Иванушки, Полинушки,
Земли родной кровинушки.
Вы жизнь свою построили
Кровавыми мозолями…
Глава 1 На диком бреге Иртыша
Федор сидел на обледенелом бревне. Внизу, под горой, заснеженная река. А дальше леса.., леса...Над всем этим снежным великолепием нереально огромная луна. Федору было холодно, пальцы ног уже пощипывало, но он продолжал сидеть....
- Господи, твоя воля! Эко, куда нас занесло! Наверное, и край света недалеко.
Федор вздохнул и пошевелил ногами. Вот так апрель... Стужа, как в январе. Да, неласкова ты, матушка Сибирь!
Вспомнилось, как на его свадьбе пели «На диком бреге Иртыша, сидел Ермак, объятый думой…»
-Вот и накаркали. Сейчас я сижу ,объятый думой… На диком бреге Иртыша…,- с сарказмом подумал он про себя. Посмотрел на луну. Давно еще, в церковно – приходской школе, Батюшка рассказывал детям притчу про Каина и Авеля. Вон Авель лежит, а Каин стоит над его телом. Сейчас Федор хорошо разглядел.. .Когда это было.. А ведь и Каин убил Авеля из зависти. Брата убил, и Господь его наказал. Неужто наших обидчиков – завистников не накажет! Мысленно он вернулся в свою деревню Пестову. Эх, хоть бы все это скорее закончилось! Какая-то ошибка произошла. Разве можно лишать хлебороба земли, дома, и везти куда - то, где и полей в помине нет! Это же разор государству. Коль земельку –кормилицу хлебороб не вспашет, голод в Расее будет! Это же так ясно! Сейчас самое время на поля навоз возить! Упустим время! Потом не проедешь, лошадь тонуть будет, да и поля испортишь, земельку ... Карьку бы не испортили: жеребая кобыла. В конце апреля ожеребиться должна....В прошлом году хлеба хорошие были. Сусеки полнехоньки насыпали, продразверстку выполнили, себе муки намололи, и на семена осталось. Перед самой отправкой (еще тогда ничего не знали) провеяли все зерно.
От воспоминаний стало еще тошнее. Вспомнилось, как Кондрат с Меланией - самая деревенская неработь - пришли с комитетчиками выселять их. Елена только отстряпалась. Разгоряченная, румяная, пригласила их за стол, думала: зашли по - соседски. А оно вот как обернулось! Мелания сразу к сундуку, да ну Еленины юбки да жакетки на себя натягивать! . Задница, что бочка, а туда же...Стала юбку кашемировую натягивать, а та возьми и лопни! Заплакала Елена - это ее любимая юбка была. А до того стояла, как вкопанная. Растерялась бабенка, не могла в такое поверить, хоть слухи и ходили: один другого страшнее…. А в юбке той она только по праздникам в церковь ходила... Тьфу ты! Что это я про юбку вспомнил! Всего, всего в одночасье лишились! Взять разрешили только то, что в дороге понадобится. Хорошо, что был запас крупы да муки дома. Да что впопыхах возьмешь? Так уж, что под руку попало… .Елена ребятишек собрала, им одежонки прихватила, свои две шаленки, да пару юбок....Еще самовар взяли, да его, Федора, не одеваные сапоги....
Подвод – видимо-невидимо! Рев стоял по деревне! Родные, провожали своих в неизвестность, в страшную и неведомую Сибирь.
Только комитетчики да голытьба радовались: победили мироедов!
Митька - комитетчик, в рваном треухе и какой-то бабьей жакетке ,стоя на дровнях, хриплым голосом кричал:
-Наша первая задача: уничтожить кулаков как класс!! С мироедами и их пособниками Советская власть не будет валандаться! Кого в Сибирь, кого - к стенке!!!
Его никто не слушал…
Сосед Федора Иван Чанов громко выматерился и плюнул в сторону Митьки:
-Тебя, сука, к стенке бы…Добрых хозяев в Сибирь, а кто тебе пахать будет? Еремей, што ли?
Безрукий инвалид Еремей только потряс пустыми рукавами и ничего не сказал…Митька, конечно, не слыхал этих слов, а то Чанову бы не сдобровать!
Наверно, Господь за грехи такое допустил. Молились мало. Все грамотны стали. Кто сейчас пахать поля будет? Зарастут ведь. В прошлом году еще новины припахали. С Мишкой, сыном, все руки вывертели: на три раза вспахали, да картошки насадили. Ох, и картошечка уродилась! Крупная, вкусная! Такое поле…
Пригласили Меланию с Кондратом помочь выкопать картошку. Своей - то у них отродясь не водилось. Они любили к Федору в помочь идти. И картошки заработают, и досыта наедятся… Елена варит вкусно, мяса и прочей снеди не жалела. С одного стола питались! Еще всегда с собой пирогов да шанег завернет. Кондрат с Меланьей оба недомовитые. Весной, только солнышко встало, все добрые хозяева на поля едут. А Кондрат с Меланией на завалинке семечки лузгают. Маланья в грязной юбке и рваном фартуке, Кондрат - в сапогах, подаренных Федором….
-Что, Федор, на поля поехали? На дальние? Че сеять там будете? А мы завтрева поедем. Седне тучки собираются….
Так до вечера сидят, людям косточки перемалывают. Вечером всех снова окликнут, спросят, много ли вспахал, засеял. И дома порядка нету, обед, и тот не сготовят... Одно слово - неработь! Лет десять назад помогали они с жатвой Федору . Елена на сносях была Гринькой. Месяц ездили с Кондратом на поля. Так каждое утро он будил их…. За работу решили Федор с Еленой дать телушку. Славная такая телочка… Думали: вырастят, выкормят - вот и свое молочко будет. Только Кондрат с Меланией думали иначе. Не дожидаясь холодов, зарезали ее на мясо .. .А осень стояла теплая. Часть мяса испортилась, а часть-все таки съели… А зимой опять в работники пошли: есть то нечего дома…. И вот такие люди станут хозяевами земли, которую Федор с семьей поливали потом, каждую кочку на своем поле знали… Ой, муторно…,тошно ему…Вот совсем уж закоченел, а ноги не идут туда, где Елена с ребятишками. Домом назвать - язык не повернется…
Долго ехали они обозом. Снег, снег…, бело. Слепко глазам. Вот какая она - эта самая Сибирь!
Проезжали какие-то городишки, по крыши засыпанные снегом, деревни-с бревенчатыми заплотами, крепкими избами. Волков было много. Те часто шли за обозами. Ждали мертвечинки. Всяко приходилось: и в поле у костров ночевали, и в церкви, и в крестьянских избах….Сколько за эту страшную дорогу видел он смертей. Тяжелее всего было старикам и малышам. Матери, как могли, закутывали малышей. Но зима, холод…Он никого не щадит. Смотришь, утром кормила баба ребенка, а к обеду - замерз уж насмерть. И хоронить не давали. Просто выкладывали покойника на снег, и все…. Вот и приманивали волков. Завоют волки - у самого смелого мужика волосы шевелятся… Бабы скрывали, что ребенок умер, чтобы доехать до какой-нибудь деревни и там по - христиански похоронить, а не на корм зверью отдать. Попросят местных, что нибудь из одежды дадут. А уж похоронят те, или нет - как его совесть позволит. И стариков тоже много умерло…Особенно старух. Федор думает: эти - больше от горя….
Хорошо, что у них с Еленой мальчишки большенькие. Гриньке - десять, а Мишке - четырнадцать. Всю дорогу рядом с матерью шли. Идти трудно, зато не замерзнешь. Наконец-то, дошли до Демьянска. Село на Иртыше. Большое… Крепко, видать, живут здесь хозяева. Обрадовались было: ну, и мы здесь как- нибудь обживемся…. Оказалось - нет. Здесь остановились: пароход ждать. Весной по воде дальше повезут!.. Куда? Никто не знал, да и кто будет говорить что-то людям, которых гонят, как скот… Пришлось самому искать жилье. Федору повезло. Пустили их пожить в холодной избе, так здесь называли летнюю избу. Поставили железную печурку, разрешили дровами пользоваться. Взяли за это новые сапоги Федора да Еленину китайскую шаль. Хоть и жаль было вещей, особенно шаль…
Когда- то, еще Гриньки не было, один дружок поехал на Ленские прииски, позвал Федора. Федор подумал-подумал, решил: была не была! Вот и поехали…Соплей много намотали, а золота не намыли…
Вернулись домой худые, обовшивевшие… Только люди все равно считали: у хлеба - да без хлеба? Не может быть! Привезли мол , золотишка…. Привезли…. Иначе, зачем ездили?
Иногда к ним стали заезжать знакомые китайцы. Переночевать. Привозили разные необычные товары. На ярмарку в Ирбит ездили… Однажды знакомый китаец привез на продажу шелковую шаль, расписанную веселыми драконами и невиданными яркими цветами…Как увидела Елена такую красоту, обмерла. Стоит и молчит. Федор любил Елену. Красавица, рукодельница. И характером - безответная. Только никогда в этом не признавался, сурово с ней обходился, вспоминая наказ своего отца. Тот часто говорил:
-Бабу хвалить - только портить. Забалуется…
А тут понял: надо купить бабе шаль! Иначе сам себе не простит! Поторговался с китайцем. Тот хорошо уступил. С какой благодарностью Елена смотрела на Федора! Радовалась, как Гринька деревянной лошадке…. Эту шаль она берегла и одевала ее только на Пасху и в Троицу. Да…, не пришлось ему пофорсить в новых сапогах, а Елене - в шелковой шали, зато сносное жилье. Два дня прожили хорошо, а потом встретили своих, деревенских, Лукиных. С ними они в деревне почти не общались. А тут… Оказалось, что еще неделю назад арестовали у них сына, а у снохи умер ребенок. И вот она, снова беременная, день и ночь ревет, убивается по мужу, по ребенку, а старики не знают, что делать. На квартиру их никто не пускает. Две ночи в церкви спали. Пришлось потесниться…
Лукины отдали хозяевам какие - то скатерти и зеркало. Те сразу же приколотили зеркало в переднем углу. Пусть глядятся… Продуктов почти не осталось. Жили впроголодь. Ходили они с Мишкой работу искали. Сметали одному татарину сено в сенник, он дал два ведра картошки - не поскупился ,басурман. Вот Елена и варит похлебку из картошки, да мучкой заправляет. А у Лукиных и этого нет. Чуть-чуть крупки в мешочке… А вот крупа закончится, что есть будут? Федор продуктами с односельчанами делиться не собирается. Своя семья есть хочет ! Мишка у хозяев дрова колет, так ему рыбы, колючих ершей, за это дают! Все приварок! Нет, надо идти. Ноги окончательно замерзли. Валенки стали тонкие, ткни пальцем - прорвутся. Вон, какую дорогу вытерпели! Подшить бы, да чем? Спрошу у хозяев кожинки. Выменяю на что – нибудь. Ребятишкам тоже подшить надо. Скоро таять начнет, а у нас ни у кого и сапог нет. У Елены только полусапожки… Когда собирались в дорогу, не думали, что она такой длинной окажется! Для некоторых – длиной в жизнь…
У ворот приметил хозяйского парнишку.
-Отец дома?
-Тятя чай пьет.
Федор не стал заходить. Пусть напьется, потом зайду, спрошу. А то подумает, что жрать нечего, вот и пришел к ужину.… Все его нутро сопротивлялось унижению, несправедливости.
Елена затеяла какую- то постирушку. В избе было влажно и жарко. Кругом висели подштанники и брюки.
-Ты бы хоть на мороз вывесила. Может, какая вошь сдохла бы…
- Ну, я бы так и сделала, так парнишки ведь без штанов сидеть не будут. Женихи уж…
Женихи… Ишь, развалились! Ну - ко, подвиньтесь! И он, не разуваясь, прилег на топчан, на котором лежали сыновья. Младший, Гриня, в стеганной душегреечке и без штанов, сидел, рисуя углем на небольшой доске.
-Чего рисуешь? -спросил отец, чтобы не молчать.
- Я свой дом рисую . Когда вырасту, я такой же, как у нас в Пестовой, дом построю, а может, еще красившее…
Отец взглянул на рисунок сына. На грязной доске едва угадывались очертания дома. Точь – в- точь такого, какой был у них. И крылечко высокое, и балясины… Тоскует парнишка…
-Хороший дом. Нас с матерью потом не забудь к себе взять…
- Не, тятя, я вас поселю в самую лучшую горницу. Не забуду…
К Федору незаметно подкрался сон. Карька везет полную телегу мешков с зерном, а на возу он, Федор. Веселый-веселый! Вдали мельница…Знакомая дорога. А за телегой - Гринька. Бежит и бежит рядом. Вдруг Гринька как закричит:
- Тятя, тятя, не уезжай!
Вздрогнул Федор и проснулся…. Вот сон бы в руку. Снова бы вернуть то время, когда все были при деле, и все счастливы.
-Ладно, к хозяину хочу сходить, для починки валенок какую - нибудь кожу спросить. Посмотри в сундуке, что еще можно сменять? У мальчишек валенки- то тоже прохудились,…Елена сняла с шеи ключик и открыла сундук. Порывшись в нем, вытащила белую нарядную рубаху Федора. В ней он венчался, когда- то в церкви.
-Вот зачем ее брала? Лучше бы мальчишкам сапоги взяла…,- проворчал Федор. Но опять же пригодилась. Он затолкал ее за пазуху и пошел к хозяину.
Тот сидел возле печки, покуривая козью ножку. Махорка хорошая, душистая. Федор не курил, но был не против, когда мужики дымили.
-Хрисанфий, я вот что хочу тебя спросить. Нет ли у тебя для починки валенок какой - нибудь сыромятной кожи. Валенки- то напрочь сносились, да и сыро уж днем- то в валенках. Подтаивает…
Хрисанфий молча попыхивал огромной козьей ногой и ничего не отвечал, только подвинул поближе к Федору скамейку, как бы приглашая присесть. Хрисанфий был человек немногословный, такой характер, но не злой. Еще помолчав минуту, он почесал в затылке и сказал:
-Дак че, можно посмотреть в амбаре. Там всякого такого полно… Я завтра утром тебе занесу, че найду, а ты сам выберешь….
Как вы? Че говорят, куда вас направят? Ниче не слыхать? Вот горе - то…
Федор не стал надоедать хозяевам и ушел на холодную половину. Елена сварила ершей. Вкусно пахло вареной рыбой. Все хлебали уху из котелка, а Федор налил себе в кружку. Так ели уху в старательской бригаде. Так стал делать и он. Хоть ерши и маленькие, и колючие, обсосали каждую косточку. Гриньке, как младшему, икру подкладывали и отец, и мать. Глядя на них, и старший, Михаил, тоже стал подкладывать икру брату. Хотя, ой, как хотелось самому съесть эту маленькую, величиной с мизинчик, вкуснотищу….
-Тятя, нас зовут снова сено метать. Соседи тех татар. Пойдем?
-Коли зовут, пойдем .Все что - нибудь заработаем. Еды у нас совсем мало осталось…
Елена встала с чурки, которая использовалась вместо стула, подошла к Мише и погладила его по голове:
-Кормильцы вы наши…. Что бы я без вас делала…
Косточки вынесли Боцману, хозяйской собаке. Запас лучин заканчивался, и все улеглись спать. В уголке, где поселились Лукины, слышны были всхлипыванья.
-Опять сноха причитает. Старики с ней замучились… ,- подумал Федор и громко сказал:
-Агафья, хватит! Всем уж твой рев надоел! Дай поспать!
Он знал, что иногда строгость бывает полезней уговоров.
В углу стало тихо.
Ну, вот еще один день прошел.… Слышно было, как Елена читает тихонько молитву на сон грядущий, как возится, примащиваясь четвертой на узком топчане.
Все затихло. Вот уже полтора месяца здесь. Ни дела, ни работы… А дома бы…. Мысли спутались, и Федор провалился в сон, больше напоминающий бред больного.
Утро. Еще темно, а Елена уже возится у печки. За ночь изба остыла. Холод собачий. Хорошо, что мальчишки в серединке между родителями спят. Все спали, не снимая одежды. Гринька, почувствовав, что места стало больше, когда мать встала, свернулся калачиком. Добрый уж больно, весь в Елену. Такого заклюют… Вон, Мишка колючий, как еж. Себя в обиду не даст!
Этот - в меня… Федор с гордостью посматривал на своего старшего сына.
Мой характер, моя кровь….Любил он его, хоть иногда и доставалось Мишке от отца. И кнутиком однажды стегал, и – ложкой по лбу…Ничего, отцова рука, не бьет, а учит… И нас так учили….Федор тоже встал. Разжег самовар.
Самовар был большой, и вскипал долго. Зато пили чай сколько хотели, и Лукины - тоже…
Настрогал на вечер лучины побольше: вчера не хватило - пришлось рано спать ложиться.
- Дома были керосиновые лампы на высоких ножках, а здесь лучиной освещаемся… Хорошо, что лампы не взяли – где керосин брать? А лучина - вот она… Надо Мишку будить. Собирались сено метать. Чаю попьем и пойдем. Чай, конечно, давно закончился, и пили они кипяток, но все - таки горяченькое…
Стукнула дверь. Вошел Хрисанфий. Перекрестившись на образок, повернулся к Федору:
-Вот, выбирай. Я, что мог, подобрал. Смотри…
Хрисанфий бросил на пол скрученные желтые сыромятины. Резко запахло кожей. Федор взял в руки сверток, помял, постучал по нему костяшками пальцев.
-Хорошая кожа. Крепкая . Сам выделывал, или кто другой?.
Хрисанфий подергал носом, и, как бы смущаясь, сказал:
-Там, под горой, мужик живет, кожевник знатный. Все ему кожи отдают, а он их выделывает. А я в этом деле не мастер. Так что, выбрал? Ну и добро.
Хрисанфий собрал остальные лоскутки и направился к двери. Федор догнал его и протянул рубаху.
-Спаси, Господи, тебя. Выручаешь нас. Возьми рубаху. Она мне вряд ли пригодится. Нам не до праздников. А боле нечем отблагодарить!
Хрисанфий сунул рубаху за пазуху.
-Ладно, возьму. Старшему моему враз будет…
Мишка уже оделся и ждал отца. По темноватым еще улицам прошли они к дому, где ждала их баба с огромным животом.
-Беременная. Ох, и раздулась, чисто кадушка. Вот-вот родит,- подумал Федор.
-Бабенка бойко, несмотря на огромный живот, провела их в сенник. Показала все, выдала вилы.
-Мой-то мужик ногу сломал. А сено прибрать надо. Хорошо Хамид, сосед, присоветовал вас.
Каждого- то и не пустишь на двор: вмиг обчистят! Хамид говорит, хорошо у него потрудились. Если и у нас все ладно поробите, так же заплачу, как он!
Федор с Мишкой принялись за работу. Бабенка вынесла им в кринке молоко и свежий калач. Давненько они молока не пивали. Федор пожалел только о том, что не мог, сколько - нибудь унести Гриньке и Елене… Сено было духовитое. Мята, еще какие –то луговые травы… А в Пестовой разнотравья больше. И осоки почти нет. Но все равно сено хорошее… То-то молочко вкусное.
К обеду управились. Баба, и правда, не поскупилась. Два ведра картошки дала да капустный пирог… Федор долго благодарил щедрую толстуху. Предлагал, если какая работа появится, свои услуги. После обеда занялся - таки починкой валенок. Подшил Гринькины валенки. Тот сразу же побежал на улицу поиграть с Боцманом. Ребенок, что с него возьмешь… Долго ковырялся с валенками Мишки. Этот сносил обувку напрочь. Не за что зацепиться! Но все же осилил. Свои валенки и Еленины решил подшить завтра.
Прилег отдохнуть. Все- таки много сена перекидали. Устал. Только стал засыпать, пришел комендант и два охранника. Они часто ходили, проверяли, не сбежал ли кто. Пришли так пришли… Федор как будто привык к их визитам и не обращал внимания. Елена - тоже. Как пришли, так и уйдут. Она замешивала в блюде тесто на лепешки. Один из охранников, по прозвищу Косач, потому что у него были яркие рыжие брови, а один глаз косил, подошел к мешку с мукой и заглянул туда.
-Ого! Да у них полмешка муки…. А у других - уж не крошечки. Конфискуем половину. Он подвигал своими красными бровями, несколько раз пошмыгал своим носом, на котором снова повисла капля, и достал откуда-то мешок. Он сам стал небрежно пересыпать муку из одного мешка в другой, просыпая муку на пол, на свои растоптанные валенки… Елена заплакала. Она - то знала, что там муки совсем не пол мешка! От силы на неделю…. А дальше голод…. Федора захлестнула ярость. Даже дышать стало трудно. Кулаки сами собой сжались. Сколько земли было вспахано этими руками, сколько сена скошено, сметано в стога…. Да разве у крестьянина может быть слабая рука? Он встал с топчана. А охранник, уверенный в своем превосходстве, завязывал мешок с мукой, стоя в опасной близости от Федора. Когда то, в парнях, Федор был драчуном. Ни одна драка не обходилась без его участия. Да разве мог охранник об этом знать. Счастливый, что еще кого – то обобрал, он с улыбкой выпрямился и тут же получил такой удар, от которого не смог устоять на ногах. В этот удар Федор вложил всю ярость, всю ненависть к тем, кто разрушил его мир, так любовно созданный его трудом и трудом его близких. Это был протест раба, над которым долго измывались. Ему неважно было, большой это или маленький винтик адской машины, которая своим катком размяла, раздавила сотни, тысячи человеческих судеб и жизней. Они все - это вселенское зло…. Взбрыкнув сапогами, охранник улетел к столу, опрокинув на себя самовар! Никогда еще Федор не слышал такого крика боли, такого мата! Спасло охранника от страшных ожогов только то, что был он в полушубке. Но лицо, уши, шея - все было обварено.
-Хорошо» попил товарищ чайку», но мало. Получил, что хотел. Вот и все… А мне больше нечего бояться,- подумал Федор. Ему было даже смешно смотреть, как охранник с малиновыми ушами и полосатой малиновой рожей корчится от боли. С ушей клочьями слезает кожа. Его мешок с мукой, залитый водой, валялся на полу.
Второй охранник, опасливо вытащил наган и стоял у двери, ожидая команды коменданта. Комендант, видать, тоже не хотел схлопотать и поэтому стоял поодаль, раздавая команды:
-Собирайся! Ты арестован! Подай мужику лопотину,- обратился он к Елене.
Елена стояла испуганная. Она даже не плакала. Только лицом побелела, и глаза стали, как омуты, темные-темные…. Мишка замер. Скулы его ходили ходуном. Он походил на зверя, готового к прыжку. Федор строго посмотрел на него и покачал головой.
-Не вздумай. Мать одну нельзя оставлять. Пропадут….
Миша низко опустил голову, скрывая слезы.
-Дайте хоть попрощаться с семьей. Елена, Гриньку позови. В последний раз посмотреть на парнишек.
Гринька вбежал и бросился к отцу на руки:
-Тятенька! Тятенька! Не уезжай!
-Вот он, сон, А я думал, к добру…. Нет, видно, любые сны у нас сейчас – к худу. Ладно, сынок, мамку слушайтесь. Не забижайте ее. А как дом выстроишь, я к тебе приеду…
С Мишкой попрощался по - мужски. Обнял, пожал ему руку.
-Сейчас ты - главный в доме. На тебе - все заботы. Ищи работу… Тогда – не пропадете.
Елена бросилась Федору под ноги и заголосила, только сейчас осознав, что не будет у нее мужа, не будет опоры, что остается она одна с мальчишками…. Федор поднял жену, поцеловал и сам направился к двери. Больше не было сил…. Охранники вышли за ним, оставив на полу мешок с мукой. Елена, рыдая, подняла самовар, поставила его на стол…. Задвинула в дальний угол мешок охранника, а свою часть муки спрятала под топчан, чтобы еще кому-то не пришло на ум забрать последние крохи… Но ни в этот, ни в следующий день за мукой никто не пришел. И когда у семьи закончилась мука, Елена набралась смелости и потихоньку стала оттуда брать, так, по чуть-чуть… В конце апреля всех погрузили на пароход, и он, шлепая плицами, повез осиротевшую семью, как и сотни других обездоленных, сначала по Иртышу, потом по Оби , в далекий край, где не росла даже картошка…. Где то в трюме, на пустом сундучишке, сидели Елена и ее сыновья. Свой самовар они оставили хозяину избы, который после ареста Федора частенько помогал им, чем мог. На Мишке были старые сапоги Хрисанфия, на Гриньке - обутки их сынишки… Жестокий мир был не без добрых людей.
Глава 2 Елена
Пароход едва тащился по холодной, едва освободившейся от льда Оби. Над рекой висело серое, неласковое небо. Берега заросли тальником . Кое-где река подходила прямо к тайге. Не раз на берегу видели медведей. Непуганые звери вставали на задние лапы и принюхивались к незнакомым , пугающим запахам. Часто видели оленей. Пароход останавливался у каких- то странных селений. Там стояли остроконечные чумы. Это Елена сейчас знает, а первый раз в толк взять не могла: стога - не стога стоят…. Встречать пароход выбегали остяки, черные, узкоглазые люди, похожие на тех китайцев, что приезжали к ним в Пестову. Остяки тоже предлагали свои товары: рыбу, какие - то меха… Только охрана их к пароходу не подпускала, и людей с парохода – ни ногой. А неплохо бы рыбки поесть… Мишка взял у матери булавку и сделал крючок. Поймав пяток мух, которые в изобилии водились в трюме, (несмотря на холодную погоду), он на стоянке забросил свою удочку в воду. За час он натаскал с десяток увесистых рыбин. Некоторые не меньше полкилограмма! Увидев успехи Михаила, все пассажиры бросились изготовлять крючки. Скоро пароход вонял рыбой, как бочка. Ее можно было заготовить много, но ни у кого не было соли. Через сутки рыба начала вонять, а изголодавшиеся люди, наевшись жирной обской рыбы, стали маяться животами. Заболел и Гришутка. От постоянных болей в животе и рвоты с поносом он молча плакал. Его аккуратный носик заострился, щеки впали. Елена запретила ему есть рыбу. Давала только воду. Гришутка на глазах таял…
-Умрет. Ишь, совсем не жилец. Дома бы - выходила, а здесь, чем?
Капитан парохода черном кителе, с пуговицами разного цвета и размера, несколько раз в день обходил свое судно. Даже в трюме было слышно, как он громко матерясь, плевался и орал:
-Весь пароход за…ли! Воняет, хужее, чем в гальюне!!!
Пройдясь по палубе, он скрывался где-то в недрах парохода, чтоб не видеть этого безобразия, не нюхать смрада…
На одной из остановок подошла к охране и Христом Богом стала молить разрешить ей сходить на берег нарвать черемуховой да ивовой коры. Охране, видно, самой надоело смотреть на больных людей. С двумя провожатыми Елене разрешили сойти на берег. Черемушник рос прямо по берегам. За много дней она впервые ступила на землю. Земля, казалось, качнулась под ней. Елена едва на ногах устояла.
-Вот лечь бы здесь и умереть! Господи, ослабла, ноги совсем не держат!
Усилием воли она собрала остатки сил, чтобы помочь своему ребенку. Черемушник был молодой, густой, духовитый. Елена рвала ветки, старалась нарвать как можно больше. С огромными охапками горьких и пахучих веток вернулась она на пароход. Отвар варила в большом ведре и давала пить не только Гришутке, но и всем больным. Заставила Гришутку жевать черемуховый луб и глотать эту горечь. К вечеру боли в животе стали меньше, и у ребенка появился блеск в глазах.
-Спасибо тебе, Матушка Богородица! Ты защита и опора в наших скорбях. На тебя уповаю,- молилась Елена.
Материна молитва ли помогла, или таким крепким был Гришутка, только он стал поправляться. Еще дважды ходила Елена с охраной за черемушником. Люди, которым стало легче, благодарили Елену, но не все….. На остановках непременно снимали с парохода несколько умерших. Кто умер от дизентерии, кто от тоски. То в одной части парохода, то в другой слышалось жуткое бабье завывание. Страшно было смотреть на несчастных, почти потерявших рассудок женщин. Сколько еще может вынести человек? Хоронили впопыхах, ставили над могилой крест и ехали дальше. Почти две недели шел пароход. К вечеру одиннадцатого дня всем было приказано собираться. А что собирать? Сундучишко - пустой. В нем гремели три железные миски, да пара кружек. Подушка и какое-то рядно, ставшее одеялом, скрутили и завязали. Миша привязал этот тюк себе на спину. Еще слабенький, Гринька стоял на палубе в зимней шубенке. Елена тоже не снимала с себя зимнюю одежду.
- Грязная, вшивая, да моя. Другой не дадут. А при мне и целее будет!- так рассуждала она. Пароход подошел к берегу и уткнулся носом в песок. Ни людей, ни домов. Почти отвесный глинистый склон, реденько поросший еле проклюнувшейся травой. Высоко на обрыве мрачные сосны, ели.
-Разгружаться. Все – на берег!
С борта кинули трап - две сколоченные доски и поручни с одной стороны. Первыми спрыгнули конвоиры. Стали спускаться пассажиры. Мужикам еще ничего, они ловкие и сильные. Уцепятся за поручни и сползут на берег. А вот бабам, да еще с дитем на руках - горе. Чуть опустила руки - и в воде…
А вода ледяная, и водовороты. Смотришь, появилась несколько раз над водой - и нету…
А ребенка того и вовсе сразу волной захлестнет. Но Елена с Михаилом уберегли – таки Гришутку. Тут она не раз вспомнила Богородицу, не раз благодарила ее. Вещи с парохода сбрасывали. Посмотришь – то сундук в воде, а то мешок с чьими – то вещами…. А Миша с Еленой все сохранили. Вовремя смекнули, что все при себе надо держать.
Повели их наверх, на высокий берег. А там - тайга непролазная! Травка реденькая, мох…Господи, Царица Небесная! Как же тут жить?
Приказано было шалаши да балаганы строить, печи из глины лепить. Воду из - под горы ребятишки носят, бабы глину месят. Каждый знает: без горячей еды не проживешь. А уж мастеров всяких много: и печники, и плотники. Весь мастеровой люд, все хорошие хозяева здесь. Поставили несколько общих балаганов на первое время. От дождя да ветра укрыться. Стали участок тайги от леса освобождать. Комендант с конвоирами наказания разные придумывают. За то, что норму не сделал, урежут паек или ночью работать заставят. А ночи – это и не ночь вовсе, а день! Солнышко круглые сутки светит. Дивно это. И не спится! Только греет мало. Рыбы в реке полно, но комендант ловить не разрешает! В лес за грибами, за ягодами нельзя. Сразу наказание.
Елену поварихой поставили. Вроде радоваться должна, только ей совсем это не надо. Комендант, окаянная душа, заглядываться на нее стал. Раньше Елена считалась первой красавицей в деревне. А сейчас какая красота? Да и не хочет Елена себя ронять. В девках строгой была, так что же сейчас? Держит Елена при себе ребятишек, ни на шаг Гриньку не отпускает. При ребятах- то, поди , не посмеет! А Мишу комендант отправил наравне с мужиками лес валить. Конечно, уступила бы коменданту, может, и Мише легче бы работу нашел. Только не хочет Елена этой грязи. Мужняя жена все - таки. Себя блюсти должна. Жалко ей Мишу: сорвет парень спину. Хоть вымахал, а слабенький еще. Но что поделаешь?
Варить приходится много. На целую бригаду! Правда, какая уж там еда - одно название. Но все равно горяченькое.
Как - то конвоир завалил медведя. Уж совсем обнаглел косолапый: среди бела дня вышел, людей напугал.
Комендант с конвоирами себе лучшие куски взяли, а остальное по бригадам раздали. Не пропадать же добру! Давно уж люди не едали настоящей еды! Елена же, памятуя о том, что еда голодным – смерть, варила из мяса супы, а мясо давала по чуть-чуть. Вот их бригаде надолго и хватило. От безысходности или по какой другой причине только наговорили коменданту, что Елена припрятала себе мясо. Комендант начал издалека. Где жила, как жила, потом подступил ближе: стал угрожать, что посадит. Но Елена поняла: дальше деляны он ее не отправит. Когда она сказала категорическое «нет», он обозвал ее дурой,и он отправил валить лес. Дома, в Пестовой, она никогда не держала в руках пилы. Но она не роптала. Все лучше, чем под комендантом.
Какие волдыри были на ладонях! Они лопались, обнажая нежное розовое мясо. Но она молча заматывала руки и, превозмогая боль, пилила. Конечно, она уже не надеялась на возвращение Федора, но ей было противно даже думать о том, что кто - то другой будет лапать ее. Тем более разжиревший, как боров, комендант, у которого все время противно воняло изо рта. В средине июня началась жара, а с нею - гнус. Такого ужаса не знали люди, выросшие среди хлебных полей. Все ходили опухшие, не выспавшиеся, угоревшие от дымокуров. Чтобы спастись от гнуса, мазались дегтем. На голову накидывали сети, пропитанные дегтем. Но, казалось, эту мошку, которую и глазом-то не увидишь, нельзя ничем испугать. Она проникала всюду, лезла в глаза, рот. Елена с Мишей смастерили себе хороший, крепкий шалаш, в котором постоянно шаял дымокур. Возле шалаша она вскопала грядки под морковь, репу, горох. На удивление морковка быстро пошла в рост.
-Хорошо, что семена сохранила! Глядишь, будет, чем заправить похлебку! Когда морковка подросла, Гришенька стал ее охранять. Оказалось, что на морковку много охотников: это и зайцы, которые прибегали ночами, обгладывая побеги, и « двуногие зайцы» из числа ребятишек.
К зиме поставили пять бараков. Длинные строения из толстых сырых бревен с глиняными печами напоминали скотный двор. Вдоль стен - топчаны. У кого были ряднины, одеяла, стали отгораживать себе уголки. Этакая квартира… Часто можно было слышать в том или другом углу возню, пыхтение, или стоны…Что делать ? Природа… Не следовало бы детям это видеть и слышать, да не спрячешь. Вечером возле печи портянки и сырая обувь давали такую вонь, что дышать было невозможно.
Сырые печи дымили, а плохо проконопаченные стены не держали тепло. Елена с ребятишками жила недалеко от входа. Двери часто открывали, поэтому было холодно, но это обстоятельство спасло ее и ребятишек. В лютые февральские холода печь топили круглые сутки. Как - то ночью, когда все спали, загорелась обувь и тряпье, что было возле печки. Уставшие люди спали мертвецким сном. Некоторые угорели, так и не проснувшись! Елена с сыновьями остались живы: Хранил Бог. Пожар затушили, мертвых похоронили, и опять потянулась тяжелая, беспросветная жизнь. Казалось, уже ничего не изменится . Несколько раз приезжали остяки. Привозили свои продукты, пытались обменять. Да что осталось у людей, хоть с себя последнее снимай. Наступила весна. На весеннее солнышко люди стали вылезать из землянок и бараков. Черные, оборванные, обовшивевшие до самой крайности, люди радовались весне. Не все дожили до этого. Тиф, цинга и дизентерия - вот самые распространенные болезни.
В такой тесноте да голодные –ничего удивительного. Прямо возле барака разводили костры, ставили котлы и вываривали в них одежду, оставаясь, в чем мать родила, прикрывая стыд,
какой - нибудь тряпкой. Бабы стирали все, что можно выстирать. Все - таки неистребима в человеке тяга к чистоте. Уже был раскорчеван изрядный участок леса, и началось строительство поселка. Запланировали две улицы. В центре - клуб, школа, медпункт. Весна - всегда время надежд, надежд на что- то лучшее: на хороший урожай, теплое лето. Сейчас прибавилась надежда, что к осени люди в дома переселятся. За зиму у каждого появилось что то свое : кому - прялку сделали, у кого - лавочка или табуретка. Ждали новоселья.
Только не суждено было Елене жить в том поселке. С первым пароходом приказано было собираться: ее семья, как и многие другие, снова были отправлены в незнакомые места. На Конду. Среди ссыльных слух ходил, что много народу туда отправили. Значит, не хватает без нее, Елены. Нищему собраться - только подпоясаться.
Снова покидали все пожитки в мешок и сундук. Попрощались с друзьями, и повез пароход «Гашунин» Елену с детьми на Конду. В Остяко – Вогульске жили почти месяц. Хорошо, что лето.
В каком - то постоялом дворе спали вповалку… Елена боялась тифа, который свирепствовал со страшной силой, поэтому в теплые ночи спали в сеннике. Лучше с лошадьми, чем с тифозными вшами. Как и в Демьянском, Миша ходил по Самарову, искал работу: кому огород вскопает, кому забор починит. Только здесь люди такие же бедные, как и он. Платили мало… Наконец, собрали достаточно людей, чтобы двигаться дальше….
Конда – широкая и очень извилистая река. Так же, как и Обь, заросла по берегам ивняком. Июль. Тепло. Елена все время пропадала с детьми на палубе. На Конде деревушек и поселков больше. Встречать пароход выбегали все: и взрослые, и дети. Было много русских. Это успокаивало Елену. Сделав недолгую остановку в Нахрачах, пароход, наконец, пришел в какой - то поселок. На берегу их встречал комендант, забавный: лысенький, суетливый, в круглых очках, привязанных шнурком к голове, он походил на бухгалтера или счетовода, а не на грозного коменданта. Он читал список прибывших и определял кого куда. Громко выкрикивая фамилии, количество людей в семье, выкрикивал:
-Пятый поселок! Там печник нужен!
- Кто конюх? На второй поселок!
Елену с Мишей, его уже считали за взрослого, определили на первый поселок. До поселка идти пешком километров пять по берегу.
Берег зарос березами, осинками. Встречались липы. Трава - по пояс . Летают бабочки, шмели. А, главное, нет того гнуса, который преследовал их прошлым летом… Комары есть, а мошек нет.
На минуту ей показалось, что она дома, в Пестовой. С покосов возвращается.
Между деревьев она вдруг увидела что - то пронзительно голубое, огромное….Такого количества воды она ,пожалуй, не видела. Обь – широкая река, а здесь , как море! Даже другого берега не видно.
- Миша, смотри - река, какая широкая! Это что, Конда?
Но никто из идущих рядом не знал, что за река впереди. Только один из сопровождающих сказал:
-Глядите, вас как на курорт привезли. Озеро рядом, и поселок уж основан! Ничего делать не надо!
В поселке и, правда, было уже два порядка домов. Елену с сыновьями поселили в одном из квартир, где до этого проживало четыре семьи. И пусть тесно, но есть крыша над головой, хоть скудный, но кусок хлеба. Впервые за несколько лет у Елены замаячила надежда: будем жить! Она смогла сохранить детей! Дети - это главное предназначение женщины. Миша стал сильным и крепким парнем. Федор бы им гордился. Гриша - тоже мамин помощник. Дома все дела сделает…. Говорят, осенью на трудодни картошку давать будут! Жаль, что Федора нет, порадовался бы! В колхозе рожь и пшеницу сеют ! А рожь густая-густая! Где хлеб, там и жизнь!
Г