Удивление нас не покидало до конца пребывания в ПАриже, как и гебист Леша.
Например, постоянно висел вопрос: и как они все не разоряются – эти кучно гнездящиеся на парижских рю кафешки-брассери? Буквально на каждом метре... Во, что значит конкуренция! Кто чем заманивает – кто вдвое сниженными ценами – жирно перечеркнуты прежние, кто лиловым негром с блюдом фруктов на голове у входа, кто волшебно-мягкой музыкой из приоткрытых дверей…
Сейчас я знаю, что если выйти из дома и пересечь улицу Трубецкого, я увижу бежево-элегантные двери с надписью «Французская булочная», увижу символ Парижа на идеально промытом стекле с витражами и вдохну запах пресловутых круассанов и шоколада… Но тогда это околдовывало.
А как же чувствовали себя Солоп и Ольга – мэтры наши почтенные?
Непоколебимо. Ничем. Ольга совершенно не изменила ни манеру поведения, ни спокойное выражение лица, ни свою бесцветную славянско-прибалтийскую внешность – парижской косметикой или кожаным «прикидом» с Блошиного рынка, как это проделали многие дамы из нашей группы, включая автора этих строк.
Эта великолепная пара вела себя так, будто они самые что ни на есть, местные. Они не удивлялись ничему, например, району Дефанс и новой триумфальной арке в стиле сюр. Кстати, я тоже осталась к нему равнодушна, минималистская эстетика его показалась чуждой и захотелось назад, к мосту Александра III и площади Согласия (Плас де ля Конкорд) с их привычно-классическими формами. Отсталость, что ни говори…
Нас раздирало на части: хотелось всего и сразу. А Солоп и Ольга, глядя на нас, изнемогающих от впечатлений, возбужденных и несчастных, утешали:
- Ничего, скоро вы сюда будете ездить не реже раза в квартал. Проект ведь только начинается…
Уповая на это радужное будущее, многие в Лувр так и не пошли. Успеется. В следующий раз… Но как известно, не откладывай на завтра...
Забегая вперед, скажу, что тот проект по обучению «русских медведей» схлопнулся через полгода. Причина – банальна и типична для того времени: директор с нашей стороны, сынок министра какого-то машиностроения, присвоил капитал совместной фирмы и скрылся. По слухам, в Бельгию. Французы с русскими корнями его поступок осудили, но как-то вяло. Даже Вера Гесс. А мы-то как возмущались, кипели чайниками – мол, мы же методички разрабатывали и что, зря?! И точно – чайники. Теперь мне ясно, что скорее всего, они, эмигранты-учредители, были в доле. Деньги выделяло ЕС по гранту. Их освоение вряд ли сильно волновало кого-то из настоящих евро-боссов…
Но вернемся в Париж 91-го. Искушающая своей фривольностью весна, всюду чириканье живого естества - легкое, ни к чему не обязывающее, порхающий над цветистыми улочками чудесный, будоражащий что-то в животе шарм! О чем чириканье? Кто его знает… Но постепенно начали понимать: об одном и том же – где больше платят (конечно, в Америке, и нет того парижанина, который не мечтал бы туда уехать), как продвигается карьера, где будем ужинать, на чем можно сэкономить, кто куда поехал-приехал и «как хорошо на свете жить»…
Что-то во всём этом пёстро-птичьем мире начинало смущать. Как будто показывали нам блестящее зеркало и говорили, что это и есть большая река, река Жизни и Любви. Да только вот в глубину-то ее, этой якобы сильной и живой реки, никак не верилось, не верилось здесь в ту, единственно-реальную, непрестанно мыслящую, небесно-одаряющую и могильно-смертную и вечную глубь, откуда всё есть пошло на Земле-матушке...
Может, эта глубина мысли и чувства осталась-сохранилась в Башне Инвалидов и саркофаге Наполеона? А может, на кладбище Пер-Лашез? Где еще витают возле надгробий великих и талантливых французов остатки духа Гюго, Золя, Бомарше, Экзюпери? Или совсем выветрился шлейф их творческого гения среди тысяч заведений общественного питания и растущих толп смуглокожих иммигрантов? На Сент-Женевьев-де-Буа? Так, там всё больше русские косточки...
Где же ты, Дух прекрасно-божественной (ля белль), творящей "всё новое" Франции? Ау-у-у...
Почему-то врезались в память большие радужные рыбки в стеклянных емкостях у кафе, еще живые существа, еще двигающиеся, но ждущие своего неминуемого потребителя. Вот сейчас он укажет пальцем и скажет: «а мне вот этого!... же ву при...»
Монмартр – не слишком поразил: ну крыши, ну художники, так они и возле Эйфеля есть, и на набережной, там один русский попался, всё поговорить хотел «за жизнь», не желал нас отпускать.
Посидели на ступеньках белой лестницы, ведущей вниз от Сакре-Кёр. Скромно выпили на четверых бутылочку бордо. Обсудили, что шестая бесплатно – если пять купить. Похвалили французов за мотивацию к продажам. Маркетинг! Поглазели на город сверху, ну огни, ну нормально, что ж скажешь...
Кто-то сказал: прямо как у нас в Одессе...
А когда поднимались на Эйфеля, вспомнили про Исаакий.
Сорбонна – строгая, пустоватая, инопланетная. Да, тогда у нас еще не было стеклянных стен в аудиториях… Удивила раскованность студентов во время лекций: можно было вставать, подходить к окну, даже полулечь, отвернувшись от лектора. Слушать или не слушать – их личное дело.
Вечером после Сорбонны – Латинский квартал. Вечный и беспечный праздник тела и такой же телесной души! Сначала было интересно, но вскоре надоело. Там-там, там-та-рам, ну, и дальше что? Раздражающе яркий поток инфернально не иссякал, потные маски-лица, еда-питьё, покружились, еда-питье – покружились, еда-питьё… Круги, круги - тесные, пропахшие жареным мясом и вином – казалось, нам никогда уже из них не выбраться… Кутнуть денег нет, опять же. Но, скорее всего, просто накопилась усталость от предыдущих насыщенных суток, почти без сна.
- Ну как дела (Са ва?) – со снисходительной улыбкой неизменно вопрошали измученных нас по утрам французы.
- Са ва бьен – стоически ответствовали мы. А сами лихорадочно думали: как успеть съездить за спортивными костюмами под «Адидас», не пропустив фуршет, а также сделать задание-урок.
Из преподов нас вдохновил лишь один. Несмотря на то, что он рассказывал про европейский бухучет. Причем на чистом французском. Мы не понимали ни слова, но!... от него шла могучая экспрессия и истинная любовь. К своему бухучету. И мы почуяли в нём своего…
Остальные нас явно и тупо задабривали: подхваливали, угощали мальборо, готовили нам подарки к «выпускному». Где-то на даче у меня до сих пор валяется классный, с хорошим дизайном, многофункциональный калькулятор. Мсье Андре всё обещал пригласить к себе в гости домой. Но этого не случилось (это исключение, чтобы домой!). Да и жил он в Бельгии, а в Париж на работу ездил скоростным поездом – два часа. Но никогда мне и всем нам не забыть, как этот респектабельный буржуа с нескрываемым удовольствием пил с нами коньяк «Белый аист» в московском заснеженном сквере (еще до Парижа), пил прямо из горлышка и «без закуси». С ней была напряженка. Нашелся только желтый кусочек сала в крошках табака – из потрепанного портфеля-друга командировочных кого-то из «днепров». Андре, не морщась, откусывал этот «холодный жир» и причмокивал. И счастливо смеялся… Жив ли он сегодня, я не знаю.
Нас угощали каждый день. Вот лафа! Вот где «разврат-то»… Но главное было еще впереди. Имею в виду пасхальный день. Кажется, тогда совпали две пасхи – католическая и православная. И около трех часов пополудни нас повезли в русский ресторан… Нет, не самый знаменитый – «Максим», но тоже вполне приличный - «Комаров».
Ну, естественно, нам подали водочку со льдом. К ней или за ней должны были следовать блины с разной начинкой, включая селедку. Однако, пока их пекли, водка на нашем столе уже благополучно кончилась. Возник небольшой конфуз: как же блины без водки? Или наоборот... Но нам это было уже параллельно. Комплексы наши куда-то делись напрочь. Нам было наконец-то по-настоящему хорошо! Что там Латинский квартал, что там Елисейские! И даже Версаль с Лувром… В честь нас играл на скрипке виртуозные вещи – зажигал! – красавец-венгр и еще какие-то цыгане - всё точно в унисон нашим отмякшим и расширившимся до космических горизонтов душам.
Всё для нас! И этот интерьер со свечами, и эти услужливые французы с блинами, и весь этот игрушечный город, автоматически и ежедневно поглощающий красивые упаковки, жующий, шуршащий, душащийся, вращающийся по одному и тому же кругу накопления-потребления. И мы пели в ресторане «Комаров» - пели как шаляпины (кстати, он тут пел когда-то) и магомаевы, пугачевы и кобзоны, главное, что с не меньшим чувством причастности к чему-то высокому и невыразимому никакими словами. Ни русскими, ни тем более, французскими…
Самое интересное, что с нами вместе пели и наши французы, их здорово пробрало… Что именно? Да всё сразу – музыка, водка, наша растущая на глазах энергия радости и вдохновения. Кто-то спросил:
- Но как вы можете веселиться, ведь у вас так страшно сейчас? У вас ведь начинается революция!?
Типа «нам вас жалко».
На что мы ответили примерно так: а разве остановилась жизнь во Франции после взятия Бастилии? А что мы могли еще ответить? Всё и впрямь было страшно, по Москве ездили танки... Но мы не отдавали себе отчета, что как раз сейчас разваливается глыба Союза Советских Социалистических республик - с грохотом и треском, подминая под себя всех нас как мелких муравьев.
Возникло предложение пойти к ней, упомянутой Бастилии, а там недалеко и улица мушкетеров…
Однако ноги большинства из нас повели не туда, а в другую сторону – к собору Александра Невского, русскому собору, как его тут зовут.
Всё сложилось как пазлы. Мы успели аккурат к началу всенощной службы.
Величественное, полупризрачное строение собора уходило в безмерную высь – из густых фиолетовых сумерек с их развеселыми кафе и ресторанами, от серых булыжников и несметного мусора, от пьяных, блинно-водочных испарений.
Мы резко отрезвели. Накинули на головы что могли, и склонив их, робко ступили на порог величественного здания. Я порадовалась втайне, что успела окреститься год назад, всё в той же Москве, на Ленинских горах, и теперь по праву могу войти под своды божьего дома. Он светился изнутри. Мы благоговейно озирались и тихонько продвигались вперед. Сколько свеч! Увы, а у нас и на них не было франков…
- Ну вот, и тут как бомжи… - огорченно прошептала моя коллега Галя.
Но не успели мы расстроиться, как сзади нам кто-то передал по свечке. Я обернулась.
Передо мной на фоне старинных фресок стояли люди, много людей, показавшихся мне очень высокими и невероятно красивыми. Они стояли плотной стеной: в основном пожилые – с благородной сединой, в элегантно-светлых одеждах, и меня поразили их лица – строгие и немного скорбные, удлинённые, с правильными чертами и светлыми глазами. Иконические лица… И тут нас осенило: это же наши соотечественники, давным-давно покинувшие не по своей воле родину, но не забывшие ее. Аристократы духа, уходящие постепенно в инобытие. С одним из них удалось поговорить: да, их уже мало, да, их плеяда всё меньше, но они до конца дней будут ходить в этот храм. Их главная мысль и тревога - Россия. Что там сейчас? Всё бурлит... Опять?
Старик-старец тот назвал свою фамилию, она известна из истории, да только здесь подвела меня память…. Зато слышу и сейчас его последние слова: «Берегите Россию!...»
И тогда, в пасхальную ночь они стояли за нами и молились со слезами и болью, так, как я ни разу еще не видела. Они молились – за нас, за Россию. Свою Россию…
Вся служба в тот день была посвящена ей!
С тем и улетели мы через день, с самоваром - один так и не продался. Улетели в неизвестное будущее своей страны, в лихие 90-е, как потом назовут их выжившие, в свои города, совсем не схожие с Парижем, в свои ждущие наших впечатлений и подарков семьи, в свою русскую судьбу…
А Парижу – спасибо. Он сделал для нас свое прививочное дело. Мы увидели его - и не умерли. Пусть он мозаичной голограммой, на полуавтомате движется-течет латинским кварталом к своей судьбе, гремя цветными погремушками, смакуя гастрономию в ассортименте и отражаясь в темной Сене и картинках легкомысленных художников на ее берегу. Они, кстати, совсем не дорого стоят, можно даже и за пару-тройку франков приобрести…
Примечание.
Начало января - спровоцированные волнения в Литве антисоюзной направленности.
22 января 1991г. - предательская Павловская реформа, опустошившая кошельки жителей СССР и озлобившая все, входящие в него народы.
1 марта. Волна забастовок шахтеров, требующих отставки Горбачева.
27 марта 1991г. в Москву были введены войска, что только усилило недовольство москвичей союзным руководством. М.С. Горбачев утверждал, что не знал о решении ввести войска и распорядился немедленно вывести их. Несмотря на запрет, 28 марта состоялась массовая демонстрация в поддержку Ельцина.
12 июня первым президентом РФ избран Б.Ельцин.
СССР умер.
(из исторической хроники)