Хранитель духа
ХРАНИТЕЛЬ ДУХА
На склоне судьба улыбнулась мне: подарила три года, самых счастливых из тридцати лет пахоты на журналистской ниве…
Тот, 91-й год, выпал для меня особенно муторным. Тяжелая операция. Без работы, без гроша в кармане, без видов на будущее. (Разложение великой державы, рушатся судьбы, ни в грош ставится жизнь, вакханалия выползших из щелей мародеров, в том числе и духовных. Как грибы-поганки, выведенные в сырых подвалах, на свет вылупляются сектантские газетенки).
Бреду по Пушкинской, припоминаю прежних коллег. От кого-то слышал, будто открылась казачья газета. И в ней - Ваня Пономарев. Одно время мы работали с ним в областной молодёжной газете. Ещё – Лёня Юдин. Перешёл из редакции издательства, в казачьем движении с первого дня…
На углу Кировского и Суворова, в здании, где в свое время останавливался Александр Сергеевич Пушкин, вывеска: «Редакция. Донские Войсковые Ведомости». Старинная вязь слов.
Ваня знакомит меня с главным редактором и предпринимателем, который
на «купи-продай» и держит эту газету, - Вячеславом Алипатовым. Расспрашивают, что да как…
- Вот – стол. Занимай и… вперед! – подводит итог моему нерадостному повествованию.
- Да мне хотя бы еще недельку… Оклематься…
- Тут и оклемаешься. Иван Николаевич, там письма. Передай-ка. Пускай для начала пропитается… Тебя Господь привел к нам.
Я потом думал об этом не раз. И быстро оклемался, и крылышками захлопал.
1992-93-94-й годы… Встречи, письма из хуторов и станиц Дона, а потом – из глубинных районов России, от казачьих диаспор из-за рубежа. В них столько скорби, столько веры и надежды в возрождение самобытного, некогда вырубленного и поруганного, народа, что у меня и по прошествии многих лет будет комкаться в груди при одном воспоминании…
Возрождение памяти, быта, самого непокоренного духа происходило на развалинах прежней жизни, с тяжкими родовымы потугами, с падениями на старые грабли (красные – белые). Но оно происходило.
Работали немерено, по сути – на символической зарплате. Впрочем, это была и не работа. Это была наша жизнь… Её образ. Редакция на какое-то время превращается в поистине культурный казачий центр Дона. Возрождаем журнал «Голос казака». В редколлегиях – ученые, писатели, краеведы, атаманы, простые казаки. Захаживают казаки, вернувшиеся с боевыми новостями из Сербии и Абхазии. Налаживаем братские связи с казачествами Калмыкии, Кубани, Ставрополья, Приморья… И практически во всех начинаниях мотором - есаул Вячеслав Алипатов, наш главный редактор. Спокойный. Уравновешенный. Убежденный. Говорит, эти качества у него воспитало общение с пчелами. Одно время вместе с тестем держал свою пасеку.
Узнать, что оно такое за возрождение казачества (и откуда они вдруг появились в России живые казаки?!), к нам едут журналисты из Москвы, немецкие, американские, японские, из «Би-би-си…». Прощупывают, пронюхивают… И не только журналисты.
Удары сыплются и справа и слева – и от «белых» и «красных». Особенно усердствует всяческая накипь, напялившая на себя казачью форму, дабы урвать под неё. Но мы и ей продыху не давали. (А однажды зимним вечером в окно редакции залетела пуля). Сознание, что служим интересам простых казаков, дух независимости, совести, веры помогали противостоять, держаться.
Одними из первых в стране мы стали говорить о необходимости прекратить, наконец, гражданскую войну, о том, чтобы в исторических музеях рядом с портретами Подтелкова и Кривошлыкова были портреты Каледина и Маркова. Ведь все они рубились, проливали кровь за свой Дон, за свою Россию, за свою правду. Мы ратовали за прекращение междуусобицы в человеческих умах и сердцах. И в этом видели основу исторического возрождения.
Чаяния казачества не отличались от чаяний трудового люда всей России. Та же «земля и воля». (У иных, правда, загнанная в глубины подкорки). Но мы полагали, казачество в реализации этой извечной мечты русского человека может сыграть роль застрельщика. Оно более способно к самоорганизации. (Это признавал даже патологический ненавистник и гнобитель казачества Л.Д.Троцкий).
Мы верили в мощный народный поток. Хотя и подозревали, рано или поздно он будет ловко направлен в искусственные каналы с целой системой шлюзов и выложенными камнем берегами. Предпосылки к тому были. Верховые атаманы погружались в меркантильные разборки. Некоторые легко прикармливались властью. В спорах зачастую рождалась не истина, а неприязнь и даже – откровенная вражда. Было горько и обидно, что упускаем время, тратим его на нелепый раздрай и застарелые обиды. Это со временем прояснится: по иному и не могло быть. Слишком истончился за время гражданской резни, а также десятилетий «интернационализма» генофонд казачества. Не высвечивалось на горизонте и мощной фигуры военачальника и политика, подобной Алексею Максимовичу Каледину, у которого в 1918 году на коне и под ружьем было двести тысяч казаков. И они легко могли установить в Питере порядок. Но не захотели отрываться от своих куреней. Ну, а последующая судьба и казаков и самого Алексея Максимовича общеизвестна… Однако невольно гложет: большая ли вина в том самих казаков? Казачество держалось на трех ипостасях: Вера, Царь, Отечество. Вера расшатывалась, Царь – помазанник Божий, - отрекся от престола, а, значит, в понимании многих верующих, и - от своего Отечества. И оно естественным образом сузилось до куреня. И, конечно, - раскол… И горький вопрос: а не идут ли все беды России – с семнадцатого года и поныне – от того отречения? Ведь помазанник Божий! (Хотя в последнее время у некоторых историков проскальзывает, будто никакого отречения не было. Был подлог).
…Казачеству изначально начертано развиваться в одном русле со всей Россией. Это являлось и для нас аксиомой. Но мы жили и работали с надеждой на обретение исторической справедливости – преданию казачеству статуса н а р о д а. (Хотя и до революции держали казачество за сословие. Однако особенно в ту пору для народа, компактно проживающего, с самобытной культурой, историей, экономически независимого это было в корне не верно. Но последующим с Петра первого царям, а значит, и державе – выгодно. Противоречие, от которого не спрятаться. А уж нынешнему государству, которое от малейшей встряски готово было рассыпаться, амбиции мирного и патриотически настроенного казачества – непомерная головная боль).
Обещание суверенитетов «сколько унесете» в начале 90-х казаки восприняли благоприятным для себя моментом. А особые посулы именно казачеству были самые завораживающие. Дабы поскорей воплотить их в жизнь, сами стучались в двери. Но, увы, стучались в дом, который захватили лукавые временщики. И казаки еще долго будут стучаться в него с тем же успехом. Откроются ли глаза - скажет время. А если откроются, то?.. Одно можно определенно сказать: жаждали доброго царя-освободителя, а «врюхались» в смердящую трясину «свободы и демократии», населенную прожорливыми упырями. Впрочем, это судьба всего российского «электората», традиционно и с легкостью поддающегося на манипуляции правителей, а уж прилипших к выборным (или выбранным) кормушкам, и подавно… Но как бы то ни было, а душа казачества, а память и любовь к своим корням оставались живы. И это позволяло надеяться…
С Вячеславом Алипатовым мы – в курене Андрея Петровича Зимина. Единственно истинного казачьего куреня, сохранившегося в Ростове. Ему - более ста шестидесяти лет. Курень перешел его семье от казачьего рода Шамариных-Тороповых, от последней ее владелицы – Марии Савельевны Тороповой, двоюродной сестры Петра Николаевича Краснова, крестного отца Зимина.
Эта наша встреча с Зиминым была незадолго до его кончины. Но и в том своем почтенном возрасте Андрей Петрович, вспоминая Краснова, называл его папой. И на глазах этого мужественного, немало повидавшего и пережившего, человека наворачивалась слеза. Я убежден – слеза не только по Краснову, но и по судьбе всего казачества, с которым Петр Николаевич был связан кровно и трагически.
Сам Андрей Петрович Зимин являлся одним из образовеннейших людей нашего края, ученый с энциклопедическими познаниями истории Дона, устройства быта казачества, хранителем казачьего духа. На ту пору – Почетный атаман Области Войска Донского, человек сложной судьбы. Каток истории безжалостно прошелся по нему, как и по всему многострадальному народу и Отечеству.
Его отца, городского инженера, расстреляли… Самого, как сына казака, изгоняли сначала из школ, потом из пяти институтов. И все же получил диплом, стал архитектором. Воевал. Рубцы и осколок в ноге напоминали об этом всю жизнь.
Имя Андрея Петровича Зимина известно не только на Дону и в России, но и во многих странах Европы, Америки, США. В США, к примеру, показывали снятый
операторами одной из тамошних телевизионных компаний, побывавших у нас, фильм. Он так и называется – «Донской казак Андрей Зимин».
Гостям было что снимать. В его курене собрано богатство, которому с полным основанием завидовали многие музеи истории казачества. Впрочем, не только истории. Сотни и сотни папок, наполненных их хозяином в результате пеших и иных путешествий по родному краю, хранили сведения самые разнообразные, порой отстоящие далеко друг от друга. Но это только на первый взгляд. Ибо в этом потомке яицких казаков удивительным образом уживались историк и лингвист, архитектор и фотограф, художник и археолог, философ и практик, воин и мечтатель… Накопленное интеллектуальное богатство и сохраняемый аромат казачьего быта впечатляли.
Мы в верхней части куреня, которую занимал Андрей Петрович и его дочь с семьей.
- Заметьте, курень экологически самый чистый. Таково свойство дерева… Вот это – галерея. У казаков звалась «галдереей». Почему? А тут, обычно, сходились молодые и старики. Обменивались новостями, обговаривали житейские вопросы. Затевали галдеж. Отсюда – и «галдерея».
Проходим в горницу. Андрей Петрович указывает на круглый, старинной работы, стол с резными ножками. «Садитесь, отдыхайте». - «А вы?».- «Да у меня ноги того… Сяду – потом долго вставать придется».
Мы присаживались, оглядывая комнату, тесно уставленную теми же стеллажами с книгами, пухлыми папками, различными реликвиями. Цокали восхищенно языком, вопросительно смотрели на хозяина. Он опять вел глазами к столу:
- Вы на него, на него глядите. За этим столом сиживали и Каледин, и Краснов, и Деникин, и Корнилов, и братья Богаевские.
- А Михаил Александрович?
- Бывал и Шолохов.
- А НКВД не сидело?- довольно мрачно шутит один из нас.
- Как же, интересовалось. Хотело конфисковать. Обвиняло через этот стол в сочувствии «белогвардейщине». Бог миловал, пронесло. И стол сохранился.
- Андрей Петрович, говорят, вы с самим Лазарем Моисеевичем, так сказать,
тет-а-тет?
- Сподобило. Работал я в 1933 году в станице Уманской, что на Кубани. Ну, а Лазарь Моисеевич Каганович возглавлял «тройку» по борьбе с саботажем. Вызывает. Сажает лицом к лицу. «Видал, как казаки собирали зерно на дороге? Почему не доложил?».- «Нет, не видал». – «Врешь, гныль, либер! - И своему секретарю.- Пиши. Статья 58-10. Контра!..». - А народ тогда, после «изъятия» хлеба подчистую, пух от голода, вымирал. Тогда и родилось на Кубани: «Будто Коган прошел…».
Отсидел девать месяцев, пока «вентилировали», что к чему…
- Была и вторая судимость…
- В 1937 году «органы» раскопали, что я крестник атамана Краснова. Занимался мною следователь Власов. Вот имени-отчества не помню. И смех, и грех. Спрашивает: «Какие установки давал тебе негодяй Краснов?».- «Не запомнил,- отвечаю.- Мне сорок дней стукнуло, когда он меня крестил».- А следователь: «Надсмехаешься, белая шкура!».- И – по мусалам!..
- Это зло вы до сих пор таите?
- У нас, старообрядцев, есть правило Христа: замаливай грехи. А грехи стукачей и большевистских судей ложились и на меня. И я должен замаливать и их грехи. Такая наша вера. А касаемо сегодняшнего дня (встреча эта с Зиминым состоялся в начале 1993 года), то очень хочется, чтобы казачье движение на Дону скорее обрело осмысленное выражение. Вот вы все время твердите о необходимости предания казачеству статуса н а р о д а. А для чего?
Мы горячо убеждаем, что борьба за официальное признание казачества народом – еще не конец пути. Может, только начало. Надеемся, что казаки, способные завоевать мирным путем определенную самостоятельность, а главное – в вечное пользование землю, хорошо организованные, смогут распорядиться этими своими завоеваниями не только во благо Дона, но и России. Станут примером в поднятии экономики и культуры, образцом верного служения Отечеству…
- Это – важно! – сказал Зимин. Но глаза его при этом были почему-то печальные.
А вот слова, записанные мною при последней встречи с Андреем Петровичем. Они могут служить завещанием и заповедью для всего казачества. И не только. Для всех живущих, кто хочет сохранить себя и свой след на земле:
«Возродить казачество – это, прежде всего, возродить казака. Человека смелого, работящего, безконечно преданного своим родовым корням, справедливого и высоконравственного… Казак был воистину верующим в Природу и в Бога как в единое целое, истинным хранителем Веры и среды обитания. Мой родной дядя из Старочеркасской станицы то ли нечаянно, то ли еще как, плюнул в Дон. Так казаки всыпали ему за это плетей, потом повели в церковь, и батюшка наложил епитимью: сорок раз утром и сорок раз на ночь – «Господи, помилуй!» – в течение трех лет. И это – только плюнул в Дон. А сейчас чего только не творят с нашим батюшкой-Доном, какие только нечистоты в него не сливают и не сбрасывают. А ведь это не только источник, из которого пьем и едим. Он же – источник нашей духовной силы. Наша жизнь. Судьба.
Казаки должны вспомнить, что они защитники Тихого Дона, донских степей, донской природы от каких бы то ни было посягательств. И на их совести – сохранить эту жемчужину природы и жизни для продолжения здорового рода».
АМИНЬ!
--------------*----------------
( Этот очерк написан более двадцати лет назад. Ныне без всякой натяжки можно сказать: возрождение казачества на Дону не только не угасло, а приносит свои зримые плоды. Казаки занимают достойное место в сохранении культурных традиций, в духовном окормлении подрастающего поколения, в сбережении природы, в экономике… Они – надёжная опора Державы).
---------------*-----------------