанина.
Всякий раз, как только заходила об этом речь, это непременно становилось темой для споров. Вот и сегодня, когда в этот сухой, тихий ноябрьский день они прогуливались по набережной Сены и обсуждали претендентов на руку Эжени, их разговор вновь стал перерастать в спор.
- Патрик сказал мне, что вчера ты произвела большое впечатление на одного молодого человека, шевалье де Дессю. Якобы он не отходил от тебя весь вечер, - сказала мадам де Монтуар, улыбнувшись.
Но Эжени совсем не разделяла довольного настроения своей подруги.
- Ах, Виолетта, он не пришёлся мне по душе.
- Но почему?
- Он... он невысокого роста. Лицо его было слишком напудрено. И весь вечер он повторял фразы, которые я уже слышала раньше от кого-то другого.
- И всего-то, - пожала плечами молодая женщина. - Но Патрик отозвался об этом молодом человеке весьма неплохо. Хотя ты знаешь, насколько он придирчивей меня относится ко всем твоим потенциальным женихам. Патрик сказал мне, что, когда он намекнул шевалье о размере твоего приданого, тот не повёл и бровью. А это не хороший ли знак? Эжени, я не думаю, что тебе стоит упускать такой шанс. Я хочу напомнить тебе, что ты находишься не в том положении, чтобы перебирать женихами. Патрик думает, что в ближайшие дни ему можно прислать приглашение на обед в наш дом, если ты, конечно, не будешь против.
- Нет, Виолетта, прошу тебя, не следует приглашать шевалье де Дессю к нам на обед, - взмолилась девушка.
- Я не понимаю, Эжени, кого же ты желаешь себе в мужья? Де Дессю - дворянин с положением в обществе, он учился в Сорбонне и способен поддержать любой разговор.
- Ах, Виолетта, все эти молодые люди кажутся мне такими неестественными. Они не говорят то, что думают, а лишь то, что хотят от них услышать. Они так дорожат мнением о них окружающих, что я никак не могу разобрать, каков же их характер на самом деле.
- Но Эжени, в обществе принято себя так вести, если ты хочешь прослыть вежливым человеком с хорошими манерами.
- Но как мне узнать, что собой представляет этот человек на самом деле?
- Для этого нужно прислать молодому человеку приглашение на обед. В более узком кругу он сможет лучше проявить себя.
- Только не Дессю, умоляю тебя.
- Не понимаю, чем он смог так не угодить тебе, - раздражённо произнесла Виолетта. - Неужели хорошие манеры и воспитанность хуже для тебя, чем грубоватая "естественность" какого-нибудь необразованного торговца.
Эжени вспыхнула, прекрасно понимая, кого подразумевала Виолетта, говоря о торговце. Но она всё же постаралась не подать виду, что смутилась.
- Насколько ты знаешь, Виолетта, сейчас иные купцы порой бывают намного богаче, чем самые знатные дворяне. Их сыновья учатся в той же самой Сорбонне наравне с детьми из дворянских семей. И некоторые из них совсем не прочь породниться с девушками благородного происхождения, чтобы присовокупить к своему имени заветную приставку "де" для того, чтобы иметь возможность появляться в высшем свете.
- Эжени, я даже слышать не хочу о том, что ты всерьёз считаешь, что можешь выйти замуж за кого-то безродного торгаша, пусть он будет даже богаче, чем Крёз, - категорическим тоном заявила мадам де Монтуар. - Торгаш навсегда останется торгашом, во что бы он не нарядился. Об этом писал ещё Мольер. Эжени, ты дочь маркиза де ла Прери, ваша фамилия - одна из старейших в Нормандии, не забывай об этом. А маркиза должна выходить замуж только за равного себе по крови.
- Виолетта, уверяю тебя, что в наше время титулы уже не имеют такого большого значения, как раньше. Сейчас, в наш век, когда каждый старается разбогатеть как может, гораздо большее значение имеет состояние родителей невесты. Ведь если было бы по-другому, то я давно была бы уже помолвлена, - горячо пыталась отстоять своё мнение Эжени.
- И всё-таки я уверена, что есть ещё дворяне, для которых родословная имеет первостепенное значение, - упрямо настаивала молодая женщина.
- Разве что для престарелых вдовцов, живущих прошлыми временами.
- Зато они не гоняются за приданым.
- Ты вправду считаешь, что мне нужно подыскивать какого-нибудь вдовца?
- Конечно же, нет. В первую очередь, Эжени, я всё же думаю о твоём личном счастье.
- В таком случае, если мне понравится не столь знатный и не столь богатый молодой человек, но который искренне полюбит меня, и которого я полюблю, ты не должна будешь высказывать недовольство моей помолвкой с ним.
- Но, Эжени, ты должна подумать о том, что, став женой такого человека, сможешь ли ты появляться с ним в свете, не будешь ли ты стыдиться его. Как ты будешь чувствовать себя, когда в обществе выяснится, что твой муж не обладает достаточными манерами, что единственная книга, которую он читает, это гроссбух. И потом, в конце концов, муж должен обеспечивать тебе содержание достойное дочери маркиза, ведь тебе нужно покупать наряды, драгоценности, чтобы ты могла появляться в свете. Потому что иначе через какое-то время ты, живя с таким мужем, переймёшь все его дурные привычки. Посмотри, как живут такие семьи, какими заботами. Разве это достойно тебя - влачить подобную жалкую жизнь, словно ты дочь какого-то мелкого буржуа. Разве этой участи ты для себя желаешь?
- Единственное, чего я желаю, это быть счастливой. И для этого мне не нужно ничего того, о чём ты говоришь. Если я буду счастлива со своим мужем, я обойдусь и без выхода в свет, и без красивых платьев.
- Нет, Эжени, - решительно замотала головой мадам де Монтуар, - даже не смей думать о том, что ты можешь связать свою жизнь с человеком не из аристократических кругов. Я уверена, что рано или поздно ты повстречаешь мужчину достойного тебя и твоего происхождения. Ах, как жаль, что моё положение не позволяет появляться мне в обществе. Но как только это станет возможным, обещаю, что я приложу все свои усилия, чтобы ты смогла обрести своё счастье.
Некоторое время подруги шли молча, так как обе посчитали, что их разговор исчерпан и продолжать его не имеет смысла. Но тут вдруг мадам де Монтуар, приостановившись, ухватила свою спутницу за локоть и негромко воскликнула:
- Ах, Эжени, чудится мне, что судьба улыбается тебе сегодня! Посмотри туда! Видишь тех двух всадников, которые едут нам навстречу? - и молодая женщина указала подбородком на двух мужчин, едущих верхом на прекрасных лошадях.
Эжени давно уже примелькались эти двое всадников. Один из них, под которым была гнедая лошадь, ехал неторопливым шагом вдоль набережной; другой, на изящной серой кобыле, постоянно менял аллюр своей лошади: он ехал то шагом, то рысью, то переходил в галоп, при этом выделывая фигуры, то он ездил по кругу, то резко разворачивал лошадь в другую сторону, словно упражнялся в манежной езде.
- Кажется, я узнала одного из них, того, кто верхом на серой лошади. Это шевалье дю Клерон. Помнишь его? Я представляла вас друг другу в Пале-Рояле прошлой зимой.
Эжени старательно напрягла свою память, но так и не смогла вспомнить этого дю Клерона. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: в то время Виолетта знакомила девушку со многими холостыми людьми, и, безусловно, со временем все их многочисленные имена и лица стёрлись из её памяти.
- Нет, я его не помню, Виолетта, - честно призналась Эжени. - Но не понимаю, причём здесь улыбка судьбы?
- Дю Клерон - наследник весьма внушительного состояния и один из самых завидных женихов Парижа. Любая незамужняя девушка просто мечтает заполучить его себе в мужья.
- Но в таком случае, возможна, судьба когда-нибудь и улыбнётся одной из них. Но только не мне. Ведь если он наследник такого огромного состояния, то вряд ли его заинтересует дочь обедневшего маркиза.
- О, ты его плохо знаешь...
- Конечно, - перебила Эжени свою подругу, - ведь то наше знакомство в театре ни к чему не привело. И навряд ли, я думаю, приведёт сейчас.
- Но кем ты была тогда? Всего лишь скромной мадемуазель Вире, - возразила Виолетта. - Сейчас же я тебя представлю как маркизу де ла Прери. Этот шевалье - как раз один из тех немногих молодых людей, для которых не имеет значения приданое его невесты, он, как и ты, мечтает жениться только большой по любви. Вот поэтому-то он в свои двадцать три года до сих пор не женат и даже ни с кем не помолвлен. Состояние его отца позволяет ему быть разборчивым и выбирать себе невесту по своему вкусу, а не по желанию батюшки. Его же отец души в нём не чает и потакает ему во всём. Но, безусловно, его жена должна быть из хорошей семьи и образована. Ты всем этим требованиям отвечаешь, хоть и не воспитывалась в монастыре.
- Но откуда ты так хорошо знаешь о вкусах этого шевалье? - поинтересовалась Эжени.
- Мне о нём рассказал сам Патрик. Они немного знакомы. И Патрик всегда выражал сожаление, что ты и шевалье не знакомы. Ты красивая, умная, скромная девушка. А дю Клерону по нраву такие, он сам об этом рассказывал моему мужу. И вот теперь - такая удача! У меня наконец появилась возможность представить тебя ему, как дочь маркиза.
Тем временем двое всадников, ехавшие им навстречу, оказались всего в шагах двадцати от девушек.
- Эжени, улыбайся, - процедила сквозь зубы Виолетта.
Когда же они наконец поравнялись с всадниками, мадам де Монтуар, сделав вид, что как будто бы она только что заметила их, воскликнула:
- Шевалье дю Клерон! Неужели это вы! Какая встреча! Добрый день!
Молодой человек тут же придержал свою лошадь и с любопытством посмотрел на молодую женщину, окликнувшую его. Ему понадобилась пара мгновений, чтобы узнать Виолетту.
- Мадам де Монтуар! Очень рад вас встретить! - воскликнул молодой человек, несколько удивившись встрече, однако он тут же спешился с лошади, чтобы поцеловать руку молодой женщине.
- Я не менее вас рада увидеться с вами, шевалье, - произнесла Виолетта самым любезным тоном, на который только была способна. - Однако ж, сколько времени прошло с тех пор, как мы встречались с вами в последний раз? Кажется, что прошла целая вечность. Вы совсем забыли про наш дом и лишили меня удовольствия проводить время в обществе одного из самых умных и приятных молодых людей, с которым я знакома.
- Прошу прощения, мадам, но это было не преднамеренно. Это лето я провёл в путешествии по югу нашей страны. Однако я готов в любое время исправить свою оплошность, если это, конечно, будет уместным. Не далее как месяц назад я виделся с вашим мужем в Версале, и он мне сказал, что сейчас вы принимаете гостей крайне редко, - намекнул дю Клерон таким деликатным образом на положение Виолетты.
- Да, Патрик говорил мне о вашей с ним встрече, - подтвердила Виолетта, ничуть не смутившись. Казалось, ради своей цели она была готова пожертвовать собой и предстать перед гостем во время званого обеда, будучи на девятом месяце беременности. - И вправду, сейчас мы редко принимаем гостей. Но, шевалье, для вас двери нашего дома всегда открыты. Ни о какой неуместности здесь не может идти и речи. Так я могу рассчитывать на то, что в ближайшую субботу вы отобедаете у нас?
- Как я могу отказать вам, мадам. Безусловно, я с удовольствием принимаю ваше приглашение.
- Ах, кстати, шевалье, позвольте мне представить вам мою самую близкую подругу - мадемуазель Эжени де ла Прери.
Молодой человек любезно раскланялся с девушкой, на которую уже давно поглядывал с большим интересом.
- Шевалье Рене дю Клерон, - представила молодого человека Виолетта своей подруге. - Я уверена, что мой муж и мадемуазель Эжени, которая сейчас гостит в нашем доме, будут очень рады вашему обществу в нашем доме, шевалье.
- Обещаю, что я непременно буду, - ещё раз подтвердил своё согласие молодой человек.
- Мы будем ждать вас с большим нетерпением. До встречи, шевалье, - попрощалась мадам де Монтуар с молодым человеком, даже не пытаясь скрыть своей довольной улыбки и хитрецу во взгляде.
Как только молодые люди отъехали на лошадях на то расстояние, на котором, как посчитала Виолетта, они не смогут её услышать, она спросила с нетерпением у Эжени:
- Ну, не правда ли, шевалье дю Клерон достоин внимания?
- Мне трудно судить о человеке, пообщавшись с ним такое короткое время, - ответила девушка. - Хотя, безусловно, он произвёл на меня гораздо лучшее впечатление, чем де Дессю. Надо признать, что он довольно привлекателен и любезен, и у него очень приятный голос.
- Так значит, ты не против, что я пригласила его к нам на обед?
- Разве я могу возражать?
- Вот увидишь, ты не пожалеешь. Я сердцем своим чую, что ты понравишься дю Клерону и что мои усилия на этот раз будут не напрасны, - сказала мадам де Монтуар, будучи очень довольна собой.
Спорить с Виолеттой было нечего: мадам де Монтуар уже видела себя присутствующей в церкви на венчании своей подруги и Рене дю Клерона, и ничто не могло её переубедить, что что-то может пойти не так, как она задумала. Эжени же оставалось только положиться на волю божью. Да и стоило ли тут спорить, ведь дю Клерон действительно произвёл на Эжени благоприятное впечатление. Несмотря на всё богатство своего отца, молодой человек не выглядел снобом и заносчивым. А взгляд его серо-голубых глаз располагал к себе и казался добрым. Может, и вправду на этот раз Виолетта окажется права, и Эжени стоит присмотреться к этому молодому человеку. Если, конечно, были правдой мысли дю Клерона по поводу приданого его невесты.
Последние дни ноября пролетели для Эжени и мадам де Монтуар в хлопотах подготовки к предстоящему званому ужину, на который хозяйка дома возлагала большие надежды. Поначалу Виолетта никак не могла решить, в каком же платье Эжени должна предстать перед шевалье дю Клероном, но наконец, перебрав весь гардероб девушки, она остановилась на тёмно-зелёном шёлковом платье с пышной юбкой. Однако, так как Эжени уже появлялась в нём несколько раз в прошлом году в театре, оно требовало обновления. Поэтому все старые кружева на нём были спороты и пришиты новые, гораздо более дорогие и гораздо более пышные.
В субботу, в день званого ужина был приглашён куафюр, сделавший Эжени замысловатую причёску с множеством локонов, и венчавшим её макушку кружевным чепчиком "фонтаж", который, на самом деле, девушка терпеть не могла, однако в этот день она с ним смирилась. Ведь "фонтаж" был всё ещё в моде, хотя, конечно, уже и не так, как несколько лет назад. Щёки Эжени были нарумянены, губы подведены помадой, про украшения и драгоценности же и говорить не приходится - всё это тоже пошло в ход.
Когда же Эжени наконец посмотрелась в зеркало, она в нём с трудом себя узнала: на неё глядела дама из высшего света, для которой появление в Версале было привычным делом, однако в которой не осталось ничего от самой Эжени. Но не отпугнёт ли это дю Клерона, когда девушка предстанет перед ним в таком виде, ведь тот заинтересовался Эжени именно тогда, когда она была одета весьма просто, а её лицо было свежо, как у юной девушки. Эжени поделилась этими своими опасениями с Виолеттой. Но её более старшая и искушённая в таких делах подруга поспешила успокоить девушку, уверив её, что, напротив, дю Клерон будет ещё более ею очарован. Ведь сколько бы молодой человек не твердил, что душевные качества его будущей жены для него важнее всего, всё равно он в тайне желает, чтобы его невеста была самой лучшей, самой достойной и все завидовали бы ему, потому что тот обзавёлся первой красавицей королевства. И шевалье дю Клерон, этот светский человек, обожавший блистать в обществе, не был исключением.
Накануне Виолетта сообщила Эжени, что Патрик посчитал должным пригласить на обед своих родителей, чтобы за столом создалась более непринуждённая, домашняя атмосфера, а Эжени и дю Клерон не чувствовали себя стеснёнными, когда их посадят рядом друг с другом. Дю Клерон не должен был почувствовать, что на этот обед его пригласили только ради того, чтобы свести его с мадемуазель де ла Прери. Эжени посчитала эту идею очень удачной: в присутствии родителей Патрика, которые очень хорошо к ней относились, она будет чувствовать себя более раскованной.
Наконец всё было готово, стол накрыт, родители Патрика прибыли в дом их сына; все ожидали появление шевалье. Но вот наконец объявили и Рене дю Клерона.
Когда он вошёл в обеденный зал, и Эжени бросила на молодого человека взгляд, то на её щеках вспыхнул румянец. Девушка чувствовала невольное смущение, так как больше всего она боялась, что дю Клерон догадается, что основной причиной приглашения его на этот обед была попытка свести его с ней. Тем не менее Эжени отметила, что шевалье был одет очень элегантно: на нём был белокурый парик, сливового цвета камзол, с расшитыми золотом обшлагами и карманами, а также шейный платок, скреплённый аметистовым аграфом. А за самим молодым человеком тянулся шлейф духов. Рене дю Клерон тщательно подготовился к этому званому ужину, значит, ему было очень важно произвести на присутствующих самое благоприятное впечатление. Когда же шевалье подошёл к Эжени, чтобы раскланяться с ней, его глаза заблестели и несколько растерянно осматривали наряд Эжени. Казалось, что поначалу он не узнал девушку, но потом, когда всё же признал в ней ту самую подругу Виолетты де Монтуар, которую представили ему несколько дней назад во время прогулки, взгляд его глаз стал ещё более восхищённым.
Виолетта, внимательно следившая за дю Клероном, была удовлетворена реакцией молодого человека - она своего добилась, Эжени произвела на него впечатление. Мадам де Монтуар, конечно же, усадила шевалье за столом рядом с Эжени, чтобы те могли свободно разговаривать друг с другом. Начали подавать блюда, а среди присутствующих завязался непринуждённый, на первый взгляд, разговор.
Виолетта, давно не бывавшая в свете, хотела знать все последние новости, однако всё это было затеяно лишь для того, чтобы незаметно подвести разговор к самому Рене дю Клерону.
- Шевалье, когда же Париж будет потрясён новостью о том, что вы наконец решили жениться? - поинтересовалась Виолетта как бы между прочим.
- Я не считаю, что в таких делах, как женитьба, нужно спешить, - ответил молодой человек. - Ведь мы женимся один раз и на всю жизнь, и поэтому я хочу быть уверенным в избраннице своего сердца: что она разделит все мои радости и горести.
- Вы, безусловно, правы, шевалье, мы все разделяем ваше мнение, однако скольких незамужних девушек вы заставляете вздыхать о себе! Ведь вы один из самых завидных женихов Парижа! Ну неужели до сих пор так и не нашлось ни одной девушки, способной покорить ваше сердце?
Услышав этот вопрос, дю Клерон немного смутился. И после непродолжительной паузы, покосившись на Эжени, он ответил:
- Я надеюсь, что в скором времени я повстречаю ту девушку, ради которой я смогу распрощаться со своей холостяцкой жизнью.
- Такому молодому человеку, как шевалье, надо с осторожностью выбирать себе будущую жену. Ведь для того, чтобы умело тратить деньги дю Клеронов, нужно иметь талант, - вступил в разговор отец Патрика, граф де Монтуар, намекая на состояние отца шевалье.
- О нет, дело совсем не в этом, - поспешно возразил Рене дю Клерон, опять покосившись на Эжени. - Просто моя невеста должна обладать всеми теми качествами, которые я желаю в ней видеть.
- И что же это за качества? - поинтересовалась Виолетта.
- Она должна быть доброй, с чутким сердцем, она должна будет любить меня так же сильно, как полюблю её я. Её душевные качества и её внешняя красота должны быть в гармонии друг с другом.
- Ну а если бы, представим, - продолжила Виолетта, - вы повстречали бы такую девушку, но она была бы из обедневшего дворянского рода и за неё бы давали совсем скромное приданое, что тогда?
- Для меня приданое не имеет значения, - решительно заявил молодой человек.
- Но оно, должно быть, имеет значение для ваших родителей, - возразил мать Патрика.
- Мои родители очень добры ко мне, и считают, что я должен выбрать себе невесту по своему собственному вкусу.
- Безусловно, вы баловень судьбы - у вас прекрасные родители, вы богаты и не испорчены никакими дурными влияниями.
- Я слышала, шевалье, вы любите путешествовать, - сказала Виолетта.
- Да, я люблю движение, новые впечатления, лица.
- Где же вам удалось побывать? - живо поинтересовалась молодая женщина.
- Как я уже говорил вам, мадам, этим летом я путешествовал по нашим южным провинциям - Оверни, Лангедоку и Провансу. В прошлом году, я совершил вояж в Италию - мать всех наших искусств. Мне бы ещё хотелось побывать в Англии, но боюсь, что война не позволит осуществить моё намеренье. Кстати, путешествию в карете я предпочитаю езду верхом. Так можно увидеть гораздо больше вокруг себя. К тому же верхом на лошади можно вплотную подъехать к тому, что тебя заинтересовало. В карете же ты вынужден ехать по дороге и рассматривать все красивые места издали. Поэтому, отправляясь в путешествие, я всегда беру с собой верховую лошадь. Кстати, совсем недавно я приобрёл великолепную кобылу чистейших арабских кровей. Вы видели её в тот день, когда мы встретились с вами на набережной Сены. Я как раз ездил по набережной вместе с хозяином этой кобылы для того, чтобы посмотреть ход лошади.
- Да, я заметила вашу лошадь. Она великолепна, - подтвердила Виолетта.
- Хозяин заломил за неё баснословную цену. Но ради того, чтобы иметь в своей конюшне лучшую лошадь в Париже, мне не жалко никаких денег.
- Шевалье, вы правильно поступает, пытаясь растратить состояние своего отца прежде, чем оно попадёт в руки вашей будущей жены, - поделился своим мнением граф де Монтуар, и тут же был "вознаграждён" гневным взглядом своей невестки.
Конечно, граф и до этого отличался циничными шутками, но сейчас это было как нельзя более неуместным. Виолетта желала перевести разговор на другую тему и как можно быстрей. Она взглянула на Эжени, которая до сих пор за обедом не проронила и двух слов, и подтолкнула её локтем, чтобы вывести девушку из задумчивости и чтобы она наконец вступила в разговор. Однако Эжени не могла в присутствии дю Клерона проронить ни слова. Все эти разговоры о женитьбе шевалье смущали её, и ей казалась, что их гость давно уже догадался, ради чего он был приглашён на этот обед. И Виолетте вновь пришлось брать всё в свои руки.
- Шевалье, а вы любите театр? - спросила она у молодого человека.
- Да, если пьесы интересные. Однако всё же я предпочитаю премьеры. Смотреть по множеству раз одно и то же - это не по мне.
- Шевалье дю Клерон один из тех немногих молодых людей, которые посещают театр ради театра, а не для того, чтобы показаться в свете, - вставил своё слово и Патрик.
- Некоторые ходят на спектакли и ради того, чтобы насладиться игрой актёров. У каждого, я думаю, есть свои любимчики, - добавила графиня де Монтуар.
- Мне не свойственно увлекаться актрисами. И уж тем более актёрами, - возразил Рене дю Клерон.
- А я просто обожаю театр, - с деланным восторгом воскликнула Виолетта не хуже любой актрисы. - Но, увы, сейчас временно я вынуждена лишить себя этого удовольствия. И ещё более прискорбно мне то, что и моя подруга Эжени лишается того же, несмотря на то, что она не меньшая любительница театра, чем я. Она совершенно не хочет посещать театр одна. А ведь в этом сезоне ожидается несколько премьер, возобновляется постановка "Баязета".
И тут Виолетта красноречиво посмотрела на шевалье, надеясь, что тот поймёт её намёки. И он понял:
- Несомненно, "Баязет" - великолепная постановка. Тем более что всё турецкое сейчас в моде. Я собирался сходить на этот спектакль. - И тут молодой человек, повернувшись к своей соседке, сказал: - И раз уж вы, мадемуазель Эжени, лишились своей постоянной спутницы, то позвольте мне пригласить вас в театр. Вы будете иметь одно из лучших мест в Пале-Рояле: моя ложа расположена практически в центре.
Для того чтобы девушке не пришло в голову отказать дю Клерону, её старшая подруга посмотрела на неё таким строгим взглядом, что Эжени не посмела сказать "нет".
- Благодарю вас, шевалье, - промолвила девушка.
Виолетта тихо торжествовала: она добилась того, чего хотела. Как опытный стратег, она умело разыграла эту партию и вышла победителем.
Тем временем дю Клерон, немного огорчённый тем, что его соседка по столу, сидящая от него справа, всё время молчит, решил проявить инициативу и задать ей несколько вопросов. Он принялся расспрашивать Эжени об её родителях, об их замке Ан-ла-Прери, об образовании, которое получила девушка, и чем она любит заниматься в свободные минуты. Девушка, не привыкшая к такому пристальному вниманию к своей персоне, была немного смущена. Ей пришлось рассказывать про своего отца и замок так, словно видела их только вчера, хотя она даже не была уверенна, был ли жив до сих пор маркиз де ла Прери. Эжени не посмела признаться шевалье, что уже прошло восемь лет с тех пор, как она в последний раз разговаривала со своими отцом и братом. Что касалось её образования и минут досуга, то и здесь девушке нечем было похвастать. Эжени не умела играть ни на одном музыкальном инструменте, она ни пела, ни рисовала и давно не держала в руках пяльцы для вышивания. Зато она прекрасно фехтовала и проводила много времени за чтением книг. Но будет ли этого достаточно для будущей жены Рене дю Клерона?
Виолетта, видя, что её подруга растеряна и не знает, что сказать, поспешила заступиться за неё. Сказав, что мадемуазель Эжени слишком скромна, чтобы рассказывать о себе, она принялась нахваливать девушку. Поняв, что дю Клерон очень ценит лошадей, мадам де Монтуар сообщила ему, что Эжени тоже не равнодушна к этим животным и обожает конные прогулки. Это привело в восторг шевалье, и он тут же предложил мадемуазель Эжени как-нибудь покататься верхом в Люксембургском саду.
Несмотря на то, что Виолетта в целом осталась довольна обедом, она, после того, когда дю Клерон покинул их дом, не смогла ни упрекнуть свою подругу в том, что та была слишком молчаливой за столом и не сделала ничего, чтобы понравиться молодому человеку.
- Прости, Виолетта, но я чувствовала себя слишком неловко, - попыталась оправдаться девушка.
- Эжени, тебе нужно было всего лишь мило улыбаться и проявлять больше внимания к шевалье. После этого обеда дю Клерон может решить, что ты им совершенно не заинтересовалась, и в другой раз может больше не пригласить тебя ни в театр, ни на прогулку. И ты упустишь великолепный шанс, возможно, свой единственный. Обещай, что в театре ты проявишь гораздо больше внимания к шевалье.
- Виолетта, но мне трудно изображать те чувства, которые я не испытываю.
- Ах, Эжени, ну неужели ты не понимаешь: вокруг шевалье вьются толпы девушек! - воскликнула графиня. - Любая из них была бы счастлива, прояви шевалье к ней столько же внимания, сколько он уделил сегодня тебе. Он милый, любезный молодой человек с хорошими манерами, к тому же богатый, сквозь пальцы смотрящий на приданое своей невесты, хорош собой. Можно ли желать большего?
- А мне показалось, что он не многим отличается от других молодых людей, - высказала своё мнение Эжени.
На это Виолетте осталось только развести руками: неужели её подруга никак не могла понять, какой ей выпал шанс, какая счастливая случайность! Всё это мадам де Монтуар пыталась втолковать Эжени, оправдывая шевалье тем, что тот просто хотел понравиться ей, произвести на неё впечатление, и поэтому, наверное, иногда говорил слишком много и кое-где, возможно, прихвастнул.
Эжени согласилась дать шевалье ещё один шанс. Ведь всё же её сомнения были больше связаны не с шевалье, а, скорее, с неуверенностью в самой себе. Она боялась, что как только Рене дю Клерон узнает её немного лучше, то сам в ней разочаруется. Ведь Эжени совершенно не походила на тех девушек, с которыми он привык общаться. Она не обладала ни изысканными манерами, ни светской учтивостью, не знала салонного языка, а в танцах, ей казалось, она была чуть ловчее медведя. Она не годилась для того, чтобы появляться с ней в свете. И рано или поздно дю Клерон поймёт это. А для такого человека, как шевалье дю Клерон, для которого светская жизнь - это всё, подобное немаловажно. Но Виолетта, выслушав сомнения девушки, тут же успокоила свою подругу тем, что всё это придёт к ней само собой, нужно лишь чаще бывать в свете и присматриваться, как ведут себя другие.
Появление шевалье дю Клерона в Пале-Рояле под руку с незнакомой, неизвестно откуда взявшейся молодой особой произвело переполох среди незамужних девушек и их маменек, всё ещё надеявшихся заполучить в мужья и зятья столь завидного холостяка. Все они сворачивали головы в сторону дю Клерона и его спутницы и недовольно шушукались между собой. Всем хотелось знать, кто была эта девица, сумевшая окрутить шевалье.
Эжени чувствовала себя неловко, ловя на себе со всех сторон недоуменные, возмущённые, а порой даже и враждебные взгляды, словно она посмела украсть то, что ей не принадлежало. Эжени казалось, что дай им волю, то все эти девушки и их мамаши набросятся на неё, как стая диких собак, и порвут на куски. Любопытствующие друзья шевалье дю Клерона тут же окружили его, требуя представить им его спутницу. "Мадемуазель Эжени, дочь маркиза де ла Прери", - отвечал на их вопрос дю Клерон. Услышав имя девушки, молодые люди усиленно пытались припомнить: кто же такой этот маркиз де ла Прери, придворный ли он человек и имеет ли вес в свете. Но не могли вспомнить ничего подобного. Поэтому совсем в скором времени любопытство в глазах друзей дю Клерона сменялось разочарованием и недоумением: в каком пруду шевалье умудрился поймать эту невзрачную, на их взгляд, рыбку. Ни миловидность Эжени, ни стройность её стана не спасали её. Поэтому молодые люди, ограничившись сухим кивком, отходили от них. В свою очередь Эжени припомнила, что одного из этих молодых людей всего месяц назад Виолетта представила ей у кого-то в гостях. Но сейчас этот молодой человек не вспомнил ни Эжени, ни её имени, или, может, сделал вид, что видит её впервые.
То ли от того, что в театре было душно, то ли от такого пристального внимания к её персоне, Эжени вскоре почувствовала, что щёки у неё начали гореть, и ей пришлось усиленно обмахиваться веером, при этом невольно наполовину прикрывая им своё лицо. Девушка жалась к своему спутнику, словно хотела спрятаться за его спиной от всех этих недобрых глаз, уставленных на неё. Но Рене дю Клерон не смог почувствовать истинного настроения Эжени. Ему казалось, что такое внимание к его спутнице было только из-за того, что все нашли мадемуазель де ла Прери очаровательной и все, как и он, восхищаются ею. То, что она жалась к нему, он объяснял тем, что Эжени уже вполне доверяет ему и хочет показать таким образом своё расположение к нему.
Наконец Эжени и шевалье оказались в ложе, принадлежавшей семье дю Клерон. Но и там девушка постоянно ловила на себе чужие взгляды. С соседних лож на неё смотрели с десяток глаз, совершенно неприкрыто и безо всякого стеснения. Эжени казалось, что на её платье был отмечен каждый бант, придирчиво рассмотрен рисунок всех его кружев, а в её причёске отмечен каждый волосок, который был плохо уложен. Девушка взглянула на шевалье. Она надеялась, что он своим строгим взглядом отобьёт у любопытствующих охоту глазеть на них. Однако, судя по его горделивому виду и сияющему лицу, его совсем не расстраивало такое внимание к их ложе. Похоже, что, напротив, он был только рад этому.
Однако среди любопытствующих глаз Эжени заметила одного мужчину, разглядывавшего её особенно пристально. Этот мужчина был одет в великолепный камзол, богато расшитый золотым позументом, на голове его восседал пышнейший парик в виде ушей спаниеля. Девушка сразу узнала этого человека: ведь это был не кто иной, как сам граф д'Арвэ де Ботур.
Эжени догадалась, что мужчина узнавал её и не узнавал одновременно. То есть он видел, что в ложе рядом с шевалье дю Клероном сидит девушка, очень похожая на мадемуазель Вире. Однако каким образом бывшая гувернантка могла оказаться в ложе дю Клерона, да ещё одетая, как изысканная барышня? Наверняка, графа д'Арвэ мучили эти вопросы. Поразмышляв немного, Эжени решила рассеять все сомнения их сиятельства. Ведь, прекрасно изучив характер этого вельможи за короткий период их знакомства, девушка была уверена, что во время антракта, он обязательно заглянет в их ложу, чтобы всё выяснить. Поэтому она приветливо улыбнулась графу д'Арвэ и слегка кивнула ему.
Но этот кивок не остался незамеченным для шевалье дю Клерона, и он спросил с лёгкой ревностью в голосе:
- Кого вы поприветствовали, мадемуазель?
- Графа д'Арвэ де Ботура, - ответила Эжени.
- Вы знакомы с графом д'Арвэ? - спросил шевалье с некоторым удивлением. - Это очень влиятельный человек при дворе, и мало кто может похвастаться дружбой с ним.
- Нас свёл случай, - кратко пояснила Эжени, предпочитая не вдаваться в подробности, которые, узнай о них дю Клерон, повергли бы его в изумление.
Тем временем в зале начали гасить свечи, а над сценой, напротив, зажгли все люстры. Заиграла увертюра, затем на сцене появились первые актёры, раздались бурные аплодисменты - спектакль начался.
Эжени увлеклась игрой актёров и действом спектакля и на то время, что шла первая половина представления, она сумела позабыть и о враждебных взглядах в её сторону, и даже о графе д'Арвэ.
Когда же наступил антракт, как и ожидала девушка, сиятельный вельможа не замедлил посетить их ложу.
- Господин д'Арвэ! - приветливо воскликнула Эжени, поднимаясь со своего места.
- Мадемуазель Вире, всё-таки это вы, и мне не померещилось, - обрадовано произнёс мужчина. - Вы прекрасно выглядите. Так значит, вы поклонница театра?
Однако тут граф обратил своё внимание на Рене дю Клерона, тоже поднявшегося со своего места, и его горевшие ревностью глаза.
- Шевалье... - хотел было обратиться к нему вельможа, желая поприветствовать спутника девушки.
Однако молодой человек, выйдя вперёд и, как бы загораживая собой Эжени, перебил его:
- Вы ошиблись, граф, это девушка - маркиза де ла Прери, - не очень любезным тоном поправил он господина д'Арвэ.
- Маркиза де ла Прери? Как, вы вышли замуж? Я вас поздравляю, однако...
Но тут шевалье вновь перебил графа:
- Мадемуазель не выходила замуж - это фамилия её отца.
Тут полное недоумение нарисовалось на лице вельможи, и он вопросительно взглянул на Эжени, словно требуя от неё разъяснений.
- Господин граф, меня действительно зовут Эжени де ла Прери. Вире - это фамилия моего дяди. Я прибавила её к своему имени в память о нём, - пояснила девушка.
- Так вы маркиза? - развёл руки в сторону граф д'Арвэ. - Почему же вы мне не сказали...
- Господин граф, я обещаю, что обязательно всё разъясню вам при нашей последующей встрече, - поспешно сказала девушка, пока мужчина не пустился в воспоминания и не упомянул о том, что она некогда была гувернанткой, тем самым неприятно удивив Рене дю Клерона.
- Я очень на это надеюсь, - произнёс заинтригованный граф.
Конечно, господин д'Арвэ предполагал, что мадемуазель Вире не так проста, как могло показаться на первый взгляд, однако то, что она на самом деле является маркизой, не смог угадать даже он. Но проницательности вельможи хватило на то, чтобы догадаться, что спутник Эжени не подозревает о том, что девушка когда-то была гувернанткой и что она, безусловно, желала бы сохранить эту страницу своей жизни в тайне от шевалье. И поэтому граф д'Арвэ понимающе кивнул.
- Мадемуазель, я буду очень рад видеть вас в своём доме в любой из вечеров, когда вам захочется навестить меня по старой дружбе, - сказал вельможа и далее он поспешил откланяться, так как дю Клерон давно уже метал на него ревнивые взгляды.
- "По старой дружбе"? Как давно вы знакомы? Что вас связывает? И почему он назвал вас этим странным именем? - набросился с вопросами молодой человек на Эжени после того, как граф д'Арвэ покинул их ложу.
- Шевалье, мы знакомы с графом всего около полугода. То странное имя, которым он меня назвал, как я уже успела пояснить - это фамилия моего дяди, которого я горячо любила и который заботился обо мне не меньше, чем отец. Когда он умер, я в память о нём присоединила его имя к своему, - пояснила девушка, усевшись в кресло, для того чтобы и молодой человек смог последовать её примеру и немного остыть.
Шевалье сел в кресло, однако только на самый его краешек.
- Но мне показалось, что граф был сильно удивлён, узнав, что вы дочь маркиза, - не унимался дю Клерон.
- Это говорит лишь о том, что, на самом деле, мы с графом не так уж близко и знакомы, - ответила Эжени, улыбнувшись, пытаясь таким образом притушить вспышку ревности шевалье.
Но тот ещё долго сидел с хмурым и недовольным лицом. Рене дю Клерону показалось, что граф д'Арвэ слишком уж сильно обрадовался встрече с мадемуазель де ла Прери, да и сама девушка чего-то не договаривала. Однако к концу спектакля шевалье уже успел позабыть о мнимом сопернике и теперь думал лишь о следующем свидании с Эжени.
Девушка начинала ему нравиться всё больше и больше. Ему импонировала её естественность, в её поведении не было никакой игры (инцидент с д'Арвэ в счёт не шёл). И самое главное - она не вешалась ему на шею, в отличие от многих других молодых особ, которых прежде всего интересовало состояние его отца, и уж только потом он сам, шевалье, и от чего он уже успел так устать. К тому же мадемуазель де ла Прери была умна и красива.
Обменявшись впечатлениями о спектакле и высказав своё мнение о том, что они оба провели чудесный вечер, Рене предложил Эжени встретиться ещё раз, например, через пару дней.
- Кажется, ваша подруга, мадам де Монтуар, говорила о том, что вы любите прогулки верхом. Как вы смотрите на то, чтобы совершить конную прогулку по городу? В моей конюшне обязательно найдётся для вас великолепная лошадь. Или, если вы захотите, то я одолжу вам моё недавнее приобретение, ту самую арабскую кобылу. Я уверен, вы будете смотреться на ней великолепно.
- Благодарю вас, шевалье, за то, что вы готовы одолжить для меня свою самую лучшую лошадь. Но у меня есть своя собственная лошадь, не уступающая по крови вашей. Это берберийская кобыла, приобретённая моим отцом в одной из лучших конюшен Нормандии.
- Хотел бы я взглянуть на неё, - сказал дю Клерон.
- Вы сможете это сделать послезавтра, шевалье.
- Так, значит, вы принимаете моё предложение? - с сияющим лицом спросил молодой человек.
- Конечно.
Покинув Пале-Рояль, Эжени и Рене дю Клерон в карете молодого человека отправились в сторону дома де Монтуаров. По дороге шевалье принялся расспрашивать свою спутницу: пришлось ли ей путешествовать. И девушка ответила, что ей довелось побывать только в Бретани. Услышав этот ответ, дю Клерон поморщился:
- В Бретани? По-моему, это не та провинция, куда стоит совершать вояж. Кажется, там живут одни дикари. Где же вы бывали в Бретани?
- В Бресте, - ответила девушка, не упомянув то обстоятельство, что там она побывала помимо своей воли. - Это морской порт. Именно там я впервые увидела океан, который произвёл на меня незабываемое впечатление. И я хотела бы увидеть его когда-нибудь вновь ещё раз.
- Ох, мадемуазель Эжени, для того, чтобы увидеть морскую воду, нужно ехать на юг, в Прованс или Лангедок, туда, где тепло и солнечно, где все цветы источают тонкие ароматы и где море поразит вас своим необыкновенным цветом. Надеюсь, что вы прислушаетесь к моему совету и когда-нибудь побываете в тех местах.
- Вполне возможно, шевалье.
Закончив разговор о путешествиях, молодой человек перешёл на другую тему:
- Я хотел спросить вас о вашем отце. Не собирается ли он в ближайшее время побывать в Париже, мне бы хотелось познакомиться с ним.
- Насколько мне известно, нет. Он болен, и уже много лет не выезжает никуда дальше Руана, - ответила девушка, стараясь тщательно скрыть своё волнение, которое накатывало на неё всякий раз, когда её начинали расспрашивать об её отце.
- А ваш брат, где он сейчас?
- Бернар служит в Королевских войсках. Сейчас он воюет на одном из фронтов.
- Ну неужели мне так и не удастся познакомиться ни с одним из ваших родственников. У вас нет больше никаких братьев или сестёр, дядюшек или тётушек?
- У меня есть ещё сводный брат, сын мачехи, Шарль де Бонривьер. Несмотря на то, что у нас с ним нет кровного родства, в детстве мы были очень дружны друг с другом. И я всегда считала его таким же своим братом, как и Бернара. Но сейчас он вырос, ему двадцать четыре года, и он живёт своей жизнью. Я не видела его уже очень давно.
- Вы сказали, что его зовут Шарль де Бонривьер? Я уверен, что мне уже приходилось слышать это имя.
- Вам приходилось слышать? Когда? Где? - встрепенулась Эжени.
- Не так давно, кажется, на каком-то приёме. Но неужели вы и вправду так давно не виделись со своим сводным братом, с которым были так дружны в детстве?
- Шарль шесть лет назад уехал учиться в Париж. С тех пор я его не видела.
Дю Клерон заметил, что воспоминание о сводном брате вызвало сильное волнение у девушки и её очень расстраивало то, что долгие годы она не виделась с ним. Возможно, тому были серьёзные препятствия, о которых Эжени предпочла не говорить. Но, как бы то ни было, молодой человек решил посочувствовать девушке и сжал её руку в своей ладони. Хотя, впрочем, для него это было всего лишь поводом лишний раз прикоснуться к Эжени.
Эжени неспроста назначила следующую встречу своему поклоннику только через день, ведь завтра она собиралась в гости к графу д'Арвэ. Виолетта же, узнав, что её подруга променяла скорое свидание с шевалье на встречу с графом, выразила своё неодобрение. Графиня де Монтуар с подозрением относилась к этому вельможе, так как считала именно его главным виновником того, что Эжени оказалась втянутой в историю с наследством двух братьев де Бурдонов. Ведь именно он предложил девушке следить за старшим из братьев, а младший удачно воспользовался этим, прикрывшись именем господина д'Арвэ.
Виолетта даже пыталась отговорить свою подругу от этого ненужного визита к графу. Но девушка сказала ей, что будет лучше, если она сама расскажет господину д'Арвэ историю своей жизни и о том, как она из гувернантки превратилась в маркизу де ла Прери, нежели мужчина будет пытаться выяснить это сам.
Итак, утром следующего дня Эжени послала к господину д'Арвэ слугу с запиской, в которой спрашивала его, сможет ли его сиятельство принять её сегодня. И ей пришёл ответ вельможи, что после девятнадцати часов он будет ждать её весь вечер.
В семь часов вечера Эжени отправилась к дому графа д'Арвэ де Ботур. Мужчина встретил девушку с той же любезностью, что и в театре, расцеловав её руки, и тут же пригласил её отужинать с ним.
- Вы просто не представляете, как вы заинтриговали меня в театре, - сказал граф по пути в обеденный зал. - Я весь вчерашний вечер мучился догадками и предположениями. И вы проявили ко мне величайшую милость, не отложив свой визит на долгий срок.
В зале оказалось уже всё накрыто, и слуги стояли на изготовку.
- Итак, мадемуазель Вире, или маркиза де ла Прери, я готов со всей внимательностью выслушать вашу историю, - произнёс мужчина, когда подали первое блюдо - великолепное заячье жаркое.
И девушка принялась рассказывать. Она решила рассказать графу всё, начиная с самого своего детства, со смерти матери и дальнейшей женитьбе отца на ненавистной мачехе. Далее она поведала о своём случайном побеге из родного замка и своей жизни у господина Вире. Единственное, о чём умолчала Эжени, это об истории с бретонскими разбойниками. Кто знает, как отнёсся бы граф д'Арвэ к тому, что Блез, оказывается, раньше был преступником. Ведь долг вельможи, как государственного человека, как пэра Франции, сообщить об этом факте полиции. Двое уцелевших бретонских разбойников до сих пор находились в розыске. И девушка предпочла не рисковать судьбой Блеза.
- Так значит, ваша подруга, графиня де Монтуар, решила выдать вас замуж, - сказал граф, когда Эжени закончила свой рассказ тем, что она по настоянию Виолетты решила вернуть своё имя и титул, для того чтобы найти себе достойную партию. - А я-то, дурак, записывал к вам в женихи того храброго бретонца, выручившего вас в Ле-Конке. Но, конечно, раз вы дочь маркиза, то Лантье вам не пара. Он ведь не очень высокого происхождения?
- Да, его отец - рыбак, - ответила девушка.
Д'Арвэ хмыкнул.
- Однако для сына рыбака он достиг немалого, став помощником Жербера. Надеюсь, его дела идут удачно?
- Я этого не знаю, господин граф. С тех пор как мы расстались в Бретани, я с ним ни разу не виделась.
- Как? Неужели вы даже не поблагодарили его за ваше спасение?
- В том нет моей вины. После своего возвращения в Париж я несколько раз наведывалась в отель, где он жил. Де Бурдоны пожелали отблагодарить его определённой суммой денег, и я обещала передать их Блезу. Но когда я пришла в отель, в котором он жил, в первый раз, там мне сказали, что он ещё не вернулся из Бретани, когда же - во второй, то он снова уже уехал. Дальше наведываться я не могла, так как мы с Виолеттой уезжали в Нормандию на всё лето. Вознаграждение, причитавшееся Блезу, я оставила господину Жерберу, надеясь, что тот передаст его ему. Однако, когда осенью мы вернулись в Париж, муж Виолетты, к нашему удивлению, сообщил, что Блез вернул ему деньги.
- Это, конечно, благородно со стороны бретонца. Но для делового человека, кем старается стать Лантье, безрассудно. Другой сразу пустил бы эти деньги в дело, - высказал своё мнение граф.
Этот поступок Блеза удивлял и саму Эжени. Бретонец сам говорил ей когда-то, что основным смыслом его жизни является желание разбогатеть, чтобы никогда больше не знать нужды. И ранее он не гнушался никаких способов, чтобы достичь этой цели. И вот теперь, когда его вознаграждают деньгами (причём вполне заслуженно), которым любой другой на его месте был бы рад и пустил бы их в дело, как сказал д'Арвэ, Блез их возвращает. Неужели он действительно за эти два с половиной года так переменился?
Что было делать Эжени с этим мешочком денег? О том, чтобы возвращать его де Бурдонам, не могло быть и речи. Они просто этого бы не поняли, посчитав, что их благодарностью пренебрегли. Оставить деньги себе девушка тоже не могла. И, немного подумав, она решила пожертвовать их в один из сиротских приютов.
- Итак, - продолжил беседу граф, - мадемуазель де ла Прери, скажите мне, это ведь не случайно, что накануне я видел вас в театре в ложе шевалье дю Клерона? Раз уж мы заговорили о женихах.
- Вы правы, - немного смутившись, ответила Эжени. - Предполагаю, что моя подруга была бы счастлива, если бы я составила с ним партию.
- А вы знаете, что дю Клерон один из самых завидных женихов Парижа?
- Именно поэтому моя подруга и прилагает все свои усилия для того, чтобы шевалье сделал мне предложение.
- То есть, это выбор вашей подруги. Но нравится ли он вам? - спросил д'Арвэ, но тут же добавил: - Впрочем, что я говорю? Наследник подобного состояния не может не нравиться.
- Поверьте, господин граф, для меня это не имеет никакого значения. Мне намного важней, что собой представляет сам шевалье. Но мне хотелось бы узнать ваше мнение о нём. В театре мне показалось, что вы с ним знакомы...
- Я больше знаком с его отцом, - ответил граф, вытирая руки об салфетку, так как с жарким было покончено и ожидалась вторая перемена блюд. - Конечно, мне доводилось встречаться и с младшим дю Клероном на различных приёмах. Что мне вам о нём сказать? - сказал мужчина, почему-то тяжело вздохнув и откинувшись на спинку стула для того, чтобы не мешать лакею убирать пустые тарелки. - Как я вам уже говорил, шевалье один из самых завидных женихов Парижа, и любая девушка была бы счастлива назваться его женой. Он богат, привлекателен и хорошо воспитан. Однако, что касается вас... - тут мужчина выдержал долгую паузу, словно собираясь с мыслями, - мне кажется, я немного узнал вас за время нашего непродолжительного знакомства, и у меня большие сомнения по поводу того: действительно ли шевалье тот мужчина, которого вы желали бы видеть рядом с собой. Хоть вы и вернули себе своё имя и титул маркизы, однако жизнь в доме того самого вашего учителя фехтования отложила на вас глубокий отпечаток. Вы не привыкли к праздной светской жизни, вы честны в своих поступках. Жизнь же жены шевалье дю Клерона предложит вам совершенно другое - бесконечные балы, приёмы, увеселения, пустая светская болтовня о нарядах и новых любовниках, интриги и сплетни, и поддержка своей репутации любой ценой. Этого ли вы желаете? Скажите мне, не ошибаюсь ли я?
- Вы правы, господин граф, всё это мне чуждо, - ответила Эжени. - Но я сама размышляла об этом и решила смириться с этим как с неизбежным. Я думаю, что рано или поздно я свыкнусь с таким образом жизни. Мне придётся сделать это, потому что, кем бы ни был мой будущий супруг, шевалье дю Клерон или кто-либо другой, меня ожидает именно подобное.
- То есть вы согласны стать одной из тех, кто от скуки меняет своих любовников как перчатки? А вам придётся завести любовника, так как шевалье вы не любите и никогда не полюбите. И знаете почему? Потому что вам нужен другой мужчина. Вам нужен человек с таким же сильным характером, как у вас, вам нужен герой. Например, такой, как этот бретонец Лантье, помогший вам бежать из дома Огюста де Бурдона. Если бы он был дворянином, хоть самого захудалого рода, я бы сказал, что вот человек, который вам нужен. Он равен вам, не по происхождению, разумеется, а по силе духа. Но, увы, раз он сын босоного рыбака, то о женитьбе с ним не может быть и речи. Даже я со своими обширными связями ничем не могу ему помочь.
- Мне кажется, это неправильно искать себе мужа по происхождению, а не по сердцу.
- Вы правы. Но раз уж так заведено в нашем обществе, мы обязаны подчиняться его условностям, если хотим, чтобы нас в нём принимали.
- Но мне нет никакого дела до его условностей. Поверьте мне, господин граф, если бы я полюбила человека, отвечающего мне взаимностью, я бы вышла за него замуж, несмотря ни на что.
- Тогда я не понимаю, почему же до сих пор ваша фамилия не Лантье? - пожал плечами д'Арвэ.
- Потому что я не люблю его. Мы просто друзья. Впрочем, наверное, даже это определение слишком громкое для наших отношений, если учесть, что за всё это время он ни разу не справился обо мне...
- Ах, вот как! Вы просто на него обижены! - воскликнул граф, прервав девушку. - Мадемуазель, я продолжаю настаивать на том, что Лантье считает вас не просто другом. Он, наверняка, в вас влюблён, потому что совершить то, что сделал он, рискуя собственной жизнью (а я, зная Огюста де Бурдона, скажу вам, что если бы ему удалось схватить Лантье тогда в Бретани, он бы его не пощадил), в общем, пойти на такой риск способен только влюблённый человек.
- Вы ошибаетесь, господин граф, Блез всего лишь вернул мне свой долг. Однажды я уберегла его от верной смерти, а он помог мне.
- То есть, вы хотите сказать, что бретонец рисковал своей жизнью ради вас только из-за чувства долга, а не потому, что влюблён вас?
- Конечно, он в меня не влюблён, - рассмеялась девушка.
- Почему же вы так уверены в этом?
- Потому что он любит другую женщину. Вот уже на протяжении многих лет, - и Эжени поведала историю любви Блеза к прекрасной девушке-бретонке, услышанную ею от господина Жербера.
Однако граф выслушал её с большим сомнением.
- Сколько лет сейчас вашему бретонцу? - спросил он.
- Кажется, двадцать девять.
- То есть получается, что он в последний раз видел свою возлюбленную более десяти лет назад. Уверяю вас, мадемуазель Эжени, всё что осталось в памяти у Лантье от образа той девушки - это всего лишь бледная тень. Это эфемерное приведение, прекрасное, наделённое самыми лучшими чертами, идеализированное, но не имеющее ничего общего с ней настоящей. Если Лантье до сих пор и помнит про неё, так это только потому, что он ещё никогда по-настоящему ни в кого не влюблялся. Нет, мадемуазель Эжени, вы меня не убедили, - сделал отрицательный жест рукой вельможа. - Вы можете сколько угодно толковать мне про чувство долга, однако ж, я уверен, что Лантье бросился спасать вас и мальчика из логова Огюста именно потому, что он испытывает к вам самые лучшие чувства. Вам же там, в Бретани, когда вы переживали все те треволнения, разумеется, было не до амурных дел, иначе, я уверен, вы разглядели бы в его глазах тот самый огонёк, который присущ всем влюблённым. Но я не понимаю, почему вы так категоричны по отношению к бретонцу.
- Господин граф, - сказала девушка, - вы судите так о Блезе, потому что совершенно не знаете его. У него не самое лучшее прошлое.
- "Прошлое"! Какое страшное слово! У кого из нас нет этого самого прошлого. Даже мне есть что скрывать. О, если бы мои недруги узнали обо всех моих ошибках молодости, мне пришлось бы за многое краснеть. Каково же прошлое у этого бретонца? - спросил мужчина, насаживая на вилку пару шампиньонов.
- Простите, но я не могу вам рассказать, так как это сильно навредило бы Блезу.
- Неужели всё настолько серьёзно? - сощурил глаза мужчина. - Этот Лантье начинает меня интриговать не менее, чем вы когда-то. Сколько же в вас тайн! Я уж скоро начну думать, что вы оба принадлежите к какому-нибудь запретному тайному обществу или что вы шпионы. Пожалуй, мне следует воспользоваться своими связями, чтобы побольше разузнать об этом загадочном Лантье.
- О, прошу вас, не делайте этого! - умоляюще воскликнула Эжени.
- Однако всё-таки вы переживаете за него, - усмехнулся д'Арвэ.
- Господин граф, я вас прошу, если вы действительно обладаете такими большими связями, помогите мне в другом, - попросила девушка, желая побыстрей перевести разговор на другую тему.
- Я к вашим услугам.
- Я вам уже говорила, что давно не видела своих братьев, Бернара де ла Прери и Шарля де Бонривьера, и ничего о них не знаю. Однако я уверена, что Шарль находится сейчас в Париже. Шевалье дю Клерон говорил мне, что встречался с ним не так давно на одном из приёмов. Вы не могли бы хоть что-нибудь узнать о моих братьях?
- Можете на меня положиться, мадемуазель. Как только мне удастся что-нибудь разузнать о них, я дам вам знать. Вы ведь по-прежнему живёте в доме де Монтуаров?
- Да. Благодарю вас, господин граф.
- А что касается прошлого, - вернулся к прежней теме д'Арвэ, - то и вам есть что скрывать, мадемуазель Вире, то есть, простите, де ла Прери. Если шевалье дю Клерон узнает до того, как свершится ваша свадьба, что вы некогда были гувернанткой, то скорее всего ваша помолвка будет расторгнута. Дю Клероны никогда не допустят того, чтобы их знатный род омрачился подобным фактом. Поэтому охраняйте эту тайну как можно тщательней. Впрочем, рано или поздно, шевалье всё равно об этом узнает, потому что обязательно найдётся человек, знававший вас ещё гувернанткой при сыне де Бурдонов, и который не преминет сообщить об этом.
Далее разговор у девушки и графа свернул в другое русло, и был менее значащим, как говорится, о том о сём. Также мужчина справился о здоровье Виолетты де Монтуар и высказал пожелание, чтобы у неё родился здоровенький, крепенький малыш. Однако к концу обеда, когда д'Арвэ пропустил через себя уже некоторое количество бокалов вина и немного опьянел, он вдруг махнул рукой, обращаясь к своей собеседнице:
- Ах, мадемуазель Эжени, забудьте всё, что я сказал вам про этого бретонца. Выходите замуж за дю Клерона. По крайне мере, с ним у вас будет уверенность в завтрашнем дне. Став его женой, вы получите всё, о чём мечтает любая девушка. А что вам может дать этот бретонец, этот торгаш? Одна-две неудачные сделки, и он вместе с Жербером разорён. Всё, что ждёт вас с ним - это постоянный страх за каждый будущий день. А оказавшись на дне, вы никогда уже не сможете выкарабкаться оттуда. Дорога в высший свет на этот раз для вас будет закрыта раз и навсегда. Однажды вам удалось вернуться в круг общения, к которому вы принадлежите по праву рождения. Но быть племянницей учителя фехтования и быть женой торговца Лантье - это две совершенно разные вещи. Вы потеряете всё, что когда-то имели. Поэтому принимайте предложение дю Клерона, если он вам его сделает. И как можно скорей. Пусть все эти незамужние девицы и их набелённые мамаши умрут от зависти к вам, утрите всем им нос! - и мужчина громко расхохотался, откинув голову на спинку стула.
Однако смех его был вовсе не смешным, напротив, он был каким-то злобным, словно в своём воображении он уже видел ошарашенные и разочарованные выражения лиц всех тех девиц, что возлагали на шевалье самые радужные надежды.
Однако, вопреки совету графа д'Арвэ, Эжени решила, что с таким серьёзным вопросом, как замужество, спешить ей не стоит, даже если её руки будет просить такой молодой человек, как дю Клерон. Выходить же замуж за шевалье только ради того, чтобы досадить всем тем великосветским девицам, которые так ревниво на неё посматривали, когда она появилась вместе с дю Клерон в театре, это, по мнению девушки, было глупо.
Нет, Эжени собиралась выходить замуж только по любви. Дю Клерон же, с которым девушка была знакома всего несколько дней, пока не вызывал у неё симпатий настолько (несмотря на все его несомненные достоинства), чтобы можно было говорить о каких-то чувствах к нему или даже хотя бы о привязанности. Хотя, безусловно, Эжени прекрасно понимала, что любой девушке в её положении, то есть бесприданнице, внимание к ней такого человека, как шевалье, это большая удача. Осознавала Эжени и то, что и промедление в отношениях с Рене дю Клероном может тоже обойтись ей дорого. В конце концов молодой человек может разочароваться в неприступной девушке и охладеть к ней, переключив своё внимание на более сговорчивую барышню. Но тогда стоит ли Эжени горевать о дю Клероне, чувства которого окажутся столь недолговечны?
Что же касалось предупреждения графа д'Арвэ о том, что рано или поздно найдётся человек, который знавал Эжени, когда она ещё была гувернанткой, и который не преминет сообщить об этом шевалье, то девушка совершенного не опасалась этого. Если для молодого человека подобный факт окажется серьёзным препятствием для женитьбы, то тогда чего стоит его любовь, если только этого будет достаточным для того, чтобы он смог отказаться от девушки, которой сейчас расточает столько комплиментов. Может, было бы и к лучшему, если бы дю Клерон узнал всю правду сразу, и тогда с самого начала никто не питал бы напрасных надежд. Поэтому Эжени решила, что она сама расскажет об этом шевалье, чтобы тот потом не смог обвинить её в том, что она скрыла от него этот факт. Девушка сделает это завтра, во время их верховой прогулки. И если же молодой человек сможет закрыть глаза на её прошлое, то, возможно, Эжени станет относиться к нему более благосклонно.
Итак, тот день, тот момент истины, как считала Эжени, когда всё решится, настал. Погода продолжала оказывать благосклонность всем, кто любит прогуливаться на открытом воздухе. Небо над Парижем было ярко-голубым, и, хоть низко стоявшее солнце почти совсем и не грело этим декабрьским днём, однако невольно заставляло вспоминать о лете. И было совсем не холодно.
Виолетта волновалась не меньше Эжени, готовя её к прогулке с шевалье дю Клероном, и старалась продумать всё до мелочей. Во-первых, она подарила ей свою амазонку, которую сама так ни разу и не одела. Это была великолепная, шитая из тёмно-синего бархата амазонка, подбитая чернобуркой. Во-вторых, пригласила куафюра, для того чтобы тот сделал девушке причёску, которую смог бы по достоинству оценить дю Клерон. В-третьих, она дала ей кучу наставлений, как ей следует вести себя с молодым человеком, о чём вести с ним разговор и как держаться.
Часы ещё не пробили назначенного часа, стрелкам оставалось пройти ещё четверть, когда слуга доложил, что прибыл шевалье дю Клерон. Виолетта посчитала хорошим знаком то, что молодой человек явился раньше назначенного времени: ему не терпелось вновь увидеться с Эжени, несмотря на то, что они расстались только позавчера.
Прежде чем девушка должна была выйти к шевалье, графиня де Монтуар в последний раз придирчиво оглядела внешний вид своей подруги, но осталась довольна. Рене дю Клерон должен был прийти в восторг.
И она не ошиблась: глаза шевалье, когда он увидел Эжени, спускавшуюся по лестнице, радостно и даже удивлённо засверкали, потому что девушка, ему показалось, была ещё прекрасней, чем позавчера. А Виолетта, украдкой наблюдавшая за ними с лестницы, довольно заулыбалась. Шевалье был увлечён Эжени, и это было очевидно. Не принять же предложение столь блестящего молодого человека её подруга не посмеет.
Дю Клерон взял девушку под руку, и они направились к парадным дверям. Оказавшись на улице, Эжени увидела, что шевалье выбрал для прогулки ту самую серую арабскую лошадь, на которой девушка увидела его в первый раз. Когда же конюх де Монтуаров вывел из конюшни Муетту, дю Клерон с видом знатока осмотрел её и сказал, что кобыла девушки тоже достойна всяких похвал и у Эжени есть все основания ею гордиться. Далее молодой человек помог девушке сесть в седло, затем сам с привычной лёгкостью взобрался на свою кобылу, которую, как оказалось, он назвал Шахерезадой, и они отправились на прогулку вдоль Сены.
Ехали они неторопливым шагом, и шевалье в течение всей прогулки не сводил глаз с Эжени, отчего девушка чувствовала себя немного неловко, так как ещё не привыкла к тому, что ей оказывают столько внимания. Ещё более неловко ей становилось, когда молодой человек начинал осыпать её комплиментами. Казалось, что ему нравилось в девушке всё, начиная от её лошади, которая была великолепна, и Эжени прекрасно на ней смотрелась, к тому же она была отличной наездницей, и заканчивая её чудесными, добрыми, серыми с коричневыми крапинками глазами.
Девушка отвечала на эти комплименты только скромной улыбкой. Что было поделать, если Эжени, такая смелая перед лицом опасности, совершенно терялась в присутствии малознакомого ей мужчины. Но застенчивость его спутницы по прогулке даже нравилась шевалье. Мадемуазель де ла Прери не была избалована мужским вниманием, она не умела кокетничать, и он, уставший от жеманства великосветских барышень, просто наслаждался этой естественностью, ему казалось, что он вдыхает глотки свежего воздуха.
Дю Клерон спросил, как девушка провела вчерашний день, надеясь, услышать от неё, что всё это время она думала только о нём и хоть немного скучала. Но Эжени этого не сказала, так как льстить она тоже не умела, хотя Виолетта и советовала ей сказать именно эти слова, чтобы шевалье был уверен, что его чувства разделяют. Впрочем, не сказала она и о том, что вчера была с визитом у графа д'Арвэ. Девушка ответила только, что все дни она проводит в обществе своей подруги, правда, вчера вечером немного прогулялась.
Не услышав от Эжени желаемых слов, дю Клерону пришлось продолжить расточать комплименты. Он сообщил, что вчера был с ответным визитом у супругов де Вуавилль. И те, видевшие его позавчера в театре вместе мадемуазель де ла Прери, весь вечер расспрашивали о его спутнице. Конечно же, молодой человек не сказал, что к Эжени де Вуавилли отнеслись более, чем настороженно. Никому неизвестная мадемуазель де ла Прери не вызвала у них восторгов, и они были уверены, что вскоре шевалье дю Клерон одумается и потеряет к ней интерес. Впрочем, со стороны шевалье тут не было никакого хитрого умысла. Он продолжал пребывать в уверенности, что Эжени вызывает у всех такое же восхищение, как и у него, и просто не замечал всех этих настороженных, скептических взглядов.
И именно поэтому, когда они проехались вдоль набережной Сены, дю Клерон предложил свернуть в сторону Люксембургского сада, чтобы прогуляться по его дорожкам, так как истинной целью шевалье было покрасоваться перед прогуливающимися по саду, которых там всегда было немало, и выставить на показ два своих удачных приобретения последнего времени - молодую красавицу-маркизу, принимавшую его ухаживания, и чистокровную арабскую кобылу. Эжени не стала возражать, ведь она не догадывалась о тайных умыслах шевалье.
В Люксембургском саду дю Клерон то и дело раскланивался со своими знакомыми, а после рассказывал Эжени про них какие-то забавные, анекдотичные истории. Делал молодой человек это весьма артистично: если речь шла о знатном вельможе, то он принимал напыщенный вид, если о даме - его голос становился тонким и кокетливом. Всё это казалось Эжени очень забавным и она искренне смеялась, наблюдая за передразниваниями своего спутника по прогулке. Её не смущало даже то, что остальные посетители сада начали косо на них посматривать, и наверняка завтра в салонах мадемуазель де ла Прери и её кавалер станут темой для обсуждения. Но сейчас молодые люди совершенно не думали об этом.
А как же обещание, данное Эжени самой себе, рассказать шевалье о том, что она когда-то была гувернанткой? Девушка всё никак не решалась завести об этом разговор. Ведь этот день был таким чудесным! Сверху ласково светило солнце, шевалье находился в прекрасном расположении духа и веселил её, и Эжени не хотелось ничем омрачать этот день. Странно, но ей впервые стало неловко оттого, что она когда-то была гувернанткой, она вдруг начала этого стесняться. Где бы ей набраться мужества, чтобы сообщить об этом шевалье? И девушка решила пока отложить столь важный разговор на конец прогулки. Она расскажет шевалье об этом перед прощанием. И если после этого шевалье дю Клерон больше никогда не напомнит о себе, она всё поймёт.
Однако зимой начинает смеркаться рано, и прогулка молодых людей подходила к завершению. Девушка и шевалье покинули Люксембургский сад и повернули в сторону Нового моста. Когда же на мосту они поравнялись со статуей Генриха IV, то дю Клерон вдруг натянул поводья своей лошади и обратился к девушке:
- Мадемуазель Эжени, вы не могли бы подождать меня всего одну минуту.
Девушка обернулась и удивлённо посмотрела на молодого человека, пытаясь понять, что заставило его сделать остановку посреди моста. Однако шевалье ничего не объяснял, лишь загадочная улыбка была на его лице.
- Уверяю, вам не придётся долго меня ждать, - только и сказал молодой человек.
Спешившись, он передал поводья уздечки своей лошади девушке и направился к одной из лавок. Поняв, что шевалье хочет что-то купить, Эжени тоже слезла с седла и отвела лошадей в сторону, к постаменту памятника, чтобы не мешать многочисленным прохожим, проходившим по мосту и толкавшимся у лавок. Дю Клерона скрыла толпа, и девушка не видела его, хотя ей и хотелось узнать, что могло привлечь молодого человека у торговых рядов.
Высматривая шевалье, Эжени вдруг заметила двух других мужчин, шедших ей навстречу. Один из них был высокий, без парика и шляпы, другой, напротив, низкорослый, с косолапой походкой, лет сорока. Они увлечённо о чём-то беседовали между собой и поэтому не замечали Эжени, стоявшую между двух лошадей у памятника. Это позволило девушке во всех подробностях рассмотреть высокого мужчину, которого она сразу же узнала, несмотря на то, что теперь его волосы были подстрижены ещё короче. Однако взгляд его глаз, смотревших на этот мир всё также уверенно, по-прежнему не изменился. Одет он был в орехового цвета добротный камзол с красиво расшитыми обшлагами. И вообще по всему его виду можно было судить, что дела у него идут как нельзя лучше.
Когда наконец мужчины поравнялись с Эжени, которую они по-прежнему не замечали, до неё долетел обрывок их разговора:
- Не доверяю я этому Франсену. Мои цифры не совпадают с его отчётом. Я должен сам всё проверить.
- Но для этого вам нужно будет вновь ехать в Брест.
- Я отравляюсь туда послезавтра.
- Блез, - окликнула девушка мужчину, потому что она не могла не окликнуть его.
Бретонец, услышав своё имя, обернулся, увидел Эжени и сразу узнал её. Сначала на его лице отразилось удивление от неожиданной встречи, а затем появилась улыбка. Он тут же сделал знак своему товарищу, чтобы тот подождал его, и подошёл к девушке.
- Эжени, - назвал он её имя таким тоном, словно сомневался в том, что перед ним стоит действительно она.
Блез внимательно рассматривал девушку, её наряд и причёску с завитками, и Эжени поняла, что он был поражён тем, как она выглядела, ведь он никогда ещё не видел её такой красивой. Было видно, что бретонец залюбовался ею. Девушке стало приятно оттого, что даже бретонец отметил, как хороша она сегодня, и в ответ она тоже улыбнулась.
- Ты сегодня прекрасно выглядишь, - сказал мужчина, продолжая не сводить с Эжени глаз, как до этого делал дю Клерон.
- Спасибо, Блез, - ответила польщённая комплиментом девушка, а затем спросила: - Где ты пропадал всё это время?
- Прости, мне, наверное, следовало навестить тебя. Но я был так занят, мотаюсь постоянно Париж-Брест, Брест-Париж. Господин Жербер мне рассказал, что история с наследством де Бурдонов закончилась благополучно. Поэтому я был за тебя спокоен.
Но тут Блез обратил внимание на то, что Эжени держит в руках два повода от уздечек.
- Катаешься верхом? - спросил он. - Чья это великолепная арабская лошадь? - и Блез провёл рукой по шее Шахерезады. - Твоей подруги мадам де Монтуар?
- Нет, - отрицательно мотнула головой девушка, - я ведь говорила тебе, что Виолетта ждёт ребёнка. Она вот-вот должна разрешиться от бремени.
Бретонец, припоминая эти слова, кивнул.
- Ну так чья же эта великолепная кобыла? - повторил он свой вопрос.
Чья это была лошадь? Шевалье дю Клерона. Казалось бы, что так просто было ответить на этот вопрос. Но почему-то имя шевалье застряло у Эжени в горле, и она никак не решалась произнести его. Блез продолжал вопросительно смотреть на девушку, не понимая, почему она замялась. Но тут бретонец заметил, что Эжени переменилась в лице, её взгляд стал испуганным и смотрела она теперь не на него, а куда-то в сторону, через его плечо. Блез обернулся, проследил за её взглядом и увидел, что она не спуская глаз смотрит на приближающегося к ним, изящно одетого, даже франтовато, молодого мужчину.
Да, девушке было за что волноваться. Потому что хозяин лошади, так заинтересовавшей Блеза, совершив свою покупку (в руках он нёс небольшую, продолговатую коробку), теперь возвращался к своей спутнице по прогулке. Увидев же рядом с мадемуазель де ла Прери какого-то другого, любезничавшего с ней мужчину, Рене дю Клерон, нахмурив брови, поспешными шагами приближался к ним. Блез невольно отступил, поняв, что этот человек имеет отношение к девушке, и хотел уже было откланяться. Но, подоспевший к ним шевалье, помешал ему это сделать скоро.
- Мадемуазель Эжени, вы нас не представите друг другу? - как можно более любезным тоном спросил шевалье, однако ноток ревности в своём голосе он утаить всё же не смог.
- Да, конечно, - наконец-то спохватилась растерянная девушка. - Блез, это - Рене дю Клерон...
- Шевалье дю Клерон, - поправил молодой человек, сделав акцент на своём титуле, и он несколько вызывающе посмотрел на своего предполагаемого соперника, так как уже догадался по внешнему виду Блеза, что тот не может похвастаться дворянским происхождением, и поэтому даже не кивнул ему приветственно головой.
- Да, шевалье... - пролепетала еле слышно Эжени.
Ведь она же сознательно не назвала Блезу титул дю Клерона, прекрасно зная, как бретонец относился к знати.
- Шевалье, это Блез Лантье... - тут Эжени хотела добавить, что он её друг.
Но и тут дю Клерон перебил её:
- Просто Лантье? - спросил он, деланно удивившись. - Позвольте узнать ваш титул, сударь, - произнёс он с издёвкой.
- Простолюдин Лантье, - грубо, даже с вызовом, ответил Блез. - Без-де Лантье.
И тоже не поклонившись, хотя, как человек третьего сословия, обязан был сделать это, он с презрением взглянул на разодетого аристократа.
- Прости, Эжени, - обратился бретонец уже к девушке, - я спешу, мне нужно идти. Рад был встретиться с тобой, - и, резко развернувшись и опять не отвесив никому поклонов, он пошёл прочь, только сделав знак рукой своему товарищу, чтобы тот шёл за ним.
- Что за невоспитанный наглец! - с возмущением воскликнул дю Клерон ему вслед. - Мадемуазель Эжени, я очень удивлён, что у вас есть такие знакомые? Если бы вас сейчас не было рядом со мной, я бы его проучил.
- Простите его, шевалье. Но, увы, он всегда был таким. Гордость всегда была его отличительным качеством. Правда, я думала, что в последние время он изменился, но оказалось, я ошибалась, - с горьким разочарованием сказала девушка.
Поведение бретонца вызвало у неё самой изумление, и она с трудом приходила в себя после столь грубого тона мужчины. А она-то, наивная, полагала, что раз Блез переменил платье, то и сам изменился к лучшему.
- Почему он обращался к вам на "ты", он что - ваш молочный брат? - продолжал возмущаться поклонник Эжени.
- Нет, - ответила девушка и замялась: ну неужели ей придётся пересказывать ему всю историю с бретонскими разбойниками. И нерешительно произнесла: - Видите ли, шевалье, я познакомилась с ним при таких обстоятельствах, когда представление титулов было неуместно. Он не знает, что я дочь маркиза.
- Я ничего не понимаю, вы говорите загадками. Что это за обстоятельства? У меня такое ощущение, что вы почему-то скрываете ото всех, что вы дочь маркиза, хотя, напротив, этим следовало бы гордиться.
- Прошу вас, не спрашивайте меня об этом, - умоляюще попросила Эжени.
Весь вид шевалье говорил о том, что он был очень недоволен и тем, что девушка не желает делиться с ним своими тайнами, но ещё больше его оскорбило поведение дерзкого простолюдина.
- Я заметил в голосе этого наглеца странный выговор. Откуда он родом? - спросил Рене дю Клерон.
- Он бретонец, - ответила Эжени таким тоном, словно в этом и заключалась вся вина Блеза.
- Тогда мне всё понятно. Эти бретонцы всегда были и останутся диким, невоспитанным народом, - зло проговорил шевалье. - Мадемуазель Эжени, вы не должны общаться с такими людьми. Обещайте мне, что в дальнейшем вы прекратите всякое общение с этим невежей. То, каким тоном он разговаривал с нами, это недопустимо.
Девушка покорно кивнула. Ей легко было дать такое обещание, так как она сама была уверена, что после этой встречи она не увидится с бретонцем больше никогда.
- Вы расстроены? - спросил шевалье, заметив, что Эжени погрустнела.
- Всегда обидно разочаровываться в человеке.
- Я не думаю, что из-за этого плебея, который не знаком с правилами хорошего тона, вам стоит расстраиваться. И я знаю, что поможет вам поднять настроение, - и молодой человек протянул девушке коробку, которую всё это время держал в руках.
- Что это? - спросила Эжени.
- Мой подарок вам. Откройте.
Девушка сняла крышку. Внутри оказались красивые белые кружевные перчатки.
- Благодарю вас, шевалье, они замечательные, - сказала Эжени, рассматривая перчатки.
- В рождественские дни в Версале его Величество будет давать праздничный бал. Я уже приглашён, но у меня нет спутницы, с которой я мог бы пойти туда. Поэтому я решил пригласить вас. И если вы согласитесь, то я хотел бы, чтобы вы были на балу в этих перчатках.
- Там будет сам король?! - с восторгом спросила Эжени.
- Да, собственной персоной, - подтвердил шевалье.
Побывать на королевском балу в Версале, увидеть самого короля - это ли не мечта каждой провинциальной девушки, живущей недавно в Париже. Как Эжени могла отказаться от такого подарка судьбы? Конечно же, она согласилась принять предложение дю Клерона.
Однако, несмотря на приглашение на бал, хорошее настроение Эжени всё же было немного подпорчено встречей с Блезом, вернее, его пренебрежительным отношением к ней. Она замкнулась в себе, на все вопросы шевалье стала отвечать односложно, и вежливо улыбаться на все его комплименты она больше уже не могла. Девушке хотелось поскорей оказаться дома, чтобы остаться наедине со своими чувствами и размышлениями.
Это злило дю Клерон: ему было досадно, что этот горделивый бретонец имел над чувствами девушки такую власть. Однако молодой человек умело держал себя в руках. Наоборот, он стал ещё более любезным с Эжени, как бы желая подчеркнуть свою разницу между собой и грубым бретонцем, надеясь, что мадемуазель де ла Прери это оценит и перестанет думать об его сопернике.
Когда же они оказались перед воротами дома де Монтуаров и настала пора прощаться, шевалье так проникновенно посмотрел в глаза Эжени, что её щёки опять зарделись. Нежно поцеловав ей руку, молодой человек выразил пожелание в скором времени встретиться с девушкой вновь.
Что же касалось обещания Эжени, данное ей самой себе, рассказать дю Клерону о том, что некогда она служила гувернанткой, то девушка уже совершенно о нём позабыла. Встреча с Блезом выбила её из колеи. И поэтому, вернувшись домой, Эжени сразу же отправилась в свою комнату, чтобы никто не смог увидеть её расстроенной.
Эжени вышла только к ужину и тут же попала под расспросы своей подруги, желавшей знать все подробности её свидания с шевалье. Однако мадам де Монтуар насторожил тот тон, которым девушка отвечала на её вопросы. Было очевидно, что Эжени чем-то расстроена, но старается скрыть это.
- Однако мне кажется, Эжени, что ты осталась не очень довольна прогулкой, - предположила Виолетта. - Что мог сделать или сказать такого дю Клерон, что ты сидишь теперь мрачнее тучи?
- О нет, напротив, шевалье был очень мил и любезен, и я прекрасно провела с ним время, - поспешила девушка оправдать своего ухажёра.
- Ну тогда в чём причина? Такой прекрасный молодой человек оказывает тебе внимание, приглашает на бал в Версаль, а ты как будто чем-то недовольна.
- Дело не в шевалье.
- А в чём же?
- Просто во время прогулки я повстречалась с одним человеком.
- С кем? - настороженно спросила мадам де Монтуар.
- С Блезом Лантье. С тем самым бретонцем, который помог мне и Доминику в Бретани.
Услышав имя бретонца, муж Виолетты, Патрик, оживился. Он испытывал к нему уважение и, так же как и господин д'Арвэ, восхищался его поступком.
Странное дело, так, по крайней мере, казалось Эжени, но все те, кто был знаком с Блезом, отзывались о нём исключительно хорошо и проникались к нему с симпатией. Даже те, кто его мало знал, как например, Патрик де Монтуар, который мог судить о нём исключительно по рассказу Эжени, как тот вызволял её из дома Огюста в Бретани.
Это касалось всех, кроме Виолетты де Монтуар. Она была единственной, кто относился к героическому поступку бретонца с прохладой. И поэтому, услышав имя Блеза Лантье, она нахмурилась, словно её женское чутьё подсказывало ей, что не следует ждать от этого бретонца ничего хорошего.
- И что же? - пожала плечами Виолетта.
- Он повёл себя немного странно. Вернее, не совсем так, как я ожидала, - пояснила девушка. - Я думала, что мы с ним друзья, а он вёл себя так, словно мы едва знакомы.
- Эжени, с каких это пор этот торгаш стал твоим другом? - спросила Виолетта с недоумением. - Если он когда-то вздумал поухаживать за тобой, не зная, кто ты на самом деле, это ещё ничего не значит. Надеюсь, что, увидев тебя сегодня в обществе шевалье дю Клерона, он наконец догадался, что ты ему вовсе не ровня.
- Лантье ухаживал за Эжени? - спросил Патрик, для которого эта новость стала откровением.
- Да, потому что Эжени почему-то постеснялась сказать ему, что на самом деле она дочь маркиза.
- Теперь наконец-то мне стало понятно, почему Лантье так отважно ринулся выручать Эжени из заточения Огюста де Бурдона и почему отказался от предложенного ему вознаграждения.
- Теперь это не имеет никакого значения, - категорично заявила Виолетта. - Сейчас в мыслях у Эжени должен быть только один мужчина - шевалье дю Клерон. И никаких других мужчин в её жизни быть не должно. Ведь совсем скоро состоится бал в Версале, и ей нужно готовиться к нему, потому что оттого, какое впечатление она произведёт на балу, может быть, будет зависеть решение дю Клерона, и он объявит о помолвке.
- Виолетта, мне кажется ты слишком торопишься: я знакома с шевалье всего несколько дней, - напомнила Эжени.
- Ну и что? Если мужчина влюблён, он не станет тянуть с предложением. Единственным препятствием может стать только несогласие его родителей. Вот поэтому-то на балу, где наверняка будут присутствовать и супруги дю Клероны, ты должна постараться произвести на них самое благоприятное впечатление.
- Но есть ещё одно препятствие, - робко начала девушка. - Господин д'Арвэ сказал мне, что если шевалье узнает, что раньше я была гувернанткой, то он, скорей всего, откажется от меня. Его семья не захочет родниться с нянькой чужих детей. Это нанесёт ущерб их статусу.
- Ах, я так и знала, что тебе не следует встречаться с этим графом д'Арвэ! - досадливо воскликнула мадам де Монтуар. - Разве можно было ожидать от него чего-то хорошего? Сначала он втянул тебя в переделку, а теперь наговорил всяких глупостей. Эжени, впредь я запрещаю тебе встречаться с этим графом и вообще с кем бы то ни было, кроме шевалье дю Клерона!
- Но Виолетта, дорогая, - мягким тоном, чтобы не раздражать жену ещё сильней, возразил Патрик, одновременно понимая, что в своей запальчивости та зашла слишком далеко, - мы не вправе указывать Эжени, что ей делать и с кем общаться.
- Но раз она не понимает, что она сама собственными руками может разрушить своё счастье! - в отчаянии воскликнула молодая женщина. - Я всего лишь хочу ей помочь.
Что оставалось делать Патрику? Он лишь извиняюще за свою жену посмотрел на Эжени, надеясь, что та простит её. В последние несколько месяцев беременности Виолетта стала слишком эмоциональной и могла вспылить по любому поводу. Но все понимали, что это временно.
Однако после ужина Эжени сразу же ушла к себе в комнату и больше оттуда не выходила. Девушка расположилась у камина в кресле и, уставившись на языки пламени, глодавшие поленья, погрузилась в размышления. Вернее, она пыталась понять, почему её нынешняя встреча с бретонцем так расстроила её и почему тот повёл себя так. Может быть, Виолетта была права, может, девушка обманывалась, поспешив принять Блеза, после всех пережитых вместе с ним приключений, в друзья. Ведь его сегодняшнее поведение ясно говорило о том, что Эжени для него ничего не значит, она для него всего лишь знакомая, которую, повстречав на улице, приветствуют лёгким кивком. Впрочем, об отношении к ней Блеза девушка должна была догадаться гораздо раньше, хотя бы потому, что тот так ни разу и не навестил её с тех пор, как она вернулась в Париж. Выходит, бретонец не обманул её тогда, когда они в Бретани сидели на берегу озера у костра, и на вопрос девушки, почему он поехал за ней вызволять её из плена Огюста, ответил, что ему всего лишь захотелось приключений. К тому же Блез испытывал чувство вины перед ней и хотел искупить её. Всё было предельно ясно.
И как граф д'Арвэ мог предположить, что бретонец может быть влюблён в неё? Конечно, вельможа сделал такой вывод только потому, что совершенно не знал Блеза. Зато Эжени успела прекрасно изучить его характер. Конечно, дю Клерон сильно задел гордого бретонца, когда спросил про его титул. Однако, как бы то ни было, в присутствии Эжени Блез должен был проявить больше вежливости, ведь она не была перед ним ни в чём виновата. Но, по всей видимости, жизнь в столице так и не научила его хорошим манерам, а может, он и не хотел учиться.
Да, Виолетта права. Сейчас ей не следует думать ни о каком другом мужчине, кроме как о шевалье дю Клероне. Этот благородный аристократ с прекрасными манерами, добрый, весёлый, образованный, один из самых завидных женихов Парижа, проявляющей к ней, Эжени, столь сильный интерес и настолько разительно отличающийся от бретонца, был достоин внимания девушки. Рядом с ним она чувствовала себя легко, и у неё всегда было хорошее настроение.
К тому же впереди её ждал бал в Версале. И Эжени следовало хорошенько подготовиться к нему. Ведь там будет столько молодых с изысканными манерами, великосветских красавиц, умеющих свободно вести разговор о чём бы то ни было и прекрасно танцевать. Эжени нужно будет постараться, чтобы не ударить в грязь лицом среди них. Но, наверное, она совсем разучилась танцевать и позабыла все па, так как в последний раз была на балу год назад. Правда, Виолетта пообещала, что уже завтра наймёт для неё учителя танцев. Но успеет ли она за эти две с половиной недели вспомнить все танцы, которым когда-то давным-давно её учила Виолетта?
Эжени поднялась с кресла, встала посреди комнаты и, напевая мелодию одного из менуэтов, принялась вспоминать движения этого танца. Девушка прохаживалась по комнате, двигала руками, изображая па, приседала в реверансе, представляя, что напротив неё находится её партнёр по танцу, который ведёт её за руку. Однако, странное дело, Эжени в своём воображении представляла перед собой отнюдь не Рене дю Клерона, с которым она должна будет отправиться на бал, а Блеза, который вряд ли вообще умел танцевать. Что за наваждение было такое сегодня у девушки, почему вместо шевалье она представляет Блеза? Неужели встреча с ним так повлияла на неё, что она никак не может выкинуть его из головы? Девушка стала пытаться заставить себя думать только о дю Клероне. Она даже замотала головой, словно стараясь стряхнуть образ бретонца, стоявший перед ней. Но всё было тщетно, лицо шевалье постепенно опять превращалось у неё в лицо Блеза. А слова графа д'Арвэ о том, что бретонец влюблён в неё, никак не отпускали её. Но была ли хотя бы крошечная вероятность того, что вельможа, который был гораздо старше девушки и намного искушённей в любовных делах, прав? И тут к Эжени пришла догадка: а не было ли сегодняшнее поведение бретонца проявлением ревности? Он увидел её рядом со знатным аристократом, который ухаживал за ней. Конечно, в тот момент бретонец понял, что он, бывший разбойник, простолюдин, сын рыбака, не имеет никаких шансов против шевалье.
Чтобы получше поразмыслить над этим, девушке пришлось вернуться в кресло у камина. Неужели и вправду, тогда в Бретани, она, думавшая только о скором возвращении в Париж, не заметила, что бретонец питает к ней какие-то чувства? И причиной его сегодняшнего поведения действительно была ревность? - задавалась Эжени вопросами. Девушка принялась во всех подробностях вспоминать их встречу. Поначалу, когда она окликнула его, он искренне обрадовался, увидев её. Эжени помнила тот взгляд, которым он смотрел на неё. Но тогда ей показалось, что Блез был просто восхищён тем, как она выглядела сегодня. Он резко переменился лишь после того, как дю Клерон достаточно высокомерно принялся допытываться у него, к какому сословию принадлежит бретонец. Безусловно, Блеза задело это. Однако это не оправдывало его поведения. И если бы девушка была ему не безразлична, он не позволил бы себе после сухо попрощаться с ней и поспешно уйти. К тому же по возвращении из Бретани Блез так и не навестил её и он ни разу не предпринял попытку рассказать о своих чувствах к ней. Ведь бретонец не знал, что Эжени - дочь дворянина, и это не могло служить для него препятствием. В робости же и нерешительности его тоже заподозрить было нельзя. Нет, граф д'Арвэ ошибался. И девушке не следует тешить своё самолюбие мыслями о том, что она способна вскружить Блезу голову.
Однако всё-таки Эжени не смогла удержаться, чтобы не поразмышлять о том, что было бы, если бы всё-таки вельможа оказался прав и если бы Блез признался ей в своих чувствах, как бы тогда она повела себя. Нет, безусловно, Эжени не стала бы принимать ухаживаний Блеза, она ведь не любила его. К тому же опять-таки граф д'Арвэ, этот умнейший человек, был прав и тогда, когда говорил, что связывать свою жизнь с таким человеком, как Блез Лантье - безрассудство. Мрачное прошлое, неуверенное будущее - вот и всё, что у него имелось. Да и Виолетта была бы очень против. Эжени было даже страшно представить, как исказилось бы от гнева лицо её подруги, если бы той сообщили, что бретонец сватается к Эжени. Она бы сделала всё, чтобы не допустить этой свадьбы. Чтобы какой-то торгаш без роду и племени, этот простолюдин взял в жёны её любимую подругу - для неё это был бы самый страшный кошмар.
Но, как это ни странно, в противовес своим рассуждениям, мысль о том, что бретонец мог испытывать к ней какие-то чувства, льстила Эжени. Более того, чем больше девушка думала об этом, тем сильней её начинала обдавать какая-то тёплая волна, которая зарождалась у неё где-то в сердце и потихоньку растекалась по всему её телу. И Эжени припомнила, что что-то похожее она уже испытывала, когда находилась в объятьях Фернана и тот страстно целовал её в губы и в ложбинку между грудей...
Нет, Эжени не должна думать о нём, она не должна больше думать о Блезе, ведь на бал она едет с дю Клероном. Но девушке не удавалось управлять своей волей, вновь и вновь она возвращалась в своих мыслях к Блезу. Она вспоминала дни, проведённые с ним в Бретани, его исповедь у костра (возможно, именно тогда он впервые решился быть с кем-то откровенным и доверился Эжени, обнажив перед ней свою душу, как человеку, которому полностью доверяет), вспоминала она и их вечернюю прогулку по Бресту, и тот чудный кроваво-красный закат. Тогда Эжени удалось позабыть, что бретонец был когда-то разбойником, и тоже доверилась ему, как самому близкому другу. Девушка решила, что отныне они друзья. Но сегодня в одно мгновенье эта иллюзия была разрушена. И больше никогда не повториться тот чудный вечер, не состоится их откровенный разговор по душам. И оттого Эжени было горько, так горько, что хотелось плакать, словно она лишилась чего-то для себя дорогого.
Следующая неделя пронеслась у Эжени в ритме танцев. Как Виолетта и обещала, она наняла для девушки учителя, и теперь целыми днями Эжени занималась только тем, что разучивала фигуры менуэтов, контрдансов, бурре и гавотов. Две недели оставалось до Рождества, и все жили только ожиданием этого праздника. Но впредь должно было произойти ещё одно важное событие, гораздо более важное. Виолетта де Монтуар вот-вот должна была разрешиться от бремени. Всё трудней ей было передвигаться по дому и в последние дни она почти не покидала своей комнаты, несмотря на то, что ей очень хотелось посмотреть на уроки танцев Эжени. К тому же она заказала портнихе сшить новое платье для девушки, в котором та должна была отправиться на бал с дю Клероном. И её очень огорчало, что она не может присутствовать на примерках.
И вот в ночь на одиннадцатое декабря Эжени проснулась оттого, что мимо двери её комнаты кто-то пронёсся с громким топотом. Затем почти следом послышались ещё чьи-то шаги. Девушка в одно мгновенье догадалось, что могло послужить тому причиной. Она выскочила из постели, набросила на себя пеньюар и выглянула в коридор. Возле дверей комнаты своей подруги она увидела там столпившихся ещё сонных слуг в одних сорочках, тихо переговаривавшихся между собой. Сейчас в доме, наверное, не было ни одного человека, который бы спал. Прислуга любила свою хозяйку и искренне за неё переживала.
Девушка направилась к ним.
- У мадам начались схватки, - сообщила взволнованным голосом камеристка, заметив подошедшую Эжени.
- За акушеркой уже послали? - спросила подруга Виолетты.
- Да, Фабьен только что-то уехал, - сказала кухарка.
Из комнаты роженицы доносилось пока что только тихое, натужное постанывание, и Эжени понимала, что самые трудные часы для Виолетты ещё впереди. Девушке хотелось приободряющими словами поддержать подругу. Однако она понимала, что лучше, чем её муж, который находился сейчас рядом с роженицей, никто сделать этого не сможет.
Постепенно схватки у мадам де Монтуар становились всё сильней, и молодые служанки, которым всё это было в новинку, каждый раз, когда за дверью раздавался мучительный стон мадам де Монтуар, морщились и сжимались в комок. Они поглядывали на кухарку, у которой было двое взрослых сыновей и дочь, и словно задавали ей немой вопрос: можно ли терпеть такие муки и неужели они так же будут кричать от боли, когда придёт их черёд рожать. Однако уйти, чтобы не слышать жутких для них стонов, они всё же не решались, потому что любопытство владело ими ещё сильней. Старшие женщины, у которых были свои собственные дети, сохраняли спокойствие, уверяя, что роды у мадам должны пройти благополучно, ведь у неё достаточно крепкое здоровье. Первыми не выдержали слуги-мужчины. Под предлогом того, что им очень хочется спать, а роды могут затянуться на долгое время, они поспешили разойтись.
Наконец прибыла акушерка. С важным видом и не обращая ни на кого внимания, понимая, что сейчас здесь она главный человек, от которого всё зависит, женщина прошагала мимо прислуги и вошла в комнату. Вскоре она потребовала, чтобы ей принесли таз с горячей водой и ворох полотенец. Когда всё это было ей принесено, она бесцеремонно выгнала всех из комнаты роженицы, в том числе и её мужа.
Бедный Патрик, Эжени никогда ещё не видела его таким. Он не был похож на самого себя. Бледный как полотно, взволнованный, с растрёпанными волосами, он появился в коридоре. Все почтительно и одновременно с любопытством взглянули на него, вероятно, ожидая, что он расскажет о самочувствии их хозяйки. Однако у мужа Виолетты был такой отсутствующий взгляд, что все сразу поняли, что ему было не до них. В мыслях он находился сейчас рядом со своей женой и больше никто для него в этот момент не существовал. Видя это, прислуга предпочла расступиться вокруг него, чтобы случайно не столкнуться с мужчиной, так как Патрик вскоре начал нервно расхаживать по коридору, по-прежнему не замечая никого вокруг.
Вдруг из комнаты Виолетты раздался такой раздирающий стон, что все сразу же сначала вздрогнули, а потом замерли во всеобщем оцепенении, в том числе и Патрик, который, казалось, превратился в соляной столб. У Эжени же внутри напряглось всё настолько, что ей показалось, что это у неё случилась схватка. Вскоре затем последовал ещё такой же крик, но уже более протяжный. Молоденькие девушки в испуге начали креститься и молиться о том, чтобы с мадам де Монтуар всё обошлось благополучно и она как можно быстрее разрешилась от бремени. Эжени же решила вернуться в свою комнату, так как слушать невыносимые крики её любимой подруги было ей больше не под силу. Теперь она только изредка выглядывала в коридор, чтобы удостовериться, что Виолетта ещё не родила.
Под утро, когда Эжени в очередной раз выглянула в коридор, она увидела, что у дверей комнаты роженицы остались только Патрик и кухарка, все остальные давно уже разбрелись по своим комнатам. Мужчина больше уже не расхаживал нервно по коридору, а, подпирая стену, стоял с изнеможённым видом и с испариной на лбу, словно рожать приходилось ему самому. Вдруг он поднял голову и впился глазами в дверь комнаты, за которой находилась его жена. Эжени не видела выражения его лица, однако она была уверена, что оно было напряжено до предела. "Что-то случилось", - испуганно подумала девушка и, не выдержав, вышла в коридор. Осторожно ступая, словно боясь кого-то разбудить, она приближалась к Патрику, одновременно осознавая, что случились какие-то перемены, было что-то не так. Но наконец девушка осознала, что её просто смутила необыкновенная тишина, наступившая так внезапно. Измученная Виолетта больше не стонала от схваток, приносивших ей невыносимую боль. И никто не знал, что это значит. У Патрика же было такое перекошенное лицо, что на него было страшно смотреть. Он был готов в любую минуту ворваться в комнату, чтобы увидеть наконец, что же случилось там, за дверьми.
- Родила уже, должно быть, - робко предположила кухарка, чтобы разбить застывшую тишину. - Кажется, я слышала плач ребёнка.
Наконец из комнаты мадам де Монтуар показалась акушерка. Все в напряжённом ожидании уставились на неё.
- Поздравляю, господин шевалье, у вас родился мальчик, - сообщила женщина.
И из всех хором вырвался вздох облегчения.
- Как она? - еле слышно спросил Патрик.
- Всё в порядке, сударь, беспокоиться не о чем. Хоть роды были и долгими, но всё обошлось благополучно.
Патрик вошёл в комнату жены, а Эжени довольно улыбнулась, хотя она немного и завидовала мужчине, ведь ей тоже очень хотелось взглянуть на малыша.
Новость о том, что мадам наконец разрешилась от бремени, довольно быстро облетела весь дом, и вскоре коридор у дверей комнаты хозяйки опять заполонился слугами. И кухарке приходилось без конца повторять одно и то же: что родился мальчик и с мадам всё в порядке. Всем хотелось взглянуть на малыша, однако все понимали, что в ближайшее время им вряд ли это удастся.
Новорожденного младенца Эжени удалось увидеть только днём, после того, как его мать немного оправилась от родов и поспала. Когда Эжени вошла в комнату Виолетты, она увидела свою подругу, немного измождённую и бледную, сидящей на кровати и держащей на руках крохотного запелёнутого младенца. Он крепко спал, зажмурив глаза, вероятно, только что насытившись материнским молоком. Пока не прибыла кормилица, Виолетта сама кормила ребёнка. Теперь же она, держа его на руках, слегка укачивала, любуясь им и внимательно разглядывая каждую складочку на его лице. И Эжени была уверена, что сейчас в мире нет, наверное, никого счастливее, чем её подруга.
- Посмотри, Эжени, не правда ли, он прекрасен? - обратилась молодая женщина к подруге.
- Да, конечно, - согласилась девушка, впрочем, другой ответ она не посмела бы дать.
Но и действительно младенец был довольно хорошеньким, со светленькими волосиками и румяными щёчками. Да и какой ещё ребёнок мог родиться у таких красивых родителей?
- На кого он похож, как тебе кажется, на меня или на Патрика? - спросила молодая мама.
Эжени принялась ещё более внимательно рассматривать спящего малыша.
- Не знаю, и на тебя, и на Патрика, - растерянно ответила девушка.
- А мне кажется, что он вылитый папа. Посмотри, у него такой же носик, как у Патрика, такой же прямой и аккуратный. Хочешь подержать? - предложила Виолетта.
Эжени не могла отказаться от такого предложения: ей ещё никогда не приходилось держать на руках столь маленьких младенцев. И она аккуратно, словно он хрустальный, приняла его из рук своей подруги. Эжени держала его и ей казалось, что у неё в руках маленькое облачко, наполненное солнечным светом. На какое-то мгновенье она даже позавидовала Виолетте, что это маленькое чудо принадлежит её подруге, а не ей самой.
Графиня де Монтуар, словно прочитав мысли Эжени, спросила:
- Неужели тебе самой не хотелось бы иметь такую прелесть?
- Да, наверное, хотелось бы, - откровенно призналась девушка.
- А для этого нужно, чтобы шевалье дю Клерон как можно быстрей сделал тебе предложение, - наставительно произнесла Виолетта, - и тогда, может быть, через год у тебя появится такой же малыш.
Эжени уже привыкла к тому, что какой бы разговор они не начинали, рано или поздно Виолетта всё равно переводила его на шевалье или хотя бы упоминала его имя. Но на этот раз девушка покраснела. И, чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила:
- Вы с Патриком не изменили своего решения назвать малыша Венсаном?
- Нет, - ответила Виолетта. - Патрик хочет, чтобы его имя начиналось на ту же букву, что и моё. К тому же, я думаю, что такому красивому мальчику это имя очень подходит. Оно тебе нравится?
- Да, прекрасное имя.
- Как твои успехи в танцах? - всё больше входя в роль заботливой мамаши, спросила Виолетта.
- Постепенно я заучиваю всё больше фигур.
Мадам де Монтуар удовлетворённо кивнула.
- Я беспокоюсь за платье, успеют ли его пошить к балу.
- Ещё две недели впереди, - напомнила девушка.
- Ах, Эжени, как я хочу, чтобы ты была такой же счастливой, как и я.
Почтовая карета, следовавшая из Бреста в Нант, проделав небольшую часть своего пути вдоль залива, остановилась у перекрёстка дорог и выпустила пассажира, закутанного в плащ. Путешественник, расплатившись с возницей, ещё плотней укутался в свой плащ, так как с залива дул холодный, пронизывающий ветер, и направился к рыбацкой деревне, серые крыши домов которой были разбросаны вдоль каменистого, обрывистого берега, поросшего дроком.
Это была его деревня, родная деревня Блеза, в которой он родился и жил до семнадцати лет, и где ему был знаком каждый дом, каждый поворот единственной улицы, каждый камешек. И в ней ничего не изменилось за те десять лет, с тех пор, как он покинул её, отправившись на поиски своего счастья и удачи в Нант. Блез бывал в деревне один раз в полтора-два года, ведь здесь остались его сестра и братья. И сейчас в предрождественскую неделю он, случаем оказавшись в Бретани, решил навестить своих родных, чтобы поздравить их с наступающим праздником.
Деревня казалась пустынной: из-за штормового ветра поселяне предпочитали оставаться дома, и только стелившийся дым из труб домов говорил о том, что здесь всё-таки кто-то живёт. Вон виднеется дом, в котором Блез провёл своё детство (сейчас в нём жили двое его братьев со своими семьями). А рядом - дом их соседей, у которых была черноволосая красавица-дочь Альвена. Но Блез прошёл мимо их дворов: к братьям он зайдёт позже. Сначала бретонец решил навестить свою сестру Анник, которую он не видел более года. Вот наконец и её дом, выстроенный из неотёсанного гранита; пройдя дворик, огороженный валунами, мужчина остановился перед дверью и постучался.
- Кто там? - услышал он низкий голос свой сестры.
Мужчина не ответил, а, решительно толкнув дверь, вошёл в дом.
- А-а, это ты, Блез, - обычным голосом, словно они попрощались только вчера, произнесла Анник, увидев брата. - Проходи на кухню, я там готовлю обед.
На кухне было тепло и уютно из-за жарко натопленной печи. На столе была рассыпана мука и лежало тёмное, гречишное тесто, которое тщательно обминала Анник. На полу у ног женщины крутился её младший двухгодовалый сын Жикель. Увидев вошедшего незнакомца, он испуганно взглянул на него и спрятался за юбку матери.
- Ну что ты испугался, трусишка, - обратилась к нему женщина. - Это ведь твой дядька Блез.
Но мальчику было меньше года, когда брат его матери в последний раз навещал их, и, конечно же, он его не помнил.
Блез снял свой плащ, повесил его на спинку стула и, пододвинув стул к печи, уселся возле жаркого пламени, чтобы согреться.
Анник покосилась на брата.
- Каким ты стал неженкой в своём Париже, - заметила она язвительно. - Совсем отвык от нашей погоды. Забыл уже как с отцом зимой в море ходил.
Блез ничего не ответил на реплику сестры, но потом спросил:
- Как у тебя дела?
- Что в моей жизни может переменится? Дети только вот растут.
- Мужа нет дома?
- Нет, ушёл к Эвену помогать ему сети латать. Те у него совсем прохудились, да новых купить не на что. Будешь обедать с нами? - спросила Анник, ставя хлеб в печь.
- Да, наверное, - ответил Блез.
- Тогда я почищу ещё рыбы.
И женщина достала из корзины, стоявшей в углу кухни, пару тушек сайды.
- Ты лучше о себе расскажи, - сказала Анник, внимательно разглядывая одежду брата. - Хотя и так вижу, что живёшь ты неплохо. Камзол у тебя такой красивый, почти как у барина, да и плащ на меху, - с завистью проговорила сестра Блеза. - Мы такое отродясь не носили.
Анник завидовала брату. С каждым разом, когда Блез навещал её, она видела по его одежде, что дела у него шли всё лучше и лучше. Теперь он совсем не был похож на того нищего мальчишку, поскрёбыша, который донашивал одежду своих старших братьев. И, хоть она и не знала, что Блез некогда промышлял разбоем, она понимала, что честным путём он так разбогатеть не мог. Но её не волновал способ, которым брат приобрёл своё богатство, женщину ущемляло то, что её мужу приходилось трудиться с утра до вечера, чтобы они могли хоть как-то сводить концы с концами. Блезу же, на её взгляд, всё доставалось слишком легко.
- Может, и нам податься в столицу, разбогатеем, как ты, - сказала Анник.
- Чем же твой муж будет там заниматься? Он ведь рыбак.
- А ты чем занимаешься?
- Я ведь говорил тебе: я помощник одного парижского торговца. Он владеет несколькими кораблями, которые плавают в Америку с разными товарами.
- Ну, конечно, ты же у нас учёный, считать, писать умеешь, не чета нам. У тебя-то и мозоли с рук давно сошли, - злобно проговорила Анник, с хлёстом кинув на стол чищеную рыбу.
Отчего её сын, Жикель, тихо игравший на полу с деревянным волчком, испуганно вздрогнул и с недоумением посмотрел на свою мать, не понимая, что могло стать причиной её гнева, он ведь не шалил.
Однако, несмотря ни на что, любопытство Анник было сильнее, и она спросила у брата:
- У тебя, небось, и дом там красивый, в твоём Париже?
- Нет, пока я ещё живу в отеле. Но я действительно хочу купить себе небольшой дом в пригороде Парижа, - с неохотой признался Блез, прекрасно понимая, что эта новость вызовет ещё больший приступ зависти у его сестры.
И действительно, движения рук Анник, отрезавшей ножом плавники рыбе, стали ещё более нервными и порывистыми. Некоторое время она молча занималась своим делом и только временами было слышно, как очередной отрезанный плавник летел в миску. Казалось, женщина впала в задумчивость. И она действительно думала о том, как ей отомстить своему брату за то, что тот смог выбиться в люди и жил теперь гораздо лучше, чем она со своим мужем-рыбаком. И наконец Анник вспомнила об одной новости, которую недавно услышала, и внутренне улыбнулась, предугадывая, какое действие она возымеет на Блеза.
- Ты ещё не женился? - прервав молчание, спросила женщина.
- Нет, - кратко ответил Блез.
Анник ещё немного помолчала и потом снова заговорила, как бы невзначай:
- Помнишь наших соседей, Веннеков? У них дочь ещё была, Альвена, та, что в восемнадцать лет сбежала с одним заезжим богатеем.
- Помню, - ответил Блез взволнованно и он почувствовал, как его сердце забилось более учащённо.
Анник, сделав вид, что ничего не замечает, продолжила:
- Она несколько лет прожила с ним в грехе, пока он её не бросил. Вернуться домой к отцу она, разумеется, не посмела. Много лет про неё никто не слышал. Некоторые думали, что она совсем сгинула. А вот недавно её видели в Бресте...
- В Бресте? - переспросил Блез глухим голосом оттого, что у него перехватило дыхание, ведь он только что приехал оттуда.
- Говорят, что она совсем опустилась, - покачав головой, произнесла Анник.
- Что значит "опустилась"?
- Понимай сам как знаешь, - уклонилась от прямого ответа сестра Блеза и украдкой взглянула на брата.
Известие об Альвене взволновало его, значит, он ещё не забыл её, несмотря на то, что прошло уже столько лет. И хотя Блез никогда и никому не признавался в своих чувствах к соседской девушке, Анник не трудно было догадаться об этом, особенно после того, как Альвена тринадцать лет назад сбежала с приезжим. Анник слышала, как её брат, которому было тогда пятнадцать, ревел по ночам, кусая от отчаяния подушку. После, спустя несколько лет он сам подался в Нант, и его сестра была уверена, что он ушёл на поиски этой прелюбодейки.
Блез поднялся со стула, собираясь уходить. Он давно уже жалел, что согласился остаться на обед: явно сегодня его сестра была не в духе. Однако он всё равно вынул из кармана небольшой кожаный кошелёк и положил его на стул.
- Анник, здесь деньги, - сказала он. - Купи себе и детям на них подарки к Рождеству. И братьям тоже.
Оценивающе скользнув взглядом по кошельку, глаза женщины радостно сверкнули, удовлетворённые его толщиной, хоть она и старалась тщательно скрыть это. Впрочем, Анник уже привыкла к тому, что в каждый свой приезд Блез оставлял ей деньги под разными предлогами, и воспринимала это как должное. Её брат прекрасно понимал, как тяжело живётся ей и её семье, и старался хоть как-то помочь.
- А что? Ты уже уходишь? - как ни в чём не бывало и даже как будто удивившись спросила Анник.
- Да, мне пора.
- И даже на обед не останешься?
- Нет, - ответил Блез, снимая свой плащ со стула.
И тут Анник не смогла удержаться, чтобы не кольнуть брата.
- Что, спешишь к ней, к своей дорогой Альвене? - язвительно спросила она. - Да ты знаешь, кто она теперь? Потаскушка! Грязная девка! Теперь-то она тебе не откажет. Потому что она теперь никому не отказывает, кто ей заплатит.
Блез ничего не сказал, он спешил побыстрей покинуть этот дом, где ему вдруг стало душно.
И только в дверях, не оборачиваясь, он сухо обронил:
- Прощай, Анник.
Блез знал, что вряд ли ещё когда-нибудь он появится в этом доме. И хотя ранее он планировал встретить Рождество вместе со своими близкими, сестрой и братьями, в родной деревне, теперь всё же бретонец решил вернуться в Брест. И пусть для этого ему придётся преодолеть пешком до города четыре лье по непогоде и размякшей после дождя дороге.
Блез вернулся в Брест под вечер, когда на город уже опустились серые, зимние сумерки. Ужасно устав, он, полностью раздевшись, так как его одежда промокла из-за почти не прекращавшейся всё время мороси, повалился на кровать в своей комнате в гостинице, в которой остановился. Настроение его было скверным. Но бретонец был расстроен не новостью, которую услышал от своей сестры об Альвене, а тем, что его отношения с Анник были окончательно расстроены. Впрочем, они и прежде никогда не были особенно близки. Когда они были ещё детьми, то его сестра ревновала Блеза к матери, потому что младшему сыну материнской ласки всегда доставалось больше, чем ей. Когда же их мать умерла, Анник, став старшей и единственной женщиной в семье, взяла на себя все женские обязанности по дому, и у неё не было времени для нежностей, поэтому она всегда была строга по отношению к своему младшему брату. Но теперь Блезу казалось, что они с сестрой стали друг к другу совершенно чужими людьми, и ему было досадно от этого.
Что же касалось Альвены, то, на самом деле, у Блеза давно уже не осталось никаких чувств к этой девушке, и в последнее время он уже почти не вспоминал её. Бретонец давно уже смирился с тем, что она, вероятно, сгинула без следа и ему больше никогда не доведётся её увидеть. Образ этой бретонки постепенно стирался из его памяти.
За эти десять лет у него было немало женщин, и хотя, да, подсознательно он отдавал предпочтение жгучим брюнеткам, которые хоть чем-то походили на Альвену, всё же ни одну из них он не любил. Да и кто были эти женщины - проститутки, служанки гостиниц, молодые вдовы, соблазнявшиеся его привлекательной внешностью. Но с тех пор, как Блез перебрался в Париж, у него не было ни одной женщины. Там, в столице он как будто резко повзрослел. Ему стали не интересны ни проститутки, ни служанки, ни вдовы. И хотя он догадывался, что служанка господина Жербера была в него влюблена, да и горничная в парижском отеле постоянно вертелась у него под ногами, готовая выполнить любую его просьбу, Блез никак не поощрял их чувства, даже ради того, чтобы удовлетворить свои мужские потребности. Он предпочитал оставаться один, словно ждал чего-то, словно боясь растратить понапрасну свои чувства.
Но ждал он не Альвену, а какую-то другую, совсем новую любовь. Но тогда почему же его сердце так учащённо забилось, когда сегодня Анник упомянула её имя? Потому что появилась надежда на долгожданную встречу? Нет, это случилось, скорее, больше по привычке. Это забилось сердце пятнадцатилетнего Блеза. Его же чувства к Альвене, мужчина был уверен, давно уже потухли.
Известие же о том, что дочь Веннеков стала проституткой, не оказалось для него неожиданностью. Кем ещё могла стать молодая незамужняя женщина, после того как её бросил любовник? Вернуться в деревню было для неё невозможно: родители бы не приняли её и даже не пустили бы на порог дома; она, грешница, не смогла бы спокойно пройти и по улице, не услышав бранные слова в свой адрес, и не нашлось бы ни одного мужчины, пожелавшего взять её в жёны, как ни была она чарующе красива. Что ещё бедной девушке оставалось делать? Конечно, она могла бы уехать куда-нибудь подальше от родных мест, где её никто не знал, наняться батрачкой на какую-нибудь ферму. Но Альвена предпочла выбрать другой путь, более для неё привычный. Да и Блез не представлял её, хрупкую и избалованную, трудящейся на ферме, - она была создана для любви. И всё-таки бретонцу было больно оттого, что такая красота была так бесполезно растрачена.
Тем временем за окном совсем стемнело, и Блез почувствовал, что хочет есть, ведь пообедать сегодня ему так и не удалось. Переодевшись, он спустился вниз, в питейный зал, который был полон, в основном матросами. С трудом бретонец нашёл себе место, где его никто не смог бы потревожить: сегодня всякое общение было бы ему в тягость. Блез попросил принести ему несколько крепов с ветчиной и кувшин вина. Ему хотелось сегодня выпить. Быстро покончив с блинами, он налил себе кружку вина и с жадностью сделал несколько глотков. Мужчине хотелось, чтобы вино как можно быстрее развеяло его подавленное настроение.
Блез выпил уже пару кружек вина, когда дверь постоялого двора в очередной раз открылась и внутрь вошла женщина. Бретонец не обратил бы на это никакого внимания, если бы матросы, распивавшие сидр, вдруг радостно не заулюлюкали бы, а кто-то из них не выкрикнул:
- Эй, Альвена, красотка, иди к нам! Сегодня мы при деньгах.
Блез резко поднял голову и впился глазами в только что появившуюся в распивочной женщину. И он тут же узнал её, несмотря на то, что она сильно изменилась за те тринадцать лет, что он её не видел. Кровь тут же хлынула к лицу бретонца, а к горлу подступил комок. Блез неотрывно следил за женщиной, а она тем временем, не обращая внимания на подзывавших её матросов, медленно, словно плывя, покачивая бёдрами, шла по залу. Альвена оценивающе бросала взгляд на каждого, кто смотрел на неё и чьи глаза загорались похотливым огоньком, когда она проходила мимо. Кто-то пытался притянуть её к себе, обхватив её за талию, кто-то отпускал сальные шуточки. Но Альвена ловко уворачивалась от их рук: матросы мало интересовали её, так как она знала, что заплатят они немного. Она искала более состоятельного клиента.
Одета же Альвена была ужасно: в старое, полинялое, словно оно у неё было единственным, платье, на её плечи был накинут шерстяной, в катышках, платок, а на голове - ничуть не лучшего вида чепец. Сидел он кривовато на простоволосой голове, завязки его болтались. Да и было непонятно, зачем вообще он ей нужен: длинные, спутанные волосы Альвены уже давно не знали причёски. Однако, несмотря ни на что, лицо женщины всё же сохранило свою красоту. Да, печать времени отложила на нём свой отпечаток, и те испытания, что выпали на её долю, и пристрастие к выпивке. Оно уже не было так свежо, как раньше, под глазами были мешки, и всё-таки оно по-прежнему было красивым. Альвена сохранила и стройность юной девушки, а откровенное декольте показывало прекрасные очертания её грудей. И хотя Альвена была проституткой самого низкого пошиба, взгляд её даже сейчас оставался взглядом королевы. Блез помнил, что именно так, свысока и насмешливо она когда-то смотрела на него, робкого мальчика, без памяти влюблённого в неё.
Тем временем Альвена продолжала медленно продвигаться между столами, уворачиваясь от грубых рук матросов, желавших пощупать её. И она всё ближе и ближе приближалась к столу, за которым сидел Блез, но пока ещё не замечая мужчины, следившего за ней немигающим взглядом. И чем ближе оказывалась к нему женщина, тем всё трудней становилось ему дышать, ему казалось, что он весь одеревенел, так как не мог пошевелить и пальцем. Блез только гадал: узнает она его или нет. Но ему хотелось, чтобы не узнала. Бретонцу думалось, что Альвена не захочет, чтобы он стал свидетелем её позора, и поэтому, даже если она узнает, то, скорее всего, предпочтёт сделать вид, что не признала его.
Но вот наконец она поравнялась со столом, за которым сидел Блез, взгляд её чёрных глаз скользнули по бретонцу и... остановился. В них проснулся интерес. А мужчина, словно приговорённый, следил за тем, какой вердикт вынесет ему Альвена. Наконец на её лице отобразилось удивление, и женщина, ничуть не смутившись, негромко воскликнула:
- Блез, это ты?
Мужчина был не в силах произнести ни слова. Ему казалось, что он вновь превратился в маленького мальчика, неизменно робеющего под взглядом этой черноволосой девушки-женщины. Ещё некоторое время Альвена с любопытством рассматривала Блеза, словно для того, чтобы окончательно убедиться, что это был именно он. Затем она улыбнулась.
- Каким ты стал красавцем, - произнесла женщина искренне. - Ты узнал меня? Я Альвена, дочь Веннеков.
- Да, узнал, - сдавленным голосом ответил бретонец.
- Ты, наверное, удивлён видеть меня здесь в таком виде. Но судьба, словно ветер: сегодня дует норд-вест, а завтра - зюйд-ост. И никто не знает, к какому берегу прибьёт его корабль судьбы. В моей жизни было слишком много штормов. Корму мою разбило, а парус сломан, его больше не наполняет ветер. Я лежу на самом дне, - печально произнесла она. - Но тебе, я вижу, повезло больше - ты поймал попутный ветер. Одежда у тебя такая красивая, - и она провела рукой по бархатному камзолу бретонца. - Расскажи мне о себе.
- Я живу в Париже. Занимаюсь торговлей.
- Наверное, ты давно уже женился.
- Нет, - отрицательно мотнул головой Блез.
Альвена загадочно улыбнулась.
- Ведь когда-то ты был влюблён в меня, признайся? - спросила она с кокетством в голосе.
- Да, был, - подтвердил бретонец.
- Тогда все мальчишки и мужчины нашей деревни были в меня влюблены. Но я сбежала с чужаком. Мне не нужен был бедный босяк. Но тот меня бросил, когда я ему наскучила. И теперь я уже никому не отказываю, кто может мне заплатить. - Тут Альвена покосилась на кувшин, стоявший перед Блезом, и, присев рядом на лавку, попросила: - Налей мне вина.
Бретонец исполнил просьбу, и женщина, взяв наполненную кружку, принялась пить с какой-то неестественной жадностью, словно в кружке была вода, а её мучила жажда. Затем Альвена посидела немного, наслаждаясь, как приятная её вкусу жидкость разливается по её телу, а потом принялась пить дальше. Когда кружка опустела, Альвена подняла свои глаза и посмотрела на Блеза таким взглядом, что его бросило в жар. Это был взгляд похотливой женщины, женщины возжелавшей его. Она приподнялась с лавки и пересела к бретонцу на колени, обвив свои руки вокруг его шеи. Теперь её грудь, округлая, с белоснежной кожей, была перед ним и вздымалась, повинуясь глубокому дыханию.
Блез почувствовал, как у него закружилась голова и всё куда-то поплыло. Он понял, что опьянел, то ли от вина, то ли от близости этой женщины, которая долгое время была для него недосягаемой мечтой. Мужчина сам не заметил, как его руки коснулись тонкого стана Альвены и его пальцы сквозь одежду прощупывали её тело, словно он пытался убедиться, что перед ним не приведение, что она настоящая. Неужели его мечта сбудется, сегодня, сейчас и она наконец станет его?
Тем временем Альвена, прижавшись к бретонцу, принялась ласкать его: она проводила пальцами по его шее, гладила его волосы, пыталась, минуя пуговицы, залезть под его одежду, и возбуждение её становилось всё сильней. Она наклонилась, чтобы поцеловать Блеза. Но когда её губы были уже почти у его лица, мужчина вдруг увернулся и отстранился. Альвена непонимающе взглянула на бретонца. А он пристально стал рассматривать её лицо. Блез вдруг ясно осознал, ясней, чем когда-либо, что он не любит эту женщину и совсем её не хочет, он понял это именно сейчас, когда она как никогда была для него доступной. Блез понял, что между той девушкой, которую он когда-то любил, и этой женщиной, сидевшей сейчас у него на коленях и попытавшейся поцеловать его, нет ничего общего. Он любил мечту, но от неё давно уже ничего не осталось, она рассеялась как дым. Сейчас он видел перед собой только проститутку, торговавшую своим телом, с морщинками вокруг глаз, и из-за рта которой доносились винные пары.
- Сколько ты берёшь? - спросил её Блез.
- Тебе я отдамся за так, - ответила Альвена томным голосом. - Ты мне очень понравился, - и она вновь принялась ласкать его. - У тебя такие мягкие волосы.
- Нет, подожди, - ещё более уверенно произнёс мужчина.
Он полез в карман и достал оттуда горсть монет и, не глядя, сколько там было, протянул их женщине.
- Этого хватит?
- Здесь больше, чем нужно, - ответила Альвена, сосчитав взглядом деньги.
- Возьми всё и иди домой. На сегодня твой "рабочий день" окончен.
- Ты не пойдёшь со мной? - недоумённо спросила проститутка.
- Нет, я останусь здесь.
С явным разочарованием Альвена слезла с колен Блеза, не понимая, что на него нашло, однако спорить не стала. "Вознаграждение" бретонца было слишком велико, чтобы упустить его, да и к тому же она давно уже привыкла к необычным капризам своих клиентов. Пожав плечами, женщина взяла деньги и не спеша направилась к дверям, словно надеясь, что Блез всё же окликнет её. Но он так и не сделал этого.
Ещё некоторое время после того, как Альвена исчезла за дверьми постоялого двора, Блез сидел неподвижно. Внутри себя он чувствовал какое-то опустошение, ему не хотелось ни думать ни о чём, ни делать никаких движений, и он чувствовал, что только сердце помимо его воли всё ещё совершает мощные толчки в его груди. Но вдруг спазм схватил его горло, и ему стало тяжело дышать воздухом распивочной, который казался ему спёртым. Мужчина почувствовал острую необходимость глотнуть свежего, чистого воздуха улицы: находиться в распивочной, среди матросов, гоготавших пьяным смехом, ему было больше невыносимо. И он поспешно вышел на улицу.
На улице было уже совсем темно; только зажжённые окна домов кое-как освещали площадь, да огни на мачтах кораблей, плавно покачивавшиеся в такт волнам, бросали жёлтые блики на чёрные воды реки Пенфельд. Блез с жадностью вдохнул прохладный, зимний, просоленный воздух и ему сразу же стало легче, а голова начала постепенно проясняться. Однако, что ему было делать дальше? Возвращаться в отель мужчина не хотел: меньше всего сейчас Блез желал остаться наедине со своими мыслями в четырёх стенах комнаты. И он решил немного пройтись вдоль набережной, надеясь, что прогулка отвлечёт его от горестных размышлений.
Бретонец бесцельно брёл вдоль набережной реки Пенфельд, глядя на воду, на мелкую рябь, бежавшую по поверхности реки, и старался ни о чём не думать. Вскоре мужчина обнаружил себя на берегу залива, который, уходя вдаль, сливался с чернильным небом. Мужчина облокотился на одну из свай, торчавшую из воды, и принялся смотреть на залив, слушая плеск волн, бившихся об борта кораблей, стоявших на рейде и мерно покачивавшихся на волнах. На реях их мачт горели фонари, а в небе им вторили звёзды, выглядывавшие из-за тяжёлых, тёмно-серых туч. Бретонец видел подобную картину уже сотни раз в своей жизни, однако от этого она не становилась менее завораживающей.
Да, мир, сотворённый Господом Богом, был прекрасен, мир же, творимый человеком, подчас ужасным. Но кто же был виноват в том, что некогда молодая, красивая девушка превратилась в грязную проститутку? Никто, кроме неё самой. Прельстившись богатством и лживыми обещаниями, она позабыла про свою честь, про своих родителей и согласилась на греховные отношения. Безусловно, свою долю вины нёс и тот богатей, который, соблазнив невинную девушку, после, не сжалившись над её дальнейшей судьбой, бросил её, как бросает ребёнок надоевшую ему игрушку. Виновато было и общество, которое не прощает оступившихся и выжигает на них вечное клеймо позора. Никто не сжалился над Альвеной, даже Блез. Он жалел только о том, что столь редкая красота была растрачена так бесполезно, что жизнь самой Альвена почти закончена. Трудно ли было предугадать её будущее? Через несколько лет она, или совсем сопьётся и замёрзнет в какой-нибудь канаве, как бездомная собачонка, или умрёт от чахотки. В любом случае век её будет недолог.
Да, Блез мог бы спасти Альвену, вытащить её из этого болота, приютить, обогреть и в конце концов жениться на ней, ведь он когда-то так хотел этого. Но всё дело было в том, что бретонец больше не любил Альвену, теперь она стала для него чужой. И не потому, что она так низко опустилась, став проституткой, не потому что познала сотни мужчин, продавая себя за деньги, и не потому, что постарела на тринадцать лет. Нет, просто Блез любил другую женщину. Другую, совершенно непохожую на Альвену, у неё не было чёрных волос - они у неё были каштановые, не было тёмно-карих глаз - они были серые, с коричневыми крапинками. Она была совершенно другая, и всё-таки он любил её, он любил Эжени.
Когда бретонец это осознал, он и сам точно не мог сказать. Наверное, тогда, когда полгода назад Эжени стояла на берегу этого же залива, впервые увидев его солёные волны, разбивавшиеся об каменистый берег, и, восхищённая и заворожённая, наблюдала за водной стихией. Морской ветер трепал её распущенные волосы, а она прыгала по камням вместе с Домиником, разделяя его детский восторг. Тогда впервые у Блеза возникло желание подойти к девушке и обнять её. Затем они провели ещё один день вместе в Бресте, гуляя по набережной и любуясь закатом. В этом же самом месте, у пирса, и в это же самое вечернее время, только тогда была весна. Вот куда, сам не задумываясь, пришёл Блез. Его ноги привели туда, где они были вместе в тот день. Хотя тогда они с Эжени просто разговаривали, и не было никаких признаний, Блез даже ни разу не коснулся девушки рукой. Но именно тогда он понял, что она вызывает у него довольно сильные чувства.
Чем же Эжени, так не похожая на Альвену, смогла покорить его? Прежде всего своим характером. Его поражала и восхищала её естественность, её ум, доброта и честность, и её отважное сердце. Никогда прежде он не встречал девушек, подобных ей. С самого первого дня их знакомства она вызывала у него уважение, которое постепенно переросло в другое чувство - в любовь.
Ах, как не хватало теперь её Блезу. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким в этом городе, на который надвигалась ночь. Эжени сейчас была так далеко от него, в Париже, а Блез - здесь, в Бресте, стоит у пирса и, глядя на волны залива, вспоминает дни, проведённые с девушкой вместе, и их прощание на площади у почтовой кареты, перед отъездом Эжени в столицу. Блез ещё тогда хотел признаться девушке в своих чувствах к ней. Но так и не решился на это. Ведь кем он был в глазах Эжени - лишь бывшим разбойником; что она про него знала - лишь его мрачное прошлое. Слишком мало времени они знали друг друга, чтобы девушка смогла переменить своё мнение о нём настолько, чтобы смочь ответить на его чувства взаимностью. Конечно, бретонец постарался сделать всё, чтобы Эжени перестала видеть в нём только бывшего преступника, и ему это удалось: она научилась доверять ему, она даже испытывала чувство благодарности к нему за то, что он вызволил её и Доминика из лап Огюста де Бурдона. Но это всё, на что мог рассчитывать Блез. Так он считал, и поэтому, побоявшись, что своим признанием он отпугнёт от себя девушку, вызовет у неё недоумение, он так и не решился открыться ей в своих чувствах. Он боялся услышать "нет" из её уст. И поэтому бретонец решил, что будет лучше, пока его чувства ещё не столь сильны, погасить их в самом начале.
Эжени уехала в Париж, и Блез запретил себе впредь думать о ней и тешить себя какими-то надеждами. Находясь в разлуке с ней, он надеялся забыть её. И именно потому, вернувшись из Бретани в Париж, он не предпринял никаких попыток для того, чтобы увидеться с ней. Когда же он приехал в дом де Монтуаров, чтобы вернуть вознаграждение де Бурдонов, и слуга сообщил ему, что хозяйка и мадемуазель Вире уехали на всё лето в Нормандию, то он даже обрадовался тому, что они не встретятся.
Шло время, шли месяцы, и постепенно Блезу стало казаться, что он забывает Эжени, что его чувства к ней сошли почти на нет, и всё, что было, теперь казалось ему лишь мимолётным увлечением, спровоцированным романтической обстановкой в Бретани и событиями, сопутствующими ему. Но оказалось, что он ошибался. Мужчина понял это, когда вновь повстречал Эжени на Новом мосту в Париже. Как только он увидел её, все чувства, которые были у него к этой девушке, всколыхнулись в нём вновь. Как она была необыкновенно хороша в тот день, с румянцем на щеке от долгой прогулки на свежем воздухе. И если бы вдруг не появился тот самовлюблённый шевалье, кто знает, чем бы закончилась их встреча. Блез сам не знал, что на него тогда нашло. Он приревновал девушку к этому фату, в котором безошибочно угадал её поклонника, и сейчас жалел о том, что опять, как и полгода назад, так и не решился признаться ей в своих чувствах. Он опять испугался и предпочёл отступить.
Но теперь у Блеза было острое желание всё исправить, пока ещё было не поздно. Но почему же он понял это только сейчас, когда Эжени была так далеко от него, когда между ним было расстояние больше сотни лье? Как же ему хотелось сейчас оказаться в Париже!
Что же касалось шевалье дю Клерона, Блез не чувствовал в нём серьёзного соперника. Навряд ли Эжени могла серьёзно увлечься этим напыщенным аристократом. Вероятно, ей льстили его ухаживания и только поэтому она их принимала. Да, дю Клерон был дворянином, и наверняка очень богатым, гораздо богаче, чем Блез. Но бретонец чувствовал, что девушка была равнодушна к таким вещам. Для Блеза оставалось только загадкой, почему этот расфуфыренный аристократ увлёкся такой девушкой, как Эжени. Конечно, у неё было немало достоинств, которые бретонец сам отмечал, но ведь для шевалье дю Клерона мадемуазель Вире была слишком низкого происхождения. (Блез полагал, что девушка была из мещанской семьи: он знал, что её дядя был учителем фехтования и не носил дворянской фамилии.) К тому же Эжени была бесприданницей, и для любого дворянина брак с подобной девушкой, как бы он ни был увлечён ею, это мезальянс. Уж, по крайней мере, его родственники должны предпринять всевозможные меры, чтобы не допустить этот брак. Почему же шевалье продолжает ухаживать за Эжени? Потому что надеется сделать её своей любовницей? От этой мысли Блезу сразу стало не по себе. Неужели и с Эжени может повториться история Альвены. Но нет, Эжени была совсем не такая, как Альвена, она совсем не легкомысленна, у неё было достаточно благоразумия, чтобы догадаться о дурных намерениях шевалье.
Правда, некоторые мужчины бывают столь очаровательны в своих ухаживаниях, они умеют так красиво говорить и обещать так много, что Эжени, совершенно неопытная в любовных делах, может повестись на это. Сердце Блеза опять болезненно сжалось, и он уже в тысячный раз пожалел о том, что в своё время оказался таким нерешительным. Ему нужно было срочно возвращаться в Париж. Но, увы, сейчас это было невозможно - было преддверие Рождества, и ни одна почтовая карета в эти предпраздничные дни не отправится в путь. К тому же Блез ещё не уладил все свои дела. Придётся подождать ещё немного. Но в какую муку для бретонца превратятся эти несколько дней ожидания! Уже и сам праздник для него не будет таким радостны. Но, как только это станет возможным, Блез с первой же почтовой каретой отправиться в путь.
Приняв это решение, мужчина почувствовал, как полегчало у него на душе, словно с его плеч свалился тяжелый груз, и ему сразу стало легче дышать. И он с удовольствием, полными лёгкими вдыхал свежий, морской воздух. Блез верил в свой успех. Конечно, было бы лучше после его возвращения в Париж сначала навестить продавца дома, который бретонец давно уже присмотрел - небольшой, но очень уютный особняк в Пасси, - и внести за него первый залог, чтобы ему было куда привести Эжени, если она, конечно, ответит ему взаимностью (ах, как сладко защемило у него в груди от этой мысли). Теперь же бретонцу оставалось только надеяться на то, что в эти дни, которые он вынужден провести в Бретани, Эжени не примет никаких судьбоносных решений, и он не опоздает со своими признаниями.
Наконец-то Эжени едет в Версаль, на рождественский бал, устраиваемый сами королём, и который она ждала с таким нетерпением более двух недель. Безусловно, шевалье дю Клерона задело бы то, узнай он, что девушка радуется не тому, что весь вечер ей предстоит провести в его обществе, а возможности увидеть Его Королевское Величество, мадам де Ментенон и прочих известных персон, о которых она столько слышала от шевалье и Виолетты. Но Эжени благоразумно промолчала об этом.
Так как на этом балу должны были присутствовать и супруги дю Клероны, то их сын решил, что будет лучше, если знакомство с их будущей невесткой случится раньше, и поэтому за несколько дней до бала Эжени была приглашена на обед в дом виконта дю Клерона. Родители молодого человека уже были достаточно наслышаны о новом увлечении их сына, поэтому во время званого обеда они проявили к девушке пристальное внимание. Однако после разговора с ней, они остались несколько разочарованными: туманное прошлое девушки вызывало у них недоумение. Мадемуазель де ла Прери никто не знал, как будто она возникла из небытия. И ей совершенно нечем было похвастаться: ни своими родителями, ни братьями, ни образованием. Но это не особенно расстроило супругов дю Клеронов: прекрасно зная ветреный характер своего сына, они были уверены, что в скором времени он охладеет к мадемуазель де ла Прери, ведь подобное случалось с ним уже не раз. Впрочем, если их сын всё же не передумает и пожелает жениться на мадемуазель де ла Прери, то возражать они не станут. Дю Клероны увидели, что эта девушка полна добродетели и, похоже, в ней вовсе нет корысти. А с тех пор, как в Версале поселилась мадам де Ментенон, эти качества были в почёте.
В этот вечер все подъезды к Версальскому дворцу были заполонены каретами. Вероятно, весь цвет французского общества был сейчас здесь. Кучеру дю Клеронов пришлось немало постараться, чтобы лошади смогли проложить путь к дворцу. Наконец, с большим трудом, лавируя между многочисленными экипажами, карете дю Клеронов удалось протиснуться поближе к Версальскому дворцу.
Опираясь на руку шевалье, Эжени вышла из экипажа. Однако до дворца ещё нужно было проделать путь пешком около тридцати туазов (подъехать ближе карете было уже невозможно). Но, несмотря на холод (девушке пришлось кутаться в меховую шаль, одолженную ей Виолеттой), Эжени была только рада этому, ведь ей удастся хорошенько рассмотреть Версальский дворец снаружи. Ещё как только они въехали в парк, девушка была поражена его огромными размерами, хотя, конечно, зимой нельзя было в полной мере оценить всё его великолепие. Однако даже такой, с голыми деревьями и пустыми клумбами, парк производил впечатление. Эжени видела его фонтаны, прекрасную архитектуру дворцов, и жалела, что ей не довелось побывать здесь раньше.
Поднявшись по ступеням дворца, шевалье дю Клерон протянул свою и своей спутницы карточки лакею, и тот, склонившись над длинным списком, принялся искать их фамилии. Найдя их, лакей одобрительно кивнул, а затем, повернувшись в зал, объявил:
- Господин шевалье дю Клерон и мадемуазель де ла Прери!
Впрочем, лакея никто не расслышал. Здесь, в этой огромной толпе и сутолоке никому ни до кого не было дела. И молодые люди сразу же растворились среди остальных. В зале творилось ещё большее столпотворение, и трудно было представить, что здесь возможно было танцевать. Однако все ждали появления короля.
Бальный зал также поразил Эжени: никогда она ещё не видела столько роскоши, столько позолоты и хрусталя. Однако от огромного количества зажжённых свечей и большого количества людей в зале было душно, веер мало помогал, и Эжени захотелось освежиться, поэтому она попросила шевалье принести ей шампанского. Рене дю Клерон с готовностью отправился выполнять просьбу девушки, сказав ей перед этим, что попутно попытается разыскать своих родителей, которые должны были уже здесь присутствовать.
Молодой человек вернулся только через четверть часа, когда Эжени начала уже беспокоиться, не потерял ли он её. Он вёл под руку свою мать, рядом с ними шёл виконт дю Клерон, а позади них - лакей с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским, и которые постоянно расхватывались. И девушка даже стала опасаться, что шампанское ей может и не достаться. Но сначала, следуя ритуалу, ей нужно поприветствовать супругов дю Клеронов, присев перед ними в реверансе. Виконт дю Клерон пожелал молодым людям провести хорошо время на этом балу, а затем сообщил, что вскоре должен появиться король, после чего начнётся благотворительный аукцион в пользу французской армии.
Ещё через четверть часа двери, из-за которых должен был появиться король, распахнулись. Все тут же засуетились, по залу пробежал шепоток, толпа начала расступаться, освобождая место для прохода монарха. А главный церемониймейстер громким, торжественным голосом объявил:
- Его Величество король!
Все мужчины тут же склонились в поклоне, а дамы присели в реверансе, в том числе и Эжени. Хотя на самом деле ей так хотелось поднять голову, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на его Величество. Но, увы, так как девушка стояла позади, она слышала только стук каблуков его туфлей по паркету, среди воцарившейся абсолютной тишины. Следом за ним шествовал кто-то ещё, вероятно, его морганатическая супруга мадам де Ментенон.
Когда король дошёл до трона, он обратился ко всем присутствующим с торжественной речью:
- Дамы и господа! Мы рады в этот день Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа принимать вас у себя во дворце. Мы желаем, чтобы особая почесть в этот день оказывалась доблестным французским офицерам, которые ещё совсем недавно сражались на восточном и южном фронтах ради Нашего внука Филиппа Испанского, чтобы он мог спокойно править доверенным ему испанским престолом. Эти храбрые воины получили ранения во время сражений, и Мы сочли нужным возблагодарить их за службу Нам и Филиппу Испанскому. Но война ещё не окончена, наша армия нуждается в финансах, поэтому сегодня состоится благотворительный аукцион в пользу французской армии, чтобы она могла быстрей одержать победу над неприятелем.
Раздались одобрительные аплодисменты.
- А теперь - танцы!
Скрипачи подняли свои смычки, флейтисты приняли сосредоточенный вид, и полилась музыка. Толпа начала расступаться ещё шире, чтобы освободить место для танцующих. И первой парой, которая должна была открыть бал, разумеется, были его Величество и мадам де Ментенон. Но Эжени напрасно приподнималась на цыпочки и вытягивала шею, чтобы наконец увидеть короля: высокие парики мужчин и "фонтажи" дам загораживали ей королевскую пару.
- Не беспокойтесь, мадемуазель Эжени, вы ещё сможете увидеть короля во время танцев и аукциона, - шепнул ей на ухо шевалье дю Клерон. - Его Величество больше не будет танцевать.
Наступил самый волнительный момент для девушки на этом балу - танцы. Их Эжени боялась больше всего. Несмотря на то, что все эти недели она старательно их разучивала, девушка не была уверена, что хорошо запомнила все фигуры и не собьётся в их исполнении, к тому же ей придётся танцевать перед взорами сотни глаз, в том числе и самого короля.
Однако неизбежное приближалось всё быстрей. Объявили менуэт, Эжени и Рене дю Клерон встали друг против друга. Волнение всё сильнее принялось овладевать девушкой, ведь это был её дебют, и ей казалось, что все присутствующие догадываются об этом и смотрят только на неё. Прозвучали вступительные аккорды, и началось построение первой фигуры. Чтобы не ошибиться, Эжени принялась мысленно отсчитывать такт, при этом забывая о музыке, поэтому все её движения были более схематичны, чем музыкальны. Где-то впереди маячила фигура короля, восседавшего на троне. Но разве сейчас девушке было до его Величества, когда она так боялась ошибиться.
Но наконец танец закончился, и Эжени смогла хотя бы на время перевести дух. Ведь впереди было ещё много танцев, которых невозможно было избежать. Когда девушка и её спутник отошли в сторону, шевалье спросил её с некоторым удивлением:
- Вы в первый раз на подобном балу?
- Это так заметно? - смутившись, спросила Эжени.
- Ничего страшного. Со временем вы приобретёте уверенность, - тут же приободрил её дю Клерон. - И чем больше вы будете танцевать, тем быстрей вы освоитесь. Следующий танец будет гавот, и я хочу его танцевать снова с вами.
Отказаться было невозможно. И во время гавота Эжени уже осмелилась несколько раз покоситься в сторону короля, который, в свою очередь, внимательно рассматривал танцующих. Она сумела разглядеть его прекрасный парчовый, искусно расшитый золотом камзол и красиво завитой чёрный парик. Но прямо посмотреть на Его Величество девушка всё же не решалась, хотя в те разы, когда она всё же осмелилась бросить мимолётный взгляд на короля, его лицо показалось ей приятным, несмотря на то, что Людовику Четырнадцатому шёл уже шестьдесят восьмой год.
Следующий танец Рене дю Клерон танцевал с какой-то графиней, фрейлиной мадам де Ментенон. Безусловно, Рене дю Клерону хотелось бы весь вечер танцевать только с мадемуазель де ла Прери, но этикет обязывал его уделять внимание и другим дамам, ведь здесь на балу столько его знакомых. И действительно, шевалье только и успевал со всеми раскланиваться. Но на самом деле Эжени ничуть не расстраивало это: она была только рада немного передохнуть. Однако надолго остаться одной всё же ей не удалось. Как только её кавалер отправился танцевать, девушка увидела одно уже очень хорошо ей знакомое лицо, пробиравшееся к ней сквозь толпу, - графа д'Арвэ де Ботура.
- Мадемуазель де ла Прери, наконец-то я нашёл вас! - воскликнул он, подойдя к Эжени, и тут же завладел её рукой, чтобы поцеловать.
- Очень рада видеть вас, господин граф, - искренне обрадовалась ему девушка: ей действительно было приятно видеть его среди огромной толпы незнакомых ей людей.
- Я видел ваше имя в списке приглашённых и решил во что бы то ни стало отыскать вас. Хотя, надо признаться, сделать это среди столь огромного количества людей мне было нелегко. Однако я увидел вас во время танца с вашим кавалером - шевалье дю Клероном. - Здесь граф лукаво улыбнулся и сказал: - О вас судачит весь Париж. Правда, мнения о вас разделились. Но я, чтобы про вас не услышал, всегда буду думать о вас хорошо, ведь никто не может похвастаться тем, что является вашим другом. Я надеюсь, что после бала мнение о вас изменится в лучшую сторону. Тем более после того, как все увидят, что я оказываю вам знаки внимания. Поверьте мне, это не останется не замеченным. И все вскоре позабудут о вашей прогулке в Люксембургском саду.
- В Люксембургском саду? - переспросила Эжени.
- Ну да. Ведь вы же совершали конную прогулку в Люксембургском саду вместе с шевалье дю Клероном недели этак три назад, куда он нарочно привёл вас, чтобы показать вас всем?
- Нарочно привёл?
- Да, - пожал плечами д'Арвэ. - Так делают все молодые люди, когда хотят похвастаться своими невестами или новыми любовницами. Они ведут их в Люксембургский сад. Только не вздумайте сердиться за это на шевалье. Дю Клерон такой же молодой человек, как и все остальные. Надеюсь, у вас не было иллюзий насчёт него, что он какой-то особенный.
Новость о том, что дю Клерон отправился с ней в Люксембургский сад ради того, чтобы выставить её на показ, была неприятной для Эжени: ей не хотелось, чтобы ею хвастались, как хвастаются породистой лошадью. Но она решила всё же не подавать вида, что это её задело.
- Но откуда вы знаете про прогулку? Вы были там? - спросила девушка. - Я вас не видела.
- Мне не надо быть в том или ином месте, чтобы знать, что происходит в Париже. Достаточно, чтобы в этом месте была герцогиня Пфальцская, первая сплетница королевства, которая потом расскажет всё графине N, а та, в свою очередь, маркизу NN, а тот - мне. Вот таким образом я узнаю все новости.
- И что же обо мне говорят?
- Вы действительно хотите знать? Впрочем, наверно, это и к лучшему - это даст вам возможность исправить свои ошибки. Герцогиня Пфальцская, конечно, остра на язык, но и в необъективности её обвинить нельзя. Приговор таков: она вас нашла довольно милой, вы прекрасно держитесь в седле, но, простите, слезаете вы с лошади, как лихой кавалерист. Вам не хватает изящности и в вас нет совершенно никакого кокетства. Благо, что дю Клерон так увлечён вами, что ничего этого не замечает.
Эжени смутилась. Уж если кому-то показалось, что она похожа на кавалериста, то что же они могли подумать, увидев её танцующей, если она сама о себе была невысокого мнения? Настроение у девушки тут же упало. И ей вдруг захотелось в миг исчезнуть, раствориться, чтобы больше никто не смог её увидеть.
- Только не вздумайте убегать с бала, - сказал граф д'Арвэ, словно прочитав мысли девушки, и на всякий случай взял её за руку, как будто она и в правду собиралась уходить. - Вы должны остаться, хотя бы для того, чтобы учиться держать себя в обществе, привыкать к нему. Если вы, конечно, собираетесь претендовать на внимание такого мужчины, как дю Клерон. Но иначе, зачем вы явились на этот бал? Я понимаю, что сейчас вам нелегко, вам кажется, что все подмечают любые ваши огрехи. Но кто сказал, что ваш путь в высший свет будет устлан розами? К тому же, мадемуазель, я хочу, чтобы вы станцевали со мной танец.
- Танец? - испуганно спросила Эжени. - Но я плохо танцую, господин граф, вы же видели, - и она умоляюще посмотрела на мужчину.
- У вас просто был плохой партнёр, мадемуазель. Когда дю Клерон танцует, он думает только о себе, о том, как он выглядит, как он смотрится, насколько он изящен, делая то или иное па. Со мной же вы почувствуете себя королевой. Доверьтесь мне. Мы будем танцевать с вами гавот. Прошу вас, подарите мне его, вы ведь знаете, как по-особенному я к вам отношусь.
- Хорошо, господин граф, - согласилась Эжени, ведь господину д'Арвэ она отказать не могла.
- Кроме того, - продолжил мужчина, - вы должны остаться на балу ещё по одной причине: у меня есть кое-что сообщить вам.
- Что же?
- Это касается вашего брата и шевалье де Бонривьера. Вы ведь просили меня узнать о них.
- Вам удалось что-то узнать? - глаза Эжени тут же вспыхнули радостным огоньком. - О, умоляю вас, господин граф, расскажите мне всё сейчас!
- Только после танца, мадемуазель, только после танца. А вот и ваш ухажёр, - сказал мужчина, выпуская руку девушки из своей. - Пора мне удалиться, потому что, если я пробуду подле вас хоть немного более, боюсь, что дю Клерон вызовет меня на дуэль, чтобы избавиться от соперника. Его взгляд и так пылает негодованием.
И, раскланявшись с подошедшем к ним молодым человеком, господин д'Арвэ отошёл.
- О чём вы так долго беседовали с графом? Я следил за вами во время всего танца, он просто не отходил от вас, - высказал своё недовольство шевалье.
- Он рассказывал мне сплетни.
- Сплетни? - удивился молодой человек. - Не думал, что графу это интересно.
- К тому же он пригласил меня на танец, - добавила Эжени.
- На какой танец?
- Гавот.
- Но он будет после контрданса. А я рассчитывал, что вы станцуете его с моим отцом.
- Простите, шевалье, но я уже дала обещание графу д'Арвэ, и вы сами понимаете, что такому человеку, как он, я не могу отказать.
- Мне не нравится, что этот граф-прохвост всё время вертится подле вас, - нахмурился молодой человек. - Признайтесь, он ухаживает за вами?
- Как вы можете так говорить, шевалье? Я думаю, что вам прекрасно известно, что господин д'Арвэ женат.
- Почему же в таком случае, он всегда является на балы без мадам д'Арвэ?
- Ах, шевалье, уверяю вас, ваша ревность совершенно напрасна. Граф д'Арвэ просто пригласил меня всего на один танец. Это не более, как вежливость с его стороны. Вы ведь тоже танцуете с другими дамами. Но, если вы пожелаете, я готова дать вам обещание, что больше ни с одним мужчиной я не буду танцевать на этом балу, кроме, разумеется, уже обещанного мной танца графу.
Здесь наконец-то шевалье осознал, что, вероятно, он слишком погорячился, и примирительно сказал уже гораздо более мягким тоном:
- Я, конечно же, не могу вам запрещать танцевать.
Когда объявили гавот, граф д'Арвэ тут же вновь предстал перед Эжени. Он вывел девушку к центру зала и, прежде чем заиграла музыка, сказал ей вполголоса:
- Забудьте о тех па, которые вы так тщательно заучивали. Слушайте музыку и следуйте за ней. В танце гораздо важнее попадать в такт, чем схематично повторять заученные движения, то опаздывая, то с опережением. И смотрите всё время на меня.
Когда наконец прозвучали первые аккорды, граф с таким изяществом и почтением поклонился Эжени, словно она и впрямь была королевой. Далее во время танца он нежно брал её за руку и вёл её, словно она действительно заслуживала всяческого почтения, при этом всё время улыбаясь и не спуская с девушки глаз. Эжени раскрепостилась и забыла, что вокруг неё танцует ещё с два десятка пар. И она действительно получала от танца удовольствие. Когда же гавот закончился, граф спросил девушку:
- Я надеюсь, что теперь вы не жалеете о том, что согласились танцевать со мной?
- Вовсе, нет, господин граф. Напротив, я получила огромное удовольствие. Вы прекрасный партнёр. Благодарю вас.
- Пусть это послужит уроком самовлюблённому дю Клерону, как надо обращаться с девушками во время танца. Теперь я могу со спокойной душой вернуть вас ему обратно.
- Но вы же обещали рассказать мне о моих братьях, - напомнила Эжени.
- Да, конечно, я не забыл. У меня для вас прекрасные известия, мадемуазель, - улыбаясь, сказал д'Арвэ. - То, что вы говорили мне о шевалье де ла Прери, подтвердилось, он действительно числится в королевских войсках и ещё совсем недавно воевал на восточном фронте у границ с Баварией. Но в одном из сражений пару месяцев назад ваш брат получил ранение в ногу. О, не беспокойтесь, ранение, кажется, было не очень опасным. Нога его уже достаточно зажила, и он даже может ходить. - Тут мужчина сделал паузу и, вновь взяв руки девушки в свои, продолжил: - Мадемуазель, как вы знаете, этот рождественский бал дан во славу офицеров, отстаивающих интересы внука нашего короля - Филиппа в борьбе за испанский престол. Некоторые из этих офицеров приглашены на этот бал, в их числе и шевалье де ла Прери - я видел его имя в списках приглашённых.
- Как! Бернар здесь, на балу! - воскликнула поражённая Эжени и тут же принялась скользить взглядом по окружавшей их толпе в поисках знакомого лица.
Как же так случилось, что она до сих пор не встретилась с Бернаром? Неужели её брат за эти годы изменился настолько, что она не может узнать его.
- Обещаю, что я отыщу вашего брата, - тут же успокоил её граф д'Арвэ, сжав руку девушки. - Мне известно, что он пришёл вместе с другими офицерами. К тому же он всё ещё прихрамывает и ходит, опираясь на трость. В толпе я приметил одного такого молодого человека, и мне даже показалось, что между вами есть что-то схожее во внешности.
- О, благодарю вас, господин граф! - признательно воскликнула Эжени. - Прошу вас, найдите его как можно скорее.
- Но это ещё не всё, мадемуазель. Шевалье де Бонривьер тоже здесь.
- Как, и Шарль тоже тут?!
- Вероятно, молодые люди пришли вместе. Как только мне удастся отыскать вашего брата и шевалье де Бонривьера, я тут же сообщу вам об этом. А сейчас вам лучше вернуться к дю Клерону, пока он не испепелил меня своими горящими огнём глазами.
На этот раз, несмотря на то, что шевалье дю Клерон выглядел мрачнее тучи, он решил ничего не спрашивать у девушки, хотя и ломал голову, что же такого сказал ей граф, что она просто засияла от счастья. Но Эжени, окрылённой новостями господина д'Арвэ, было не до разбора эмоций и чувств её поклонника. Как только она вернулась к шевалье, то, не в силах держать сообщённые ей новости в себе, тут же решила поделиться ими с дю Клероном:
- Ах, шевалье, господин граф мне сообщил замечательную новость. Оказывается мой брат Бернар и Шарль, сын мачехи, находятся здесь, на этом балу. И я наконец-то вновь смогу увидеть их после стольких лет разлуки. Господин д'Арвэ обещал найти их.
- Я рад за вас. Мне будет приятно познакомиться с вашим братом и шевалье, - больше из вежливости, чем от искреннего чувства, произнёс Рене дю Клерон.
Он всё ещё ревновал Эжени к графу д'Арвэ, и ему было неприятно, что тому удаётся радовать девушку больше, чем на то способен он сам.
Но тем временем вновь послышался голос церемониймейстера:
- Дамы и господа, прервём на некоторое время наши танцы, которые, несомненно, доставляют вам огромное удовольствие. Но настало время благотворительного аукциона, который, напомню вам ещё раз, проводится в пользу французской армии и раненых солдат и офицеров, нуждающихся в лечении. Поэтому призываю всех вас проявить свою щедрость. Первый лот проведёт Его Величество король.
Все тут же одобрительно зашептались и ринулись к столику, на котором были разложены предметы, участвующие в лотах.
- Нам нужно подойти поближе, если вы хотите рассмотреть короля, - сказал дю Клерон Эжени.
Девушка одобрительно кивнула, и они стали протискиваться к месту проведения аукциона. С большим трудом и постоянно извиняясь, им удалось довольно близко подойти к тому месту, где стоял король, и Эжени наконец-то смогла рассмотреть его. Его Величество оказался очень невысокого роста, ему мало помогали высоченные каблуки и пышный парик - всё равно монарх казался ниже всех остальных. Девушка теперь могла ясно рассмотреть лицо короля, его длинноватый нос, который совсем не портил его внешности, а лишь придавал ей величественности, его карие глаза, узкие, плотно сжатые губы. Эжени слышала, что в молодости Людовик Четырнадцатый был очень хорош собой. Сейчас же, безусловно, время отложило на нём свой отпечаток. Однако, несмотря на малый рост короля, его фигура всё же казалась величественной, это был настоящий властитель, уверенно державший бразды правления государством в своих руках.
- Итак, дамы и господа, просим вашего внимания, - обратился к залу король. - Первый лот - это серебряная с позолотой статуэтка, изображающая богиню Венеру, обнимающую Амура, из нашей личной коллекции. Первоначальная цена - два экю. Кто даст больше?
И тут началось нечто невообразимое. Сотни рук взметнулись вверх и наперебой начали называться цены, одна выше другой. Поэтому совсем скоро первоначальная цена статуэтки взлетела в несколько раз. Казалось, каждый мужчина и некоторые состоятельные независимые дамы, желают приобрести эту статуэтку, сколько бы она не стоила. Ведь выигравший получит её из рук самого короля. Однако, когда цена за статуэтку взлетела до заоблачных высот, многим пришлось отступить, так как не всем она была по карману. Дю Клерон тоже несколько раз выкрикивал свою цену, однако и ему пришлось отступить. Теперь стоимость статуэтки дошла до двадцати экю. И осталось только двое желающих приобрести её за большую цену.
- Двадцать экю, - произнёс король, повторив цену, названную маркизом де Курбоном.
Соперник маркиза на мгновенье задумался, не решаясь назвать более крупную цену, она и так была слишком высока, однако поймав насмешливый взгляд де Курбона, выдавил из себя с неохотой:
- Двадцать одно экю.
Маркиз тут же выкрикнул:
- Двадцать два экю! - давая понять, что, какую бы цену не назвал граф де Коттен, последнее слово всё равно останется за ним, за де Курбоном.
Это была борьба двух старых непримиримых соперников, это было соперничество в богатстве, и никто не хотел уступать друг другу. Понятное дело, что никому из них сама статуэтка не была нужна.
Но на этот раз молчание де Коттена затянулось на большее время. Он зло сверкал глазами, бросая ненавистные взгляды на де Курбона. Однако маркиз понимал, что для де Коттена цена за статуэтку была и так запредельна и он вот-вот должен сдаться, поэтому он продолжал надменно ухмыляться. Весь зал затих, все взгляды были устремлены на де Коттена в ожидании его последнего слова. И наконец он поднял руки вверх, давая понять, что уступает. По залу прокатился всеобщий вздох разочарования, а де Курбон победно улыбался.
Однако король по правилам ещё три раз выкрикнул последнюю названную цену в ожидании, что, может, кто-нибудь ещё вступит в борьбу, но все молчали. Его Величество наконец стукнул молоточком по столу и объявил, что статуэтка достаётся маркизу де Курбону.
- Поздравляем вас, маркиз, и благодарим. И Мы надеемся, что все последуют примеру графа де Коттена и вашему, - добавил король.
Затем он отошёл от стола и, улыбаясь, направился к мадам де Ментенон. На место короля заступил другой человек.
- Мадемуазель Эжени, - обратился к девушке дю Клерон, - прошу вас, выберите на аукционном столике то, что вам понравится, и я куплю это вам.
Эжени взглянула на столик. На нём лежала масса безделиц: веера, табакерки, шкатулки, канделябры, серебряные подносы, часы и прочее. Ничего этого девушке не было нужно, однако для того, чтобы сделать взнос для армии, она, поразмыслив немного, выбрала небольшую, искусно расписанную под китайский фарфор вазу. После ухода короля торги стали менее оживлёнными, большинством теперь руководило чувство долга, а не желание действительно приобрести что-либо. И только когда на лот были выставлены карманные часы, обсыпанные крошкой из топазов, зал немного оживился. Дю Клерон купил Эжени вазу за не очень высокую цену, так как желающих заполучить её оказалось мало, и шевалье почти не пришлось торговаться.
Бал подходил к своему завершению, и Эжени всё чаще стала оглядываться в поисках графа д'Арвэ, не понимая, куда он запропастился. Шевалье спросил у девушки: станцует ли она с ним ещё один танец. Но Эжени отказалась, сославшись на то, что ждёт вестей от графа д'Арвэ, который обещал найти ей её брата и Шарля. Шевалье поджал недовольно губы, однако он понимал и видел по взволнованному состоянию мадемуазель де ла Прери, что сейчас встреча с братом для неё намного важней. И поэтому он остался рядом с ней, терпеливо поджидая появление вельможи. Но вот наконец Эжени увидела, как сквозь толпу к ней пробирается господин д'Арвэ, а следом за ним, прихрамывая и опираясь на трость, шёл молодой человек. И это не мог быть никто иной, как её брат Бернар - девушка узнала его в одно мгновение. Молодой человек почти не изменился за те годы, что они не виделись, он только вырос и возмужал. Эжени следила за ним, не спуская с него глаз, совершенно позабыв, что она находится на балу, а рядом с нею - шевалье дю Клерон. Девушка думала только об одном: как отреагирует её брат, узнав, что его сестра не умерла, что она жива.
- Вот, шевалье, та самая особа, с которой я хотел вас познакомить, - произнёс граф д'Арвэ, подведя Бернара к девушке.
А сам он отступил назад, улыбаясь и заранее предвкушая радостную встречу сестры и брата, не видевших друг друга много лет. Конечно, будут объятья и слёзы счастья, и не стоило им мешать.
Эжени ещё несколько мгновений стояла молча и смотрела на Бернара, надеясь, что брат сам её узнает, так как девушка, от переполнявшего её волнения, не способна была произнести и слова. Молодой человек, сначала заинтригованный графом, который сказал ему, что некая особа желает его видеть, начал терять терпение, так как все молчали, и он вопрошающе оглянулся на вельможу, надеясь, что тот наконец представит ему незнакомку. Но тут Эжени решилась:
- Бернар, это я, Эжени, твоя сестра. Ты не узнаёшь меня?
Тут молодой человек вздрогнул, его глаза изумлённо округлились, словно он увидел перед собой приведение. А затем его брови нахмурились, взгляд потемнел, и он принялся внимательно рассматривать стоявшую перед ним девушку. И постепенно его лицо стало превращаться в страшную маску. Затем Бернар вновь обернулся к д'Арвэ и недоумённо спросил его:
- Господин граф, кто это особа?
- Это ваша сестра, шевалье, мадемуазель Эжени де ла Прери.
- Моей сестры давно уже нет в живых, вот уже как восемь лет, - возразил Бернар.
- Нет, Бернар, я жива. Я не умерла, - тут же горячо заговорила девушка. - Ну неужели ты не узнаёшь меня? - вопрошала она с отчаянием.
Но, казалось, молодой человек отказывался верить своим глазам. Ещё некоторое время он рассматривал Эжени, а затем произнёс жёстким тоном:
- У меня нет сестры, она умерла.
И развернувшись, он собрался было уходить. Но Эжени бросилась за ним следом и, крепко вцепившись ему в руку, остановила его и принялась лихорадочно объяснять:
- Я не умерла, Бернар. Выслушай меня, прошу. В тот день, как ты наверняка помнишь, была гроза. Моя лошадь испугалась и понесла, и я никак не могла остановить её. В конце концов Муетта унесла меня так далеко, что я не смогла найти дорогу домой и заблудилась. Меня приютил в своём доме один очень хороший человек. Промокнув под дождём, я заболела и поэтому не могла сразу вернуться домой. Но когда я выздоровела, то поняла, что не хочу возвращаться назад, к мачехе, не хочу видеть снова этого противного де Соммевиля, за которого меня хотели выдать замуж. И я решила остаться у того человека.
- Но почему ты нам не дала знать о том, что ты жива? - спросил Бернар.
Эжени на мгновенье обрадовалась, что брат наконец признал её, и, более ободрённая, продолжила:
- Прошу тебя, Бернар, пойми, я настолько боялась мачехи, что одна только мысль вновь увидеть её внушала мне ужас. Я была уверена, что отец настоит на том, чтобы я вернулась домой.
- Но ты подумала о нас, обо мне, о Шарле, об отце? Ты знаешь, что мы пережили в те дни, когда ты бесследно исчезла?! - гневался Бернар.
- Я всё время о вас думала, каждый день. Мне очень вас не хватало. Но я посчитала, что так будет лучше.
- И где же ты была всё это время?
- Сначала я жила в доме того человека, что приютил меня, господина Вире. Но после его смерти два года назад я перебралась в Париж и сейчас живу у своей подруги, мадам де Монтуар.
- Вот как! А ты представляешь, что пережил отец в те дни, в те месяцы после того, как ты пропала? Твоё исчезновение окончательно сломило его, он снова запил, беспробудно. И теперь он настолько болен, что один только Бог знает, сколько ему ещё осталось.
- Я обязательно навещу его, как только смогу.
- Зачем? Он вряд ли выдержит ещё одно потрясение. Его сердце слишком слабо.
- Я виновата, Бернар. Но прошу, прости, меня, пожалуйста, прости, - взмолилась Эжени, и по её щекам потекли слёзы.
Девушка никак не ожидала, что некогда любящий её брат, будет с ней так суров и отвернётся от неё.
- У тебя было восемь лет, Эжени, чтобы сообщить нам о том, что ты жива, что с тобой ничего не случилось. Восемь! Но ты этого не сделала. А теперь ты возрождаешься из пепла, как ни в чём не бывало, и называешь себя моей сестрой! У меня нет сестры. Знать тебя не хочу.
И, резко развернувшись, Бернар заковылял прочь. Эжени осталась стоять на месте словно громом поражённая и полная отчаяния оттого, что сделать она больше ничего не может, кроме как смотреть вслед удалявшейся от неё фигуры брата. Затем девушка обернулась к дю Клерону и графу д'Арвэ, словно призывая их помочь ей образумить Бернара, но те, сами ошарашенные только что увиденной сценой, лишь с сочувствием смотрели на неё. Наконец шевалье подошёл к девушке и дружественно взял её за локоть.
- Я не знал, что вы не виделись с братом так долго. Почему вы мне не сказали? - мягко спросил шевалье.
Но Эжени была не в состоянии объяснять что-либо, да она и не слышала шевалье. Она продолжала смотреть вслед своему брату.
- Мадемуазель, думаю, вам не стоит расстраиваться. Я уверен, что в скором времени ваш брат одумается, простит вас и вы помиритесь, - пытался поддержать её дю Клерон.
Тем временем девушка, следившая за Бернаром, увидела, как к нему подошёл какой-то молодой человек в каштанового цвета парике и в сопровождении молоденькой девушки, худенькой шатенки, и тот молодой человек о чём-то спросил его. Бернар принялся отвечать ему, эмоционально размахивая свободной рукой, не опиравшейся на трость, и, в конце концов, он обернулся, и указал в сторону своей сестры. Молодой человек и девушка проследили за рукой Бернара, и Эжени видела, что их лица были полны изумления. Тем временем Бернар продолжал свою гневную речь, а затем, махнув рукой, направился к дверям. Но тут его собеседник схватил его за руку, пытаясь удержать его, как до этого пыталась Эжени. Но Бернар был непреклонен, он высвободил свою руку и продолжил идти к дверям. Молодой человек в каштановом парике и его спутница, оставив Бернара, растерянно переглянулись между собой, а затем вновь устремили свои взгляды на Эжени, внимательно её рассматривая. Наконец молодой человек что-то сказал своей спутнице и они направились к мадемуазель де ла Прери.
Эжени давно догадалась, что молодой человек, разговоривший с её братом, был никем иным, как Шарлем. Поэтому она стояла, затаив дыхание, не зная, после нерадостной встречи с Бернаром, чего ей ожидать. Внутренне она сжалась, готовясь к новым нападкам. И, чем ближе Шарль подходил к ней, тем всё более изумлённым становилось выражение его лица, казалось, что он не верил в то, что видел своими собственными глазами.
- Эжени, это действительно ты? - спросил он, подойдя к девушке и внимательно рассматривая каждую черточку её лица.
- Да, это я, Шарль, - робко ответила Эжени.
Ещё какое-то время молодой человек рассматривал девушку, наверное, для того, чтобы сомнения окончательно покинули его. А затем проговорил наконец:
- Я рад, я очень рад, что ты жива. Мы ведь все думали, что ты...
И тут Шарль раскинул руки, чтобы обнять девушку. И Эжени просто упала в его объятья. Шарль крепко сжал её, и девушка, от переполнявших её чувств, не смогла удержаться от слёз. Это были слёзы и радости от встречи, и одновременно горечи оттого, что сегодня она не смогла точно также обнять и Бернара.
Наконец, когда первая волна эмоций прошла, Шарль взял в руки лицо девушки и принялся вновь внимательно его рассматривать.
- Как ты изменилась, - сказал он. - Какой ты стала красавицей. Но я всё равно узнаю свою дорогую Эжени. Мне Бернар всё рассказал, но мне так о многом хочется спросить тебя.
- Я тебе обо всём расскажу, обещаю. Только вот Бернар не очень обрадовался, увидев меня, - печально произнесла девушка.
- Я знаю, но ты прости его. Просто, для него это оказалось такой неожиданностью... Я уверен, что вскоре он переменится к тебе, когда осознает, что вновь обрёл свою любимую сестру. Он не сможет долго на тебя злиться. Ты должна постараться его понять. У него сейчас не лучшие времена. Он получил тяжёлое ранение на войне. Рана долгое время плохо заживала. Правда, сейчас он уже идёт на поправку. Ещё он пережил предательство одного своего сослуживца. Поэтому он немного зол на весь мир. Но я уверен, что вскоре он придёт в себя и вы помиритесь.
- Я тоже виновата перед ним и перед всеми вами, - сказала Эжени. - Мне нужно было сказать вам тогда, что я жива. Я поступила эгоистично, подумав только о себе. Но я так боялась...
- Ах, Эжени, тебе не стоит оправдываться. Я уверен, что если ты так поступила, значит, по-другому и не могла. Не думай сейчас об этом. Я счастлив оттого, что ты оказалась жива. И я уверен, что Бернар в скором времени простит тебя. Я обязательно поговорю с ним.
- Спасибо тебе, Шарль, - признательно произнесла Эжени, и она вновь почувствовала себя двенадцатилетней девочкой, находящейся под опекой своего сводного брата. - Ты всегда был моим лучшим другом.
- Ты можешь рассчитывать на мою поддержку и впредь. Но сейчас, Эжени, прости. Увы, мы вынуждены будем на некоторое время расстаться с тобой. Бал заканчивается, и я должен отвезти домой свою спутницу. Сейчас я вас познакомлю, - и, обернувшись, Шарль взглядом призвал к себе девушку, которая всё это время стояла в стороне, однако взгляд которой был полон любопытства. И поэтому, как только Шарль посмотрел на неё, она тут же подошла. - Эжени, позволь тебе представить, мадемуазель Камий де ла Сурс. Камий, это сестра Бернара, Эжени де ла Прери.
Две девушки раскланялись друг с другом. И Камий, искренне улыбаясь, сказала Эжени:
- Мне очень приятно познакомиться с вами. Шарль рассказывал мне о вас.
- Правда? - растерянно спросила девушка.
Тут Шарль перевёл свой взгляд на молодого человека, который всё это время стоял подле Эжени, за её спиной, и несомненно был знаком с сестрой Бернара. И только тут девушка вспомнила, что она пришла на этот бал не одна и извиняюще оглянулась на дю Клерона, который уже давно тяжело вздыхал оттого, что столько времени не является объектом чьего-либо внимания, о нём просто забыли. К тому же ему было досадно, что объятья Эжени и Шарля, которые всё же не являлись кровными родственниками, хоть они и росли вместе, были слишком эмоциональными и тесными.
- Ох, простите меня, шевалье, - извиняюще проговорила Эжени (и недовольный взгляд молодого человека тут же, как только на него обратили внимание, приобрел привычную доброжелательность), - я о вас совсем позабыла. Шарль, это шевалье Рене дю Клерон. Шевалье, это шевалье Шарль де Бонривьер.
Настала пора молодых людей раскланиваться друг с другом.
- Я очень рад познакомиться наконец с родными мадемуазель Эжени, которых она так любит, - сказал дю Клерон.
Шарль тут же смекнул, какие отношения связывают сестру Бернара и шевалье, и одобрительно улыбнулся: ведь кто не знает дю Клеронов, одну из самых богатых семей Парижа. За Эжени можно было только порадоваться, что столь блестящий дворянин благосклонен к ней.
- Эжени, - снова обратился к девушке Шарль. - Мне, конечно же, очень хотелось бы увидеть тебя вновь, и в самое ближайшее время, для того, чтобы ты рассказала о себе, как ты жила всё это время без нас. Поэтому обещай, что в ближайшие дни ты обязательно приедешь ко мне. Я снимаю квартиру на улице Тампль в доме де Сен-Пьеров. Я буду тебя ждать.
- Я обязательно приеду, Шарль, - пообещала девушка.
- Сейчас я вынужден с тобой расстаться, хотя, видит бог, как мне не хочется этого делать. Но я должен проводить мадемуазель де ла Сурс.
- Конечно же, Шарль.
Когда шевалье де Бонривьер и его спутница мадемуазель де ла Сурс ушли, Эжени выразила желание тоже покинуть бал: ей было больше нечего здесь делать. Она распрощалась с графом д'Арвэ, который, стоя всё это время в сторонке, с любопытством наблюдал за встречей девушки то с одним братом, то с другим; затем шевалье и Эжени попрощались с родителями дю Клерона, сказав им, что мадемуазель де ла Прери устала и поэтому они решили уехать с бала до его окончания.
По дороге домой в карете девушка рассказала вкратце шевалье дю Клерону, почему вышло так, что она не видела брата и Шарля столько лет. И почти после каждой фразы Эжени повторяла одно и тоже: "О, я так счастлива! Так счастлива!" То, полностью находясь во власти эмоций, постигших её на балу, девушка вдруг замолкала, так как заново переживала моменты встречи с Бернаром и Шарлем. Когда она думала о своём родном брате, лицо её становилось печальным, когда о Шарле - радостным. И порой Эжени совершенно забывала о том, что рядом с ней находится шевалье дю Клерон, ей казалось, что она всё ещё на балу. Несчастный молодой человек давно уже понял, что в этот вечер Эжени было совсем не до него, хотя, конечно же, первоначально он рассчитывал совсем на другое. Неожиданная встреча мадемуазель де ла Прери с её братьями обрушила все его надежды. Шевалье пытался напомнить о себе девушке, демонстрируя ей свою поддержку, но по сути дела повторяя слова Шарля, но Эжени вяло реагировала на это. И вскоре он понял, что лучше ему совсем замолчать. У дома де Монтуаров они расстались.
Эжени словно на крыльях взлетела по лестнице на второй этаж дома. Ах, как хотелось ей сейчас рассказать обо всём Виолетте (подруга наверняка обрадуется её встрече с братьями) и поделиться с нею своими эмоциями. Но был уже поздний вечер, и молодая мама наверняка давно уже спала. Эжени сможет подождать до завтрашнего утра, но как ей пережить эту ночь, ведь сама она навряд ли сможет уснуть сегодня.