В этой стране, на первый взгляд, не было ничего примечательного. Везде царили разруха и полное запустение. Чего-то значительного давно уже не строилось, а то что строилось, не шло ни в какое сравнение с тем, что было прежде. Мелкие поселения оказались никому не нужными и постепенно разрушались, зарастая травой. Крупных городов также почти не сохранилось, а те, что сохранились, потихоньку доживали свой век. Местные жители вынужденно уходили оттуда, покидая сырые, темные, неотапливаемые квартиры. А их место занимали бродячие собаки, крысы и прочие твари неизвестной природы. Пыль, мусор и грязь царствовали там безраздельно. Постоянные и внезапные обвалы сотрясали почву. Удушливая вонь от разлагающейся всевозможной органики делала почти непереносимым воздух.
Поэтому все, кто только еще мог перебирались в сельскую местность, поближе к природе. Туда, где были плодородные земли и непроходимые леса, широкие реки и красивые озера. Туда, где был огромный мир, которого даже и близко нельзя было найти себе в городе. Туда, где был Трим, — удивительная страна. Такая, что современному человеку ее и вообразить-то себе было бы довольно сложно. Да и не страна даже, а так, всего лишь территория. Поскольку четких границ в то далекое время давно уже не существовало. Однако территория эта действительно была огромной. Она охватывала почти всю сухопутную поверхность Земли целиком. Впрочем, не менее огромным был и тот временной интервал, что отделял ее от современности. Каким же он был по продолжительности трудно было определенно сказать, поскольку однажды, очень давно, нить истории человеческой цивилизации внезапно оборвалась. И в тот момент все не то чтобы взорвалось или, например, сгорело, а наоборот, надломилось как-то.
Словно бы под собственным непомерным весом из-за чудовищных нагромождений на непрочном зыбком фундаменте, цивилизация людей сначала зашаталась из стороны в сторону, а затем все сильней и сильней стала раскачиваться. Пока, наконец, спустя непродолжительное время, все вдруг не рухнуло. Да так еще, что не только все древние города и поселения были разрушены, а до этого и лишены самого смысла своего существования. Брошено было все. И не по причине обыкновенной войны, которых в истории человеческой цивилизации было немало, а прежде всего потому, что люди и сами все куда-то подевались.
Впрочем, почти сразу на их место пришли другие, никому не известные доселе существа. Куда более развитые. И не столько даже внешне, сколько внутренне. Звали их тримы. Что это было за слово такое, никто не знал в точности. Хотя некоторые и утверждали потом, что произошло оно от одного северного слова «тром», которое на одном давно позабытом редком наречии означало — венец. Тримы были чуть ниже людей ростом, но очень незначительно. Что же касалось всего остального, то они своих предшественников на Земле явно превосходили. Они были намного ловчее их и сильнее, но главное — мудрее. Они не знали, конечно, столько всего, сколько знали поздние люди. Но тримы по-природе были на редкость любопытными и наблюдательными. Воспринимая окружающий мир куда более глубоко и непосредственно, они с невероятной быстротой познавали его. А оттого и случилось, что не прошло и нескольких десятилетий, как они научились понимать довольно многие вещи из почти необъятного наследия живших здесь прежде людей. В том числе и весьма запутанные и сложные. Причем делали они это как-то очень легко, словно даже и не напрягаясь вовсе. Они могли, например, не пытаться решать какую-нибудь сложную техническую задачу, чтобы найти ее решение. Они просто так видели его, как будто бы чувствовали. И им не нужно было читать толстых книг, чтобы понять их содержимое. Они научились разговаривать с книгами. Тримы их внимательно слушали, водя по ним своими чувствительными пальцами, и все понимали. Это было, конечно, отчасти интуитивной их способностью, которой, впрочем, так недоставало поздним людям. Тримам же она позволяла находить общий язык не только с одними лишь древними книгами, но и абсолютно со всем, что только их окружало.
Они могли, например, хорошо понимать язык животных и деревьев, ветра и камней. Да, они могли говорить со всем этим. И более того, иногда, но не всегда, конечно, окружающий мир также отвечал их редким просьбам. Ветер мог посильней покрутить их деревянные мельницы. А вода сама натечь в бочки для полива. Земля могла стать более плодородной, но могла и не стать. Ведь земля, вода, деревья и воздух также имели (как это выяснилось во времена те далекие), свою собственную натуру. Поздним людям этого было, конечно, не понять. Отчего они и загрязняли землю, портили воду и не позволяли ветру двигаться так, как ему того хотелось. Они устанавливали в огромных количествах ветряки, сливали нечистоты в древний океан и закапывали в землю всякий мусор.
Поэтому однажды и наступил момент, когда и земля с водой, и животные с растениями все разом, причем совершенно неожиданно, ополчились на древних людей. И буквально за несколько дней все было тогда кончено. Никто, естественно, не знал в точности, что же тогда произошло. Да и рассказать об этом было бы некому. Хотя, как это ни странно, но люди и сами по-видимому не слишком-то сопротивлялись разразившейся вдруг катастрофе. Стороннему наблюдателю могло бы показаться даже, что они едва лишь только не обрадовались, когда увидели, что их мир летит в бездонную пропасть. Поэтому никто ни о чем и не сожалел бы тогда, даже если кто-нибудь и сумел тогда выжить.
Что же касалось самих тримов, то они вполне успешно себе развивались. И даже не слишком-то и задумывались о том, что это была за цивилизация здесь такая, которая существовала до них на Земле. Правда, они тоже пробовали жить сначала и в заброшенных городах, и даже использовать не до конца еще разрушенные тепловые электростанции. Однако довольно быстро поняли, что прошлого уже не вернуть, отчего и побросали все это хозяйство на произвол судьбы.
Если же посмотреть на личные качества тримов, то тут можно было выделить, пожалуй, одно из них, самое главное. Они не терпели насилия. Ни над другими, ни над самими собой. Они знали, что за подобными вещами всегда следует расплата. Поэтому всегда предпочитали договариваться по-хорошему. Да и сами себя никогда не мучили. Тримы не любили власть. Они знали, что власть — это почти то же самое, что и насилие. И что она мешала бы им договаривается, даже если где-нибудь еще и существовала. Ведь власть никогда и ни с кем не договаривается. Она лишь диктует. А когда она начинает договариваться, то это уже и не власть вовсе, а что-то иное.
Жить тримы предпочитали в небольших деревянных домах и избушках. Чаще всего одноэтажных. Иногда, правда, они строили себе и кирпичные дома. Однако делали это крайне неохотно и только лишь по взаимной договоренности. Что же касалось их деревень, то они также не были большими, по двадцать-тридцать дворов в каждой. Большего же им отчего-то не хотелось. Занимались тримы в основном сельским хозяйством и животноводством. Иногда еще охотились и ловили рыбу. Да вот ещё и производством всяких ремесленных изделий, которые требовались им для повседневного обихода, они тоже не брезговали.
И все-таки нужно, наверное, отметить, что был тогда один властитель над всем этим царством, имя которому было Трим. И этим властителем был ветер. Он, конечно, никогда и никем не управлял, однако всегда был над всеми. Он везде летал по небу и смотрел на всех свысока. Однако никогда не задавался при этом. Иногда он начинал бедокурить. И тогда он срывал крыши с домов тримов, ломал их мельницы или досаждал им иначе. Тримы же, как это ни странно, никогда на него не сердились. Хотя и ворчали недовольно время от времени. Просто они знали, что у ветра натура такая. Он по-бедокурит, по-бедокурит, а потом и сам начнет помогать. И в общем-то, так почти всегда и бывало. После того как наиграется, ветер частенько подлетал к какому-нибудь триму и тихо спрашивал у него, не нужно ли тому какой помощи. А трим тоже не дурак был и всегда находил какое-нибудь дело.
Вот так ветер и тримы жили друг с другом почти в полной гармонии. И все-таки ветру не жилось тогда совершенно свободно. Ему часто досаждали облака. Они повсюду следовали за ним. Как назойливые мухи они вечно кружились вокруг серыми стайками, стоило ему лишь ненадолго остановиться. Поэтому он совсем их не любил. Глупые они были. Своей воли не имели, да и мыслей интересных тоже. О чем можно было с ними разговаривать? Но и деться от них тоже было некуда.
Но зато ветер любил воду. Она была намного глубже него и сильней. И очень многое знала. Имела свой собственный необычный нрав. Иногда непредсказуемый и взбалмошный конечно, а иногда и очень добрый. А еще они с водой очень часто беседовали. Вода же считала ветер слегка поверхностным. «Так, — говорила она себе — полетает, полетает, да и улетит куда-нибудь. По сути же, — верхогляд. Многое знает, и это без сомнения, вот только в основание заглянуть не может. А я вот как раз глубокая. Я, быть может, и не знаю столько всего, но зато, что уж знаю, то до самого основания».
Иногда, правда, случалось и такое, что вода с ветром ссорились. И тогда в океане случались бури. Очень сильные. Такие, что даже тримы свои деревянные суденышки оставляли прямо на берегу, а сами уходили от воды куда подальше. Потому что волны там были очень высокими. Но затем выходило солнышко и ветер с водой снова мирились. И тогда один летел смеясь, а вторая текла под ним и оба в одном направлении. Они весело улыбались друг другу, и больше уже не ссорились.
Солнце же любили все. Потому что оно всем дарило тепло и теплую радость. И находило такие слова, которые для всех были приятными. Ветер на солнце поглядывал снизу вверх, и немного его побаивался. Но все-таки иногда, хотя и достаточно редко, они с солнцем тоже беседовали. В одну из таких бесед солнце сказало ветру, что оно не одно такое на небе. И что те звезды, которые он видит по ясным ночам, это такие же как и оно само, огромные сгустки раскаленного газа. Только очень-очень далекие. А еще солнце сказало, что ветер живет на планете имя которой, Земля. И что таких планет огромное множество. И еще солнце ветру много чего рассказывало. А тот внимательно сначала все слушал, потом долго обдумывал и наконец всем разболтал. Кто-то ему поверил, хотя и отчасти, быть может, нехотя. А кто и просто пожал плечами в ответ или даже посмеялся над ним. Но после одной из таких бесед ветер ужасно полюбил смотреть на звезды. Особенно тихими безоблачными ночами, когда на небе было все хорошо видно. Тогда он ложился прямо в поле и, слегка приминая высокую траву или пшеницу, всю ночь смотрел куда-то вверх. До тех пор по крайней мере, пока уже поутру какой-нибудь крестьянин-трим его, совсем замечтавшегося или даже совсем уснувшего, не ткнет палкой еловой в бок или еще как-нибудь не разбудит. Тогда он вскакивал резко наверх и, бормоча что-то невнятное, улетал скорее прочь. А крестьянин над ним еще и посмеивался. Но ветер нисколько не обижался на того крестьянина, поскольку знал, что тримы к нему очень хорошо на самом деле относятся и зла нисколько не держат.