Он стоял, облокотившись на перила веранды, и ждал каждодневного действа – после вечернего мытья внучка из бани шла в дом. Это было действительно действо. Каждый вечер мама с бабушкой купали внучку в бане, ненадолго включая каменку, если было прохладно. Ванночку ставили на полок в парилке, ребенок торжественно в нее усаживался и начинал играть с корабликами и пупсами, в то время как взрослые пытались ее намылить. Процесс смыва мыла ей нравился, но вот когда нужно было вымыть голову – это был скандал, который даже он слышал, стоя на веранде, хотя парилку от улицы отделяло аж три двери. Но это было не каждый день, и сегодня было тихо. Вдоволь поплескавшись, внучка благосклонно давала себя вытереть и одеть. И вот через боковые перила уже виден капюшон ее вязанного халата, но она его не видит – не хватает роста. И, когда появившись из-за угла, она внезапно останавливается, он готов был поспорить, что его присутствие на этом месте каждый раз является для нее сюрпризом, хотя никогда не был в этом уверен, видя ее лукавую улыбку. И она внезапно резко останавливалась и прикладывала к губам ладошки, посылая ему воздушный поцелуй. А затем быстро-быстро семенила по дорожке к дому, где ее ждала сказка на ночь и уютная комната с окном на лес, где так хорошо спать.
И вот в этот момент у него так сладко щемило сердце, что еще немножко, и это было бы непереносимая боль. Но боли не было, была смесь умиления, восторга и любви. А она быстро вскарабкивалась на крыльцо, не держась за перила, открывала дверь и в нетерпении кричала в сторону бани: «Баба! Читать!». Его жена укладывала ее, пока дочка убирала в парилке – воды там проливалось во время купания много. Через некоторое время свет в комнате мерк – включали ночник, и жена выходила из дома, перед этим удостоверившись, что внучка спит. Но иногда эта хитрюга, дождавшись, когда бабушка выйдет из комнаты с чувством выполненного долга, вдруг громко заявляла: «Баба! Еще!». Но чаще она быстро засыпала, набегавшись за день и устав от всех новых впечатлений. А приоткрытое окно в лес позволяло целительному лесному воздуху сделать сон еще более комфортным.
Как все, он знал живительную силу леса. Но это было априорное знание, а однажды ему довелось увидеть силу леса воочию. Это было лето лесных пожаров. Ближе к полудню дымка все усиливалась, а запах гари все больше раздражал нос. Но все равно – это нельзя было сравнить с тем, что творилось в городе: накаленные солнцем улицы, казалось, вносили свою лепту в атмосферу гари. На даче было легче, все-таки иногда налетал ветерок, да и температура не ощущалась так убийственно, как среди каменных строений. Когда домашние ложились спать, он плотно закрывал все окна и двери, обрызгивал водой шторы, и ждал двух часов ночи. Ровно в два часа все окна распахивались настежь, и свежий лесной воздух охлаждал дом и давал спокойно дышать. А утром откуда-то наползал новый дым, сначала чуть-чуть, еле заметно, а потом все больше и больше, чуть колыхаясь под порывами редкого ветра. Но к вечеру устанавливался абсолютный штиль, полосы дыма висели в воздухе, не шевелясь, и, казалось, ничто их не сдвинет с места.
Этот рубеж – два часа ночи – он выбрал методом проб. Вначале он дожидался рассвета, когда становилось видно, что дым рассеялся. А потом уменьшал время ожиданий. Но, радуясь исчезновению дыма, он пытался понять – а куда тот девается? И вот однажды вечером он сидел на веранде и смотрел на лес. Все застыло – ни дуновения ветерка, ни шевеления листвы. И вдруг – он сначала не поверил своим глазам – дым в лесу вдруг начал вращаться, сворачиваясь клубками и постепенно исчезая. Это лес его уничтожал, безмолвно, без усилий, без каких-либо движений. И к двум часам ночи, иногда раньше, воздух становился совсем другой – прохладный, целительный, без малейшего запаха гари.
Так что эти летние месяцы, когда внучка была с ними на даче, были целебными для всех. Но для него добавлялось еще то, что ее присутствие было праздником! В городе он видел ее редко – они жили на разных концах мегаполиса, навестить внучку было целое путешествие. Иногда дочка с внучкой приезжали к ним погостить – на недельку, а то и больше. И каждое утро он с замиранием сердца ждал утра, когда она проснется и сядет завтракать. Она была малоежка. Иногда удавалась ее хоть как-то накормить, но чаще завтрак состоял из нескольких ложек каши или долек сырника, которые утром готовила ей бабушка, и всегда из маленького бутерброда с сыром. Да и в обед хотелось, чтобы она все-таки съела побольше, а не клевала, как воробушек. Но аппетит совершенно не отражался на ее поведении – она была подвижна, любила танцевать, а в то лето передвигалась исключительно бегом, мелко-мелко семеня своими маленькими ножками. Нельзя сказать, что в эти дни они часто общались. Иногда он читал ей сказки, но ежевечернее чтение на ночь была прерогатива бабушки, его в качестве «сказочника» на ночь внучка не воспринимала. Но неважно, сколько и как они общались – само ее присутствие было праздником, и то, что она спит вот здесь, за стенкой, наполняло его тихой радостью.
Но это были редкие моменты, поэтому он так ждал лета и того дня, когда она усядется в детское автомобильное кресло и они поедут на дачу. Конечно, они с женой выезжали туда пораньше – нужно было прибрать после зимы и наладить быт. Но эти дни перед ее приездом воспринимались уже по-другому, не как зимой – вот-вот наступит праздник ее приезда, осталось немного, скоро он поедет за ней!
У него было три внука «от первого брака», но такого отношения к ребятне не было. Они жили отдельно, приезжали редко. А вот эта кроха была рядом с самого рождения. Из роддома ее привезли к ним, первое время дочь нуждалась в помощи. Но даже когда они уехали к себе домой, эти летние месяцы были тем временем, когда смесь восторга и умиления переворачивала его душу и надолго оставалась внутри сладким грузом ожиданий. И этого запаса хватало надолго – до следующего лета и следующих наблюдений за ее взрослением, до новых восторгов от того, что появилось новое слово или что она чему-то новому научилась.
Он давно хотел написать о своих переживаниях, но все не решался – как можно изложить на бумаге эту смесь восторга, умиления, ожидания чуда от очередной встречи, любви к этому трогательному существу и восхищения ею! Но потом решился, хотя понимал, что как бы он не пытался описать свое отношение к ней, можно было бы ограничиться одним словом ; внучка!
Февраль 2015