Александр поднялся на крыльцо, оглядел двор. Мелькнула мысль, что собирался переложить плитку, но так не прикоснулся. Всё во дворе словно замерло с отъездом сына, даже миникультиватор, брошенный у молодого кедра, так и стоит сиротинушкой всё лето, а надо бы убрать.
Два молодых кедра, посаженные по углам двора, за двенадцать лет вымахали больше десяти метров, ещё немного и начнут приносить первые орехи.
Как же давно это было. Дочь с сыном что-то колдовали с кедровыми орешками, потом появились маленькие росточки, они их рассадили в горшки и носились с ними словно с маленькими детьми. А потом вот настояли и каждый посадил своё дерево и ухаживали за ними. Зимой закутывали в тряпьё. В один год Кирилл замотал ствол своего кедра старым пальто и каждый вечер перед сном бегал смотреть, не холодно ли ему.
Сейчас кедр смотрит со своей высоты и, наверное, тоже знает, что скоро его хозяин приедет.
Александр задрал голову, пытаясь разглядеть макушку дерева, но не увидел.
Будто тягостная дрёма, обволакивающая его всё это время, стала рваными кусками слетать, сползать с него, показывая ему иной мир его жизни.
Легкие лепестки радости нежно касались его сердца, вызывая в нём чувство умиления. Ему захотелось плясать.
Он вдруг ударил ногой, затем другой, рванул руки кверху и пошёл кругом по крыльцу выбивая чечётку, ударяя руками по бёдрам и груди.
-Эх! На-а! Эх! На-а! Едрит твою кочерыжку!- и вдруг неожиданно для себя, ведомый какой-то неведомой силой, пустился вприсядку.
- Опа-на! Опа-на! Хрен вы нас возьмёте!
Он не видел, как из окна столовой на него смотрела жена. Как её восторженные глаза наполнялись слезами, и они катились ручейками по щекам. А она их сбрасывала, смахивала пальцами и смотрела, смотрела на мужа.
Александр с остервенением хлестал себя ладошками так словно и вправду сбивал с себя что-то не нужное ему и чуждое.
Неожиданно остановился, тяжело дыша, осмотрелся по сторонам.
Жена отшатнулась от окна, передником смахнула оставшиеся слёзы и, улыбаясь чему-то своему, пошла накрывать на стол.
А он же, устыдившись своего минутного состояния, даже удивившись себе, в недоумении качал головой, бурча под нос:
- Во выдал, как в двадцать лет. Ладно, хоть жена не видела, а то подумает, что рехнулся.
Зайдя в дом, он направился к умывальнику помыть руки.
- Саша, Саша новости из Новороссии! - жена выглядывала из столовой,- Донецк показывают. Фашисты опять бомбят город.
Александр подошёл в проём двери, облокотился на косяк, вслушиваясь, о чём говорит военный журналист.
Телекартина взрывов и комментарий к происходящему были для него так явственны, что ему ощущалось, что это ему говорит и журналист и диктор, что это, словно, ему напоминали о том, что война идёт без него. И кто знает, не случись того злополучного «миокарда», может быть своим присутствием он повлиял на тамошние события и война бы уже закончилась.
А теперь что?
Он вспомнил, как из вот такого телевизионного репортажа узнал о судьбе своего сына.
После отъезда Кирилла прошло больше двух месяцев. Они иногда перезванивались или обменивались сообщениями. Сын много не рассказы-вал. Говорил, что в Донецке его встретили хорошо. Жив, здоров, не голодает. Есть где поспать, помыться. Поставили на довольствие.
Для большей убедительности в правдивости своих слов, Кирилл пригласил поговорить с родителями своего командира, успокоили. Вообщем, дорогие мама и папа картина маслом, ваш сын в полном порядке и бояться за него нечего. Разбирает завалы, тушит пожары, помогает жителям города выживать в условиях военного времени.
Всё бы хорошо, но не верились Александру эти телефонные сказки. Отцовским сердцем чувствовал он, что-то не договаривает Кирилл, что-то таит от него и от матери.
Субботнее утро тамошнего дня было каким-то вялым. В пятницу вечером к ним в гости приехал Николай со своей женой. Попарились в баньке, побултыхались в бассейне, немного выпили и засиделись до полуночи.
Жены ушли в другую комнату, а они, запьянев, ворошили политику и политиков. Разговор вёлся о Донбассе, Новороссии, Украине.
Николай горячился:
- Ты думаешь, я бы не поехал воевать? Я бы поехал, если бы на Украину напала бы Польша или Германия или НАТА. Я бы дня дома не остался. Украинцы наш братский народ. Мы с ними, наши деды, воевали рука об руку против фашистов. А сейчас что? - он уставился на Александра. Александр тоже вопросительно уставился на него. - Пусть они со своими бандеровцами сами разбираются. Они же не лезли к нам, когда у нас власовцы наш…чёрный дом с танков расстреливали. Не лезли. И у нас власовцам америкосы помогали и что? Власовцам наплевать было на Союз, Россию им бы хапнуть, урвать, а там трава не расти. Вот так по ихнему и вышло. Развалили, растащили Союз, разворовали и пришипились по республикам первые секретари обкомов, что б им гнить заживо. Что скажешь не так?- Он опять уставился на Александра. Тот скривился, словно от зубной боли.
- Николай, да хватит тебе. Зарядил власовцы, власовцы. А где у нас памятник Власову, а? Нет тю-тю.
- Тю-тю, - передразнил Николай. - Это сейчас пока тю-тю, придёт время Власов вместо Ленина стоять будет, а народ наш всё это схавает. Потому, как народ наш, что дитя безвольное и бесправное и вдобавок безмозглое. Каждый в отдельности думает, что его это не коснётся. Хрен вот вам, не отсидитесь.
В семнадцатом Россию проорали, в девяностом Советский Союз проспали. Синпопа, одним словом, а не народ. Да, и труп мирового вождя,- он тяжело махнул рукой.- Сашка, давай выпьем за наших жён. Что бы мы делали без них? Знаешь, если бы не моя Люська, хрен бы я инженером стал. Как вспомню, сколько она со мной мучилась. Эх, из-за меня аспирантуру бросила…Сашка, это ведь только мы такие…убогие. Труп главного убийцы русского народа, убийцы Царя, могильщика Православной России лежит на главной площади государства. Во-о маразма какая, а ты Новороссия. - Он опрокинул рюмку в себя, одним глотком и, не закусывая, продолжил.
- Ты думаешь, кто-то даст создать русское государство, пусть даже вот такое мизерное, - он сложил указательный палец с большим, а потом перевернул в фигу.- Вот даже такого не дадут русским. Не затем они уничтожали русских и Россию, что бы заново дать возможность русским создать свою государственность. Это чукчам, пожалуйста, татарам, да ради бога, башкирам с удовольствием. А у иудеев, то вообще аж два государства…А вы скулите, русская весна, русская весна…скоро вам всем русская зима будит.
- Ладно, Николай, я смотрю тебя понесло, совсем не в ту сторону.
- А чё в не ту сторону? Мой Лёшка, тоже намылился в Новороссию. В тихушку котомку собрал и вперёд, вначале строевым шагом, а потом на полусогнутых. Ладно я успел перехватить. Отобрал деньги, документы.
- Да ну? - Александр откинулся на кресло и поправил на теле простыню.
- А вот тебе и ну баранки гну. Кирилл твой для него сейчас герой. Я бы ему всыпал да боюсь, не справлюсь. Боевым самбо занимается. Так что мне сейчас с ним ухо востро надо держать.
Наша ребятня рвётся защищать Новороссию, а чё наше правительство не сформирует батальоны из украинцев, их говорят у нас в России больше миллиона, а? Сформировали бы, вооружили батальоны «Киевская Русь» и вперёд на защиту Украины от бандеронатовских оккупантов. Ты зачем на меня так невнятно смотришь или я что-то не то говорю?
- То, то говоришь, пойдём, окунёмся,- Александр сбросил с себя мокрую простыню.- Или ты уже не в состоянии плавать? Тогда пойдём, погреемся.
- Нет, Сашек, я вот рюмашку коньячка, на посошок, хлопну и домой.
А вообще, я тебе скажу, Россию погубят банкиры и торгаши. Попомни мои слова.
- Послушай ты, Нострадамус пьяный, ты пророчествуй да знай меру. Не дай Бог твоя болтовня сбудется.
Гости остаться ночевать не захотели, вызвали такси и уехали.
Утром Александр, мучимый жаждой и естественными позывами, встал пораньше. Проболтавшись между туалетом, ванной и столовой, он решил посмотреть телевизионные новости. Но, поскольку вечеринка не пошла ему на пользу он, поискав в холодильниках, что нибудь соленёнькое, водрузил на стол банку с солёными огурцами.
Расслабившись в предвкушении утолении жажды, Александр налил в бокал рассол. Припав воспаленными губами к краю бокала, он в тоже время всматривался в экран телевизора и вслушивался в слова диктора.
Репортаж шёл с переднего края боевых позиций Донецка.
Камера давала крупный план ополченцев, затем шли картинки разбитой бандеровской техники, затем разбомбленные, горящие дома, города, плачущие женщины, дети. Александр так и не выпил из бокала, поставил его на стол. На душе стало невыносимо пакостно.
- Сейчас несколько слов скажет ополченец с позывным «Стелс», - на экране скользнули вооруженные люди в балаклавах и ушли, словно в вечность. Остался один военный. Он сидел будто манекен только, что сошедший с обложки боевого журнала «Братишка». Лицо было спрятано под маской, только напряженные глаза внимательно всматривались в камеру. На коленях у него лежала снайперская винтовка. Он бережно сжимал её левой рукой, а правой нежно поглаживал цевьё.
Всё в его амуниции было подогнано и к месту. Он поправил винтовку, заговорил чуть простуженным голосом:
- Я здесь уже два с половиной месяца. Воюю и стараюсь, что бы фашистская нечисть, не устанавливала свои бандеровские порядки на земле Новороссии, - этот родной голос, пусть чуть с хрипотцой, Александр бы узнал из тысячи голосов. Любимые глаза сына с лёгким прищуром, правый наклон головы при разговоре, энергий радости ударили горячей волной в самое сердце. Александр вскочил с места и заорал, что есть силы:
- Ма-ать! Ма-ать! Иди сюда! Сюда! Кирюшу показывают! - рванулся к ней на встречу, но нога в шлёпанцах предательски поскользнулась на скользкой плитке, он потерял равновесие. В смятении ухватился рукой за скатерть, скатерть не удержала его и Александр, всей своей массой, повалился на пол, тоща за собою всё, что было на столе.
Страшный грохот упавшего тела, звон разбитой посуды, скачущие огурцы перед глазами, истеричный крик жены:
- Са-ашка! Что с тобой! - ни что не смогло отвлечь Александра от экрана телевизора.
- Гэ-эк, - выдали от удара легкие. - Вот блин, мать, Киру нашего показывают.
- Са-ашка! Что с тобой? - жена подлетела к нему, упала на колени и подхватила руками его голову.
- Киру, Кирилла нашего по телевизору показывают, вон, вон, с винтовкой, - он лежал и показывал рукой на экран.
Жена ойкнула:
- Сынулька, Кирюшка. А чё он говорит?
- …вначале был под Славянском сейчас с Моторолой. Мы в мобильной группе…
- А кто это рядом с Кирой?
- Тихо ты, мать, слушай,- здесь картинка сменилась. Опять оператор показывал разбомбленные дома, взорванные мосты, убитых людей. Говорил, говорил, говорил.
А они так и сидели, посредине своей комнаты, всматриваясь в экран телевизора с надеждой, что, может быть, ещё раз покажут их сына.
Жена непроизвольно гладила голову мужа, перебирала волосы, лаская их и прижимала к своим коленям. А он тёр ушибленное колено, не мигая, смотрел на меняющиеся картинки экрана, понимая, что мгновенное свидании с сыном состоялось.
- Саша, а какая такая матарола? Я не расслышала.
- Не расслышала она. Не надо было орать, Сашка, Сашка, что с тобой?
Моторола командир у них, вроде бы…я сам не понял. Только твоя сирена в голове звенит: Сашка, Сашка. Вот что он ещё говорил?
- Так я испугалась. Я подумала с тобой опять приступ.
- Приступ. Говорил, надо палас на плитку постелить. Скользко тут у нас. Коленку вон расшиб. За тобой бежал, что бы ты Киру увидела.
- А скатерть, зачем стащил?
- Мать, отстань, а? Захотелось мне стащить, так вот и стащил. Слава Богу, наш уборщик территории объявился, жив и здоров. Пожарник, едрит твою кочерыжку.
Принеси лучше рассола капустного, а то я сейчас умру от избытка чувств.
- Не умрёшь. Вчера не умер, а сегодня и подавно. Николаю позвони, узнай, как он там. Может и его Люська рассолом отпаивает. Больно уж он вчера взвинченный ушёл. Опять, небось, про политику судачили. Расскажи ему, что мы нашего Кирилла по телевизору видели. Я, правда, только глаза и узнала, а что говорил, убей не помню.
Они, кряхтя, поднялись. Жена, оглядев столовую, усмехнулась:
- Ну, Сашка, ирод. Посмотри, что ты наделал,- он же в ответ обнял жену, чмокнул в губы.
- Не ругайся, мать, жизнь прекрасна во всех её проявлениях. И знаешь, мать, я ведь только тогда узнал, что такое счастье, когда на тебе женился.
- Да? - Жена в удивлении заглянула в его глаза. Он же лукаво усмехнулся:
- Да, да, мать, но было уже… поздно.
- Ах ты ирод…
Здесь раздался звонок телефона. Жена сняла трубку:
- Доброе, доброе..ой! Не может быть! Батюшки! - Она прижала трубку к груди. Александр в волнении уставился на жену. Сердце залихорадило:
- Верунь, что случилось.
- Люся звонит, Люся. Лёшка их сбежал в Новороссию. Николай там рвёт и мечет.
- Да-а,- Александр сел на стул. - Этого и следовало ожидать. Господи, как я его понимаю. Ох, как понимаю.
Сейчас, стоя в дверном проёме, и смотря новости из Новороссии, он думал о том, какой тяжелый груз растворился в его сердце.
Нет, не свалился, а растворился в его сердце этот груз и живёт внутренним переживанием об убитых и тревогой за живущих. Тревогой за людей, живущих в том огне человеческой несправедливости, взращенной непониманием или злым человеческим умыслом.
Он тяжело вздохнул:
- Слава Богу, сын возвращается.
- Саш, чего ты сказал?
- Тетеря ты у меня, говорю, глухая. Слава Богу, говорю, что Кирилл завтра возвращается.
- Да, да. Слава Богу,- жена несколько раз перекрестилась. И посмотрела на божницу с Богородицей.
А ведь всего-то два месяца назад ни одной иконы в доме не было. Сейчас же во всех комнатах по иконе.
Продолжение следует.