Или
Мёртвые души. С другого угла.
Все действующие лица, а также события, места и прочее полностью или частично выдуманы автором сего.
Уважаемые гости и постоянные пользователи сайта сего, благословенного «Проза.ру»!
Взяла меня немочь – хочу я вам рассказать одну сказочку, сюжет которой разглядел я на белесоватом донышке кружки из-под… Ща погодите посмотрю из-под чего… Из-под кефира позавчерашнего, каковой кефир я имею обыкновение потреблять в количестве одной порции каждый божий вечерок. Ну, так вот, слушайте. Тьфу ё! Читайте, то бишь.
Далеко-далеко, за тридевять галактик, за тридевять квазаров, в тридесятой вселенной, висит в эйнштейновском пространстве-времени шарик из металла маленький, км триста в диаметре, и сидит в том шарике Царь-девица.
И если все те дураки, балбесы, олухи и лентяи, каковых развелось на нашей маленькой, затерявшейся в пространстве планетке великое множество, не поумнеют хоть на гулькин нос, она им покажет, где раки зимуют!
То была присказка, сказка будет впереди.
Жили-были на белом свете… А может, то есть наверное, не совсем белом, а кое-где с чёрными кляксами, с полутенями и какими-то грязными, масляными, липкими пятнами от чего-то плохо отстирывающегося даже ручной стиркой… Может, и вовсе белом в чёрную, или даже чёрном в белую полоску…
Ну ладно, фиг с ними, пятнами, полосами, тенями, оттенками и вообще фоном. Где-нибудь в другом месте всё это обсудим. В общем, жил на свете один очень, очень большой дурак, лентяй, трус и куркуль. То есть я. То есть не я, а описываемый мной чел. И так как сей господин весьма похож на меня, я далее буду вести повествование от первого лица.
И жил со мной на этом же самом, бог его подери, паршивом свете мой дед, у которого я очень любил (и люблю) отдыхать в деревне. И в старом ветхом доме был у него очень, очень старый сундук. С него-то всё и началось.
***
Люблю деревню. Человек – существо по природе гетеротрофное и свободно передвигающееся, и при этом адски ленивое, причём бездействие воздействует на человека вовсе не положительно, а отрицательно – человек сажается со скуки на самого разного генеза наркотики, и жизнь его укорачивается. А другой жизни, хоть мы замолись до посинения, не будет. Поэтому я и считаю, что человеку (я говорю именно о человеке, а не о разумном роботе, постчеловеке или каком-либо другом существе, неизвестном науке) всего сподручнее проживать в сельской местности. Ну или иногда выезжать туда. Особенно в моём возрасте, когда человек, кажется (впрочем, возможно, я и ошибаюсь) ни на что не годен, кроме как размножаться и воду возить.
Ну так вот. Выехал я как-то на деревню (или в деревню? Никто не подскажет, как это должно писаться?) Выехал я на деревню, приехал к деду.
Дед сей – коренной русский человек. Интернета, многих вещей не признаёт, а ежели ты спросишь его о них, говорит что-то вроде: «Да отстань ты от меня со своим …нетом! (Присовокупляет матерный корень). Зато в свои восемьдесят с лишним лет работает в саду, лихо водит своего сорокалетнего жигулёнка, прекрасно разбирается в питании особей вида Homo sapiens, и знает, кажется, неплохо, что этим самым особям от жизни надо.
Э-эх! Люблю внутренность сельского дома! Пахнет жилым, не сильно душно, трещат дровишки в печонке, на столе круглом, простом лежит что-то простое и съестное, а в углу кровати с прохладными свежими простынями. Ежели лето, то по комнате летает муха но жужжание лёгких крыльев её после бани не раздражает, а напротив, оказывает успокаивающее действие.
Человеку (ещё раз оговорюсь, что я говорю именно о представителях вида Х.сапиенс как биосистемах) на самом деле, много думать не нужно. Всё, что ему нужно для жизни (как и любым другим организмам, например, кишечным палочкам или зелёным мухам) – это среда и ресурсы, благодатная среда, где б он мог жить и размножаться, взаимодействовать с симбионтами (например, пшеницей и коровой). Вот в такую среду, где жили поколения моих предков, я и люблю попадать, так как она так же естественна для меня, как для B. tetaiotaumicron естественна внутренняя среда моей толстой кишки.
Итак, приехал я однажды в деревню, и в свободное от дневных работ время решили мы с моим другом порыться во всяком хламе, что присутствовал в избе деда не то чтоб в огромном, но в более значительном, нежели в городских квартирах, количестве. Нашли мы великое множество интереснейших вещей: какие-то медали времён Советской империи, какие-то открытки того же периода, пару пластинок, пару старых деревянных ложек, икону маленькую конца позапрошлого века, кучу неких пробирок и иного химического оборудования, несметное количество гвоздей самых разных форм и размеров в старом, полуразвалившемся чемодане, огромного дохлого шершня на пыльном окне, лежавшего в компании таких же дохлых мух, комаров, ос и некоторых других перепончатокрылых и двукрылых.
Но пуще всего заинтересовал нас старый замшелый сундук, судя по видимому, допетровских времён. Он был тяжеленный, огромный и покрытый толстенным слоем пыли. Мы внимательно осмотрели его и нашли надпись, которая нехило нас заинтриговала.
«Кто откроетъ сей сундукъ, тот узнетъ, что есть счастье человеческое» - гласила надпись.
Мы стали пытать деда вопросом, откуда сей сундук и что в нём. Дед заявил, что в сундуке лежит невероятно ценная семейная реликвия, дорогая дедовскому сердцу, очень редкая, доставшаяся от пращуров, и строго-настрого воспретил нам даже пытаться открыть сундук, сломав замок, и пригрозил, что коли мы это сделаем, мы будем очень, очень плохими ребятами и непослушными внуками. Вообще, напоминание о сундуке привело его, кажется, в необычайный гнев. Мой друг потом сказал мне, что ему показалось, что дед даже испугался. Мы поразились – что могло испугать деда, такого сильного, знающего жизнь, уверенного в себе человека? И нам стало ужасно интересно.
Выбрав время, мы опять спросили деда про сундук. Он опять пришёл в возбуждение, говорил о ценности сего сундука, и опять же приказал нам даже думать о нём, пригрозив всеми карами земными, небесными и подземными. Мы поинтересовались у него, а чего он так печётся о сохранении единения крышки сундука с его основной частью, на что он как-то неуверенно залопотал, что-де реликвия та очень стара, что она-де может от действия воздуха может разрушится и вообще нуждается в крайне бережном отношении. Мы спросили у деда, где ключ от сундука, на что тот рассеянно ответил, что он отдал его на сохранение кому-то из родственников.
Сказавши так, он вдруг как-то нехорошо съёжился и вновь запретил нам трогать под каким бы то ни было предлогом сундук. Ну, мы его не послушали. Запреты запретами, а интересно узнать, что есть счастье человеческое! Тем более что у меня лично, о других не говорю, в последнее время с этим проблемы…
***
Далеко-далеко, за тёмным лесом, за озёрами глубокими да полями широкими, стоит избушка. А в избушке – старушка.
Подошли мы к избушке. Кричу я:
- Избушка-избушка, поворотись к лесу задом, ко мне передом!
Одёргивает меня мой друг:
- Эх ты! Смотри – тут же написано – воните! Стоп – что значит – «воните»?
Глядим – видим – написано - «Бух ал я» и ниже: «воните»
- Что за бред? – спросил я.
- Эт хулиганы, верно, поработали. Написано было – «Бухгалтерия» и «Звоните», а они, в соответствии со своими культурными, а точнее, бескультурными принципами переделали. Давай сюда маркер, исправим!
То было лишь лирическое отступление, а основное повествование я вам сейчас разверну, и будет оно перед вами чистенькое всё, гладенькое, как простыня, только вынутая из стиральной машины. После того, как зашли мы в Бухгалтерию, куда нам нужно было по маленькому одному дельцу, поехали мы в город. Составил я список дедовских родичей, коих нам предстояло навестить. Едем мы в трамвайчике, и списочек смотрим. Решили сперва отправиться к бабе Варе, сестрёнке родной нашего дедушки.
Баба Варя женщина была – добрая. Меня она давно знала, угостила нас конфетками, справилась о здоровье. В общем, душа человек.
Сидели мы с бабой Варей, болтали о том о сём, о здоровье, О ПРОИЗВОЛЕ ВЛАСТЕЙ, ЧИНОВНИКОВ, ОБ ЭКОЛОГИИ ХРЕНОВОЙ, ХОТЕЛИ УЖ ПРО КЛЮЧ РАЗУЗНАТЬ, И ТУТ СЛЫШИМ – ЗВОНОК В ДОМОФОН.
- Ой… Это… Моя дочь пришла… - замялась баба Варя и подошла к домофону.
Минуту спустя в прихожую вошла на вид молодая женщина в сером сарафане с двумя преогромнейшими сумками.
- Привет, Машенька! – ласково сказала старуха.
- Так!.. Кто тут опять в прихожей наследил! Признавайся!
- Да я-то откуда знаю, мы приходим, сапоги снимаем.. – начала оправдываться старуха, но вошедшая её перебила:
- Я долго буду эти сумки таскать!? Вадик должен в магазины ходить!
Мы наблюдали эту сцену из другой комнаты.
Тётя Маша прошла в другую комнату, через минуту вернувшись оттуда уже в переодетом виде, заглянула в туалет.
- Кто в туалете опять налил? – возмутилась она.
- Ну что, как день прошёл? Что нового, что хорошего, что плохого? – спросила её баба Варя, едва она села к столу.
- Да… Какой на работе хорошего! – отмахнулась тётя Маша. – А у тебя как.
- У меня всё отлично, - Сказала баба Варя. – Живём по-маленьку…
Некоторое время женщины ели при тусклом свете лампы, причём тётя Маша читала газету «Жизнь», хотя, увидя её лежащей на кухонном столе, обругала «жёлтой прессой». А мы тем временем ждали, когда тётя Маша уйдёт куда-нибудь, да хоть в другую комнату, и мы сможем потолковать с бабой Варей о деде и о ключе.
Спустя две минуты тётя Маша отставила суп, заяви, что он невкусный.
Баба Варя спросила у неё, чего бы сделать вкусного.
-Да что ты можешь.. Ты ж не можешь ничего по-настоящему вкусного сделать… - отмахнулась тётя Маша.
- Как… Всё я могу сделать, Машенька… - пролепетала баба Варя. – Хочешь, я рулет сделаю… «Дружную семейку»…
- Да не умеешь ты их делать! – заявила тётя Маша. – Так!... Кто мне опять на стол пятно посадил? – тётя Маша встала из-за стола. – Всё, наелась я твоей еды… - она подошла к раковине. – Так! Почему опять тут вода!? Почему ты не моешь раковину?
- Я мою раковину, - уверенно заявила баба Варя.
- Ты ничего не моешь. Смотри, какая тут грязь.
- Я мою, - ещё увереннее повторила баба Варя.
- С «Пемо-люксом»? – поинтересовалась тётя Маша.
- Как это? Где это видано, где это слыхано – мыть раковину с «Пемо-люксом»?
- Все женщины моют, - огрызнулась тётя Маша.
- Ну… В моё время не мыли…
- Так это твоё время, а сейчас… И тут грязно! И тут! И тут!
- Да ничего не грязно! Где грязно!? Я всё мою!
- Да вот, вот грязно…
- Где? Я ничего не вижу! Ничего не грязно!
- Ты уже просто своими старческими глазами ничего не видишь, и своим старческим умом не понимаешь, что мыть надо с «Пемо-люксом»… Вот, сейчас мне придётся мыть, а ты, старуха, ничем мне не помогаешь…
- Марья! – Надрывно вдруг заорала старая. – Я всё делаю, кормлю, мою, убираю, а ты, благодарная дочь…
- Тихо, сволочь не ори, нас соседи услышат… Ты, сволочь, ничего не делаешь, ты отца на меня навесила, за которым ухаживать надо… Ты, сволочь давно должна была его в Израиль отправить…
- Марья! – взревела старуха осипшим голосом. – Это я ничего не делаю!? Ах ты сука-б….
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но тут тётя Маша увидела, что дверь в соседнюю комнату приоткрыта и что оттуда кто-то выглядывает.
- Э! А вы кто такие? Вы зачем сюда пришли? Что вы в моём доме делаете? А вы? – обратилась она уже ко мне. – Чего вы пришли без разрешения в наш дом?
- Мы пришли за ключом, - сказал я, испытывая угрызения совести.
- За каким это ещё ключом? Не собираемся мы вам никакой ключ давать! Выметайтесь!! – тётя Маша крикнула шёпотом. Ей стало очень, очень неприятно оттого, что посторонние стали свидетелями скандала.
- За ключом моего деда, - сказал я. – Знаете, ключ от старого-старого сундука.
- Да нет у нас такого ключа!! Выметайтесь.
Мы поспешили к выходу. У выхода тётя Маша меня задержала.
- Только вы, извините, никому не говорите о том, что здесь было, пожалуйста… - она посмотрела мне прямо в глаза. – Пожалуйста, я очень вас прошу!
- Разумеется, - бросил я, и мы покинули негостеприимную квартиру.
- Мда, - заявил мой друг, когда мы вышли, - стервы!
- Да не надо с ними, старина, так жестоко, - попросил я друга. – Видишь ли, люди все не идеальны. «Не судите, да не судимы будете». Понимаешь ли….
Как думаешь, в чём главная проблема этих двух женщин?
- Не знаю, думаю, они обе просто стервы.
- Так! – сказал я. – Не бросайся определениями! Следи за языком! Помнишь, когда у них конфликт перешёл в острую фазу?
- Когда?
- Да даже не столько тогда, когда открылся какой-то совсем вопиющий факт, нет! Конфликт перешёл в острую фазу тогда, когда одна преувеличила реальный факт («ты ничего не делаешь!») а другая заорала, а та обозвала её сволочью… Слова действуют как психическое оружие, и мы прекрасно видим, что люди, казалось бы, могущественнейшие существа во вселенной, не подчиняют свои действия своему разуму, а лишь корректируют своё поведение им, и то не всегда…
- Не нашли мы у них Ключа Счастья, - вздохнул мой друг.
- Ничего, - обнадёжил я его, - найдём. Во-на сколько у деда родичей….
Да, эти женщины несчастливы, - продолжил я, чуть расстроенный тем, что мне пришлось отклониться от темы из-за реплики друга, - а в чём, собственно, причина их несчастья? Конечно, и в проблемах, но проблемы бы ни были так велики, не будь у них у каждой глубоко в душе эгоизма и отсутствия желания поставить свои поступки под контроль разума. Да, у них у обоих проблемы. Баба Варя старая, ей девятый десяток, и она печётся прежде всего о своём здоровье. В молодости у неё был боевой дух, и в старости она верит в себя и в ценность справедливости. Она по старости не замечает, что делает мало, и делает плохо, и поскольку она вкладывает в работу все свои подтаявшие от времени стариковские силы, всю жизнь свою, ей кажется, что она делает больше чем достаточно. А тётя Маша помешана на чистоте. Просто помешана. Не совсем понятно, от чего, но совершенно очевидно, что этого у неё никакими силами не отнять. И она стремится во что бы то ни стало соблюдать чистоту и порядок в доме. Баба Варя тоже стремится к этому, но глаза и разум её слабы. У тёти Маши тяжёлая работа, она очень сильно устаёт. У неё много проблем, которые она не может решить. И поэтому она нервничает, и ждёт от бабы Вари помощи, и та и хочет ей помочь, но старость берёт своё, и тётя Маша видит, что мать не служит ей более опорой, и отчаивается, и ополчается на мать, хотя та ни в чём не виновата.
- Так кто из них больше виноват, кто более несчастен?
- Если рассуждать традиционным путём, тётя Маша менее виновата, более несчастна, потому что она бы себя так не вела, не будь у неё жизненных проблем. Но если взглянуть на вещи, отстранившись от традиционных человеческих понятий о «справедливости»… Никто из них не виноват. Они обе глубоко несчастны, и их обоих жалко, но вследствие глубинного устроения человеческого организма, и вытекающего оттуда устроения души., они не хотят помогать друг другу. Каждая хочет, чтоб другая поняла её проблемы и пожалела её, но не хочет САМА сделать это, и в этом вся суть…
А также в том, что они не хотят понять, что в таком морально-психологическом избиении друг друга нет никакого, абсолютно никакого смысла. Каждой хочется справедливости, хочется, чтоб её признали несчастной, её пожалели, её поняли. И каждая не хочет даже пытаться понять объективные резоны другой, понять, чем вызвано подобное поведение родного человека, и изничтожать проблему в корне. Но их обоих ни в коем случае нельзя осуждать, ибо человек не виноват в том, что он несовершенен. Но мы обязаны принять эту историю к сведению, должны понять, что «добра» и «зла» нет, что мы бедные маленькие и несовершенные в хаотическом безжизненном бытии…
- Так! Следующий по нашему списку… - Мой друг не слушал меня, причём очень давно. – Запумир Пумедронович!
***
- Ну, что я вам могу сказать, - проговорил медленно Запумир Пумедронович, попивая кофеёк, - нет у меня ключа вашего деда!
- А у кого, вы думаете, он может быть? – поинтересовался я.
- Да не нужно мне вашего ключа! – молящим голосом промекал Запумир Пумедронович, натягивая на себя одеяло.- Я счастлив! Вы понимаете!? Счастлив я!
- Как думаешь, он действительно счастлив? – спросил я.
-Ну… Судя по всему, да, - неуверенно ответил мой друг.
Посреди сто лет не убираемой комнаты, на огромной двуспальной кровати возлежал Запумир Пумедронович. Здоровущая планшетина, а также тарелка с жареными куриными ногами возлежала у него на объёмистом животе. Бельё было давно не стирано, на полу виднелись позапрошлогодние пятна от чего-то съедобного и цветного. Весь стол был завален папками, покрытыми месячной пылью, и на подоконнике покоился ещё больший слой пыли. Рядом с кроватью стоял кальян, а также пустая бутыль из-под водки. Что же до окна, то окно было залеплено непроницаемой чёрной материей, и сразу становилось понятно, что Запумир Пумедронович навряд ли часто смотрит на звёзды…
- Вы точно уверены, что вы счастливы? – спросил я неуверенно.
- Да когда ж вы от меня отстанете? Оставьте меня в покое!
-Так, следующий по списку… - уже забубнил за плечом мой друг.
***
- Гут Морген! – приветствовал нас Алексей Копилкин. – Вы чего хотели? Запись организованных групп не проводится! Билеты в кассе.
Мы стояли у входа в зал природы и древней истории городского музея.
- Ну, говорите быстрее, - поторопили нас. – Вы отвлекаете меня от работы!
Алексей Александрович был низенький, сгорбленный, худощавый старичок с козлиной бородкой, одетый в старый неухоженный коричневый свитер. Он просто обожал свою работу.
- Ну, язык проглотил?
- Алексей Александрович, нет ли у вас ключа…
- В запасниках музея есть много ключей, которые являются госсобственностью, разбазариванию и продаже не подлежат…
- Нет, лично у вас нет ключа от старинного сундука, такого, может знаете, чёрного, которым владеет мой дед? На нём ещё написано: «Кто откроет сей сундук, тот узнает, что есть счастье человеческое?» Он не вам давал ключ на хранение?
- От старинного сундука? Интересно… Какого века сундук?
Мы ни черта не разбирались в сундуках.
-Не знаю… Семнадцатого, наверное… Может, восемнадцатого…
- О! – мне показалось, что улыбка Алексея Александровича приобрела хищный оскал. - А вы мне потом… То есть не мне, а музею… Подарите потом?
- Вам тоже интересно, что есть счастье человеческое!? Помогите нам! Может, вы тоже его обретёте…
- Какое «счастье»! Мне нужен сундук! Все ценные старинные вещи должны принадлежать мн… музею. Их нужно сохранить для потомков! Да, если в этом сундуке отыщется, скажем, старинный меч, или ещё какая вещь, вы тоже подарите это музею… Ну или мы выкупим…
- Разумеется, разумеется… - приободрил я Героя Музейного Труда. - Но мы хотели сначала открыть сундук…
Мой друг, имевший хорошую деловую хватку, вдруг предложил:
- Давайте так. Вы поищите у себя сейчас ключ, а мы в обмен на это вам потом подарим сундук…
- И ключ не забудьте! Ключ! Старый, очень редкий образец, наверное… Ключ тоже…
- Разумеется, - легко согласился мой друг, и сияющий, прямо захлёбывающийся от радости Алексей Копилкин открыл дверь зала музея.
Мы прошли мимо скудных палеонтологических собраний, чучела шерстистого носорога, множества каких-то моделей и аккуратно выстроенных по принадлежности к природным зонам чучел. Потом, в другом зале, мимо одетых в старинные костюмы манекенов, чугунных пушек и средневековых идолищ и мимо пожелтевших документов. И наконец, советских пропагандистских плакатов и коллекций медалей в третьем и оказались в запаснике. Мы оказались в запаснике, и поразились его содержимому.
Час, пока мы рассматривали эти богатства, пролетел секундой, и вот вынырнул из небытия демон-хранитель всех этих мириад сушёных насекомых, тысяч заспиртованных препаратов, сотен окаменелостей и прочего, и прочего, и прочего, абсолютно бессмысленного и бесполезного с точки зрения обычного человека барахла –Алексей Александрович, и произнёс:
- Нет, все экспонаты, в частности старинные ключи, у меня заинвентаризованы, и у меня точно записано, откуда и когда всякий экземпляр получен. Так что ничем не могу вам помочь.
- А у вас, лично вас нет? – спросил я. – Вы смотрели?
Вместо ответа поражённый последней стадией болезни «коллекционирование» человек куда-то попёр, и мы решили последовать за ним.
Он открыл совершенно неприметную дверцу, и мы увидели микроскопическую квартирёшку старого холостяка. Прямо в музее. Там, воистину, стоял бардак.
Алексей Александрович залез под кровать, поднял тумбу, чуть копнул в куче тряпья и заявил:
- Ох, простите… Извините меня… Нет у меня никакого ключа… Чёрт! Проклятие! Чёрт подери! Как жаль!
- Да не волнуйтесь вы так, Александр Алексеевич! – проговорил я. Мне было не совсем понятно, отчего он так расстроился. – Вы помогли нам. Спасибо.
- А… а… а… - промямлил музейщик. – А извините… Извините пожалуйста… Извините, Христа ради… эта… понимаете… сундук…
- Ну, поскольку вы нам помогли, и мы вам благодарны, мы, пожалуй, подарим этот сундук музею, когда найдём его, ведь нам он не нужен, - внимательно посмотрел мой друг на Алексея Александровича, и тот понимающе и с вожделением закивал головой. – И ключ тоже, когда, разумеется, мы сей сундук откроем.
- Разумеется, разумеется! – слова моего друга лихо скинули с Алексея Александровича нашедшую на него грусть и духовную нездоровицу, и он проводил нас к выходу, следя при этом, чтоб мы не задевали и пылинок на драгоценных экспонатах, и, видя, что мы ничего не украли и не повредили, он приходил в состояние высшего душевного довольства, какое только доступно белковому существу.
- А почему Алексей Александрович не поинтересовался содержимым сундука? – спросил я вслух у самого себя, когда мы вышли на улицу.
- Потому что он, видимо, счастлив, - гениально догадался мой друг.
- Да, видимо, ты прав, - согласился я. – Только вот не нравится мне почему-то такое счастье…
***
Ивана Ивановича не было дома. Нам открыл его сын.
Ох, давно я знаю этого сына…
Большой мой друг.
Замечательный человек. На первый взгляд, даже страшный. Жаль, что таких людей мало.
Мы вступили в эту чудно захламлённую квартиру. На полках шкафов, под шкафами, на шкафах, на тумбах, в общем, везде, были разложены транзисторы, резисторы, светодиоды, конденсаторы, микросхемы и прочие электрические детали, а также канцелярский хлам. Встретивший нас временный хозяин дома, являвшийся также прямым и непосредственным хозяином всей этой дребедени, был длинный тощий тип с хитрой кошачьей мордой, угловатыми, как у робота, движениями и длинными, как у гиббона, огромными сильными руками.
Мы с ним хорошо знали друг друга, им я прошёл в глубь этой квартиры – печального энтропического дворца ещё не разбившихся стеклянных и фарфоровых надежд.
На стене комнаты Ивановича висела вместо ковра огромная таблица Менделеева, повсюду лежали куски каких-то измученных и вскрытых механических существ и наваленные кучи школьных учебников, тетрадей и вообще левых листков. И посреди этого замечательного на первый взгляд футуристического безобразия высился, подобно недостроенной людьми вавилонской башне – моста к вечному и прекрасному – недоделанный остов махины примитивного экзоскелета, пока что единственного масштабного творения этого в будущем, может быть, великого механика.
Да! Этот человек, в отличие от бабы Вари, тёти Маши, Запумира Пумедроновича и Алексея Александровича имеет мечту, и мечту поразительно правильную, и он этим, казалось бы, отличается от них кардинально. Но его мечта недостижима им, он нерационально поставил себе цель, которой не может достичь, потому он не так умён, как кажется на первый взгляд, когда им восхищаешься за его неординарность, и он, на самом деле, со своей одержимостью вечным и прекрасным ничем не отличен от Запумира Пумедроновича с его одержимостью бездействием, Алексея Копилкина с его страстью к складированию всего на свете и тёти Маши с её страстью к безупречному соблюдению чистоты. Он обычный человек, хоть он отрицает это, и он тоже потакает своим животным инстинктам и «движениям разума», не желая хоть попытаться составить окончательно объективную картину реальности, хоть он и считает, что объективная картина реальности лежит у него на ладони. И он тоже не хочет попытаться снять чадру человеческой недальновидности, упёртости и безусловной уверенности в собственной правоте, и отказаться от невыполнимых планов и взглянуть на мир реально трезво. Хоть он и считает, что давно сделал это.
- Слышь, по-моему, давал твой дед моему отцу твой дед какой-то ключ, и даже точно давал, - слова эти вырвали меня из размышлений. – Только вот не найдёте вы его, если будете рыться в моём хламе. Хотя… Может быть, мне бы удалось вспомнить, куда делся этот ключ…
Иванович принялся рыться на полках, потом перешёл в другую комнату, пошарил и там, потом вытащил из-под шкафа какую-то советских времён коричневую коробку, и заявил:
- Вот тут поищите. Может, найдёте. А вообще у меня столько вещиц, что я уже не помню, конечно, где что и не слежу за судьбой их всех. И вообще, вы меня отвлекли от работы.
И он вернулся в свою комнату и принялся что-то чертить, поглядывая на остов экзоскелета и периодически подключая к делу огромный инженерный калькулятор.
- А ты-то, старина, не желаешь ли к нам присоединиться? – спросил я его. – Ты знаешь, мы ведь за счастьем охотимся, и может, и тебе кусок содержимого сундука достанется…
- Да не нужно мне счастье вообще от твоего сундука! – он оторвался от бумаги и зловеще посмотрел на меня. – Я его сам себе добуду, счастье моё! – уверенно заявил он, хищно оскалившись.
С полминуты мы молчали.
- Всё ещё надеешься завоевать мир? – спросил я его наконец.
- Ну а что? – он посмотрел на меня, изображая святую и уязвлённую невинность. – Ты думаешь, это кому-то помешает? Думаешь, что-то может мне помешать? Ну всё, - с довольным видом отставил он бумагу в сторону, - наработался я сегодня. Начертил схему одного соединения в экзоскелете. Уф! Полтора года этот экзоскелет делаю. Уже полностью чертёж начертил и каркас сделал. Вот ты спрашиваешь, как я завоюю мир? А вот так. Доделаю экзоскелет, соберу робота-уборщика… Из запчастей, собранных на помойках… Продам его… Соберу двух роботов… Продам их… Потом четырёх… В геометрической прогрессии… Компанию организую. И пойдёт дело. Будет компания ширить свою деятельность… Организовывать сотрудничество международное… Уф! Ну, на сегодня я поработал, теперь можно и поиграть…
Покуда он управлял движением мультяшного персонажа, мечущегося по экрану и уничтожающего врагов, я смотрел на экзоскелет. И ведь правда, каркас, беспомощно, как могучий муравей, который с лапками поднимет вес в шесть раз тяжелее себя, но лапки которого оторвали, лежавший в куче деталей, производил значительное впечатление. И ведь правда, подумал я, если собрать тысячу таких замечательных людей, как этот Иванович, со способностями, с их прекрасными мечтами, да ещё отнять у них лень и другие человеческие пороки, то они и правда могут мир завоевать, а если у них реально мозги хорошие включены будут, то и рай для всех на этом мире проклятом устроить. Но один раздавленный муравей, несовершенный, одинокий, да к тому же ленивый, да к тому же ещё и человек – это ещё не муравейник. К сожалению…
- Нету у тебя ключа никакого! – Мой друг завершил поиски. – Может, отдал отец твой его кому-нибудь?
- Не нашли? – спросил Иванович. – Да, наверное отдал. А вот кому, я не знаю.
***
- Ты дубина неотесанная! Чего ты работу никак найти не можешь? На что мы жить-то будем? Что мы, прости господи, будем жрать?
- Так ты ж в столовой работаешь…
- Ага! И я тебя, м***ка, кормить за казённый счёт должна! Ишь ты! Как жрать, так мы молодцы, молодцы, а как работать, отдаём концы!
- Да что ты, милая… Я всегда готов…
- «Всегда готов, всегда готов…» От тебя только «всегда готов» и услышишь. А я копейки получаю. На что мы летом в Сочи поедем? Сына на какие шиши в институт устроим, а? Ты об этом подумал, вообще, а? Скотина… Образования у тебя ни х**а нету, пробовал ты работать банкиром – не вышло, менеджером – уволили… Хоть бы что-то, хоть какой-то бы вариант подобрал? А ведь тебе всё пофиг. Лежать бы тебе на диване и…
- Да что ты! Ты вед знаешь, как я мечтаю, как желаю разбогатеть… Вот будет у меня вилла где-нибудь
- Ага! Вылетая со всех работ! Виллу ему! Ты заработок семье стабильный дай! А тебе бы всё авантюру, статус, богатство, и хитро это всё приобрести, брильянтики поискать… Остап Бендер, олигарх недоделанный…
- А! Точно! Слышь! У моего отца дома, в деревне, сундук старинный лежит, шестнадцатого, наверное, века, на нём написано: «Кто откроет сей сундук, тот узнает, что есть счастье человеческое…»
- Старинный, говоришь, сундук?
Да! Эх, хорошо, что я про него вспомнил! Никак мне отец не хочет его отдавать, всё дрянь несёт про то, что-де там реликвия лежит, боящаяся воздуха… Я его добуду, и будет нам счастье! Представляешь, а? Счастье человеческое! Давно я за ним охочусь!
- Так! Хватит дребедень про счастье разводить, поезжай в деревню и любой ценой доставай сундук! Отца подкупи или обмани, но достань! Да коли он действительно старый, музейщики, да тот же Алексей Александрыч наш, хорошую цену дадут за него, чёрт меня дери Хоть немного денег… Давай, живей, живей… И без сундука не возвращайся, прохвост! Ещё один просчёт, яйца отдеру.
- Да, милая… Разумеется…
***
Мы вступили на порог чудесной квартиры.
Пол блестел. Стены были чисты, без единого пятнышка и даже намёка на него. На белоснежном потолке находилась сверкающая, как межзвёздный корабль из будущего, и ветвистая, причудливо изгибающаяся, как сама жизнь, пылающая серебром неземного света и металла люстра. У стен стояли аккуратные, как новые, дубовые шкафы, в которых стояли кипы деловых бумаг. Из чистой кухни доносился чудесный, страстно зовущий жить запах. В общем, всё было чисто и безукоризненно.
«Вот он, идеал тёти Маши» - подумалось мне.
Ольга Себенауменко была дома.
- Так! Чего надо?
- Скажите, извините пожалуйста… Извините пожалуйста… Ваш родич Иван Иваныч вам никакого старинного ключа не давал…
- Да нет, не давал… А чего вы ко мне-то припёрлись? Думаете, я всё знаю что ли? Ничего я не знаю, и не надейтесь.
- А мы просто… Извините… А в том сундуке, от которого ключ, счастье лежит…
- Какое счастье? Госспадяя! Ей богу, как дети, а ведь почти совсем взрослые мужики.
- Извините…
- Ну всё, валите давайте, а то некогда мне с вами яшкаться. За детями мне приглядывать надо. Живу я!
***
- Ну что? Много ещё родичей у деда?
- Нее. Всех обошли. И ключа не нашли. Один какой-то дядя Петя остался. Жаль. Не узнаем мы, что счастье такое!
- А как ты думаешь, почему никто из них не заинтересовался ключом? Как будто им счастье не нужно…
- Наверное, потому что они счастливы.
- Почему ж? Тётя Маша и баба Варя – они счастливы? Ну, Пумедрон Запумирович и Александр Алексеевич, они, положим, счастливы. Только не нравится мне такое счастье чем-то… Счастье – это деятельность. Бесконечная, непрекращающаяся, интересная. Себе во благо. Хотя, ежели так рассуждать, и соня Запумир Пуметронович, и чокнутый Алексей Копилкин, и, конечно, Ольга Себенауменко счастливы… Но как-то неправильно. Они добывают счастье из источника, который не работает на перспективу. Им не хочется идти за мечтой сделать своё счастье вечным, и деятельность, из-за которой они счастливы, не способствует продлению их жизни, их счастья…
Только тот, кто почитает смыслом жизни бесконечное развитие и получает удовольствие, находит счастье в этом развитии, стремится к постижению жизни и счастью на всё новых уровнях бытия, сохранится, а все остальные вымрут, как мамонты… Как ты думаешь, почему им не хочется задуматься о эфемерности своего счастья, обдумать, что оно из себя представляет, и модифицировать его?
- Я думаю, лень и тупость, а если копать глубже, основательное несовершенство физического развития, возникшее из-за слепого процесса естественного отбора.
- Вот и я тоже так думаю.
- Гляди, бомж.
Воистину, зрелище лежащего на земле бомжа или прочтение «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына заставляет отречься, по крайней мере, на время, от летучих трансгуманистических размышлений и мягко, скажем так, напоминает о том, что вообще-то счастье ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ заключается в куске хлеба…
Старый, грязный, небритый, хромой мужчина с красным, как свекла, огромным носом сидел у подземного перехода. Перед ним на мёрзлой земле лежала пластмассовая чашка. На дне сей чашки одиноко лежала пятидесятикопеечная монета. Было видно, что сидит старик тут давно.
Вдруг он встал и…. нетвёрдым, пошатывающимся шагом пошёл прямо на меня!..
- Добрый человек, у тебя на опохмел не найдётся?
- Нет, - сказал я тихо. – Было видно, что мужик не очень хорошо контролирует свои действия.
- А огоньку? – молящее спросил он меня.
- Нет…
- А этот ключ, брат мой, случайно не золотой? – он достал бронзовый ключ, и я как-то сразу понял, что это ТОТ.
- От куда у вас этот ключ?
- Откуда я помню, добрый человек… А хотя, впрочем, его мне дал мой жадный брат, который ни черта не желает мне помогать… Вообще, гад, в пекло его…
- А как звали брата?
- Иван Иванычем его зовут, он и по сейчас есть…
Мы переглянулись.
- Скажите, вы счастливы? - спросил его вдруг мой товарищ.
- Счастлив? Я?! Да я вообще ни *** не счастлив, сижу на морозе, прошу милостыню… Спиваюсь вот. Губит меня водка-то окаянная. Убивает зелёный-то змий… Погибаю я… И денег на водку нет больше.
- Так вы знаете, - сказал на сей раз я, - что этот ключ, что вы держите в руках, он от сундука, в котором счастье лежит. Давайте вы нам его отдадите, а мы потом с вами добычей поделимся.
- А что ж, давайте, - седой пропойца хлюпнул носом. – Только, в дополнение к этому, купите-ка вы мне ещё водки… или пивасика… - Его глаза жадно загорелись. Он вдруг понял, что пока этот самый ключ у него, он может тянуть из нас деньги на бухло.
Делать нечего. Пошли мы в магазин и купили водки, дали ему.
Он выпил целую бутылку этой отравы, раствора соркапроцентного химически чистого этанола, и подобрел, заявив, что даст он нам ключ, если только мы ему купим ещё бутылочку…
Делать нечего.
Вторая бутылка оказалась недопита, она осталась стоять на промёрзлом снегу, а наш несостоявшийся компаньон вдруг заявил, что он не понимает, зачем он должен отдавать ключ нам, ведь он сам-де может раздобыть этот окаянный сундук, помощники ему-де не нужны, а счастье ему нужно, чтоб избавиться от пьянства, чтоб найти, наконец, работу, жену, стать человеком, наконец, а не свиньёй…
Сказав это, он свалился на бок и захрапел, лёжа на грязном тротуаре и повторяя то ли «тепло», то ли «бухло».
И нам стало жаль его, но мы, гады, всё равно ничем не стали ему помогать, не захотели внушить ему, что его счастье зависит не от чего-то постороннего, а единственно от него самого, от его, только от его желания и силы воли. Но сила воли этого человека давно сгнила от чрезмерных возлияний, и мы, вытянув драгоценный ключ у него из-под одежды, поспешили обратно в деревню. Оставив несчастного заблудшего человека наедине с его бессильным, казалось, но непобедимым врагом – водкой.
Нам чертовски не терпелось узнать, что ж такое счастье человеческое.
***
И вот мы, прохваченные изрядно морозом и молодым ликованием, вломились в дедушкин дом. Мы хотели добыть счастье и разнести его по свету, мы были полны альтруизма…
Сундука в доме не было.
***
- Ну что?
- Что?
- Как дела?
- Да так, нормально.
- Как оценки?
- Да так, не очень. Слышь, жаль таки, что мы почти все каникулы на сундук угрохали..
- Жаль. А ты знаешь, что я вспомнил?
- Ну, и что же?
- Мы одного родича твоего деда забыли.
- И какого же?!
- Да брата твоего отца.
- Точно… Но ключ же оказался у дяди Пети.
- Да, но у этого типа оказалось кое-что другое.
В углу школьной столовой стоял сундук. Тот самый.
- Эй, кто это тут казённое имущество лапает? – раздался за нашими спинами неприятный голос. Невестка деда устроила своего мужа работать в школьную столовую. – А!?
Мы пугливо отбежали. Но за сундуком стали следить…
После шестого урока мы прокрались в столовую. Мой дядя тоже оказался там. Мы проследили, как он, оглядываясь, выволок сундук вон из столовой, положил его на улице на детские санки и поволок прочь. Он явно читал надпись на сундуке.
Мы проследовали за ним до его квартиры и увидели, как этот плут, спёрший сундук из дома отца, исчез в чреве подъезда.
Теперь перед нами встала проблема взятия на абордаж его квартиры. Хорошо, что она располагалась на первом этаже! Дядя просто приоткрыл пластиковое окно на проветривание, и мы проникли в него. Чего не сделаешь из благих альтруистических побуждений. Мы жаждали узнать, что ж такое счастье, и разнести это по миру. И вразумить всех, включая тётю Машу, бабу Варю, Запумира Пумедроновича, Александра Алексеевича, Ивановича, Ольги Себенауменко, дяди Пети, и конечно, моего дяди, который так ловко помешал нам овладеть сундуком в доме моего деда.
«Хорошо ещё, что есть люди вроде нас, которым небезразлично что-то кроме жрачки и размножения, которые и о других думают, а то бы осталось человечество несчастливо» - успел я ещё подумать.
Лентяй дядя положил сундук прямо посередь кухни. Он уже был обёрнут в какую-то целлофановую упаковку, возможно даже, для отправки за границу.
И мы, запыхаясь от радости, сорвали эту мишуру и сунули что надо куда надо.
Какими же мы были идиотами! Хоть бы, высший разум нас подери, хоть какая-то часть нашего разума завопила «Да попробуйте же вы наконец, чёрт вас возьми, помыслить логически, расставить все, все факты, обдумать положение, поступать строго рационально, учитывая все возможности…» Нет! Рациональность, к нашему глубочайшему общему сожалению, не присуща особям вида Х.сапиенс…
… У сундука отпала крышка. Секунд десять ничего не происходило, и мы даже попытались посмотреть, что там. Затем мы были безжалостно отброшены ударной волной, а из сундука Змеем Горынычем вырвалось облако чёрной мути, заполонившей всю комнату. Ещё секунда – и муть сконденсировалась в молодую, на вид двадцатилетнюю девушку. Мы не успели её хорошо рассмотреть.
- Фууу! Ну и засиделась же я в этом проклятом сундучище! – Она с видимым наслаждением потянулась и с довольным и хищным видом пнула осточертевший ей предмет допетровского обихода. Мой друг схватил сундук и перевернул его дном вверх. Больше в сундуке не было ничего. – Ээх! И работу, которую мне батя задал, ни ангела не сделала! Пиипеец…
- Здравствуйте! А вы, получается, и есть счастье человеческое?
- Я!? Счастье!? Кто сказал!? Я ведь скорей наоборот…
- А почему? А как вас зовут?
- Ах да, извините, - она поправила на себе одежду, и с важным, представительным видом заявила: - Позвольте представиться – Кондратья Воландовна Иегова… Хотя, впрочем, это излишне, поскольку я вас сейчас…
- Но если вы не счастье, где ж оно? Сундук пуст…
- Откуда вы взяли, что там было счастье? Я, пока в заключении там томилась, ничего не видела…
- На сундуке написано!
Она схватила сундук, повертела его в руках, оканчивавшихся, как мы позднее заметили, острыми чёрными когтями, и заявила:
- Да не было там никакого счастья! На нём же не написано: «Здесь находится счастье!» а написано: «Кто откроет тот узнает…» Лошары вы!
- Ну, так и в чём счастье-то человеческое? – мы упоённо уставились в рот этой дамочке, от любопытства даже не замечая, какой формы зубов полон рот последней, – мы открыли, мы узнаем! - Она немного замешкалась.
- Счастье человеческое… Вообще то, мне некогда, план выполнять надо… Ну ладно. Счастье их, человеков, состоит, по моему, в том… Счастье человеческое заключается в том, чтобы жить! И этого то вы сейчас и лишитесь! – торжествующе заключила она, и тут она достала такой нож, какого вы, господа, ни на одной кухне сейчас не найдёте, а только разве в музее. Это был изящный клинок под названием стилет.
И нас бы, несомненно, хватила Кондрашка, и мой друг только успел бы промямлить «вот это благодарность…» И наше дело было бы швах, если бы из противоположного конца кухни светлым громом, возносящим нас к жизни, не раздалось:
- Это кто готовит на моей кухне?!!!
У входа в кухню стояла во весь свой ста восьмидесятисантиметровый рост невестка нашего деда. И она, подобно рокочущему паровозному локомотиву, подошла к Кондрашке и сказала:
- Ах ты, *****, молодая сволочь, тут хозяйничать решила? Ещё спереть что-то надумала?!
- Да я ничего, я вообще ничего… - Кондратья Воландовна растерялась. – Я только хотела…
- А если я захочу, и в твой дом приду, и сундук сопру, который продаже подлежит, тебе приятно будет, а? Ещё милицию вызову, скотина ты недоросшая! Чем оправдываться будешь, а? А это что!? Что за редкая побрякушка, а?! – она выхватила у Кондрашки её ножик, и та повиновалась. – Это ж старинная вещь! Миллионы, поди, стоит!
- Моё! – Кондрашка чуть не заплакала. – Я им японского сёгуна заколола…
Но ничто, ничто, даже сама Смерть, не может сломить воли Русской Тёщи.
И между ними началась перебранка. А мы тихонько решили уползти, но не тут то было, ибо случилась великая битва.
Едва мы, ползя, достигли порога, как они уже начали орать; как две бабы на базаре. Наконец, Русская Тёща ударила противницу по щеке. Та не осталась в долгу – выхватила стилет, но он был выбит у неё из рук. Русская женщина схватила сковородку, а Кондрашка начала метать в неё ножи, и Русская Женщина уворачивалась, но не могла поразить врага. Кондрашка вертелась, крутилась вокруг оси, всё схватывая и метая и как будто танцуя, а её противница, подобно взбесившемуся танку, металась по кухне, размахивая огромной сковородищей и сметая всё на своём пути. В общем, бой получился на славу, и обе стороны продолжали осыпать друг друга ругательствами.
- Ах ты, су…
- Ты вообще скотина, убить никого спокойно не даёт!
- Чужого имущества не признаёшь, гадина!
В дверях мы столкнулись с дедом и дядей. Дед был бетонно-спокоен. Дядя был бледен, его трясло, и тут он собрался с силами и выкрикнул:
- Это что делается в моей квартире! Стоп! Тихо! Кто виноват?!
А дед, укоризненно на меня посмотрев, как бы говоря: « Ну я же просил не открывать сундук!» хорошо стукнул Кондрашку пол башке, когда она, получив уже от его невестки затрещину, оказалась рядом с ним. Кондрашка ухнула на пол, успев проговорить: «А по моему, счастье в том, чтоб убивать людей…» и свалилась совсем без сознания.
Ну, потом, конечно, неприятно было, когда нас корили, учили, распекали, что нельзя без спроса вламываться в чужую квартиру, сундуки воровать, и прочее, и прочее. Дяде, конечно, от деда тоже досталось. Да и деда самого мы укорили: если б он сразу рассказал, что в сундуке, ничего б этого небыло. В общем, как всегда в жизни – все оказались в чём-то, да виноваты. Ну не бывает невиновных в жизни! Глупо мир делить на чёрное и белое, на силы зла и добра. Вроде это давно установлено, а до некоторых, а точнее, очень даже не некоторых, не доходит.
В общем, всё обошлось. Ключ мы с сундуком Алексею Александровичу дали, он был очень признателен. Приятно иногда сделать другому приятное! Извините, конечно, за тавтологию.
А Кондрашка с тех пор не в сундуке, а в клетке сидит у деда в избе. Она вечно всем недовольна и вечно просит зашедшего гостя выпить цианистый калий, медный купорос или что ещё в этом роде, но, в общем, иногда может послужить интересным, интеллигентным собеседником и рассказать о быте и нравах в различных странах в средние века и позже, когда она имела возможность там пребывать.
А дядя мой… Эх.. Так и не нашёл работу.
Обо всех остальных персонажах, упомянутых в сём, ничего определённого сказать не могу. А воз и ныне там!
В общем, как сказал покойный, царство ему небесное, Сандро Сергеич, « Сказка ложь, да в ней намёк…» А ладно. В общем, сказке конец, а кто слушал, то есть тьфу, ёшкин кот, читал, молодец! Пойду продолжение придумывать.
Январь – февраль 2015