Зинаиде Семеновне было нехорошо, она истерила. С всхлипами, с визгами, маханием руками, потекшей тушью и прочими женскими привилегиями. Честно говоря, нехорошо было всем, особенно Рэю, в силу данного природой тонкого слуха. Он сидел под кухонным столом и морщился, внимая сцене отчаянья с тихим недоумением. Семейные баталии наблюдались им и раньше, можно сказать, что он к ним уже привык, но нынешняя, по громогласности и душевным мукам, разительно отличалась от всех предыдущих.
- Зиночка... - начал было Эдуард Сергеевич.
- Замолчи! Не желаю тебя ни видеть, ни слышать! Мерзавец, подонок, негодяй!
- … это совсем не то, что ты подумала... - понес банальщину Эдуард Сергеевич, исподтишка показывая Рэю кулак и строя зверские рожи. В чем его вина, Рэй совершенно отказывался понимать, но на всякий случай перебрался за диванчик.
- Ты врал мне все это время! Врал, по наглому! А я, дура такая, верила!
- Зиночка...
- Замолчи! - Зинаида Семеновна перешла на ультразвук, отчего у Рэя зазвенело в голове, а сердце по стинторовски рвануло к ребрам. Самым удачным выходом в данной ситуации было ретироваться в спальню, под кровать. Что он и сделал, оставляя за собой четкие следы жидкой уличной грязи. Под кроватью было тихо, пахло пылью и засохшим печеньем.
Отлично понимая, что филиппика Зинаиды Семеновны закончится еще не скоро, а стало быть, вспомнят о нем тоже далеко не сейчас, Рэй распластался поудобней, готовясь вздремнуть. Вскорости сознание его погрузилось в мягкую, тягучую, едва колышущуюся субстанцию, именуемую в обиходе — сон.
Рэй, как бассет-хаунд, представлял в своей морде самый что ни на есть классический пример этой старинной и благородной породы. У него имелось все, что полагалось иметь, когда твоя родословная берет начало от королевских псарен: толстые, кривые лапы, высоко задранный темно-рыжий хвост, уши - столовскими пирожками времен коммунизма и печальные глаза Сильвестра Сталоне.
Рэй же, как личность, был уникален! Если бы старик Конфуций в свое время задался целью написать путеводитель по жизни для собак, то начиналось бы это так: Благородный пёс... и дальше описывался бы исключительно только Рэй. Он не шкодил, не портил вещи и мебель, не выл, на радость и упоение соседям, когда хозяев не было дома. Даже в розоволапой, бесшабашной юности, тогда как его сверстники позволяли себе святое - лаять на прохожих и гоняться за котами, Рэй позволял себе только слегка приподнимать левую бровь, в знак особого внимания к происходящему. Само благородство и верх воспитанности. Философ, джентльмен, собачий идеал!
Но, у всех, даже у самых идеальных бывает ахиллесова пята, и единственное в этой жизни, что могло нарушить незыблемость душевного и телесного равновесия пса, это...
- ...охота... - донесло сквозь медовую дрёму. Мозг принял сигнал мгновенно. Пропал благородный, исполненный достоинства пёс, появилось истеричное создание. Что то среднее между той-терьером и очумелым мартовским зайцем метнулось на кухню и заскакало, и закрутилось, завизжало от непомерного, феерического счастья!
- Охота, печеньки, вкусняшки, охота, вкусняшки, да, да, да!!!! - кричала душа обезумевшего пса, но ряззявленная пасть, увы, выдавала только низкое, звучное и мало эмоциональное — Бао-бао!
- Фу! Место!
Фу так фу, но на место - увольте, вы тут орете, между прочим... Пёс вернулся под кровать, положил голову на лапы и мечтательно зажмурился.
Охота пахла сдобой, у нее был пушистый халат, тапочки со смешными помпонами и мягкие коленки. У нее было тепло и вкусно. Причем всегда, вне зависимости от времени года и настроения хозяина. Она была совершенством. Ничего и никогда не менялось. Они приезжали, им были рады и они были рады. Хозяин разносолам и вниманию, Рэй булочкам, печенькам и вседозволенности. И это ничего, что ветеринар ругался, якобы Рэй толстый. Он не толстый, он сильный. В самом деле, нужны же силы, чтобы потом, весь следующий день и день, следующий за ним, только и делать, что прыгать, бегать, купаться в пруду, гонять по двору за курами и важным, здоровенным петухом. А потом, когда станет совсем темно, лежать на мягких коленях, смотреть на кружение мотыльков вокруг резного абажура, чувствовать приятную тяжесть в животе и вдыхать такой любимый и такой ни с чем не сравнимый аромат... Эх... а потом, почему то тоже всегда, приходилось ехать за алибами.
Приходилось долго сидеть в машине, скучать и ждать хозяина. А когда он возвращался, то от него плохо пахло. Алиби тоже пахли плохо, болотом, дымом и мокрыми перьями...
- Зина! - Эдуард Сергеевич стоял в дверном проеме и очень сердился. - Ты сама понимаешь, что ты говоришь? Ты понимаешь, всю глупую комичность ситуации? По твоему, каждая женщина на улице, к которой кинется Рэй, является моей любовницей? Ну это же бред! Говорю тебе, я не имею ни малейшего понятия, почему он так себя повел! Это собака, никогда не знаешь, что у них в голове. Не знаю я, не знаю! Возможно, ему понравился ее запах. Возможно, у нее духи такие же как у тебя, или еще что то. Хватит, я тебя очень прошу, это глупо. - он помолчал. - К тому же, пёс запачкал ей плащ, а ты, вместо того, чтобы извиниться, стала предъявлять ей какие то нелепые обвинения. Право, мне за тебя стыдно... Все, не будем больше на эту тему! Рэй, вылезай, пошли мыться, безобразник.
И смывая теплым душем мыльную пену с блестящей шерсти, хозяин легонько стукнул Рэя пальцем пальцем по носу: - Сука ты, Рэй, хоть и кобель...