Так случилось, что нас оказалось пятеро. Неожиданно, правда? Самое естественное число для наиболее стабильной конфигурации - как факт природы - но даже оно не спасло нашего спокойствия. В благородном цивилизованном обществе было принято играть во все эти многомудрые игры с извечной приобщённостью - и мы здесь не стали исключением. Как потомки бесчисленных прародителей созданий сего уровня Бытия, мы, не от хорошей, однако же, жизни, решили примкнуть к сообществу обретения самих себя - и уже прошли довольно-таки немаленький путь до того, чтобы зваться, если и не явными и открытыми адептами, то, по крайней мере, предвосхитителями многомерности.
А что ещё становится для любого культиста самым сладостным моментом его жизни, как не метафорическое окукливание, когда из тонких и цепких струн души вылазит наружу имаго чужого, а точнее, всего того чуждого, что и так ежесекундно пробирает нас своими незримыми ветрами, способность узреть которые может дойти до восприятия как путём долгих многолетних тренировок, так и абсолютно моментально. Да, да, я не шучу: моментальные прозрения на Востоке практиковали и в Древности, так почему бы нам не попробовать практиковать их все прямо здесь и вот прямо сейчас? Ежемигно. Ежесекундно. Ежеобразно. И вообще - в любой доступной форме «еже».
Никто не ведает, как выстроились линии существования для того, чтобы в одной точке пространства и времени сумели пересечься личности столь разнообразные по своему изначальному происхождению - но именно общность нашего сходства в плане устремления к отсутствию каталогов и категорий стало тем самым ядерным чемоданчиком, запустившим цепную реакцию, столкнувшую нас всех в пучину культовой инициации.
Думаю, для начала неплохо было бы представиться. Зовут меня Рудрих, и более обо мне ничего неизвестно, а то, что известно - не столь уж и важно. Действительно, кому может быть какое дело до стороннего наблюдателя, чья задача не сколько изменить мир, сколько понять его? Конгломерат единого кластера Наблюдателей - структура гибкая настолько, насколько хватает фантазии её реализовать, поэтому мы не вмешиваемся в уже созданное до нас абстрактными силами и проявлениями человеческой воли. Эти структуры постепенно сами достигнут необходимой им эволюционной точки развития, да и к чему ворошить дела прошлых лет, стараться перестроить статическое былое, тратить нервы и энергию на смещения пространств из прошлого в будущее, если наиболее конструктивной целью было бы создавать всё более совершенные и сложные формы картин проекций, не забывая о населённости старых, ведь всегда и везде найдутся те консервативные существа, чьим оптимальным способом жизни будет принятое ими решение оставаться в прошлом - в одной из некогда созданных нами плоскостей набора свойств и законов для игры в жизнь.
Мы все впятером находились в убежище Познания, откуда и должен был начаться наш совместный путь в бесконечность, но при этом - у каждого свой. Думаю, идейно верным будет замолвить словцо о тех моих «коллегах по культу», с кем мне довелось пройти столь древний обряд. В убежище в тот день пришли Ниомия и Тиханна Сай, Арчибальд I Семиланцеат и Кэп Энерджи. За несколько минут до начала обряда в отсек убежища Познания постучался самый древний и самый высший из хранителей жреческого ритуала восприятия. Он был столь стар, что, казалось, его кожа серебрится жидким светом звёздной пыли, из которой он целиком и состоит. В проекции мира идей он был, вероятно, предвестником рождения Земли во Вселенной и последующего зарождения жизни на нашей планете, и поэтому хмуро смотрел на всех нас из-под своих толстенных очков. Даже в имени его, похожем на чьё-то хриплое карканье, сохранился слабый отблеск дремучей изначальности - Олгл.
Ниомия подготовила нас к встрече ветхого напарника-наставника: «Готовьтесь, сейчас к нам придёт Олгл!» Мы расселись по углам убежища и приготовились слушать долгую и длинную напутственную речь, однако она оказалась недолгой и недлинной: «Поздравляю! У вас всех остался лишь микроскопический шажок до понимания. Понимания своей природы, понимания природы других людей, окружающего мира и отрезка времени всей предыдущей прожитой жизни: откуда вы ушли и куда пришли, а также в каком направлении движетесь, скопом ли иль порознь. Так хочу вам пожелать, чтобы в том ничем не сдерживаемом урагане, который сполна откроется сегодня вам, каждый увидел бы, как в зеркале, отражение друг друга.
Что будет потом? Зависит это только от вас одних: после раскрытия восприятия границ уже нет и ничто не в силах сдерживать ваше сияние чистого разума, поэтому выбирайте тщательно и тщательно же вбирайте, а выбрав и вобрав одно направление из бесконечного их числа, встаньте - и идите же к этому направлению легко и непринуждённо, не задумываясь вовсе о дальнейших действиях, вопросах и проблемах. Одно лишь вас попрошу соблюсти наиболее тщательным образом: ни за что - вы слышите меня - ни за что не покидайте убежища!» Сказав эти слова, наставник Олгл встал и, не дожидаясь ответа, оставил нас наедине с собственными рассудками, радикулитно покряхтывая при выходе из комнаты, хотя казалось, что ещё совсем чуть-чуть, и он выйдет не из комнаты, а из тела.
Когда мы начали обряд единения разумов, то тотчас же стало ясно, что получающийся цельный разум пяти работает в пять раз эффективнее разума каждого из нас: стали заметны те вещи, до которых, казалось, у людей неинициированных нет доступа: воздух словно бы наполнился живой и текучей энергией янтарного цвета, мерцавшей малейшими вспыхивающими то там, то сям искорками пылинок, поэтому складывалось впечатление, будто некто незримый развеял в воздухе золотой песок, лёгкий, как дым, или же мы все просто плаваем внутри колышущегося супового бульона. И тут вдруг махом снизошло понимание, что истинный храм обители - это именно там, где ты есть. Высокие сводчатые стены полки серванта в убежище вдохновенно уходили ввысь на десятки метров, пропуская через себя величественную сводчатую синеву косых лучей, мерцающих всё теми же безмятежно разлетающимися в разные стороны пылинками. «Довольно-таки странно, что небесная высь зовётся лазурью», - подумал я - «пожалуй, она всё-таки больше похожа на глазурь. Да, именно на глазурь, аж хочется небо скушать».
Прошёл ещё всего лишь миг, микроскопический, как микроб, на временном интервале глобального существования, а мы уже все сцепились воедино вокруг рисунка неизвестного художника. Рисунок тоже изображал некую инициацию под покровительством кого-то высокого и непознанного, распростёршего огроменные охапки рук с крючковатым хворостом пальцев прямо над пламенно-алым маревом солнца, поэтому тематика этого безвестного шедевра изобразительного искусства пришлась нам очень даже кстати. Была и разница: кажется, все эти радостные и пляшущие люди в плащах были пугающе готовы навсегда уйти в нависшую над ними звёздную жаровню, навсегда выбрав путь вникуда, тогда как мы задались вопросом ответить на загадки первозданной свободы передвижения по туннелям и ритмам собственных узоров.
Сознание каждого из нас в сцепленном состоянии отдавалось транслируемым пульсом мыслей, и не было никакой возможности отличить в этом хитром переплетении собственную мысль от чужой и собственные чувства от навеянных со стороны - разве что постоянно повторять что-то в голове, прокручивать, но даже и тогда нам оставалось лишь наблюдать, как остальные лепят твои мысли, реализуют твои идеи на практике. И вот в этот самый момент решительно становилось непонятным, думаешь ли ты эту мысль потому, что действительно сам того пожелал, и мысль эта заставила кого-то действовать в сцепленном едином разуме, или же ты всё это время думал необычайные уразумения только лишь в силу предвосхитившего миг намерения действий со стороны того человека, кто эти действия реально впоследствии совершил?
Мы все казались друг другу запутавшимися в паутинках бабочками, причём паутинку плёл отнюдь не паук - нет, паутинку плела каждая бабочка из нас. Ещё это напоминало нежданно-негаданно оживших театральных кукол на ниточках, и каждая из этих кукол неосознанно дёргала за ниточки всех других кукол, не желая, впрочем, никого дёргать, а просто-напросто шевелясь в потоке биения волн и частот. Мы все сошлись в единой точке из-за соприкосновений конфигураций наших общих биений и объединили их в широченную, как улыбка чеширского кота, тёплую полосу колоссальной энергии.
Именно изначальное сходство наших волн, волночек и волнушек и позволило пересечься здесь и сейчас для выполнения самой высокой цели. А что может быть выше для живых существ, как не цель дальнейшего продвижения, развития и эволюции сознания, поэтапно переходящей в революцию? Конечно, условность целей и их нейтральность для мира - вечное напоминание нам о необходимости синхронно шагать в ногу с законами существования и сосуществования, но каждый из нас - а теперь уже и мы все вместе - отнюдь не лишены воли выбирать, в какую из всевозможных форм облечься на сей раз.
«Рудрих, присоединяйся к нашему кругу», - позвал меня Арчибальд. Вокруг картины, точно пылающее в её безднах солнце, зажёгся новый конгломерат разумов, освобождённых от оков. Ниомия и Тиханна Сай - сёстры, и их неуёмно подвижные рассудки сценически горят живым и пытливым гармонично вписывающимся в окружение огнём.
Тиханна - высокая и длинноволосая, в постоянной игре сама с собой, она, кажется, решила не выбирать никаких личин, как это делают другие люди, а сделать каждую из личин настоящей личностью, даже если личности эти диаметрально противоположны. Ничто человеческое ей не чуждо, и часто Тиханне ближе покой и умиротворение, простые и светлые человеческие эмоции, заботы и мысли - всё только самое нужное. Ничего лишнего и ничего сверх меры она на корню не приемлет.
Многие мысли, посещающие Тиханну, она, пожалуй, хотела бы скрыть от общества, а также от друзей и иногда - даже от себя самой, но за отсутствием личин ей особо не приходится этого делать: достаточно лишь переключить образ на тот, который она в большей мере старается поддерживать среди своего ближайшего окружения - и вот уже все прочие стороны оказываются адаптивно законсервированы, а что внутри них - не выйдет никогда, пока не будет выбрана очередная её сторона, каждая из которых, точно верные постовые, сменяющие друг друга к сроку усталости от нахождения на своём посту, предполагающем понимание под одним из известных ракурсов. Нет, мелкие личины, они, конечно, имеются, но их алгоритмическая роль настолько невелика, настолько ничтожна, что их даже и за личины-то особо принять нельзя - так мелкая программка для ежедневных набросков человеческих взаимодействий. У каждого есть, однако! Если смотреть внимательно.
Но, в общем и целом, Тиханна живёт по задуманному ей плану и постепенно его реализация удаётся всё лучше и лучше: логика вкупе с приложенными усилиями никогда не пропадают зря - и вот уж контуры будущего очерчены достаточно ясно. Она, наверное, даже смогла бы выбрать все доступные направления сразу - это не столь уж и сложно для человека, многогранность витражей которого расползается в разные стороны узоров, больше всего похожих на дифракцию многоугольного огня. Зачастую, Тиханна поступает по-своему даже в случаях, если это может помешать другим людям или просто быть для них неприятным событием, а приоритетность держит ситуационно. Но это уже частности, поскольку свобода у сей личности основывается, прежде всего, на её возможности в любой ситуации находить близкое и лучшее для себя, не только извлекая пользу, но и развлекаясь. И эта многомерность восприятия ситуации исходит и замыкается на многомерность существа самой Тиханны.
Ниомия, сестра её, имеет мощнейшую силу, позаимствованную у самой природы - и в природу же возвращающуюся, и этот бесконечный круговорот позволяет ей на время становиться камнем, берёзой или совой, принимая и воспринимая всё самое лучшее от этих существ, порождённых природой Земли и процессом эволюции биологических форм. Воля и целеустремлённость Ниомии - вот истинные и первостепенные движущие силы её встроенного моторчика, который начинает угасать лишь тогда, когда круговерть событий отрывает Ниомию от природы и происхождения всех вещей.
Если же ей удаётся войти в новое русло снова, то нет ничего загадочней той скорости, с которой силы вновь возвращаются к ней напористым потоком водопада, словно тотемное лесное существо её загребает из ручья Пустоту энергетической лапкой смыслов, откуда исходят все возможности приложения полученной силы - и сила эта чиста, как будто нет вообще ничего. А что может загрязнить Ничто? Ведь любое что-то, попадающее в Ничто, исчезает. Точнее, это Ничто исчезает, поскольку, включая в себя что-либо, оно перестаёт быть Ничем, при этом всё же продолжая оставаться никем не тронутым Ничем где-то вдали от действия возложения внутрь себя чего-то определённого. Именно эта сила, позаимствованная в долг, позволяет Ниомии бывать иногда очень жёсткой и решительной: ситуации любят её за способность распутывать гордиевы узлы закрученностей вопросов, отыскивая нестандартные решения.
Арчибальд I Семиланцеат из аристократического рода Семиланцеатов - благородный рыцарь, и потому, вроде бы, никогда и не был привязан особо сильно к бытовым реалиям мира: они проходили и проходят через него легко и непринуждённо, как будто правду говорят. Кажется, что если Арчибальду удастся найти врата восприятия, то даже сам Страж снимет перед ним шляпу и вежливо так поклонится по-тараканьи, развевая тонкие и длинные усищи по ветру. Найденные проблемы сворачиваются у него в ничего не значащие поросячьи хвостики, которые с радостным повизгиванием разбегаются в разные стороны, кто куда, и, воистину, остаются лишь многообещающие решения вопросов. Честный, зачастую, как сытный бутерброд со сливочным маслом, старающийся не нарушать закон бутерброда, Арчи Семиланцеат, похоже, прибыл с противоположной стороны жизни, с некоей глобальной изнанки, где ширина, щедрость, разнообразие, особенность и честь ещё имеют хоть какое-то значение.
Капитан Энергия, или просто Кэп Энерджи - искатель и обретатель понимания природы хода вещей, как и все мы здесь. Он довольно аккуратен и корректен, а своеобразная хитрость и проницательность играет ему на руку, когда он ищет результат. Они же нередко позволяют Кэпу понимать людей с полуслова: так, если прочие ходят проторенными тропами до дальних островов, кладов и посёлков, то Кэп Энерджи умеет телепортироваться прямиком в нужный ему пункт назначения практически мгновенно, хотя б`ольшая, теоретически достижимая, согласованность ментальных частей и скомпонованность внутренних явлений сделали бы его ещё сильнее и прозорливее.
Наконец, когда дед Олгл отчалил, то мы все заметили, что наставник оставил следить за нами Цербера, который являлся на тот момент единственным существом, чьё сознание принципиально не могло быть объединено с нашим, имея в себе железобетонную защиту в виде чуждости внутреннего обустройства его рассудка и интеллекта. Цербер тотчас же расставил свои сакральные метки по углам убежища Познания, призванные сохранить наше единство и не допустить, чтобы мы покинули убежище, пока не очистим и не отдраим пол от этих самых меток.
Когда на стенах проступили надписи и рисунки, предназначенные именно для чтения конгломератом из наших пяти разумов, то неведомое и невидимое жужжание с грохотом принялось выталкивать нас за границы помещения. Как известно, за пределами убежища обитают охотники - создания совершенно иного порядка - и многообразные неназванные твари, числа коим поистине не счесть, вот только проявляются они именно в сам момент инициации - и никогда больше. Их цель - отсеять лишних, отсеять слабых. На улице снаружи от убежища наш сцепленный кластер начал постепенно растворяться в холодном ворохе шелестов и шепотков - таким способом, как пчелиные потоки тают в вихре смерча вместе с автомобилями, деревьями и домиком Элли, так же, как кусок сахара распадается, словно пирамида во время землетрясения, осыпаясь мелкими осколками куда-то вниз, в тёмные воды непознанного. Цербер Олгла забеспокоился и жалостливо заскулил, но ничего не смог поделать с нами, когда захлестнувший шквал неведомой силы, до краёв переполнившей помещение, вытолкнул нас в призрачные зоны, оказавшись несоразмерно мощнее и напористее силы, которой обладал наш лопоухий страж.
Над головой всколыхнулось на миллиарды световых лет ввысь полотно звёздных гирлянд и иллюминаций. Подумать только! Над нами в тот момент было расстояние, по сравнению с которым, каждый из нас - ничто, включая даже нашу планету. Миллиарды. Световых. Лет. Над головой. Прямо. Над нами. Понимаете? Я присмотрелся и увидел, что звёзды рисуют узоры, переливчато скатываясь с места на место, точно с горки на расплавленной сковороде, образуя радужно отсвечивающие паутинки неведомых мне ранее созвездий. Такое красивое небо далеко не каждый день увидишь: наверное, оно только здесь такое, ведь мы не абы где, а прямо возле самого убежища Познания.
В каждой части неба обитают свои помощники. Я медитативно созерцал, как зоны неба различными оттенками и полутонами клубящихся галактик - от бурых до синеватых и зеленоватых - разговаривают со мной бесшумными голосами несущих смысл вибраций. В то мгновение казалось, что не существует никаких охотников, жрецов-культистов и прочих тварных сущностей, настолько далеки вдруг стали все мелочные и мещанские проблемы жизни на Земле. На какой-то момент принялось было обнаруживаться, что и вовсе нет никаких сознаний, равно как и никаких созданий. Даже свой собственный разум как бы перестал существовать: остались только клубящиеся и пляшущие ослепительными точками на невообразимо невероятном расстоянии разноцветные вспышечки звёзд.
Кэп и Тиханна нависли в гармонии где-то сверху, образовав гигантский шар энергии. Их конгломерат казался отдельной завершённой формой, если бы не однозначное сцепление разумов всех, кто присутствовал среди нас. В этот момент слияния с природой и объединения осколков кластера, Ниомия попыталась отколоться от нас. И ей это удалось. Миг - и Ниомии уже нигде не было видно, она растворилась среди дышащих полей ландшафта, торчащих, точно протезы вставленных в землю зубов, ушла в тень зданий и сооружений, домов и домишек, оставив нам для поисков лишь слабый энергетический шлейф касаний своего понимания вокруг заснеженных пульсирующих степей, волнующихся, как рыхлое дрожжевое тесто, с хитрецою любопытства выглядывающее из кастрюли, надев на макушку берет художника, стилизованный под стальную крышку.
Стоило нам с Арчибальдом выскочить на тропу в попытке обрести потерянную часть конгломерата, как тут же не преминул появиться охотник. «Прячься, это за нами!» - только и успел я выкрикнуть Арчибальду, молниеносно прыгая в сугроб. Охотник проехал мимо, ничего не заметив, а нам пришлось продолжить поиски. На скандинавской стороне находилось ещё одно убежище, куда мы и отправились вьющимися тёмными тропинками, похожими на семитские кудри. Несколько раз нам с Семиланцеатом попадались охотники, и всякий раз до них решительно невозможно было точно определить расстояние. «Это они специально так делают, след запутывают», - уверенно произнёс Арчибальд. Один раз хохот охотников зазвучал прямо в наших ушах, хотя сами они находились на значительном расстоянии вдали от нас. «Телепатируют прямо в уши», - проговорил я, просто констатируя факт, и Арчи кивнул в знак согласия.
Дело в том, что конструктивное обустройство структур охотников позволяет им находиться в некоей свободно смещаемой волновой позиции выбора, распространяясь по орбите внутри заданной траектории, подобно электрону. Именно поэтому каждый миг они смотрелись в погоне за нами так, будто бы располагались на разных расстояниях, поэтому мы и не знали, стоит ли их пугаться вообще или нет. Вот группка из четырёх охотников находится на расстоянии пятидесяти метров от нас. Или нет: их только трое, но они в сотне метров от нас. Зато теперь вот их уже пятеро и, кажется, до них можно дотронуться рукой, дотянувшись. Уффф… кажется, отвязались.
Наконец, я увидел одного из них: он бежал по тропе прямиком за нами. Сначала это был всего лишь маленький перекатывающийся и топорщащийся в разные стороны жидкими разводами волн комок земли, который, как голем, неожиданно подрос, возмужал, вытянул амёбообразные ложноножки и уверенно потянул их куда-то в нашу сторону, да только что уж тут греха таить: пространственная неопределённость всех расстояний делала его охотником отнюдь не в меньшей, если не в большей степени. «Арчи, смотри, он за нами бежит», - сказал я Семиланцеату, на что тот ответил сквозь свой позвякивающий рыцарский доспех оглушительно гулким эхом, доносящимся, как из оцинкованного ведра: «Да просто мужик какой-то бегает». Я не унимался - как же так, ведь охотники не дремлют: «Ты смотри, смотри, он по полю перекатывается, с ног на голову встаёт и движется, как перекати-поле. А ещё у него, кажется, шесть конечностей, и вообще, он на гидру похож». И мы в спешке продолжили свой путь, стараясь, одновременно, оторваться от преследовавшего нас охотника и настичь сознание Ниомии.
Очень даже вскоре мы достигли скандинавского убежища. Снег медленно вспыхивал и тут же заторможенно гас микроскопическими мотыльками в свете вечернего фонаря. Кристаллическое время словно бы текло по каким-то своим собственным, только для него характерным законам, будто скандинавское убежище было перенесено сюда из другого, всеми позабытого сказочного слоя проекции существования. Я даже высказал Арчи ассоциативную мысль, что образ окрестностей местных построек изрядно напоминает запорошенную сонным снегопадом гильдию магов Винтерхолда из Скайрима, и тотчас же снова у меня повторилось столь зашкаливающе прекрасное и нестерпимо возвышенное осознание вечности и незыблемости отражения мира в мир.
Здесь заново не было никаких охотников, никаких погонь, а оставалась лишь осоловело-странная, но столь естественная и почему-то нужная игра, в которую мы все совместными усилиями играем, причём правила её были придуманы на заре становления человеческого интеллекта ещё в самом начале времён каменного века и созданы даже не кем-то, а скорее, чем-то - неживым и однозначным, абсолютно безликим, бесформенным, неопределимым и непреодолимым, а оттого играть приходится по правилам чужим, а вовсе не своим. Тем не менее, по каким-то не то, что бы совсем неведомым, а скорее уж - по полуосознанным причинам, я понимал, что мы, непременно, должны завершить начатое, мы действуем правильно и все пребываем на правильном пути, который неизбежно приведёт к новой ступени в жизни каждого из нас, буквально уткнув в эту ступень носом. К тому же у нас не было никакого иного выбора: раз, начав ритуал инициации, мы больше не могли отказаться, потеряв всякую возможность повернуть вспять. Раскрывшись, мы навсегда становились теми, кто раскрыт, свободе познания более не было пути назад.
Арчи Семиланцеат попросил его подождать, пока он будет дипломатическими методами улаживать дела в заснеженном скандинавском убежище, но в сей же самый миг призывное сознание Ниомии внезапно вторглось в наш объединённый разум, недвусмысленно указав столь давно потерянное направление поиска. Когда мы передвигаемся по внешним территориям хотя бы втроём, то любые действия охотников уже не имеют ровным счётом никакого смысла, поскольку они не умеют делить не поровну, не способны на это, кажется, от самого рождения.
Мы с Арчи тогда смело вышли за врата скандинавского убежища, покинув его с некоторым потаённым сожалением и чувством чего-то давно забытого, не свершившегося и не вспомненного, как будто бы присутствовавший в убежище отклик над-человеческой памяти разбудил в нас благую весть о давнишних, наивных и, в общем-то, сейчас уже не столь уж нужных и значимых надеждах на столь же светлую и необъяснимую абстракцию чего-то лучшего, всегда больше похожего на без меры идеализированное обещание неизвестно кого и непонятно кому. Скорее уж, это был отблеск основательного, базового обещания, существующего в мире как категория вещи в себе, и облекаемого в смысл, мысли и форму только тогда лишь, когда провалится в колодец человеческого разума и будет окрашен им, мозаично отразившись в миллионах осколков зеркал импульсов на синапсах, спонтанных и спровоцированных спайков и синестетических прохождений сигналов в соседние области центров коры головного мозга, фильтрующего, как глубоководная губка, неописуемые обертоны музыки Вселенной.
Небольшой путь по полю под мириадами звёздных россыпей в миллиардах миль Млечного Пути над головой приоткрыл завесу своих тайн, показав себя с совершенно новой стороны. В поле шептались тонкие и поникшие ветки старых прозапрелых трав, переползали с места на место пульсирующе мигающие дыханием внутренней, анабиотически-латентной жизни, преимущественно, зеленоватые, желтоватые, красноватые и синеватые сугробы, поверх которых прыгали, плавно потрясая оплывающими манипуляторами щупальцеобразных конечностей, некие странные существа, похожие не то на собак, не то на людей.
И точно так же, как и охотник, преследовавший нас по беговой дорожке почти до самого скандинавского убежища, все эти существа кувыркались с ног на голову. Я попробовал сцепить своё сознание с сознанием небольшого кустистого сугроба зеленоватого оттенка. Сугроб в тот момент как раз приветливо мне улыбался, но, стоило лишь обратить на него луч внимания, как он сразу же нахмурился и сделал вид, будто ничего не замечает, а затем быстрым крабообразным приставным шагом отполз подальше, перекатившись через бочок, как мешок сахара. Я ведь всего лишь поподробнее хотел его расспросить, где нам искать Ниомию. Он же сугроб. Он всё знает.
К сожалению, сугробы и их многощупые обитатели оказались не слишком-то приветливыми, и тогда наш с Арчи быстрый шаг перешёл на лёгкий и непринуждённый бег. Как только это произошло, над головой что-то ярко сверкнуло - видимо, пролетел маленький, но весьма ослепительный метеорит на фоне по-прежнему переливчатого и вечного, как сам мир, неба. И пусть существа других диапазонов восприятия видят космос совсем по-другому, возможно, ещё красивее или ещё страшнее, или же вовсе - способом, не поддающимся даже приблизительному языковому описанию за отсутствием в человеческой речи и в человеческой практике подходящих слов.
Но и тех скромных возможностей, великодушно предоставляемых в наше распоряжение глазами и зрительным центром головного мозга, оказалось вполне достаточно, чтобы оценить циклопическую безразмерность величавого всего, что творится за пределами нашей планетки, крутящейся в стремительном полёте вокруг солнца со скоростью примерно тридцать километров в секунду на отшибе галактики - и ещё быстрее, если учесть скорость вращения солнца вокруг галактики и галактики - внутри космоса. Так нам посчастливилось постичь весь озарённый просветлением ужас и одновременный восторг от процесса сосуществования и самоосознания.
«Ты загадал желание?» - спросил Арчи Семиланцеат. Я улыбчиво кивнул и тотчас же заметил старый и облупленный бюст вождя мирового пролетариата. И вот уже, одетый в чёрный длинный кожаный плащ, не переставая бежать по дорожке рядом с Семиланцеатом, позвякивающим своими зеркально начищенными доспехами - и как все эти рыцари их носить не устают, а? - поднимаюсь я на трибуну, дабы выверенно толкнуть политически-агитационную речь перед уже насквозь красной, хоть и ещё совсем зелёной, молодёжью:
«Дорогие товарищи! Друзья! Сегодня великий день для каждого пионера, верной поступью воздающего долг во славу Отечества, во славу высокой миссии построения коммунизма во всё мире по завету наших отцов, дедов и прадедов, проливавших в воинских сражениях Гражданской войны кровь под красными стягами с тем, чтобы нам сейчас жилось уютно и безопасно вдали от ужасов классового неравенства и мелкобуржуазной эксплуатации мирового пролетариата, составляющего основную движущую силу промышленного развития в нашем общем доме, на нашей прекрасной планете. А это значит, что и вся власть над ресурсами Отчизны должна быть собрана в натруженных мозолистых руках народных, без сомнения знающих, как распорядиться этими ресурсами во всеобщее благо! Я обращаюсь к вам, молодежь, ведь именно вам - и никому другому - предстоит вести страну, чтобы войти в то самое светлое будущее всеобщего равенства и благоденствия народа, которое прочили нам наши предки, вершившие Великую Октябрьскую Революцию! Сегодня вам всем предстоит вступить в ряды ВЛКСМ, получив новое прозвание и призвание - комсомолец. Так носите же его с гордостью в неиссякаемую славу нашей несокрушимой социалистической Родины - Станы Советов!»
Вокруг трибуны, с которой я выступал, уже принялись стройно выстраиваться парадные ряды каких-то тачанок, но тут к окружающей реальности современного времени моё расщеплённое на звонкие части сознание вернул благородный Арчибальд: «Смотри, это же Ниомия!» «А ведь точно… а это точно она? Что-то я замечтался чуток», - ответил я, вглядываясь в приближающуюся фигуру и параллельно осторожно склеивая картину перцепции из расколотых кусочков, как реставратор - редкую антикварную фарфоровую вазу. Когда догадки Арчи Семиланцеата подтвердились, и на дороге, как оказалось, нас действительно поджидала Ниомия, то мы все снова тотчас же объединились в разум, на этот раз - уже тройственный - а затем стали решать, как же нам жить дальше и как вновь обрести первозданную утраченную гармонию, опирающуюся на пять острых уголков лучей, похожих на ту ало-металлическую пятиконечную звёздочку с золотистым изображением маленького Володи Ульянова, что была прицеплена к каждому без исключения костюму в рядах тех бессчётно немалочисленных ребят, перед которыми мне только что довелось выступать с трибуны где-то в параллельном мире или же вообще в прошлую эпоху мира нашего.
Тем временем, в нашем убежище Познания, как в замедленном ритме танго, материя расходилась по швам, меняя собственную форму. Тиханна, будто бы беспрекословно движимая трансцендентальной волей Шивы - танцующего разрушителя миров, обновляла ежесекундно происходящие вокруг структуры в новые грани, чью форму и предназначение, пожалуй, способна описать лишь исключительно неевклидова геометрия, да и то с превеликим трудом. Каждая образуемая песчинка, каждый звон и всполох материи начинали потоками относить эти всплески в стороны разных форм существования. В перламутровых поверхностях новых преобразований граней отражалось пение волн межзвёздных пространств, звенящих от резонанса вхождения в такт с собственными же частотами, замыкаясь на себе в алгоритме бесконечного самоотождествления вовнутрь заложенных принципов естества всех их разнообразных проявлений, расслаивающихся дольками квантов вероятностей и отражённых вовнутрь набора описаний человеческого разума для реализации свойств пространств.
Программа, заложенная на самом раннем начальном этапе нашей инициации, подразделила весь мир на движимый и недвижимый, маятником выворачивая относительности. Недвижимый мир невозможно было видоизменить, но только слегка, едва-едва заметно коснуться его, направившись в сторону нового движимого мира - и тогда всё недвижимое оказывалось способно менять нечто более движимое, и чем оно было ближе, тем более оказывалось подвержено изменениям, тогда как исконно движимое для Тиханны давало ей полнейшую власть поступать как угодно со всем тем, что оказывалось ниже рангом по вычисленной степени движимости - и брызги фейерверков острыми гранями порознь летели в разные стороны, шумно осыпаясь кристаллическим дождём, узревшим бездонные пропасти отражений галактик её глаз.
Ещё по возвращении в наше всеобщее убежище, замурованное в туннель, Кэп Энерджи и Тиханна обнаружили крайнее недовольство своего учителя и наставника Олгла, сурово посмотревшего из-под своих тяжёлых блестящих очков и уныло повздыхавшего на них от души пылью Вечности со всеми своими накопившимися за Вечность проблемами и идеями. Дед Олгл решительно не мог понять, как это мы все скопом решились нарушить враз его прямой запрет покидать убежище Познания. Однако и этот вопрос очень вскоре разрешился. А нам, в свою очередь, оставалось сделать всего лишь шаг - и этот шаг неминуемо предстояло сделать втроём.
Ниомия, как я уже сообщал немного выше, появилась пред нам так же неожиданно, как и исчезла. «Давайте теперь все вместе пойдём в убежище и вновь станем едиными», - выдвинул идею на рассмотрение Семиланцеат. «Нельзя, сейчас туда нельзя никак идти! Там нас уже поджидают охотники с безатмосферными существами! А вместе с ними суровый наставник Олгл и Цербер, озадаченный собственным бессилием в оказании нам помощи. Интересная компашка собралась, правда?» - Ниомия явно была очень сильно озадачена расколом нашего единого рассудка вдребезги. И на самом деле у всех нас присутствовало чувство, что этот самый рассудок мы все уже давнёхонько потеряли, оставив где-то под полевым кустом среди шестилапых и многопалых зверей на ложноножках и ползающих хищных разноцветных сугробов под искажениями ярко-зелёных всполохов северно-сияющей атмосферы.
Мы уже все думали, что инициация подходит к концу, но не тут-то было! Хитрый учитель Олгл из местного земноводного сотворил голема-агента, призванного форсированно переправить нас ещё дальше по пути понимания. Голем-агент оказался невысокого роста недавно обращённым существом женского пола, сохранившим в своём облике изначальные черты земноводного, что явственно свидетельствовало о том, что хотя бы малая часть плана хитровыкрученному деду Олглу удалась, тем более что мы не понимали тогда ещё, что поступаем точь-в-точь в соответствии с замыслами наставника, а потому принимали действия земноводного за чистую монету.
Агент, не теряя ни секунды времени, обратился к нам со следующими словами: «Вы теперь на новую тропу встаёте, помощь осваиваете. Не поможете ли бедной даме добыть в Храме Подкрепления немного священного напитка хаомы. Он мне для ритуалов нужен. Поможете, а? Только вот вам его так просто никто не выдаст. Хаому, знаете ли, за здорово живёшь каждому встречному-поперечному вовсе даже не дают никогда. А дают её всегда далеко не каждому первому встречному-поперечному. Поэтому вот вам моя тайная кодовая фраза: «Мы лимоны-померанцы, за хаомой посыланцы, нам напиток важен взбитый, ведь тогда мы будем квиты. Нужен он не для корысти, а для песнопений в твисте. Ну а если не дадите, то пошлём мы вас в корыте!» Вот точно так скажете - и сразу же безотлагательно выдадут вам мою хаомушку. Прямо в руки всучат. Тогда-то её ко мне прямиком и несите. Всё-всё запомнили? Ну вот и чудесненько, вот и молодцы-лапочки!»
Не буду утомлять читателя не вполне интересными подробностями посещения Храма Подкрепления, вспоминания и проговаривания нашей секретной кодовой фразы, однако мы слишком поздно осознали, что хоть голем - это всего лишь голем, но не столь уж и прост, каким кажется на первый взгляд. Испытание заключалось на самом деле не в помощи в доставке хаомы, а в выходе из той ловушки-дома, где живёт это бывшее земноводное, ныне околдованное Олглом. В тёмном туннеле нам стало казаться, что мы все здесь застряли навечно, ведь мы же должны, просто обязаны были решить непосильную для разрешения задачу: дойти до убежища незримо для охотников, поодиночке, но так, чтобы снова никого не потерять.
- Вы хоть понимаете, насколько глубоко мы влезли во все эти сферы, я вижу сейчас выжженное пятно, брешь, на тенёте Реальности, и через эту прореху на нас могут постоянно смотреть тысячи глаз, - несколько патетично воскликнул я.
- А что нам сейчас с того? Мы просто хотим вернуться в убежище Познания, а там дальше уже видно будет, - настаивал на своей позиции рыцарь Семиланцеат.
- Нельзя, да нельзя туда идти сейчас, нас с потрохами заберут к себе безатмосферные сущности, - никак не унималась Ниомия.
В итоге очень долгих и жарких споров, переговоров и конфронтаций, продолжавшихся совершенно неопределённый срок, мы с Арчи отпустили Ниомию, а сами потихоньку пошли следом, стараясь не попадаться ей на глаза. Дабы не провалить операцию, если уж можно так выразиться. Это оказалось не столь уж и сложно провернуть: Ниомия шла уверенно и без оглядки. И вот мы практически дошли до убежища. Охотников нигде не было. И тут нам всем стало ясно, что с самого начала Охотники были пугающим мифом, мастерским блефом, шулерский фарсом пустотелой мишуры, внушённым конгломерату разумов нашим пожилым учителем и наставником Олглом. Мы - выдержали. Мы - прошли. Мы - победили!
Уже будучи в убежище Познания, где наш хранитель и следитель Цербер неумолимо и неугомонно продолжал надзорную работу по расставлению сакральных защитных меток по углам, я посмотрел на Тиханну, и, в определённый момент, она мне внезапно увиделась в характерном виде фантично-сложных хрустально-проницаемых блоков конструктора лего, где каждая брусочная хрусталина была окрашена в свой уникально личный полутон. Последовательно состыковываясь, они образовывали удивительно модернистского качества архитектурную конструкцию, притом что каждый из этих пупырчатых прямоугольников оказывался способен быть отдельным и полностью независимым существом, между которым Тиханна переключается в незаметном для себя режиме. Тогда я осознал, что в ней уже изначально имелся структурный конгломерат, наподобие нашего, и потому замыкание конгломерата в конгломерате породило специфическую рекурсию в алгоритме. Хотя и гибкость этих прозрачных параллелепипедов никто не ставит под сомнение.
Тем не менее, мы ведь все здесь вновь объединились впятером, а образованный нами пентакль - точно печать, которой мы оставляем след там, где прошлись, рассекая грань между миром обыденности и миром неисследованных областей восприятия. Мы - Арчибальд, Ниомия, Тиханна, Рудрих и Капитан Энерджи. Мы - пентакль, разделённый на два мира! Мы - пентакль twin!