На улице полночь. Свеча догорает.
Высокие звезды видны.
Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
В пылающий адрес войны.
Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвётся такая любовь.
И любовь прорывалась. Она, измученная тяжким ожиданием, летела в письмах на фронт с надеждой, что застанет своего адресата в живых, и тот, утирая грязно-кровавый пот со лба, напишет в паузе между боями хотя бы несколько слов для любимой. Анна Емельяновна Каширина знает, что значит ждать.
Мы беседовали с ней в доме-интернате для ветеранов, в небольшой комнате с двумя кроватями и скромной мебелью для самого необходимого. Соседка предусмотрительно куда-то вышла и оставила нас одних.
Много лет прошло с того дня, как Анне Емельяновне сообщили о смерти мужа, ее любимого Коли, а она все хранила в старом чемодане его фронтовые письма, которые приходили не так часто, как хотелось.
«Здравствуй, милая жёнка Нюся и дорогой сын Витя. Шлю я вам свой красноармейский горячий привет. Сообщаю вам, что в настоящее время жив, здоров. Чувствую себя хорошо. Только сильно скучаю об вас. Особенно Витю вижу во сне каждую ночь. Нюся, извини меня, что я пишу редко письма. Я нахожусь в таких условиях. Я в данное время нахожусь всё на фронте. Гоним немецких оккупантов с своей территории».
Коля Каширин и Анна, Нюся, Коблова женились в 36-м в Александровом Гае Саратовской области. Ей – 21, ему – почти 30. она – пионервожатая, комсомолка, он – директор Заготзерна, коммунист. Анна Емельяновна вспоминала:
- Муж интересный такой был, высокий. А душа? Душа… Как выпьет, так лучше, чем на самом деле, становится: плачет. Мы очень друг друга любили.
Каширины – пара заметная. Оба молодые, весёлые, энергичные. Уважением пользовались у односельчан. Если ссоры и возникали, то тихие, незаметные, почти по поговорке: милые бранятся, только тешатся.
- Я беременная была, - с девичьим блеском в глазах рассказывала Анна Емельяновна. - Сидим мы с ним на лавочке возле дома. Подходит соседка. Давай, говорит, Коля, прокатимся вдоль улицы на велосипеде. И они поехали. А мне так обидно стало: я ж с животом. Они вернулись, а я села на велосипед и поехала. Коля бросился за мной, остановил. Ты что, говорит, делаешь, хочешь, чтобы ребенок не родился? А в другой раз собирали все на праздник по трёшке. А я сказала, что, наверное, в этот день рожать буду. Не вноси, говорю, Коля, за меня деньги, ну, он и не внес. А в день Октября я в роддом не попала и говорю ему: иди один, ты ж за меня не платил. Он ушёл, а через некоторое время возвращается с директором и забирает меня. А на вечеринке все танцевать начали. А я любила танцевать, но мне нельзя с животом. А Коля стал танцевать с какой-то женщиной. Я не выдержала, взяла под руку подружку и тоже пустилась в пляс. Он тогда меня взял и увёл. Вот такая уж я.
Сыну Вите исполнилось уже почти 4 года, когда началась война. В этот год был хороший урожай. Работы на элеваторе много, и Николаю, как директору, дали бронь. Однако он от неё отказался и записался добровольцем на фронт. Нюся к тому времени уже знала, как провожают на войну.
- Идёшь утром корову доить, а там на вокзале на фронт провожают, - жалостливо говорила Анна Емельяновна. - Женщины кричат: «Да на кого я теперь завалюся?!» А я никогда не кричала, только плакала. Стою просто и плачу. Всех обливаю слезами. Как-то шёл мимо врач, увидел это и сказал мужу: «Не пускай ты её на вокзал. Уж слишком много она плачет».
А с мужем Нюся простилась тихо. С Колей «ребятишки» были молодые. Она обняла любимого, и они ушли.
- Я не кричала. Мне только жалко его было.
В день отъезда Николай успел распорядиться о выдаче своей жёнке (в заявлении он так и написал «жёнке») несколько килограммов пшеницы за наличный расчёт. Первое письмо он прислал быстро, потому что поначалу оказался на формировании в селе Зельман Саратовской области. Несколько посланий оттуда сохранилось. В одном из них Николай писал:
«Обмундирование пока не получил. Скоро получим. Сфотографируюсь, пришлю карточку. Обо мне, Нюся, не беспокойся. Устраивай жизнь как лучше. Береги себя и Витю как зеницу ока. Нюся, если будешь собирать посылку, то, может быть, найдешь махорки, даже можно и чепраку зеленого. Пока до свидания. Привет маме и папе. Крепко и крепко целую вас с сыном».
Николай попал в третий парашютно-десантный батальон второй манёвренной воздушно-десантной бригады. Ему дали звание младшего лейтенанта и назначили заместителем командира роты. После учебных сборов в Подмосковье отправили на фронт. Его подразделение не раз забрасывали в тыл врага, и письма стали приходить с перебоями, да и без особых подробностей. Нюся расстраивалась, а порой и обижалась, но что поделаешь – война.
«Нюся, - писал Николай, - я, конечно, мог бы тебе более написать, но пойми, что сейчас не мирное время. Скоро победим и выгоним всех фашистов, приеду и тебе тогда всё расскажу. Нюся, сообщаю тебе, что я немного болел, отмораживал левую руку при выполнении одного задания командования. Но в настоящее время чувствую себя хорошо, рука зажила».
После госпиталя весной 42-го батальон Николая отправили на пополнение в город Ступино Московской области.
«Сильно соскучился об вас, - писал он оттуда. – Нет такой минуты, чтобы о вас с сыном не вспоминал. Мне, Нюся, тоже очень и очень хочется вас видеть. Но обстоятельства войны не позволяют. Когда, видно, всех фрицев побьём, тогда увидимся с тобой. Жить будем дружно, любить друг друга будем сильней. И водку будешь разрешать побольше пить мне. Это самое главное. Только, Нюся, не обижайся. Это я шучу»…
И все-таки Каширины могли бы в Ступино свидеться. Николай даже отправил своей Нюсе вызов, но она приехать так и не сумела. Зато фотографию любимого мужа всегда носила с собой:
- Он здесь какой-то добрый.
Нюся в то время работала в отделе гособеспечения и жаловалась мужу в письмах на несправедливость, которая творилась вокруг.
- Крепко во мне заело, - взмахивала с досадой время от времени ручкой Анна Емельяновна. - Когда мой брат приехал раненый по болезни, ему дали 2 кг жмыха, а у него 5 человек детей. А брат председателя райисполкома пришёл, хоть и ушёл добровольцем, но пороха не нюхал. У него две девки было. Так ему дали 8 кг белой муки. Мне так обидно было.
А Коля, как мог, свою жёнку успокаивал:
«Нюся, ты пишешь, что сильно расстраиваешься. Зачем это нужно? Нужно держать себя мужественно. Мы с тобой ничего не потеряли. А если я борюсь против немецких захватчиков, это мой долг перед Родиной, и поэтому я ушёл добровольцем защищать свою Родину. И мы её отстоим. Ты, Нюся, пишешь, что тебя обижают. Не обращай на это внимания. Держи себя, как подобает советской женщине. Вот мой совет тебе, Нюся. Я надеюсь на тебя, Нюся, что ты это выполнишь».
Николай поддерживал семью не только морально, но и материально. Он не раз высылал домой деньги и так называемые аттестаты на получение денег. Так что его жена с сыном не голодали. И самым страшным испытанием было ожидание. В сентябре 42-го Николай, ставший уже политруком, воюет на Кавказе. Бои шли жестокие, затяжные. Но он успевал черкнуть домой несколько строчек:
«Пишу тебе это письмо из окопа. Писать весело. Мины визжат, пули свистят. Одним словом, пишу тебе письмо под музыкой. Здоровье мое пока хорошее. Обо мне, Нюся, сильно не беспокойся».
Во время 10-дневного рейда в фашистский тыл подразделение Каширина оказалось в окружении, и он, раненый, истекающий кровью, выводил своих бойцов из него 50 км, о чём потом, уже из госпиталя, и сообщил в письме своей Нюсе. За это геройство Николай получил орден Боевого Красного Знамени. А переписка, тем временем, постоянно прерывалась. Почта работала плохо. И Коля, и Нюся порой ждали весточки друг от друга месяцами, хотя и писали часто.
В марте 43-го Нюся не выдержала и написала письмо командиру батальона:
«Уважаемый товарищ командир! Муж мой Каширин Николай Иванович по званию младший политрук работал ответственным секретарем партбюро вверенного вам батальона. На протяжении 4-х месяцев я не получаю от него писем. Его молчание сильно меня волнует. Я вас очень прошу ответить мне, жив ли он, что с ним и причину его молчания. Будьте здоровы. С приветом, Каширина».
А за это время Николай успел ещё раз попасть в госпиталь, ещё раз отправиться на фронт, получить ещё один орден – Красной Звезды и снова оказаться раненым. Ответ от командира пришёл только спустя два месяца – в мае:
«Уважаемая товарищ Каширина! Ваш муж, дважды орденоносец Каширин Н.И., 19 апреля 1943 года в боях за социалистическую Родину был легко ранен в руку и 19 апреля выбыл в госпиталь. Он, по всей вероятности, находится на излечении в каком-нибудь госпитале. Уважающий вас», и – подпись командира.
Нюся не могла и предположить, что это лёгкое ранение станет последним. 7 июня 1943 года Коля скончается в госпитале в Махачкале.
- Я никогда не кричу, никогда не визжу, а плачу, - слезы навернулись на глаза. - Когда пришло извещение о смерти, мне боялись его вручать. А тут вдруг посылка: «По случаю смерти мужа высылаем вам его вещи». Меня всю затрясло. Потом вызвал меня председатель райсовета и попросил принести документы мужа. Я к нему пришла, села за стол, и меня всю затрясло. Он не знал, что со мной делать, и позвал на подмогу женщин из соседнего кабинета.
Но на этом испытания для Нюси не закончились. Внезапно серьёзно заболел сын. Тифом. Температура доходила до 42-х градусов. Нюся едва не сошла с ума:
- Стала я забываться. Оформляю документы и вдруг отключаюсь, начинаю делать совсем другое. Сына хотели положить в больницу, а я не давала. Как же я без сына. За всё за это меня хотели даже снять с работы. Но вступился председатель. Говорил: «У неё муж погиб и сын заболел, а вы на неё наседаете. Дайте ей больничный».
А вскоре пришло письмо из того госпиталя, где умер Коля. Писала медсестра, которая сидела у его кровати, когда он умирал:
"Здравствуйте, дорогая Нюсенька! Нюся! Как ни тяжело мне писать это письмо и сказать вам о потере вашего мужа, я решила и считаю своим долгом сообщить вам. У него было заболевание почек. Он у нас что ни кушал, всё через час-полтора вырывало. Делали и питательные клизмы, но ничего не помогло. Дорогая Нюсенька! Как тяжело он умирал, но всё время был в сознании, всё звал: Нюся. Так со словом «Нюся» и умер. Верите, дорогая Нюся, я сидела все время возле него, и у меня текли слезы…"
Немало слез проплакала и Нюся. О муже. О сыне. Сын, к счастью, поправился. Мужа вернуть было уже невозможно. Но надо было жить дальше. И Нюся жила. Ради сына. Ради своего Коли. Она оставалась ему верна, и только однажды, устав от одиночества, попыталась выйти замуж. Попытка оказалась неудачной. Разве мог кто-нибудь заменить её Колю.
Прошло много лет. Нюся, вернее, Анна Емельяновна, пришла в Дом ветеранов сама. Не поладила со снохой. А сын просто не стал возражать: сам уже не молодой – за 60.
Анна Емельяновна не в обиде. В доме ветеранов хорошо. И кормят сытно и вовремя, и помогают если что, и не скучно. Есть с кем поговорить. Душу отвести. Незадолго до нашей встречи в местной библиотеке открыли небольшую выставку писем, фотографий и документов, которые Анна Емельяновна хранила, как самую дорогую память о муже. Среди писем было одно, которое она написала после последнего ранения Коли. Оно не дошло до адресата и вернулось обратно:
«Коля, у нас, в Алгае идёт разговор, что ты приехал домой, ранен в ногу, в коленку, и говорят, тебя видели. Ты вроде сказал: «Немного отдохну и пойду на элеватор». Откуда это взялось, я не знаю и не могу знать. Меня это уже второй год тревожит. Сын наш растёт и очень хороший. Я только живу и радуюсь на сына. Какой он у меня хороший и на тебя похожий: много знает стишков, сказок, любит книги, очень хочет научиться читать. Ждём тебя. Затем до свиданий. Целуем тебя много-много раз, как я целовала тебя прежде с сыном. Ждём тебя…»
Анны Емельяновны уже нет. Она ушла из жизни спокойно, с грустной улыбкой, словно исповедовавшись…
2000-2005 гг.
В статье использованы стихи поэта-фронтовика Иосифа Уткина, погибшего в 1944 г.
На фото:
Каширины незадолго до войны