Вроде бы немало написал статей, рассказов, поделился воспоминаниями о школьных годах, армейской службе, впечатлениями о поездках в экзотические страны, а вот о студенчестве – ни слова. Надо бы восполнить пробел, тем более, что, вроде бы, есть чем. Мог бы и раньше, конечно, но было не совсем удобно – работал урологом. Мало ли что могли подумать, а сейчас ничем не рискую. Во-первых, можно учесть, что это и было-то сорок лет назад, то есть можно простить, как говорят, за давностью, да надо помнить, что это, все-таки, студенчество.
Итак, в шестьдесят седьмом году я, отслужив в пехоте три года, успел год отработать зубным техником. Честно скажу, трудился с раннего утра до позднего вечера, старался так, чтобы все шесть лет учебы не было никакой нужды. В Кустанай приехала приемная комиссия из Карагандинского медицинского института. Я подал документы и сдал все четыре экзамена на «отлично». Из всех поступивших, а их было ровно двести, только двое набрали двадцать баллов. Надо напомнить, к этому времени мне было двадцать шесть, член КПСС, бывший политработник, я имею в виду – комсомольский, куда лучше. Приехал к началу учебного года – всех на месяц в колхоз. Студентов больше пяти тысяч, на всех преподавателей не хватало, и меня назначили старшим группы, двадцать два человека. Там я сдружился с Толей Власовым и Сашей Кузнецовым. Первый был служивый, тоже после армии, второму всего семнадцать лет, то есть сразу после школы, но уже мастер спорта – боксер. Вот с ними я и дружил все годы, жили в одной комнате и работали в институте: Толя руководил духовым оркестром, Саша – секцией бокса, я – конферансье, ответственный за музыкальные инструменты и реквизит. Чего только у меня не числилось: сорок бостоновых костюмов для хора, столько же платьев, духовые инструменты, саксофоны, трубы, ударные, домбры, расшитые казахские бархатные спецовки с меховыми шапками для домбрового оркестра, танцевальные сапожки, кларнеты, контрабасы, гитары, скрипки, баяны – всего не перечислить. А работы было немного – раздал под роспись руководителям коллективов в начале учебного года, в конце собрал. Я занимал полставки лаборанта на кафедре иностранных языков, так как должности ответственного за музыкальную комнату не было предусмотрено. Сразу избрали старостой курса и членом профкома. Это сейчас член профкома – полупустое место, а тогда – почет и уважение. Член профкома звучало гордо. Один абитуриент в своем вступительном сочинении даже так написал: «Хочу учиться в институте, где председатель профкома Юрий Игнатьевич Троценко», а сам этот легендарный председатель был студентом, правда, уже четвертого курса и, не смотря на это, как второй ректор. В профкоме решались вопросы устройства в общежитие, учебы, естественно, соцсоревнования, без этого никуда, материального обеспечения студентов, да той же самодеятельности. Ведь у нас только эстрадных оркестров было пять, а еще духовой, домбровый, скрипичный ансамбль, танцевальный коллектив, хоровой – долго можно перечислять. Надо уточнить, что вопросы в профкоме решались, практически, стопроцентно. Приходишь к Троценко:
- Юрий Игнатич, надо еще два саксофона.
- Сегодня занят, никак, приходи через три дня.
Приходишь, все на месте, как говорят, «муха не сидела».
В комитете комсомола решались более важные вопросы: следили за тем, чтобы регулярно проводились политинформации, собрания, заседания бюро, чтобы все подписались на «Ленин жил жас», объявляли выговоры с занесением и без, короче - уйма работы. Профком же управлял четырьмя пятиэтажными общежитиями, самодеятельностью, оказывал нуждающимся студентам материальную помощь, организовывал и проводил спортивные соревнования, не забывал, конечно, про собрания и конференции, организовывал ремонт общежитий, стройотряды. Вот про один такой отряд расскажу поподробнее.
Состоял он из сорока бойцов, из которых десять девчонки. И что самое интересное – это то, что все были освобождены от весенней сессии, от колхоза, и брали в отряд исключительно тех, кто учился без троек и проявил себя в общественной работе. Всем назначали стипендию. Представляете, какая лафа! Ну, как не взять в такой отряд детей секретаря горкома, председателя облсофпрофа, военкома, директора типографии. Вобщем, можете представить, какая была компания. В первую поездку мы справились с заданием за два месяца. На следующий год «бугром» назначили меня. Напутствуя нас, ректор Петр Моисеевич Поспелов сказал:
- Так, Эдуард Моисеевич, все поступают под твое единоличное командование. Если кто будет плохо работать, звони, присылай обратно, а я помогу сдать им экзамены.
А ректор-то наш обладал непререкаемым авторитетом, никогда не повышал голос, вроде бы, никого не наказывал, а его слово – закон. Прибыли в Каркаралинск. Это в двухстах километрах от Караганды. Место неописуемое! Я, хоть и не был в Швейцарии, но уверен, что далеко не хуже: нетронутый, девственный край, вековые сосны, березы, горы, скалы, а вдалеке, километрах в двух, на вершине горы три камня. Это просто так все называли три камня, а, вообще-то, каждый из них был гигантом, не менее ста метров в диаметре. Но это еще не все. Среди этих камней было три озера, вода, как детская слеза, но холоднющая до предела, не смотря на жару. И вот среди такого великолепия нашей задачей было сделать ремонт двух спальных корпусов и кухни, построить дом для преподавателей. И все это, не поверите, входило в ведомство профкома. В этом санатории одновременно отдыхало сто семьдесят человек, и к началу сезона надо было подготовить все к приезду отдыхающих. Путевки давали в том же профкоме, и стоила эта путевка, не соврать бы, рублей шесть.
Итак, по приезду сразу определил распорядок дня: подъем в 6-30, в 7-00 – завтрак, в 7-30 – развод. Пять девочек – на кухню, пять – на хозработы поочередно, уборка территории, уход за цветами, мытье полов после побелки, покраски, сама покраска и так далее. Ребята – на стройку, ремонт корпусов, кухни. Командовать было легко, поднахватался у своего старшины, не успел забыть.
Зачастую спорили:
- Тебе легко командовать, попробовал бы сам.
- Давайте попробую. Вы машину грузили гравием три часа? Теперь я поеду, попробую.
Приезжаем с полной машиной через час пятнадцать.
- Вот так, теперь после пробы будете грузить за полтора часа, не успеете – догрузите после работы. Кому еще показать, как надо?
Желающих больше не нашлось. Были и недовольные. Как потом они же и признались, подсыпали мне в кашу слабительные, хотели отметелить. Особенно злило то, что по несколько раз в день менял рубашки, то в клеточку, то красную, то желтую. Так им трудно было уследить за мной, поэтому и заставал их зачастую врасплох. Зато как они радовались, когда через двадцать дней мы финишировали, можно сдавать объект и по домам. Сессия еще в разгаре, а мы на свободе, аж, до первого октября.
Стройматериалами нас, практически, не снабжали, да и зачем? Рядом строился санаторий на девятьсот мест, и строил его не кто-нибудь, а карагандинский угольный бассейн. Ну, почему не поделиться, делаем одно дело – строим коммунизм. Начали мы с того, что сторожа с этой стройки пригласили питаться вместе с нами. А готовили наши девочки отменно, без всякого профессионализма, по-домашнему, тем более, что нужды никакой не было. Во-первых, ректор выделил по три рубля на каждого в день, а это были немалые деньги, и еще добавил:
- Не более пяти.
А во-вторых, воровать некому и некуда.
Так вот, нам удалось подружиться с этим сторожем, поэтому мы были в курсе, где что лежит: оконные и дверные блоки, фанера, песок, кирпич, цемент. А кто там ночью впопыхах считал, брали с запасом. Подружились мы и с прорабом, а фамилия-то его, не поверите, была Кучма. Хорошо еще, что не Леонид, а то, можно было бы всякое подумать … Николай Иванович его звали. Он тоже был благосклонен к нам: то гвоздями угостит, то краской, то кисти даст, побелку. Пришлось укреплять дружбу. Для этого я поехал в город, привез саксофон, ударную установку, кларнет, трубу и аккордеон. Вечером после ужина двинулись к соседям в недостроенный клуб. Вы не представляете, какие это были танцы. Среди глухой тишины - звуки трубы (Оскар Асанов), саксофона (Толя Власов), аккордеона (Ангемах, имени не помню), ударник и гитара. Это было что-то!
На следующий день опять танцы. Пришло много молодых строителей, в основном, женщины, уже в нарядах, как на праздник. Пришел и сам Кучма. После танцев не спалось, и мы с Толей разработали сценарий, а он был таков: Вера Медведенко, самая красивая и статная из наших, приглашает Кучму на белый танец. Хвалит его, мол, танцует очень легко, водит умеючи. Спрашивает откуда родом. Оказывается, и она из тех же краев, земляки. Но мы не учли, что дальше сценарий пойдет по-другому, не так, как мы задумали. Так и получилось: он приглашает ее на природу:
- Возьмем барашка, зажарим его на вертеле, посидим.
Вера ко мне:
- Что делать?
- А ты скажи, что без Эдуарда Моисеевича – никак.
- Так можно и с Моисеичем, почему бы и нет, нехай будет так.
Приходим, выпили, закусили, Вера нажимет на свежатинку. Ухажер наливает бокал шампанского:
- Давай, Верочка, за дружбу.
- Я не пью.
- Так это же шампанское – ничего не будет.
- Нет, лучше Моисеич, - и передает мне фужер.
Я долго не думал, опрокинул умеючи. Больше он не рисковал, не предлагал.
- Ну, спасибо, - сказала Верочка, смущаясь, - Все было вкусно и интересно, нам пора, мы пойдем, завтра рано вставать.
И ушли восвояси. Нам с другом понравилось придумывать сценарии, и мы решили осуществить еще одну аферу: на танцы не идем, все ждут. Терпение лопается. Соседи двигают к Власову. Тот сваливает все на меня: Моисеич, мол, запретил. Те недоумевают, почему.
- Идите, спросите, может Вам объяснит, у него же «клинит» иногда.
Наконец, его уговаривают и он, возглавив шествие, двигает ко мне.
- Спрашивайте, - опустив голову, советует он.
- Эдуард Моисеевич, что случилось? Ну, что плохого, если мы потанцуем часик, другой.
- Нет, хватит танцулек, мы приехали работать, а не танцевать.
- Ну и что, если поиграем немного, что тут плохого, успеем поработать, - поддерживает «провокатор».
- А ты бы лучше помолчал, надудишься в свой саксофон, потом спишь на работе. Завтра надо штукатурить внутри дома, работы знаешь сколько?
- Да ладно тебе, в крайнем случае, девчата помогут. Поможем, девчата?
- Конечно, мы же штукатуры, в один миг справимся.
- Ну, смотри, Анатолий, под твою ответственность.
И что вы думаете? Правильно, уже до обеда все было чин чином. Нам самим бы колупаться да колупаться, тем более, что и штукатурить-то из наших никто не умел, а так … Вот, что значит смекалка. Понравилось разыгрывать спектакли – эффект налицо. Надели шляпы, а это очень даже немаловажная деталь, и поехали в соседний аул. А тут, как раз, какие-то выборы на носу. Заходим к председателю то ли совхоза, то ли колхоза.
- Так, кто здесь председатель? – строго спросил я, а сам-то догадался сразу, у которого телефон.
- Я, - признался хозяин телефона.
- Так, Вы в курсе, что на носу важное политическое мероприятие?
- А какой? – спросил он то, ли растерявшись, то ли хотел уточнить.
- Выборы в Верховный Совет СССР, может, не слышали?
- А как же, начальник, разве можно не слышать о такой важный событий?
- Так вот, по такому важному случаю не плохо бы для людей устроить праздник.
- Моя Вас понимает, а как? – не понял тот.
- Ну, пригласить какой-нибудь эстрадный коллектив, к примеру.
- А как? – снова спросил он, - Мы-то хотим, а где ее взять? Это было бы якши.
- Можем помочь, только надо будет за это, хотя бы, барашка четыре.
- Это сколько будет?
- Так четыре и будет.
- Моя понимает, понимает, все понимает, - и, хитро прищурив левый глаз, подумал еще о чем-то и продолжил, - Это мы с большим охотой, только барана рассчитаться не можем, все до один строго учет. Вы привезите билет, продайте, и на этот деньга, сколько Вы там будет, дадим четыре баран. Якши?
- По рукам.
На ватмане нарисовали красочную афишу. Толя вырезал бритвой квадратную печать из каблука, нарезали билеты из тетрадки в клеточку, штампанули сорок и – в путь. Народу собралось человек восемьдесят, все нарядные, с женами, детьми. Собрали около тридцати двух рублей, даже председатель, и тот приобрел билеты. Концерт был неплохой, саксофонист вот только был здорово навеселе. Председатель накрыл стол в кинобудке, угостил нас, сказал, что с ним ничего, можно. Толя сидел на стуле и дул в свой саксофон, закрыв глаза, то ли от принятого, то ли так принято. Я не мог определить причину, поэтому, с одной стороны поставил аккордеониста, с другой – трубача чтобы, не дай Бог, не свалился. Сам пел под Утесова, Сличенко, Шульженко, Беляева, читал стихи. За час управились, нареканий не было, все были довольны. Сам председатель, прилично раскрасневшийся, в конце концерта вышел на сцену, поблагодарил, обнял каждого и лично пожал всем руку. Вот времена были! Какие хорошие люди, никогда не забуду.
Пришло время придать нашим работягам новый свежий импульс. Опять договорились с Власовым. На разводе он возразил мне:
- Куда ты гонишь, Моисеич? Мы же не двужильные.
- А ты, Власов, помолчал бы, ходишь вразвалочку, все не торопясь. Ты что думаешь, если мы друзья, значит тебе все дозволено? Дружить там будем, в Караганде, а здесь все одинаковые, и никто за тебя работать не собирается, не советую прикрываться нашей дружбой.
Тут он промолчал. Потом подходит и, немного заикаясь:
- З-з-знаешь, з-з-знал, что так д-д-договорились, а в-в-все равно н-н-неприятно.
Работа закипела вновь.
На следующий год опять послали «бугром». Приезжаем. Стройматериалов как не было, так и нет. Что делать? Нужна сухая штукатурка, краска, да мало ли чего. Пошел к Кучме.
- Николай Иваныч, нам нужна сухая штукатурка. Давай поменяем на что-нибудь.
- А что с тебя, студента, взять?
- Можем предложить дверные, оконные блоки.
- А какие у тебя?
- Да, черт его знает, могу показать.
Пошли. Он глянул и обрадовался:
- Слушай, так такие мне и нужны.
Сделка состоялась.
- Если надо я еще привезу.
Так и хотелось добавить: эти же.
- Да пока, может, хватит, а там видно будет. А сухая штукатурка – это не проблема.
Стройка опять закипела.
Итак, все весенние сессии я отрабатывал на курорте.
Чтобы закончить эту тему, стройотряд, добавлю: на шестом курсе вызывает меня ректор и говорит:
- Ну, что, Моисеич, придется тебе дать академотпуск.
- Зачем? – не понял я.
- А кому я поручу Каркаралинск? – и улыбнулся, - А не хочешь остаться на кафедре патологической анатомии, сначала лаборантом, а потом …
- Нет, Петр Моисеич, спасибо, у меня мама одна осталась, лучше домой.
- Ладно, спасибо, и так много сделал.
Все-таки, прекрасное было время. Не подумайте, что в институте я только и занимался, что строил. Нет, учился и неплохо, во всяком случае, без троек, а на шестом курсе – отличник.
В начале воспоминаний я сообщил, что нас было три друга. Про Власова написал, а про Кузнецова – ни слова, а ведь есть о чем. Напомню, работал он в институте на кафедре физкультуры, руководил секцией бокса. Начал он с того, что заказал у художников, тоже студентов, красочную афишу. На ней был изображен боксер с почти треугольным торсом, а под ним надпись: «Кто хочет стать настоящим мужчиной – записывайтесь в секцию бокса». Записалось человек сто, каждый десятый – реклама есть реклама. Тут и началось. На первую тренировку пришли все. Оказалось, на следующую тренировку все должны иметь капы:
- А то зубы повыбивают, - предупредил он.
- А где взять их? – поинтересовались будущие чемпионы.
- В аптеке, а если там нет, приходите, что-нибудь придумаем.
Приходят, кап нет. Что делать?
- Ладно, сейчас придет человек, может он выручит, они у него всего лишь по пять рублей.
А капы в то время стоили шестьдесят копеек. Все купили эти капы у Бориса Михалыча. Его так и звали Борис Михалыч, хоть и было-то ему всего семнадцать. Может, представился кому-нибудь так, в итоге так и прилепилось – Борис Михалыч да Борис Михалыч. На следующую тренировку в обязательном порядке нужны эластичные бинты. Опять выручил небезызвестный Борис Михалыч. Правда, вместо сорока копеек пришлось опять выложить те же пять рублей. Такая же процедура и с защитой паха. Наконец, с экипировкой закончено. Саша начинает естественный отбор: сильного спаривает со слабым, но бой проходит по всем правилам, в боксерках, атласных трусах, все, как положено. В это время тот же Борис Михалыч, искусно владея «Зенитом», увековечивает эти поединки сначала на пленку, затем на бумагу. На следующую тренировку, после бессонных ночей, приносит кучу фотографий, всего лишь по рублю за штуку. Ночная продукция, как и было задумано, нарасхват. Все стараются снабдить этими историческими моментами своих друзей, особенно одноклассниц, кызымку, то есть невесту, учителей, берут про запас. После этого в секции остается меньше половины. Самое неинтересное – проигрыш и синяк под глазом - позади, а интересное – фотографии – есть. Так, в результате естественного отбора, Саша оставлял самых настырных, то есть перспективных. Через год – опять афиша и дальше тот же сценарий, и тот же Борис Михалыч.
Пока пишешь один эпизод, на ум приходит другой, не менее интересный, поэтому придется вернуться обратно. Первый учебный год я прожил в коммунальной квартире. Сейчас в это трудно поверить, но я пишу об этом, так как уверен, что есть очень много живых свидетелей – комнату предоставил институт, квартира была ведомственная. Но мне было скучно, и все остальные студенческие годы мы жили втроем в общежитии: Мамцис, Власов и Кузнецов – известная троица.
Готовили сами, особенно по вечерам. Варили сосиски или сардельки. Тогда-то они были настоящие, не то, что сейчас. Сваришь – запах на весь коридор. И вот на этот-то запах и шли все подряд: кто спрашивает который час, кто – какая завтра лекция, кому нужен конспект, да мало ли причин. Ну, как не пригласить к столу, не жалко было, нет. Мы были, по тем времена, богатенькими. Саша и без восьмидесяти рублей, которые он получал за бокс, был в достатке. Толя, кроме ста десяти рублей за духовой оркестр, подрабатывал на халтурках: то свадьбу играть, то танцы на корпоративных, как сейчас выражаются, вечеринках. Я, кроме тридцати семи рублей за музыкальную комнату, работал конферансье во Дворце горняков – там мне платили восемьдесят рублей, на кондитерской фабрике художественным руководителем – шестьдесят рублей, мелькомбинате - пятьдесят рублей. Одна кондитерская фабрика чего стоила, был, как говорят, весь в шоколаде, ведь у меня и вахтеры занимались, они - то уж не забывали студента, тем более - руководителя. Так, что не жалко нам было поделиться, только хлопотно все это: снова кипятить, опять мало, опять магазин. Пришлось купить ночной горшок с ручкой. Догадались? Правильно. Ставим горшок на стол и не отказываем. Зато все признавались, что некуда, мол, сыты по горло, только что поели.
Честно говоря, не только Толя ходил на халтурки. Мне тоже приходилось переодеваться в Деда Мороза. А что? Костюм Деда у меня числился, аж, два, почему бы не подзаработать. Час – десять рублей, разве плохо, тем более – ничего сложного.
- С Новым годом поздравляем и от всей души желаем, шлем сердечный Вам привет и Снегурочка, и… Правильно, Дед. Что по снегу быстро мчится, провалиться не боится? Правильно, лыжи.
Ну, что тут трудного? У нас даже доцент Швецов с кафедры гигиены этим занимался, и ничего. А свадьбы? Нужен тамада – все знают где искать специалиста. А мне бы только запомнить жениха и невесту: Каербек и Маквуза – все, достаточно, больше ничего не надо. Обычаи я знал, за родителей – в конце торжества и так далее. Приглашали и на Голубые огоньки, тогда они были очень модны. Пригласили как-то на пивзавод, помню, рассчитались щедро, ровно по пятьдесят на брата. А мне что? Привычное дело.
- Дорогие друзья, мне очень приятно вести Голубой огонек в такой торжественный праздничный вечер. На нашем Голубом огоньке присутствует гость, вернее, не гость, а хозяин Голубого огонька – это Иван Петрович Угаров.
- Иван Петрович, вот мы видим у Вас на груди много наград. Вероятно, каждый орден, каждая медаль имеет свою историю. Не могли бы Вы рассказать нам историю получения, ну, хотя бы, вот этой медали.
……………………………………………………..
- Спасибо, Иван Петрович. Вот говорят, нам песня строить и жить помогает, вероятно, она вдохновляла на подвиги.
- Конечно, еще как! – отвечает он.
- А какая Вам больше песня нравилась?
- «Синенький скромный платочек».
А я заранее попросил указать именно эту песню.
- Мы попросим солистку нашего эстрадного коллектива Людмилу Балобердину исполнить Вам Вашу любимую песню.
И дальше – в таком же духе, все, как на телевидении. А там, что не так, не предупреждают заранее? Там еще, наверное, похлеще. В конце Огонька было совсем интересно, но не смешно. Повели нас на дегустацию. Сначала угостили из маленького крана пивом, затем вишневым сиропом, а я с детства любил вишневое варенье, вареники с вишней. Вобщем, хлебнул я досыта этого сиропа и чувствую – ноги слабеют. Экскурсовод стоит рядом, рассказывает о размахах производства, а голос его звучит, как из пустой бочки. Я – сразу на улицу, поймал такси и домой. Хорошо, недалеко ехать, успел добраться до кровати, вот только раздеться не успел, а так все закончилось удачно. Была еще одна халтура. Чем она хороша, это тем, что постоянная. Дело в том, что каждая кафедра имела по сто рублей наличными в год на обновление наглядной агитации. Вот я и писал. Лист ватмана – один рубль. Ночь посидишь – десять-пятнадцать рублей в кармане. Писал, в основном, классификации. К примеру, кровотечения: артериальные, венозные, смешанные, внутренние, наружные и так далее. Туда стрелочка, сюда стрелочка. Классификация пневмоний, перитонитов, пиелонефритов. В общем, работы сколько угодно, только не ленись.
Не хотел сначала писать еще об одной истории, ведь могут не поверить, а затем подумал, а почему бы и не написать – свидетель жив, здоров, все тот же Юрий Игнатьевич. Было это на первом курсе. Мы уже успели подружиться. Предстояла поездка нашего эстрадного коллектива на встречу со студентами Целинограда. Не знаю, как сейчас, а в то время там было четыре института: медицинский, строительный, педагогический и еще один, сейчас не помню какой именно. Поехали на институтском автобусе, всего нас было двадцать четыре человека. Приезжаем. Встретили нас руководители профкомов и комитетов комсомола на высоком уровне. За вечер дали два концерта, да не где-нибудь, а во Дворце «Целинник», в огромном зале на две тысячи шестьсот зрителей. После концертов подходит ко мне Юра и говорит:
- Нас приглашают в ресторан «Москва», что делать? Я думаю, отправим наших артистов обратно, чтобы не прерывать учебный процесс, так что нам с тобой в ресторане придется отдуваться за всех, а сами потом доберемся ближайшим поездом – их много. Так и решили.
Ресторан и есть ресторан, все было на высоком уровне: тосты, планы на укрепление связей, приглашения. Здесь, особо, останавливаться не на чем. Высокопоставленные представители комсомола и профсоюза решили нас проводить. Приехали на вокзал, подошли к вагону, до отхода поезда Ташкент-Караганда оставалось минут двадцать. Опять деловые разговоры: горком, обком и все это при проводнике. Наконец, попрощались, поезд тронулся. А билетов-то нет. Да и никто у нас их не спросил, видно, неудобно было – люди-то вон какие. А с собой – всего два рубля. Что делать?
- Пойдем в ресторан, может, там и перекантуемся, там-то билеты не проверяют, - предложил бывалый железнодорожник. Ведь Юра до института несколько лет трудился на железной дороге – знаток, практик. Так и порешили. Приходим, народу почти никого, оказывается, перед закрытием. А что на два рубля закажешь? Если только пару бутылок пива. Подходит официант.
- Два пива, - коротко отрезал Юра.
- Мы пиво продаем только с нагрузкой – банка шпрот.
Вот это срезал, что делать дальше?
- А почему с нагрузкой? – удивился Юра.
- Для плана, зарабатывать надо, детишек много, кормить надо.
- А что, зарплаты не хватает?
- Да нет, у нас и кроме зарплаты шевелится, - на хорошем русском ответил узбек
Тут подключился я, мигаю официанту, делаю гримасы, молчи, мол, выйди. Встал и пошел в тамбур. Он за мной.
- Ты что, совсем «того»? – и показываю на висок, - Шевелится у тебя. Ты знаешь, кто это?
- Нет, - ответил опешивший трудяга.
- Юрий Игнатьевич, член ЦК комсомола, слышал про такого?
- Не очень.
- Так знать надо, «не очень», едет ко мне с проверкой. Это ты мне можешь рассказывать, я человек маленький – секретарь обкома.
- Извини, хороший человек, исправлюсь, - пообещал побледневший тоже «хороший человек».
Вернулся к столу и доложил «своему шефу» все, как было. Тот опешить не успел, «хороший человек» не заставил себя ждать, принес фирменную бутылку вина, два пива и закусь.
- Угощайтесь, дарагие, не стесняйтесь, узбэк – народ гостеприимный.
Юра и ухом не повел.
- Юрий Игнатьевич, - будто разговор продолжается, - А что на самом деле случилось с Гагариным? Надо же так, как нелепо.
- Да, Эдуард Моисеевич, как-то зашел ко мне Герман и сказал, что все так и было, как писали в газетах, - даже Титов не добавил. - Жаль, очень жаль, хороший был парень. Да, кстати, а как Вы, Эдуард Моисеевич, прознали, что я в Целинограде, приехали меня встречать, что, в обкоме все дела уже переделаны?
- Что Вы, Юрий Игнатьевич, совершенно случайно.
- Может, Вам Фаликович сообщил?
- Ни в коем случае, я его давно не видел.
- Смотрите, разберусь, Вы знаете меня, я чикаться не люблю.
Кстати, Фаликович Миша был у него старостой курса. В это время подошел сам директор ресторана, склонился в приветствии и присел на самый край стула.
- Угощайтесь, дарагие, угощайтесь, всегда Вам рады.
- Давайте вместе с нами, - раздобрился Юра.
- Нет-нет, что Вы, на работе, ни в коем случае, ни капли.
- Вы знаете, Эдуард Моисеевич, - продолжил «высокопоставленный москвич», - Я тут недавно был в Ташкенте,- затем перевел взгляд на «хлебосольных хозяев», - Вы же оттуда, как я понял, правильно?
- Да-да, а как же, оттуда, оттуда, - в один голос согласились они.
- Так вот, понастроили, понимаешь ли, однотипных зданий. Сейчас буду решать, что делать с этим Лебедевым, слышали про такого, он у Вас там главным архитектором числится.
- Да-да, конечно, слышали, как не слышать.
Пока Юра делился своими планами, я успел шепнуть одному из них, чтоб приготовил свободное купе.
- Все приготовлено, - заверил он меня, тоже шепнув на ухо.
- У вас книга отзывов есть? – спросил Юра.
- Да, да, а как же, все есть, хороший человек, все есть, я мигом.
Мы сделали солидную запись и размашисто расписались: секретарь ЦК, секретарь обкома. На этом спектакль не закончился. Нас пошли провожать уже четверо: двое из ресторана и два проводника из того вагона, где было приготовлено купе. В тамбуре одного из вагонов оказалась приоткрытой входная дверь. Тут Юра выложил свои железнодорожные познания, отругал за беспечность, рассказал о возможных последствиях, а потом с усталым видом, махнув рукой пошел вперед. Да что с вас взять, мол, за всеми не усмотришь, да и не его это уровень. Наконец, пришли.
- Располагайтесь, как Вам удобно, пожалуйста, ни в этом, ни в соседних купе никого нет, так что никто беспокоить Вас не будет. Вот постель, все чисто, пожалуйста.
А ехать-то осталось меньше часа, какая постель. И тут, не сговариваясь, мы дружно расхохотались. Хорошо, что экспромт, а так, разоблачили бы нас в один момент. Скажи сейчас повторить эту историю – уверен, не получится.
Как-то поехали проверить мы студсовет общежития № 4, находилось оно почти на окраине города, километрах в десяти. Поехал Юра, Слава Курильченко - проректор по АЧХ, кстати, тоже студент четвертого курса и я. Там, как и положено, пригубили, мы же тоже не с пустыми руками приехали, как говорят, «у нас с собой было». Наконец, проверка закончилась, и мы двинули в обратную сторону. Проголосовали, в такси сзади сидел парень лет тридцати. Отлично: четыре человека – как раз комплект. По дороге разговорились: обком, горком, бюро, Пленум, конференция, жаловались друг другу, мол, не на кого положиться, дел невпроворот. Пусть знают, с кем едут. Парень приехал, вышел с левой стороны, чтобы нас не тревожить, как нам тогда показалось, а мы продолжили свой путь и «светский» разговор. Наконец, приехали и мы, рассчитались.
- А где моя фетровая шляпа?
Все обыскали – нет. Вот это парень! Видно, у него тогда уже были неприятные ассоциации к этим структурам. Вот тебе и на …, вот тебе и до …, как бы покультурнее, короче, доигрались. Молодец, парень, ничего не скажешь.
Вообще-то, учиться мне нравилось, нравилось познавать науки, но не все. К примеру, к истории КПСС, философии, научному коммунизму, физколлоидной химии, гражданской обороне я был совершенно равнодушен. То ли дело, анатомия, особенно патфизиология – это да! Это основа всех основ. Знаешь предмет – считай, что состоявшийся врач. А тут восемь занятий по гражданской обороне, я все восемь и пропустил. Что делать? Надо же их все отработать, а потом еще и сдать экзамен. Тогда и понятия не было, этот экзамен столько-то стоит, этот столько-то. Сейчас все намного проще, были бы только «бабки». Взял я конспекты и – вперед, на отработку. Ознакомился с материалами первого занятия: сколько и каких машин, прицепов, сколько палаток, кольев, умывальников, тазиков. Чик – отработал. Дальше, в таком же духе, в конце концов, отработал все восемь.
- А теперь экзамен, - сообщил преподаватель.
- А какой смысл? - попробовал возразить я, - Ведь только сейчас отработал все восемь занятий – никаких претензий. Может, засчитаем за экзамен?
- Можно и так, не возражаю. Давайте Вашу зачетку.
Он отметил меня в ведомости, затем в зачетке - «сдал» и подпись. Прихожу домой, Толя шарит по шкафам.
- Не видел ты мою зачетку? Никак не найду.
- Да нет, не видел. Я только что сдал гражданскую оборону.
- Как же ты сдал, когда твоя зачетка в тумбочке?
- Не может быть.
Достаю зачетку из кармана, а она – его.
- Слушай, Толь, получается, ты, а не я сдал экзамен по гражданской обороне.
- Ну, и отлично, теперь ты сдавай.
- Как же так, ведь он же в ведомости отметил.
- Тогда давай так: через неделю ты пойдешь и скажешь, что экзамен-то сдал, а в зачетке не отметили, понял? Он сверит с ведомостью и поставит, а я наоборот, как же в ведомости не отмечено? Вот же, Вы же сами в зачетке расписались, что, опять сдавать?
На том и сошлись. И получилось же.
Таких приколов, как сейчас говорят, было немало. Ну, разве все запомнишь, да и нет смысла описывать все подряд – утомительно будет. Пора закругляться. Пришло время выпускных экзаменов. А до этого было распределение. Тогда врачи в Казахстане были на вес золота, особенно в районах. Кто в четвертое управление, кто в железнодорожное пожелал, а мне хотелось домой, в родные стены, поближе к маме. Захожу. Начальник Управления кадров Министерства здравоохранения республики солидная женщина берет мое личное дело и спрашивает:
- Ну, Эдуард Моисеевич, куда бы Вы хотели распределиться?
- В Москву, - не задумываясь, ответил я.
Тут она впервые посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Петра Моисеевича. Взгляд ее вопрошал: что за безобразие? Петр Моисеевич после небольшой паузы изрек:
- Он заслуживает, надо пойти навстречу.
Итак, за всю историю института я был первый, кто получил свободный диплом. Дальше было вручение красных дипломов, а их было сто тринадцать. Торжественная церемония проходила в огромном зале Дворца культуры горняков. Каждый из ста тринадцати получил эти корочки вместе с ромбиком из рук любимого ректора. Затем он объявляет:
- А сейчас я хочу вручить дипломы не только тем, кто отлично учился, а еще и отлично трудился на благо нашего института. Это Власов Анатолий Петрович.
Тот выходит под гром аплодисментов, Петр Моисеевич жмет ему руку, обнимает и целует. Такая же точно процедура была и со мной. Радости не было предела, можете поверить. Такое бывает не часто, а может, и не повториться уже никогда. Ну, а дальше я вернулся на родную землю в Калинин, устроился хирургом в четвертую городскую больницу, затем переквалифицировался в урологи. Но это уже совсем другая история. Будет время и настроение – обязательно напишу, ведь есть о чем.
Март 2008