Екатерининский тракт… стрелой пронзает реки, болота, буераки. Вот умели же раньше дороги прокладывать. Сколько по нему прошло народа, провезено грузов. А кто гнал народ в эту первозданную Енисейскую глушь, в эти непроходимые дебри? За тысячи километров от родных мест и зачастую безвозвратно? Да, конечно же, его величество драгоценный металл и её величество золотая лихорадка. Про драгоценный металл знает каждый, а вот про золотую лихорадку российский человек мог прочитать только у американских писателей. Там на загнивающем диком западе, на том же самом Клондайке, например, свирепствовала такая болезнь, но она свойственна только капитализму, и уж никак не российским людям. Российским людям против неё, в прошлом столетии, был привит иммунитет. В тюрьмах и лагерях. Нечего лихорадочно метаться в поисках лучшей доли. Наши люди должны улучшать свою жизнь под руководством и планомерно. По плану. А планы были дневные, недельные, месячные, квартальные, годовые, пятилетние, и так далее. Был даже встречный план.
Когда на Колыме нашли золото, тоже планомерно, без всяких там лихорадок, пригнали зеков и приступили к освоению месторождения. Стали вкапывать столбы для колючки и строить бараки. Но золото надо было дать. По плану. И дали. Выдрали у тех же зеков зубы да коронки и дали. Первое золото Колымы.
В последние времена многое изменилось, и государство Российское и способы добычи и транспорт. Дороги построены новые, россыпные месторождения иссякли и этот старинный тракт, ставший ненужным, зарос, и только приглядевшись можно определить, где она, дорога жизни. Редкий страждущий на вездеходе проторит колею, да и опять зарастает. Всё исправляет природа, как бы человек не терзал её в своих трудовых порывах.
Доехав, со знакомыми лесорубами, до пересечения с этой древней дорогой Иван Иваныч, житель здешних мест, мелкий чиновник местной администрации, махнув на прощанье рукой, приступил к осуществлению своей программы отдыха. По этой программе предполагалось пройти десяток километров, выйти к реке, встретить товарищей путешествующих по ней, присоединиться к этой компании и далее по интересам, кто рыбалит, кто просто с фотоаппаратом, наслаждается видами природы. Проплыть по течению, до большого населённого пункта, где есть регулярное транспортное сообщение и цивилизованно вернуться по домам. Договорившись с напарниками о месте и времени встречи, а так же отправив с ними основные свои вещи, Иван Иваныч нёс в рюкзачке только необходимый набор: свежий хлеб и десяти литровую канистру с пивом.
Жаркий день, вездесущий комар, слепень, овод, всё располагало к пролитию трудового пота и неприятно разнообразило путешествие. Да еще три непонятных слова вертелись в голове и не давали покоя. Вот бывает так, привяжутся какие нибудь слова или песня и лала – лала, бла – бла, бла – бла… откуда взялись эти слова, не вспомнить, но надоели уже.
Проломив пяток километров, решил сварить чайку. Полез в болотце, неподалёку, меж кочками водицы черпнуть, а что бы слова эти отвязались, есть такой способ, клин клином вышибают – называется, громко, как мог их произнёс. И вот разгибаясь с котелком, видит перед собой на пне, того персонажа болотного, что в народе лешим называется. Иван Иваныч прожил полвека, да ещё в эти времена, казалось бы, уж ничем его не прошибёшь, но вдруг зарябила вода в котелке и зашевелились волосы под накомарником, коленки предательски стали подгибаться. Сел на кочку. Персонаж болотный, между тем хлюпая и брызгая тиной, вопрошает:
- Чего вызывали?
-А ничего не вызывал, вроде бы не при делах я совсем…
- Ну, как-же, - лешак на своём стоит,- а эти слова, зачем сказал?
Что-то стал припоминать Иван Иваныч, и лешаку:
- А ты тут причём?
- Да жисть у меня такая, – лешак сочно потёр истекающие болотной слизью глаза, – по этому имени я обязан явиться.
Иван Иваныч стал припоминать – так это же имя одного старинного рудознатца! – и нутрём почуял возможную удачу. Так вот он какой, этот сказочный герой, леший, с любопытством стал приглядываться, вот подфартило то как!
- И давно ты тут живёшь?
- Да как сказать, живу да и живу, сколько себя тут помню.
- А до этого, где был?
- Да как и вся наша братия, на песках да россыпях.
-Не понял?- Оживился Иван Иваныч.
- А чего тут понимать, испокон веку, где золото там без нас не обойтись, там и мы. А когда ваша братия пески перемыла, золотишко выбрала, куда нам податься? Я вот здесь. В те ещё времена, глубокой осенью, по этому тракту везли сундук дубовый, под охраной солдатиков. Под охраной потому, что сундучок не простой. И вот в этом месте, откуда ни возьмись, медведь шатун вымахнул. Лошади с дороги на озеро, озеро тут было тогда, а лёд не выдержал и ханули лошади с санями в полынью, а сундучёк - ульк! В тину! В ил. Лошадей выручили, а поклажу как не искали, не нашли. Урядник ревмя ревел:
- Десять пудов золота!
- Вот с тех пор я здесь. Лягу на него, на сундучёк, и чую, что лучше мне и не надо! Так мне хорошо. Но ваши – то, не успокоились, привезли своего рудознатца по золоту, имя ты его назвал, а у него камень был и нашему брату против того камня никак. Ночью, в полнолуние, стукнет по нему и явись перед ним я как перед тобой. Про золотишко всё узнает и отпустит с миром. А золотишко всё выгребут. Неимоверная сила была в том камне, а был он видом и размером в лошадиную голову! Приехал рудознатец, и состоялась у меня с ним беседа, и так получилось, что я оказался последним кто его видел. Всё бы ничего, только я обязан являться, если кто имя его назовёт!
Вот оно что, догадался Иван Иваныч;
– И где же он сундучёк?
- Да вот здесь подо мной, три сажени, - лешак горестно захлюпал жабрами, а Иван Иваныч прикинул;
- Три сажени, зимой, с проморозкой, до сундучка добраться? Да легко!
Лешак ещё горестней захлюпал:
- А мне как же? Меня ж разломит, без золотишка, и куда мне?
Да и хрен с тобой подумал Иван Иваныч, люди гибнут за металл, а чего уж тебе то. Прикинулся дурачком:
- Слушай, Лешенька, а может у тебя на примете есть, где-нибудь, золотишко посподручней, чего мне тут в болоте ковыряться? Давай полюбовно, миром, ты мне подскажи, а я про тебя забуду!
И лешачок, шлюпая зебрами, поведал Иван Иванычу:
- Пройдёшь пять вёрст, выйдешь к реке, на берегу раньше был посёлок, а сейчас всё заросло, но с краю, где ель столетняя наклонилась, догнивает избёнка, крыша в землю вросла. Там, в ней, домовой, правда, мелкий, одно слово – домовёнок, обитает, и у него под охраной пять пудов золотого песку. Ну, как? Договорились? Вызовешь его и твой песок!
Иван Иваныч аж приподнялся над кочкой, и котелок выронил, вот так попил чайку! Пятнадцать пудов золота! Ну, бывай лешенька, пенёк твой приметный я не забуду никогда. Поправил рюкзак и скорым шагом стал ломить заросшую тропу.
Теперь дело пошло гораздо веселее. Комары и прочая кровососущая тварь как бы утихомирились и стали дружелюбно попискивать в такт движениям путника.
- Люди гибнут за металл…- стало крутиться в голове – а лешенька тот ещё фраерок, ради собственного благополучия сдал своего брата! Пятнадцать пудов! Вот так отдохнул! Хватит, погрелись твари нечитые, теперь моя очередь! А этого домовёнка неплохо бы развести как лешака, а другого тоже… сдадут черти друг друга, как пить дать! Нечистая на службе у человека! Всех чертей раком поставлю! - Возносился Иван Иваныч, - А что! Брать так банк, любить так королеву! Чего тут шариться по тайге, грибки, ягодки, лесочек воровать, тут надо по-крупному, по-хозяйски. С умом.
Это хорошо, что пять вёрст по жаре и комарам, есть время всё обдумать, рассудить. Так и хотелось широко, по-российски, рявкнуть на всю тайгу слова заветные, да вдруг полезут из под каждой колодины, чего с ними с пылу с жару делать? Нет, здесь надо не спеша, с толком, с чувством, с расстановкой, ошкурить эту сволочь нечистую. Поустроились тут, попригрелись! Люди гибнут за металл – закрутилось в голове – сатана там правит бал… если нечистая - вот она, то значит есть и Бог? Да где он? А эти то вот! И работают на меня! Так то сподручней – рассуждал Иван Иваныч – так то веселей. Пятнадцать пудов!
Вспомнилось детство босоногое, бабушка в деревне, у ней на каникулах гостили. И умничали над ней:
- А если вдруг найдёшь ты бабушка золотой самородок, что делать будешь?
- Да в реку и выброшу! – отвечала не раздумывая.
Ох и глупая бабка, удивлялись мы, это же сколько денег! И невдомёк нам было, что ей от той находки были бы одни неприятности. По тем временам, если и сочтена находка как клад, то выплатили бы ей четверть стоимости. И далее, деньги надо отдать на строительство какого-нибудь культурного сооружения имени партийного деятеля или пионера. Или положить на сберкнижку и одолжить родному колхозу для выплаты зарплаты, без отдачи конечно. Попробуй, объясни потом всей родне, что она, дура старая, совсем из ума выжила. Это сейчас, послал всех и купил яхту или особняк. А тогда не пошлёшь, тут же всем колхозникам объявят, что, дескать, банк денег не даёт – колхоз кругом должен, а кое-кто одолжить не хочет, колхозу родному, спасителю. И припомнят – когда мужик твой под Сталинградом погибал, приползла, дайте лошадь, дров привезти, чтоб деток не заморозить - дали! На целый день!
А когда пол деревни сгорело и её изба тоже, и она с детками чуть по миру не пошла, тоже выручили, в соседней деревне пол дома продали ей по дешёвке. Кое-как наскребла по родным восемьсот рубликов. И только вселились, комиссия исполкомовская приезжает и сельсоветские сразу подсуетились – скажи, что колхоз дал как погорельцам две тысячи, а мы уж тебя не забудем, дадим покос не у чёрта на куличках, а чуток поближе и ходили мы на тот покос – пол дня туда, пол дня обратно. Земля им всем пухом. Добрые люди. В тайге умудрилась - копнёшку сена поставила, так бригадир колхозный, паскуда, выследил, бирку повесил, - «сено колхозное два центнера» - попробуй, возьми!
Если клад! А если природой положено – самородок тот-же, отдай государству и не греши. Да еще потрясут как следует , где остальное?
А лешачок непрост, как с виду показался, - вернулся к действительности Иван Иваныч, - ох не прост! Рудознатца – то, славного, выжигу и проходимца, уработал! Ну да ничего, вот ошкурю на десять пудов, будет знать, как нашего брата обижать. Своего, домовёнка, запродал, не за понюх табачку - разломит его! А домовёнку значит, нормально будет.
Ближе к полдню Иван Иваныч вышел на бережок, заросший крапивой и кипреем. С трудом можно было определить, что здесь когда-то был посёлок. По наклоненной ели сориентировался и продрался к месту, и точно, вот она избушка. По крышу в землю вросла. Нашёл вход - провалившийся дверной проём. Нагнулся, сунулся, рюкзак мешает. Хотел снять, да терпения уже не было никакого. Согнулся, как мог и подумал – а ведь это Он меня согнул, ну ничего, поквитаемся! Протиснулся в мрак необитаемого жилья, произнёс заветные слова, что то упиралось в лоб. Присмотрелся в сумраке и оцепенел от ужаса. Ствол самострела настороженный раззявой охотником на медведя! Стал медленно опускаться, под ногой хрустнуло, в глаза полыхнуло… Оказавшись на четвереньках понял – заряд прошел над головой и засел в рюкзаке, в канистре с пивом. По спине потекла ароматная жидкость.
Пятясь, выполз на свет дневной. Стащил с плеч истекающий рюкзак, развязал, вытряхнул содержимое, ахнул. Хуже быть не может, а впрочем, если бы снял рюкзачок, лежал бы сейчас в избушке. Ну, лешак! Ну, сволочь! Ну, гад! Испуг проходил, на смену ему приходил гнев, – ну, вот это как? Я к нему всей душой, а он, скотина! Вспомнил за чем лазил и сунувшись в тёмный, воняющий порохом проём произнёс заветные слова. Ничего и никого. Как ни всматривался – никого. Ещё раз и громче – ничего! Ох ты гад, и тут обманул! Ну держись, тварь болотная! Как он меня подставил, ну погоди!
Иван Иваныч наскоро собрал булки хлеба, с сожалением забросил в кусты дырявую пустую канистру, завязал узел и задумался. Что делать? Первое желание – к лешему. Наказать подлеца. Туда – обратно десять вёрст, часа за четыре управлюсь. Ну, пять – шесть, стемнеет, однако успею. Эх, чайку бы испить, да некогда, да и от пережитого прошло желание перекусить. И рванул Иван Иваныч.
– Это даже хорошо, - рассуждал он, прыгая через колодник и спотыкаясь на корягах, - что пять с лишним вёрст, есть время обдумать, что к чему, а то запросто можно дров наломать.
В избушке, в гнилом бревне стены, томился от скуки домовёнок и появление человека было для него самым желанным и долгожданным событием. Почти две сотни зим прозимовал он в этой избе, всякого насмотрелся, радости и горя, любви и ненависти, рождения и смерти, нужды и достатка, а в последние годы никого и ничего. Иногда медведь забредет посудачить за жизнь, да вот творило был, самострел на него настроил. Больше и не было никого.
А тут, на тебе! Мужик лезет, и прямо под выстрел! Чудом уцелел! Навонял гадостью какой-то, вон сколько натекло! Ну, ладно, выполз, поохал, нет, опять лезет, слова какие то говорит. Заклинания непонятные. Совсем оторопел домовёнок, но потом догадался – не иначе как дядя леший что-то замутил, скучает на своём болоте, бедолага. Домовёнок окончательно уверился в своей догадке когда человек произнеся свои заклинания, полетел, куда то, как будто перья вставил. Зевая и охая, выпрыгнул из брёвнышка в стене, - интересно на что он так повёлся? - подскочив, отломил тоненький солнечный лучик, пробивавшийся через дырочку в крыше. Согнул колечком и стал крутить как хула – хуп, на мохнатом пузичке, рассуждая сам с собой,
- однако без желтого песка, что люди золотом называют, не обошлось. Опять же его в этих местах люди когда еще выбрали! Остались крупиночки…
Налетевший невесть откуда демон шлёпнул домовёнка по отечески, отобрал солнечное колечко, разогнул и, вставив на место, унёсся прочь.
Между тем, Иван Иваныч ломился в обратном направлении преисполненный праведным гневом, - как я его буду метелить! Как я его буду иметь! Как он влетел! По его раскладу лежать уже мне, а я вот он! А сундучёк надо брать летом. Этим летом! Не дожидаясь зимы. А для старта домовёнка трясануть! Эх, камень бы мне, тот, что у рудознатца был, вот бы где они у меня все были!
Отломив путь в обратном направлении, и ещё не дойдя до пня, заголосил, хрипя и откашливаясь мошкой и комарами. И вот оно, чучело болотное, сидит!
- Ты что, козлина, шутки шутить со мной вздумал!
Леший, зачуяв неладное, задрожжал как студень и стал исчезать, впитываясь в пень, но Иван Иваныч грозным заклинанием вернул его на место;
- Сидеть! Подлая тварь!
Леший затрясся ещё сильней, чего, дескать, надо?
- Я в избе по твоей милости на самострел нарвался! А домовёнка нет!
- Как нет? Куда же он делся? Ты его звал?
- Да, звал, - Иван Иваныч повторил заклинание. Леший перебил его:
- Эдак ты только меня вызывать можешь, я думал ты знаешь, как домовёнка позвать. Это же все знают! - Хозяюшка, батюшка, встань передо мной, как лист перед травой! Ну, можешь ещё привет от меня добавить - и опять стал трястись и надуваться, вот- вот лопнет! Но Иван Иваныч уже переобувал сапоги, вытряхивая из них попавший мусор. Есть хотелось невыносимо, но надо было успеть, пока не стемнело, прийти на место.
Пятнадцать вёрст, пятнадцать пудов. Одна верста, один пуд. Прикинул – оно того стоит! Всё окупится. Отдохну на островах, на лазурных берегах. Пятнадцать пудов - это лимонов полста, с днём рождения тебя, новый миллионер! - Поздравил сам себя Иван Иваныч. Эти мысли добавили сил, попив водицы из подвернувшегося ручейка, плеснув на голову, стал ломить обратно.
Солнце клонило к закату, и закат был подозрительно ранним. Чёрная грозовая туча стеной надвигалась на верхушки деревьев. Вот оно к чему так парило – жарило весь день. Стало погромыхивать, потянуло ветерком. Зашумела вековая тайга, впору бы спрятаться и переждать, но времени не оставалось, да и нечего ждать милостей от природы, взять их у неё наша задача – вспомнились слова какого то деятеля.
И он шел. Сквозь грозу, ливень, ветер, рискуя быть раздавленным повалившимся деревом или пораженным молнией. Уже было темно, когда Иван Иваныч вышел к бывшему посёлку, и на берегу, на отмели разглядел огонёк костра. Его ждали друзья - путешественники. Но он повернул к избушке и, собрав последние силы, вполз внутрь.
- Хозяюшка, батюшка… - и далее, как учил болотный житель. Прислушался, посветил маленьким диодным фонариком, повторил ещё раз, добавил привет от лешего. Подождал. Где-то возилась и попискивала мышь.
Домовёнок, услышав шум вползающего человека, уставился в щелочку. Вид пришельца поразил его. Стекающая с одежды вода, сквозь разорванную ткань виднелось грязное тело. Прошептал что-то про дедушку хозяюшку, и стал светить по углам фонариком. Домовёнок согнувшись зажал лохматые уши между коленками, обхватил всего себя, что бы не лопнуть от смеха, но когда услышал ещё и привет от лешего, не смог скрыть тоненькое как мышиный писк – хи – хи.
- Вот дядя леший даёт! Ой, сейчас лопну! – всякого насмотрелся домовёнок, но такого не видел, - вроде бы уже не молодой мужик, а такую хрень вытворяет! Опять же дядя леша тот ещё баламут. Завтра полнолуние, надо навестить старпера, узнать, на что он этого горемыку развёл.
Иван Иваныч выполз из избы и машинально, в растерянности, пробормотал:
- Избушка, избушка стань ко мне задом, а к лесу передом… домовёнок забился от смеха в предсмертных судорогах.
- Опять эта мышь, - подумал Иван Иваныч и направился на огонёк.
Друзья, наконец, узрев долгожданного компаньона, радостно бросились ему на встречу. У костра, рассмотрев его плачевное состояние, стали приводить в сознание горячим чаем, пододвинули котелок с ухой.
– Ладно, утро вечера мудренее, завтра разберусь, - решил Иван Иваныч и предался долгожданному отдыху в дружеской компании. Рассказывать друзьям о злоключениях произошедших с ним он не решился - чего людей смешить, да сам бы не поверил, если бы услышал от кого что-либо подобное.
Поплакался на самострел, посетовал на грозу и, сославшись на плохое самочувствие, залез в теплый спальный мешок и попытался уснуть. Но сон не шел, несмотря на сильнейшую усталость, в голову лезли всякие нехорошие мысли, а потом и вовсе озарило! Он, козлина, леший, издевался, глумился над ним! Иван Иваныч почувствовал себя на месте известного персонажа, что пилил чугунную гирю. Вот сволочь болотная. Иван Иваныч и сам был не прочь сгонять кого-нибудь, куда-нибудь, но это как говорится, по долгу службы. Работа у него такая. Бумажек развелось тьма и любого можно уморить сбором всяких справок. Пришла недавно одна бывшая колхозница, вдова, мужик от пьянки умер, дров ей надо выписать. Три раза её в район сгонял. Лесобилет оформить. А ей этот билет нужен был, как козе баян, всё равно дрова покупает у коммерсантов. Ну тупой народ, вот пусть и бегает! Здесь же совершенно другой случай, здесь наглый, циничный обман и форменное издевательство!
Вспомнилась опять бабушка в деревне, - не дай Бог в лесу с лешим повстречаться – предостерегала она, - верная гибель! Смеялись над бабкой, какой там леший! И вот, на тебе! И не расскажешь никому, не поверят! Совсем расстроившись, задремал только под утро.
Проснувшись, долго ворочался, не решаясь вылезти из спальника. Болело всё тело, ломило ноги. – Нет уж, хватит с меня этих манёвров, поплыву с друзьями, отдохну как человек, - решил Иван Иваныч. Но к избушке всё-таки пошел. Как на утренний намаз. Всё повторилось с точностью до мышиного писка. Злобно плюнув, стал ворочать гнилушки на берегу в поисках червей для предстоящей рыбалки. Перевернул и камень, что подвернулся под руку. И оторопел. Камень тот был похож на лошадиную голову, – а был тот камень величиной с лошадиную голову и на неё похож, невероятная сила в том камне - вспомнились слова лешего. Вот это да! Вот он фарт! Как раньше говорили на приисках. Вот она везуха, как говорят сейчас. Это всё меняет.
Иван Иваныч мигом сообразил, сегодня полнолуние, камешек вот – он, куда лешаку деваться? Надо добивать это дело до конца. Объявив друзьям, что ему нездоровится, лихорадит что-то, и дабы не быть им обузой, он возвращается назад. Несмотря на уговоры всё-таки остался на берегу. Проводив товарищей, занялся сборами, - ну держись лешачок!
Камень оказался довольно – таки увесистым. Помещенный в рюкзак, он тянул вниз с такой силой, что казалось ноги уходили в землю. Выйдя на тракт и пройдя сотню метров, представив себе предстоящие пять вёрст, приуныл. Не одолеть. Опять же впереди целый день, и всего пять вёрст, и работа закипела! Соорудил волокушу и до ближайшего завала без проблем. Одолев завал, где катом, а где волоком, и опять волокушей…с перерывами на обед, ужин, просто перекус, щедро орошая потом чуть приметную, но уже знакомую до дрожи в коленках тропу, на этой вечной и равнодушной дороге, дороге жизни. Комары, мошка и прочая всякая гнусь, как с цепи сорвались. Используя каждую щелочку в одежде, а где потоньше так и сквозь неё делали свое гнусное дело, пили кровь, выедали глаза. Ничего, - всё окупится - мечтал Иван Иваныч,- но сначала сам попью кровушки с лешачка. Вот уж попью! За всё ответит вражина. Издеваться надо мной вздумал. Последняя сотня метров далась особо трудно. Скрипя зубами и подвывая от напряжения Иван Иваныч бухнул камень напротив заветного пня. Поднял глаза, залитые потом и выеденные мошкой, на светлеющее от восходящей огромной луны небо.
- Вот и настал час расплаты, сейчас свершится возмездие – Иван Иваныч опустил взор на пень и опять оторопел, пень был не тот! То есть, пень был, но другой. Место вот оно, и трава примята и вот кочка, на которой сидел, а пень, что был под лешаком, не тот. На том пне не было коры, голый был пнище. Этот же замшелый, заросший брусничником, не тот пень хоть тресни. Иван Иваныч пробормотал заветные слова, подождал немного, постучал по камню, тишина и спокойствие воцарились в природе, и только где-то чуть слышно попискивала мышь.
Коротка и холодна летняя ночь в здешних местах. Чуть погасла заря на заходе солнца, как уже светлеет восток. И чтобы не упустить момент Иван Иваныч приступил к делу. Постукал по камню и сказал заветные слова. Прислушался, присмотрелся. Никого и ничего. Лишь где-то запикала мышь да приглушенно заухал филин. Немного выждав, опять повторил и опять в ответ мышь с филином, но уже громче и дольше. Иван Иваныч снова и снова бил по камню и хрипел заклинания и всё громче и явственней надрывался, ухая, филин и взахлёб верещала мышь.
- Да они что, с ума здесь все посходили, - изумлялся Иван Иваныч, иступлённо долбя по камню обушком маленького топорика,- просто дурдом какой то! Зоопарк…
Увидев на дороге что-то странное, водитель лесовоза резко затормозил и, выпрыгнув на обочину, осторожно приблизился, вот те на! Человек! При ближайшем рассмотрении, с трудом, в человеке был узнан Иван Иваныч, которого подвозили пару дней назад. Приведенный в сознание ампулкой нашатырного спирта из аптечки он пробормотал что-то про бабушку, которая была права, про какие то пуды золота и снова впал в беспамятство.
- Однако в больницу надо, - решил водитель – вот как отдохнул человек.