Последний из...

Татьяна Вяткина -Сергеева
Олег стоял перед домом, вернее, перед тем, что от него осталось, безвольно опустив плечи, бездумно вперив взгляд в груду обгоревших досок и кирпичей. Осенний злой ветер поднимал и крутил вихрем золу с пепелища, насмехаясь над погорельцем. Вот и все, что осталось от неуютного жилища, но все-таки жилища – пусть неухоженного, почти неотапливаемого, но все же…

Постепенно мысли стали роиться в голове: «Что ж теперь делать? И так ничего не имел, а теперь и вовсе остался без крыши над головой, без своей заношенной одежонки. И деньги, которые остались от небольшой, драгоценной пенсии, тоже сгорели. Беда..»

Слезы отчаяния и обиды потекли по грязным, изможденным, морщинистым щекам. Растирая слезы вместе с гарью по лицу, мужчина побрел по деревенской улице, вернее по тому, что осталось от нее. А от деревни осталось три дома. Было четыре, пока не сгорело его жилье. Все остальные подворья находились во власти молодого дикого  березняка.

 Два дома принадлежали дачникам – выходцам из деревни, переселившимся в город.  Третий  фактически был ничей. Хозяев дома их дети перевезли в город, а сами в эти джунгли даже летом приезжать не хотели.

Олег подошел к бесхозному дому, который все же был заперт на замок, мысленно попросил прощения у хозяев и, выбив стекло в веранде, забрался в жилье.

Лежа в холодной кровати, под сырым толстым одеялом, вперив взгляд в стену, с которой свисали неровными кусками старые, грязные обои, он пытался осмыслить все произошедшее с ним, тем более, что сегодня он был трезв как никогда – все спиртное, купленное на недавно оформленную нищенскую пенсию,  уничтожил огонь.

… После развода с женой, он приехал из областного центра в эту деревушку к матери -  деревенской  пенсионерке-учительнице, которая жила в маленькой пристройке к школе, вернее к зданию школы, так как школы собственно не было, потому,  что учить уже многие годы было некого. Оформился на работу в совхоз. Постепенно деревенская жизнь затянула своей легкостью: не надо ни перед кем рисоваться, отчитываться. Поработал – выпил, поспал – пошел на работу, можно небритым и даже немытым. Никто не обращал внимания. Даже мать. Старой учительнице уже было все равно, что происходит с сыном, так как за ней самой был необходим уход. Но его не было. Так и жили…

Потом, устав от жизни, очень тихо  умерла мать. После смерти старой учительницы  деревня быстро опустела.  Немногочисленные жилые дома превратились в дачи. Жизнь в них кипела с весны по октябрь, замирая на всю зиму. Замерла навсегда и жизнь в совхозе. Наступила новая эра. Опустошение пришло на совхозную ферму. Очень незаметно развалились, а потом разобрались местными жителями стены коровников, фундамент их зарос травой, как будто никогда здесь не  ступала нога человека, не мычали коровы, не работали люди. Олег остался без работы.

Зимой зарабатывал на жизнь, продавая дрова: таскал из леса на плечах не очень толстые бревна,  пилил их, потом искал покупателей, иногда покупатели сами находили его… Летом было хорошо. Собирал грибы, ягоды, продавал скупщикам. Соседи-дачники считали его почти своим. Для него всегда находилась тарелка супа. Но постепенно и дачи стали пустеть. Очень уж далеко от цивилизации находилась деревня, да и дачники постарели…
 
Вот тогда окончательное опустошение пришло в некогда небольшую, но уютную деревню. Вот тогда березняк втихомолку, но неумолимо стал отвоевывать у деревенских подворий пространство. Вот тогда Олег стал жить фактически отшельником.

Сердобольные люди из соседней деревни позаботились, собрали необходимые документы,  оформили ему  пенсию,  и жизнь вроде стала налаживаться.

Был даже один плюс в этой вымершей деревне: сюда регулярно два раза в неделю приезжала автолавка, привозила продукты ему, последнему жителю деревни…



…Водитель-продавец автолавки сообщил в милицию, что единственный житель деревни уже два раза не пришел за продуктами.

Через неделю появилась статья в районной газете о том, что последний житель деревни был найден мертвым в чужом доме, лицо его было съедено крысами…