Глава VII
Франсуаза наклонилась над своим бокалом, наблюдая, как в нем играют мелкие, правильной формы зернышки пены. Она поднесла бокал к губам и тут же поморщилась:
- Анабель, на вас это не похоже. Вы же все делаете на отлично. Было недостаточно времени, чтобы охладить вино? Вы же знаете, что игристое брют полностью утрачивает свою прелесть без необходимой прохлады.
Анабель встрепенулась, готовая выскочить из-за стола, чтобы исправить ошибку, но Франсуаза удержала ее за запястье:
- Оставим эти тонкости до следующего раза. Зачем омрачать пустяками такой прекрасный вечер?
Довольным взглядом она обвела всех сидящих за столом. По обе стороны от себя она усадила Изабель и Анабель, а напротив, на месте, что обычно занимал Патрик, сидел Себастьен. Глаза ее всегда затуманивались грустью, когда она вспоминала о Патрике.
- Мсье де Монферрак собирается вернуться в Труа? – спросила Анабель, подкладывая в тарелку хозяйки ароматные куски копченого лосося.
- Нет, боюсь, это случится не скоро, - ответила Франсуаза. – Мой сын никогда не любил провинцию, чего не могу сказать об Изабель. Ты не передумала, дочка?
Изабель, которая занималась тем, что крошила кусочки твердого пармезана на рагу из кролика, этот вопрос отвлек от мыслей. Она не расслышала, поднимая глаза на мать в ожидании, что та повторит сказанное. Франсуаза не собиралась делать этого и только сокрушенно покачала головой, заранее зная ответ на подобного рода вопросы. Изабель не почувствовал себя ни задетой, ни обиженной, ей вообще с самого начала казалась нелепой идея устраивать прощальный ужин и проводить его в такой странной компании. Ей казалось, как что-то неприятно и остро жжет ее правый висок, словно под чьим пристальным взглядом. Конечно, здесь было не столь много приглашенных, чтобы она могла теряться в догадках. Несколько раз она едва заметно поворачивала голову направо, туда, где через несколько стульев сидел Себастьен. Раза два или три они сталкивались взглядом, и каждый раз Изабель становилось крайне неловко, и тогда она вновь обращала взор к тарелке. Всегда чрезмерно стеснительная на званых ужинах, сегодня она и вовсе была зажата, за весь вечер едва ли произнеся несколько фраз. В столовой было тепло, даже жарко, аппетитно и согревающее вокруг были разлиты ароматы вкусной еды, сплетаясь в воздухе в опьяняющий букет, но плечи Изабель подрагивали от холода. Ей было неуютно, она чувствовала себя не в своей тарелке и не знала, как исправить положение, с завистью наблюдая за улыбающимися матерью и Анабель. Она то и дело ловила на себе недовольный взгляд Франсуазы, которая, к своему разочарованию, отмечала, что ее красивая от природы дочь в этот вечер проигрывает даже экономке – так бледно было ее лицо и блекл наряд. «К чему мне шарм и очарование? Они нужны другим, и нет в них надобности, когда некому их оценить», - безмолвно отвечала она матери. Так прескверно на душе Изабель не было уже давно. Чувства ее были словно накалены до предела, и ей казалось, что стоит ее тронуть и пальцем, как из глаз брызнут слезы. Она не прислушивалась к разговору за столом, и лишь изредка слух ее напрягался, когда она различала голос Себастьена. Все-таки странную компанию собрала ее мать – о чем могли говорить эти совершенно разные люди?
Изабель чуть ли не вскрикнула, почувствовав, как ее больно стукнули под самую лопатку.
- Что ты сидишь, как в воду опущенная? – шикнула на нее Франсуаза. – Выпрямись!
Ничего не ответив, Изабель расправила плечи, протягивая руку к нетронутому ранее бокалу игристого вина. Чувствуя себя под прицелом глаз, она поднесла бокал к губам, медленно опустошая его. Пузырьки лопались на языке, газ ударил в нос, а приятное тепло разлилось по телу, ударив мощной волной прямо в голову.
- Разве имеет какое-то значение, как я выгляжу, мама? – в голос спросила она, набираясь смелости.
Франсуаза смутилась, пытаясь улыбкой загладить грубость.
- Помнишь, что ты говорила мне всегда? Не делай так, Изабель, сделай эдак, не то, что скажут люди? Ты устроила этот вечер, чтобы мы все сказали тебе, что не переживем разлуки и пропадем без надзора великой мадам де Монферрак? Ты это хотела слышать? Клянусь всеми святыми, что ты многое бы отдала, если бы на моем месте сидел Патрик, а не я. Уж он бы поддержал тебя во всех твоих начинаниях! Я не знаю, как мне вести себя, кем быть, но уверена, что, будь я сейчас цветущей от счастья, это оскорбило бы тебя не меньше!
Изабель столкнулась взглядом с Анабель, которая спрятала в кулачке улыбку, и девушке показалось, что экономка одобрительно улыбнулась на эти слова. Не собираясь отвечать той на понимание, Изабель вдруг повернулась к Себастьену:
- А что скажете вы, святой отец? – в голосе ее звучал вызов.
Своим поведением Изабель смутила абсолютно всех за столом. Аккуратно положив приборы, Себастьен поднес салфетку к губам, явно смущенный нелепостью ситуации. Он не знал, что сказать. Он собирался с мыслями, но озвучить их ему так и не удалось, поскольку Изабель снова опередила его:
- Что за нелепица сажать человека так далеко ото всех? – воскликнула она, бросая на мать возмущенный взгляд. – Разве можно спокойно разговаривать с гостем, когда он от тебя чуть ли не на другом конце залы! Идите сюда, святой отец, - Изабель указала ему на место рядом с Анабель, сама пересаживаясь на один стул дальше, чтобы оказаться напротив него.
Себастьен медлил, совсем растерявшись. Франсуаза развела руками, призывая его согласиться, после чего, взяв приборы, он занял новое место. Они оказались с Изабель друг напротив друга, оба взволнованные и смущенные.
- Ты в порядке, дочка? – склонившись грудью на стол, пытаясь дотянуться рукой до ладони дочери, осторожно спросила Франсуаза.
- В таком порядке, в каком не была никогда прежде, - отпарировала Изабель, не считая, что становится грубой.
Вечер, начавшийся мирно и безобидно, становился угрожающе напряженным.
- Изабель не хочет подавать виду, но она неизбежно предчувствует разлуку, - произнес Себастьен, желая разрядить обстановку. – За резкостью мы нередко прячем печаль.
- Этим вы объясняете столь дерзкое поведение? – возразила Франсуаза. – Легко же вы находите оправдание тем, кто вам не безразличен, отец Себастьен, - добавила она, пригубив бокал с шампанским, блеснув смеющимися глазами над сверкающим хрусталем.
- Вы же знаете, что дерзость – не более чем защитная реакция. Всегда проще за эмоциями резкими и даже грубыми скрыть ранимость души, - не хотел сдаваться Себастьен.
- Если вы без стеснения обсуждаете меня при мне же, боюсь даже представить, что вы говорите обо мне за глаза, - довольно резко вставила Изабель, находя неприятным весь этот разговор, который сама же и завела.
- Разве можно обвинять в сквернословии родную мать и человека, который тебя… который является тебе добрым другом? – поправилась Франсуаза.
- Вы тоже не на моей стороне, мадмуазель Лоти? – спросила Изабель, даже не взглянув на мать.
- Я не совсем понимаю суть спора, - ответила Анабель, - но уверена, что вы напрасно обижаетесь на родных и близких. Однажды все эти мелкие перепалки и недопонимания покажутся вам счастьем в сравнении с одиночеством и потерями. Все мы рано или поздно теряем дорогих нам людей, - добавила она, отвечая на вопросительный взгляд Франсуазы.
- Вы что же, тоже считаете, что одиночество есть неизбежный удел всякого? – спросила Изабель, тем временем обращая свой взгляд на Себастьена.
- Вовсе нет, - уверенно заявила Анабель. – У меня вообще глубоко оптимистические взгляды на жизнь.
- Какие же, позвольте узнать? – удивилась Франсуаза.
- Жизнь – это я, - с нескрываемым кокетством произнесла девушка. – Вы уж простите меня, преподобный Себастьен, но поговорка о том, что человек предполагает, а Бог располагает – не по мне. Более того, я считаю, что придумали это для оправдания людской слабости. Вот вы, мадмуазель де Монферрак, что вы делаете, когда мечтаете о ком-либо или чем-либо?
Изабель смутилась, услышав такой неожиданный вопрос. Взгляд ее пробежал по матери, задел Себастьена и остановился в недоумении на Анабель.
- Я… я буду ждать, пока судьба подарит мне случай, и тогда непременно воспользуюсь им для достижения желаемого.
- Вы действительно так считаете или же просто стесняетесь ответить иначе? Простите, мадмуазель, но уверена, что подобная покорность далека от вашей натуры, – Анабель в выжидающем жесте подставила под щеку ладонь. – Или у нас сегодня не вечер откровений? – спросила она, почти вызывающим взглядом окинув всю компанию.
Франсуаза многозначительно усмехнулась, одобрительно кивнув.
- Я сказала именно так, как считаю, - настаивала на своем Изабель.
- Не стану спорить. Возможно, для вас это наилучший способ. Я же выбрала для себя иное. Необходима цель, ясная и четкая. Она – все равно, что алтарь в душе. К ней – все помыслы и вожделения, все устремления и старания. Шаг за шагом все, что мы делаем, это наш путь к ней. Главное – не отвлекаться на мелочи, на лишние эмоции, точно и надежно продвигаясь к ней.
- Не гнушаясь никакими средствами? – спросил Себастьен, внимательно глядя на Анабель.
- Ничем, если, конечно, это не противоречит закону, - улыбнулась она.
- Морали в том числе?
- Слушаться морали, значит поставить на две чаши весов благополучие чужое и ваше собственное, - возразила Анабель. – Вы же не будете спорить, что не всегда наше счастье является тем же и для остальных? – склонив голову, она вдруг обратилась к Франсуазе.
- Вы проповедуете философию крайнего эгоизма, любезная Анабель, - ответила ей Франсуаза. – Низвергнуть все моральные устои как нечто, что связывает вам руки, не это ли вы хотите сказать?
- К чему снисходить до крайностей? Однако кто возразит мне, что наше собственное счастье для нас превыше всего? Простите, святой отец, я говорю о людях мирских, - снисходительно улыбнулась Анабель. – Мне не знакома психология человека, решившего посвятить себя церкви.
Себастьен промолчал на этот выпад, явно направленный против него. Франсуаза заметила его секундное смятение, приходя ему на помощь:
- Вы уверенно рассуждаете, мадмуазель Лоти. Складывается впечатление, что у вас-таки наполеоновские планы, - в голосе ее зазвучала пренебрежительная усмешка. – Если вы так успешны в вашей линии поведения, неужели цели ваши и желания столь скромны?
- Разве уже погас свет рампы, мадам де Монферрак? Шаг за шагом, движение порой незаметное окружающим, но оно есть, оно как живое существо бьется во мне. Поверьте мне на слово, еще не вечер. Обещаю вам, вы будете первая, кто узнает о моем триумфе, - ее последние слова прозвучали почти зловеще.
Изабель они и вовсе показались какими-то угрожающими, но Франсуаза лишь улыбнулась, снисходительно отказываясь от дальнейшего спора.
- Дай Бог, за вас, - она пригубила вина, внимательно глядя на Анабель. – А вы что скажете на это, Себастьен? – спросила она, заметив, что молодой человек задумался над чем-то.
- Я здесь не для того, чтобы осуждать кого-то. В любом случае каждого из нас рассудит Бог или сама жизнь, как вам больше нравится, - добавил он, на секунду поворачиваясь к Анабель. – Но нужно действительно быть последним глупцом, чтобы утверждать, будто мы не рождаемся и не умираем эгоистами на этой земле.
Склонившись к своей тарелке, Себастьен на мгновение взглянул исподлобья на Изабель в надежде, что та не заметит его беглого взгляда. Надежда его не оправдалась – на него в упор внимательно смотрели серые глаза.
- Вы восхищаете меня все больше, святой отец! – воскликнула Франсуаза. – Не боитесь лишиться сана за столь смелые речи? – рассмеялась она, входя во вкус беседы.
- Я нисколько не противоречу своими словами моим же убеждениям, - возразил он, смело подняв на нее глаза. – Что до сана, то главное не внешняя оболочка, но то, что мы носим внутри себя. Богу не важно, кто предстанет перед ним – папа римский или простолюдин – спрос будет один и тот же.
Франсуаза окинула Себастьена взглядом, в котором можно было уловить тень восхищения, однако она промолчала, решив не бередить раны. Изабель, погруженная в раздумья после слов Анабель, теперь взглянула на Себастьена, как будто только что подключилась к общему разговору. Она поймала его взгляд и, заметив его смущение, не отвела глаз. Ей казалось, что она бредит, но могла поклясться, что все присутствующие здесь словно охраняют какую-то незримую тайну. Они то удаляются, то приближаются к ней, задевая неслучайным словом, понимая недосказанность в словах друг друга. Ерзая на стуле, Изабель почувствовала, как случайно под столом нога ее наткнулась на что-то. Что-то пошевелилось, но не пропало. Изабель поняла, что это была нога Себастьена – ничем другим это «что-то» не могло быть. Почувствовав, как вспыхнули щеки, Изабель подняла глаза. Она больше не прислушивалась к словам матери или Анабель, видя перед собой только его глаза, и были они такими, какими она запомнила их в первый день их знакомства: разве у священника могут быть такие грешные глаза? Она не могла назвать их иначе. Наконец-то нашлось слово! Они были слишком прекрасны и манящи, чтобы быть праведными. Однако сейчас ее волновал другой вопрос: почему ни Себастьен, ни она не сделали ничего, чтобы положить конец этой явной двусмысленности? Как будто оба наивно полагали, что оставались незамеченными ни другими, ни друг другом. О нет, едва ли все это отдавало наивностью.
- Что же вы, святой отец? Вы не желаете поухаживать за дамой? – неожиданно произнесла Изабель, кончиками пальцев пододвигая к Себастьену свой пустой бокал.
Как раз в этот момент Франсуаза позвонила в колокольчик, чтобы принесли десерт. Через минуту в столовую внесли шоколадное суфле, сыр, фрукты и кофе с ликером.
- Вы чем-то расстроены, мадмуазель де Монферрак? – спросил Себастьен, глядя на то, как Изабель глоток за глотком, не отрываясь, выпивает до дна бокал с вином.
- С чего вы взяли? – едва слышно переспросила она, прекрасно понимая уловку Себастьена воспользоваться моментом, когда остальные были заняты сменой блюд.
- Вы же сегодня сама не своя. Я не узнаю вас, Изабель. В чем дело, вы мне скажете? – он едва заметно подался вперед.
- Просто вы еще мало знаете меня, отец Себастьен. Вы ошибаетесь. Я ничем не расстроена.
- Вы позволите мне навещать вас в отсутствие вашей матушки? – вдруг спросил Себастьен, сходя до полушепота.
- Чтобы держать под контролем святой церкви моральный облик дома де Монферраков? – в тон ему ответила Изабель, прислонившись грудью к краю стола. – Я буду рада видеть вас, отец Себастьен, - заговорщически добавила она, - но боюсь, у вас не получится исполнить наказ моей матери. На этот раз вы едва ли сможете удержать меня на краю пропасти.
Последние слова она прошептала так тихо, что Себастьену пришлось прочитать их по ее губам, от которых он не мог отвести глаз. Он неотрывно следил, как она клала в рот маленький кусочек шоколадного крема, после чего аккуратно промокала губы салфеткой, чтобы стереть с них ароматные сладкие капельки. Но могли ли стать слаще от шоколада ее манящие губы? Не испробовав их ни разу, он уже знал ответ. Она подносила к ним чашку кофе, и тогда они начинали блестеть от оставшейся на них влаги горячего напитка, и тогда кусок вставал ему поперек горла. Себастьен отвел глаза, чувствуя, как начинают нервно дрожать пальцы. Прошло всего несколько секунд, но ему показалось, что его истязают нескончаемые минуты.
- Только не думаю, что на этот раз вы будете готовы последовать за мной, - услышал он голос Изабель, но побоялся вновь взглянуть на нее.
Каждому из них показалось, что между ними точно проскочила искра, словно молния ударила в обоих одновременно. Себастьен хотел убрать ногу, но не мог и пошевелиться.
- Скорее всего, недолго, - раздался голос Франсуазы.
Изабель повернула голову в сторону матери, увидев, что та говорит с Анабель.
- Однако по моему возвращению моя дочь может и не мечтать о том, чтобы оставаться в Труа. Я забросаю ее такими заманчивыми предложениями, что ей не захочется сопротивляться, - загадочно произнесла она. – Вы можете подумать о переезде вместе с нами, Анабель, - добавила Франсуаза.
- И о каких же предложениях идет речь? – внезапно повернувшись к матери, спросила Изабель, и в голосе ее сдавленно зазвучали сдерживаемые из последних сил слезы.
- О восхитительном будущем, милая, - улыбнулась Франсуаза. – Ты же не будешь против, если я приложу к тому немного усилий?
- Зачем мне ваши молитвы, святой отец, когда у меня есть такая мать? Бог на небе, а здесь вместо него Франсуаза де Монферрак, не так ли, господа? – деланно улыбаясь, Изабель окинула взглядом всех окружающих. – Человек, знающий что было и что будет, что каждому уготовано судьбой, человек, готовый распорядиться за всех нас, не счастье ли это? – в ее голосе звучала нескрываемая ирония. – Вы же сходите с ума, мадам де Монферрак, что не можете остаться здесь, равно как и увезти меня отсюда силой. За шуткой вы скрываете раздражение, за улыбкой гнев, но даже если вы мне мать, я не собираюсь составлять ваше счастье, делая то, что угодно исключительно вам одной.
Изабель не дала себе ни слабинки. Она не сломалась, и глаза ее были сухи, но продолжать находиться в гостиной она больше не могла. Выдержка ее висела на последнем волоске. Она отбросила в сторону салфетку, что держала в руках, и на глазах у недоумевающей публики встала из-за стола, после чего, не сказав больше ни слова, выбежала вон.
На минуту в зале воцарилось молчание. Все были растеряны. Игривое выражение в миг слетело с лица Франсуазы. Маски были сорваны. Она сидела, смотря невидящим взглядом вдаль, губы ее дрожали. Она до боли, так что побелели пальцы, сжимала в руке вилку. Анабель осторожно отняла у нее прибор, прошептав над ухом хозяйки:
- Хотите, я верну ее? Одно только ваше слово, мадам.
Франсуаза только покачала головой, потерянная и непривычно беззащитная.
- Моя дочь не любит меня, - прошептала она. – Не утешайте, я знаю. Она никогда не любила меня, я чужая для нее, - она закрыла лицо руками.
- Позвольте мне, мадам де Монферрак, - сказал Себастьен, вставая из-за стола.
Франсуаза махнула на него рукой, позволяя выйти, даже не взглянув. Себастьен почти выбежал из залы.
В доме было тихо и пустынно. Закрыв за собой дверь столовой, Себастьен оглянулся по сторонам, пытаясь угадать, куда могла убежать Изабель. Сердце его билось так сильно, что, даже если бы он и захотел, не смог бы усидеть на месте. Никто не вышел вслед за ним. Прислушавшись на секунду к тому, что происходило в столовой, он не уловил ни звука. Пробежав огромный холл, он крикнул:
- Изабель!
Никто не ответил ему. Не было слышно даже торопливых шагов. Изабель словно испарилась. Взлетев вверх по лестнице, он направился к ее комнате. Он постучался – ему вновь никто не ответил. Себастьен толкнул незапертую дверь – в комнате было темно и пусто.
- Изабель, - снова позвал он.
Себастьен схватился рукой за дверь. Кружилась голова. Здесь витал тонкий цветочный аромат – аромат ее духов, тот самый, что вдохнул он однажды, оказавшись непозволительно близко к ней. «Где же ты?» - прошептал он, заставляя себя сдвинуться с места, чтобы выйти. В коридоре было довольно темно – не был зажжен свет, а улицу уже успели окутать сумерки. Себастьен спустился вниз. Он заглянул в гостиную, в кабинет – везде было пусто. Оказавшись у входа, он заметил, что дверь чуть приоткрыта. Себастьен вышел на крыльцо, чувствуя, как грудь его наполняется вечерней прохладой. В неверном сиренево-сером сиянии сумерек низко над горизонтом висела полная луна. Не бледная и унылая как обычно, она была огромной и раскаленной почти докрасна. Огромным раскаленным котлом она клонилась к земле. Ему вдруг вспомнилось, как мать говорила всегда, что в полнолуние человек не подвластен ни себе, ни Богу. Силы природы, необузданные тайные желания владеют в это время его естеством. Время заговоров и колдовства, время, когда ангелы молчат, зато бесы начинают свои бешеные пляски. «Что же Ты делаешь с нами?» - проговорил Себастьен, глядя с крыльца на омытую кровью безмолвную луну и ожидая ответа от Бога, но тот молчал.
Спустившись со ступенек, он обогнул дом. Он нашел Изабель почти сразу, как только нога его ступила в дикий сад. Изабель сидела в глубине вишневых зарослей на маленькой скамеечке. На ней было легкое открытое платье, и она сидела, обхватив себя руками и опустив голову к земле. Она не повернула головы, но точно услышала шаги, потому как произнесла:
- Не говорите ничего, святой отец. Я не хочу говорить о том, что произошло. Так всегда было и будет. Я рада, что убежала.
- Свежий вечер. Вы можете замерзнуть, - произнес Себастьен, поколебавшись, но все же присаживаясь рядом с Изабель на крошечную скамейку.
- Предложите мне ваш пиджак, но только не говорите, что пришли за мной.
- Я и не собирался делать этого, - ответил он, снимая с себя пиджак и надевая его на плечи Изабель.
- Думаете, я буду изливать вам душу о моей несчастной судьбе? – даже не поблагодарив, произнесла она. – Не дождетесь. Я живу так, как привыкла жить, и никто не вправе принудить меня. Лучше умереть в одиночестве, нежели подчиниться. Завтра я останусь одна, и тогда вздохну свободно.
- Вы так желаете одиночества?
- В нем я умею жить, святой отец, а по-другому у меня не получается. Жизнь чему-то учит людей, а я оказалась бездарной ученицей – мне не впрок ее уроки.
Повернув голову, Изабель бросила на Себастьена беглый взгляд, и он увидел, как блестят ее глаза, полные слез. Она тут же отвернулась, сильнее натягивая на плечи его пиджак.
- Вот видите, вы обманули меня сегодня, сказав, что ничем не расстроены. Если хотите, забудьте, что я священник. Расскажите как другу, и станет легче.
- Забыть? – произнесла она изумленно, поворачиваясь к нему.
Она покачала головой, осматривая Себастьена, после чего добавила:
- Забыть кто вы? – повторила она в недоумении. – О нет, вы не знаете, что говорите.
- Разве я не могу стать вам другом?
- Чтобы открыть все тайники моей души?
- Чтобы помочь, когда вам это станет необходимо.
С некоторых пор, стоило им остаться наедине, как у обоих появлялось странное чувство, что каждому их них было известно, о чем думает другой, но в то же время это мешало им говорить откровенно. Они как будто охраняли тайну друг друга, у каждого свою и вместе с тем общую на двоих. И снова Изабель не могла отделать от чувства, как что-то ускользает от ее понимания.
- Вы видели, какая сегодня луна, мадмуазель де Монферрак? – задумчиво произнес Себастьен. – Висит так низко, что не увидеть и за домом.
Он поднял глаза к небу, и Изабель увидела, как в них отразилось вечернее небо. Она слушала его, не в силах ответить.
- В детстве мне говорили, что в полнолуние сбывается любое загаданное желание.
- В самом деле? – Изабель заинтересованно взглянула на Себастьена. – Вы пробовали?
- Нет, - улыбнулся он. – Я не должен верить в подобные вещи. Разве имеет значение, лето или зима, старая луна или новая, чтобы мы получили предназначенное нам?
- Вы снова говорите как священник, - вздохнула Изабель.
Небо темнело на глазах. Его чистый сиреневый цвет становился более насыщенным, даже не лиловым, но фиолетовым. Оно тяжелело, придавливая собой деревья и крыши старинных домов, что виднелись вдалеке за пределами усадьбы. Казалось, шпили башенок, что различались за оградой, готовы были вот-вот проткнуть насквозь это тяжелое небо, на котором по другую сторону дома, как в огромном гамаке, висела раскаленная луна. Трава пахла вечерней сыростью, от нее к ногам веяло прохладой, и оттого в теле возникала приятная легкость, а сердцу забывалась недавняя печаль.
- Вы действительно не хотите вернуться в дом, мадмуазель де Монферрак?
- Нет, - твердо произнесла она и добавила уже мягче. – Помнится, вы называли меня иначе. Друг?
Себастьен смущенно улыбнулся, кивнув в знак согласия:
- Друг. Конечно же, друг, Изабель.
Изабель отвернулась, чтобы Себастьен не видел ее лица. Незаметным движением руки она вытерла глаза, проглотив слезинку.
- Если бы я могла предположить, я бы изо всех сил пожелала, чтобы вы ничего не узнали тогда, - тихо произнесла она в сторону. – Скажите, Бог всегда так жесток, что, оттаскивая нас от края могилы, дает нам в награду не меньший ад, чем тот, которого мы избежали?
Себастьен слушал, полный недоумения, меньше всего желая произносить сейчас избитые фразы, которыми мог бы ответить любому, но только не ей. Боялся он и спросить, потому замер, ожидая продолжения.
- Что же вы молчите, святой отец! – с горечью воскликнула Изабель, поворачивая к нему свое искаженное болью лицо. – У вас же так красиво получалось утешать, говорить о замысле Божьем и прочем, о чем вы только ни говорили!
Себастьен молчал, пристыженно опустив глаза.
- Молчите, - протянула она. – Ваш Бог не любит меня, а я его! – воскликнула она, не скрывая отчаяния.
- Я молчу, потому что сам не могу говорить с вами как прежде. Не этой роли я желал бы себе.
- Разве у вас могла быть иная? Вы желаете ее, скажите! – почти потребовала она.
- У меня никогда не будет иной, - сжав кулаки, прошептал он.
- В вашем сердце не меньше тайн, чем в любом другом, святой отец, - произнесла Изабель, глядя мимо Себастьена на то, как в окнах особняка отражались ветви деревьев. – Как же вам, должно быть, нелегко, брать на себя чужой груз, в то время как сами сгибаетесь под тяжестью своего. Почему бы вам не облегчить душу и не рассказать самому? Станет легче, не ваши ли слова?
- Если бы, - все так же едва слышно проговорил Себастьен.
Только сейчас они взглянули прямо в глаза друг другу. Оба боялись произнести вслух слова, что вертелись у них на языке. Скамейка была маленькой, на ней могли поместиться два человека, только сидя вплотную друг к другу. Себастьен чувствовал плечо Изабель, прижатое к своему плечу, она снова оказалась непозволительно близко к нему, хотя нет, что лукавить! Он сам захотел этого. Это было ему необходимо, и он приходил в ужас от одной только мысли о том, что ее близость становится ему необходимой. Они сидели молча, угадывая мысли друг друга, и каждый по-своему приходил от них в отчаяние.
- Я бы хотела доверять вам, - вдруг произнесла Изабель, отвлекаясь от охватившей ее меланхолии. – Мне кажется, я могла бы переступить через себя и открыться вам, - она посмотрела в его глаза с такой тоской, что ему стало не по себе, - но…
- Что вам мешает?
- Ваш Бог, - отрезала Изабель, вставая и оправляя юбку. – Однако я благодарна ему, святой отец. Он отрезвляет. Помолитесь, чтобы он вновь уберег меня от пропасти, хотя на этот раз, - она запнулась, отводя от Себастьена глаза, - все иначе.
«Прощайте», - бросила она ему, слегка оглянувшись, когда убегала от него по неровной дорожке вечернего сада.
Себастьен остался в саду. Он не мог заставить себя пошевелиться, не мог представить себе, как вернуться сейчас в особняк. Он ничего не ответил Изабель – не успел или не смог. Только сейчас он сообразил, что Изабель не отдала ему пиджак. Он подумал вдруг, что никогда прежде она не говорила с таким пренебрежением «Ваш Бог». Что-то странное было в ее интонациях, почти озлобленность, почти ревность. Почти? Просто показалось. Он начинает сходить с ума. Безвыходность мутит его разум, горячит фантазию. Он точно заболевает, и в этом уже нет никаких сомнений.
Вечер не расплескал ее запах. Себастьену казалось, что незримая тень Изабель осталась подле него, окутав его своим ароматом, погрузив в свое тепло. «Тень, ничего больше. Тень… Разве доступно что-то кроме нее?» - подумал он, с трудом, как старик, вставая на ноги. Оказавшись вновь на крыльце, Себастьен оглянулся.
- Что ты делаешь с нами, Господи?! – воскликнул он, бросая взгляд на полную безразличия луну.
В доме было все так же пустынно. Пробираясь в сумерках к столовой, Себастьен запнулся обо что-то мягкое на полу – то был его пиджак. Он поднял его, прижав к сердцу. Он направился в столовую: нужно было попрощаться с хозяйкой.
Полнолуние действительно бередит души, терзая их изнутри. Изабель, вернувшись в дом, побежала сразу в свою комнату: она не могла даже подумать о том, чтобы вернуться на праздник. Праздник… Больше похоже на траур. Изабель не могла и думать о сне. Она как будто только сейчас познакомилась с собой. Как будто именно в этот печальный день, омраченный словом «разлука», перед ней предстала вся та правда, что она прятала от себя. Она пыталась отбросить мысли, отшутиться, забыть и разуверить себя, что все – не более чем фантазия измученного одиночеством сердца, но чем больше думала, тем лучше понимала, что ничуть не слукавила, сказав ему, что на этот раз все иначе. Жизнь действительно ничему не научила ее. Она вновь шла по дороге, выбирая то, что нельзя было выбирать. Устремив глаза в темный, как ночное небо, потолок, она слышала в памяти слова Себастьена, которые он произнес ей в маленькой комнатке священника. Всего две или три фразы о любви настоящей и ее подобии. Откуда он мог так верно угадать? Она не могла описать, просто чувствуя, как это новое глубоко врастает в нее своими корнями. Вот и нашлось объяснение. «Другое, настоящее», - шептала Изабель. Она чувствовала, как по вискам стекают теплые струйки. Тогда в первый раз препятствие, осознание невозможности быстро отрезвили ее, помогли остыть. Сейчас ей просто было очень больно, душа горела огнем, разрываясь на части, умирая от невозможности быть с тем, к кому рвалась. Сейчас душа ее холодела оттого, кто был ее соперником – такого она не могла представить даже в безумнейшей из фантазий – сам Господь Бог.
- Себастьен… Себастьен! – впервые она прошептала его имя и испугалась, не узнав своего голоса.
В одной из соседних комнат Франсуаза отходила ко сну, тяжелым взглядом окидывая стоящие в ряд чемоданы. Такого вечера она не ожидала и не желала, вот только ничего уже не изменишь. У Франсуазы было нелегко на душе: она не могла не заметить перемены, и была почти уверена, что ей уже не удержать Изабель. Запри она ее хоть на замок, укрой хоть в монастыре, та уже ускользнула из ее рук. От выпитого кружилась голова, сейчас она заноет, заболит, и накануне отъезда не даст уснуть до самого утра. «Ничего, высплюсь в Париже», - подумала Франсуаза, однако мысли ее были о другом. «Возможно, Себастьен тут вовсе ни при чем, и я сама когда-то упустила ее?» - не оставляла ее тревога.
Вошла Анабель.
- Спасибо, - сказала Франсуаза, беря у той из рук успокоительный чай с липой.
Анабель расстелила постель, положила одна на другую подушки, чтобы хозяйка могла удобно устроиться. Франсуаза села на постели, откидываясь на подушки. Анабель склонилась над ней, поправляя одеяло. В этот момент Франсуаза вдруг заметила то, на что не обратила внимания в течение всего вечера. Анабель откинула назад волосы, чтобы те не мешали ей, и в свете зажженной лампы Франсуаза увидела, как в ушах экономки блеснули бриллианты. Дело, конечно, не в бриллиантах, но они показались ей очень знакомыми. Более того, она прекрасно знала, где и когда видела такие же или, по крайней мере, невероятно похожие.
- Анабель, - настороженно произнесла она, внимательно вглядываясь в лицо молодой женщины. – Как я не заметила сегодня на вас такую прелесть? Позвольте взглянуть? – она осторожно тронула пальцами серьгу – бриллиантовую каплю на золотой подвеске.
Она могла поклясться, что они были точно такими же, но разве подобные вещи бывают в двух экземплярах? Да и откуда у экономки такая роскошь?
- Подарок госпожи де Бреже на последнее Рождество, - опередила ее вопрос Анабель, кокетливо тряхнув головой, отчего бриллиант еще больше заиграл тысячей граней.
- Роскошный подарок, дорогая мадмуазель Лоти, - слегка прищурив глаза, произнесла Франсуаза.
- Так изъявила свободная воля моей бывшей хозяйки, мадам де Монферрак. Значит, я заслужила это, - горделиво добавила она.
- Работа лучших ювелиров Парижа. Как странно, где их взяла мадам де Бреже? – задумчиво произнесла Франсуаза, задавая этот вопрос скорее себе, нежели Анабель.
- Думаете, я стала бы интересоваться? – безразлично ответила Анабель. – Достались от какого-нибудь скупщика. Не думаю, что она стала бы покупать для экономки бриллианты в дорогом салоне.
Она выпрямилась, давая Франсуазе понять, что ей малоприятен такой интерес. Анабель ушла, пожелав хозяйке спокойной ночи. Франсуаза ответила рассеянно, мыслями находясь сейчас в другом месте. Она осталась одна, и теперь к ее заботам добавилась еще одна. «Невероятное совпадение. Разве такое возможно? Конечно, скупщики, сколько их сейчас развелось, и все же…» - все не успокаивалась Франсуаза. Она еще долго не могла уснуть, изумленная увиденным и надеясь все выяснить, хотя едва ли представляла, как можно это сделать.
Франсуаза уехала рано утром. Ее провожала только Анабель. Перед выходом Франсуаза поднялась в комнату дочери, чтобы попрощаться. Она поцеловала спящую Изабель в лоб, прекрасно понимая, что та только делает вид, что спит.
- Дай Бог нам всем силы и терпения, - прошептала Франсуаза, тихо выходя из комнаты.